Уилбур Смит
Власть меча
Теперь Лотар повернулся к этим людям. Прошло двенадцать лет с тех пор, как он видел их в последний раз. Он помнил их как охотников-дикарей, его гончих псов, как он ласково их называл, совершенно им не доверяя. Потому что они, словно дикие псы, могли развернуться и наброситься на него при первых признаках слабости.
Теперь он поздоровался с ними, назвав их старыми прозвищами: Лапы – так он звал мужчину-овамбо с ногами как у аиста – и Буффало – этот всегда настороженно наклонял голову на толстой шее, как буйвол. Они хлопнули друг друга по ладоням, потом по запястьям, потом снова по ладоням – такое приветствие они держали для особых случаев вроде встречи после долгой разлуки или успешной вылазки. Лотар, всматриваясь в них, сразу увидел, как двенадцать лет и легкая жизнь изменили их. Они стали толстыми и рыхлыми мужчинами средних лет, однако он постарался успокоить себя, что задача перед ними стояла не слишком трудная.
– Что ж! – Он усмехнулся. – Мы стряхнем немножко жира с ваших толстых животов.
Те покатились со смеху.
– Мы пришли сразу, как только Кляйн Бой и Свинка Джон назвали ваши имена, – заверили они его.
– Конечно, вы сюда явились только из любви ко мне и преданности, – съязвил Лотар. – Точно так же, как стервятники и шакалы сбегаются из любви к мертвечине, а вовсе не для того, чтобы попировать.
Те снова захохотали. Они соскучились по его острому языку.
– Свинка Джон упомянул о золоте, – признался Буффало между взрывами смеха. – А Кляйн Бой шепнул, что, может, придется снова подраться.
– Грустно, но мужчина моего возраста может наслаждаться своими женами только раз или два в день, но он может сражаться, радоваться старым друзьям и грабить день и ночь… а уж наша преданность тебе шириной с Калахари! – заявил Сторк Лапы, и все опять захохотали и стали колотить друг друга по спинам.
Продолжая время от времени взрываться смехом, вся компания покинула речное русло и стала подниматься по склону к тайному месту. Это была пещера за низким скальным выступом; ее своды почернели от копоти бесчисленных костров, а заднюю стену украшали рисунки, сделанные охрой, – их оставили маленькие желтые бушмены, которые задолго до белых людей веками пользовались этим убежищем. От входа в укрытие открывался потрясающий вид на мерцающие долины. Приблизиться к этому месту незамеченным было почти невозможно.
Четверо пришедших первыми уже вскрыли тайник. Он находился в расщелине камня дальше на склоне холма, и вход в него был завален валунами и замазан речной глиной. Содержимое тайника пережило годы куда лучше, чем ожидал Лотар. Конечно, консервы и боеприпасы были хорошо упакованы, а винтовки «маузер» густо смазаны жиром и обернуты промасленной бумагой. И остались в прекрасном состоянии. Даже большая часть седельного снаряжения и одежды неплохо сохранилась в сухом воздухе пустыни.
Они неплохо перекусили жареной говядиной из банок и корабельными галетами; когда-то они ненавидели эту еду за ее однообразие, но теперь она казалась им восхитительной и вызывала воспоминания, и прошлые тяжелые дни спустя много лет виделись привлекательными.
После еды они разобрали упряжь, обувь и одежду, отбрасывая то, что повредили насекомые и грызуны, а также то, что пересохло, уподобившись пергаменту. А затем принялись за ремонт и чистку, промасливая все, что в этом нуждалось. Наконец для каждого было готово снаряжение и оружие.
Пока они работали, Лотар думал о том, что в пустыне разбросаны десятки подобных тайников, а на севере, где находилась секретная береговая база, с которой он снабжал горючим и всем необходимым немецкие подводные лодки, должны до сих пор лежать ценные вещи на тысячи фунтов. До этого момента ему и в голову не приходило забрать все для себя – почему-то это всегда казалось принадлежащим патриотам.
Лотар ощутил укол соблазна. «Возможно, если я возьму напрокат лодку в Уолфише и отправлюсь вверх вдоль побережья…»
Но тут с внезапно охватившим его ознобом Лотар вспомнил, что ему никогда больше не увидеть Уолфиш-Бей или эту землю. Они не смогут вернуться после того, что сделают.
Он вскочил и быстрым шагом направился ко входу в каменное укрытие. Когда он смотрел на серовато-коричневую, обожженную солнцем равнину с разбросанными по ней акациями, его вдруг охватило предчувствие ужасных страданий и несчастий.
«Смогу ли я когда-нибудь быть счастливым где-то еще? – думал он. – Вдали от этой суровой и прекрасной земли?»
Его решимость поколебалась. Он обернулся и увидел Манфреда, с тревожным видом наблюдавшего за ним. «Смогу ли я сделать это ради моего сына? Могу ли обречь его на жизнь в изгнании?»
Лотар с усилием отбросил сомнения, встряхнувшись, словно конь, отгоняющий жалящих мух, и подозвал Манфреда. Он увел сына в сторону от укрытия, а когда они оказались достаточно далеко от остальных, рассказал ему, что ждет их впереди, говоря с Манфредом как с равным.
– Все, ради чего мы трудились, было украдено у нас, Мани, не в глазах закона, а в глазах Бога и естественной справедливости. Библия дает нам право на возмещение ущерба, если нас обманули или обокрали. Око за око, зуб за зуб. Мы вернем себе то, что у нас украли. Но, Мани, английский закон будет смотреть на нас как на преступников. Нам придется бежать, бежать и прятаться, а они начнут на нас охотиться, как на диких зверей. Мы сможем выжить лишь благодаря нашей храбрости и уму.
Манфред слегка пошевелился, глядя на отца сияющими страстными глазами. Все это звучало романтично и волнующе, и он гордился доверием отца, который обсуждал с ним такие взрослые вопросы.
– Мы отправимся на север. Там в Таганьике, Ньясаленде и Кении есть хорошие земли для фермерства. Многие из наших фолкеров уже перебрались туда. Конечно, нам придется сменить имена, и мы никогда не сможем сюда вернуться, но мы построим новую жизнь в новой стране.
– Никогда не вернемся? – Выражение лица Манфреда изменилось. – Но как же Сара?
Лотар пропустил мимо ушей этот вопрос.
– Возможно, мы купим отличную кофейную плантацию в Ньясаленде или на одном из нижних склонов Килиманджаро. Там в долинах Серенгети до сих пор бродят огромные стада диких животных, и мы будем фермерами и охотниками.
Манфред слушал, но теперь он не радовался. Разве он мог возразить? Разве он мог сказать: «Папа, я не хочу уезжать в другую страну. Я хочу остаться здесь»?
Он долго лежал без сна, когда остальные уже храпели, а костер догорел, оставив после себя лишь красные угольки, и думал о Саре, вспоминая ее бледное личико, залитое слезами, и теплое маленькое тело под одеялом рядом с ним. «Она единственный друг, который у меня когда-либо был».
К реальности Манфреда вернул странный, тревожный звук. Он донесся из долины под ними, но казалось, что расстояние ничуть не смягчило гудевшей в нем ярости.
Его отец негромко кашлянул и сел, сбросив одеяло. Жуткий звук повторился, все нарастая и нарастая, а потом затих, превратившись в низкое рычание.
– Что это, папа?
У Манфреда побежали по коже мурашки, а волоски на затылке встали дыбом, словно он коснулся крапивы.
– Говорят, что даже храбрейший из людей пугается, когда впервые слышит этот звук, – тихо ответил ему отец. – Это охотничий рык голодного льва Калахари, сынок.
На рассвете, когда они спустились с холма и выбрались в долину, Лотар, шедший впереди, внезапно остановился и кивком подозвал Манфреда.
– Ты слышал его голос… а вот следы его лап.
Он наклонился и коснулся отпечатка размером с обеденную тарелку, глубоко вдавленного в мягкую желтую землю.
– Это старый maanhar – одинокий старый гривастый самец.
Лотар обвел пальцем след. Манфред и прежде не раз видел, как отец это делает, всегда касаясь следов так, словно извлекал из них какие-то тайны.
– Видишь, подушечки стерлись, они почти гладкие, и он идет, перенося вес назад. Он бережет переднюю правую лапу, он хромой. Ему трудно добыть еду, и, возможно, поэтому он держится поближе к ранчо. Домашнюю скотину легче убить, чем дикое животное.
Лотар протянул руку и снял что-то с нижней ветки колючего куста.
– Вот, Мани. – Он положил на ладонь Манфреда маленький клочок грубой красновато-золотой шерсти. – Это прядь его гривы, которую он оставил для тебя.
Потом Лотар поднялся и перешагнул через след. Он повел их к широкому участку земли, увлажненному природными артезианскими источниками; трава там росла густой и зеленой, высотой до колен, и они увидели первые стада животных, горбатых, с подгрудками, почти достающими до земли, их шкуры блестели в утреннем свете.
Сам фермерский дом стоял на возвышении за источниками, прямо посреди целой плантации экзотических финиковых пальм, завезенных из Египта. Это был старый колониальный немецкий форт, наследие войны гереро 1904 года, когда все эти территории охватило восстание против расширения германской колонизации. Даже племена бондельсварт и нама присоединились к гереро, и понадобилось двадцать тысяч белых солдат и шестьдесят миллионов фунтов, чтобы подавить это восстание. И вдобавок к этому были убиты две с половиной тысячи немецких офицеров и солдат, а семьдесят тысяч мужчин, женщин и детей народа гереро были расстреляны, сожжены и умерли от голода. И этот список составил почти ровно семьдесят процентов всего племени.
Фермерский дом изначально представлял собой приграничный форт, построенный для того, чтобы удерживать наступление гереро. Его толстые побеленные наружные стены были изрезаны бойницами, а центральную башню украшали зубцы и флагшток, на котором до сих пор вызывающе развевался немецкий имперский орел.
Граф, владелец поместья, заметил их издалека, когда они еще шагали по пыльной дороге мимо источников, и выслал встречающего. Сам он принадлежал к поколению матери Лотара, но оставался подтянутым и стройным. Белый шрам, след дуэли, искривлял уголок его рта, а его манеры были старомодными и официальными. Он отослал Темного Хендрика в крыло, предназначенное для слуг, а Лотара и Манфреда провел в прохладный и темный центральный зал, где уже стояли наготове бесчисленные черные бутылки доброго немецкого пива и кувшины домашнего имбирного пива.
Пока путники купались, их одежду забрали слуги и вернули через час отстиранной и выглаженной, а обувь гостей начистили до блеска. На ужин подали нежный толстый филей и великолепные рейнские вина. К искреннему восторгу Манфреда, за мясом последовали разнообразные сладкие пироги, пудинги и пирожные, а Лотар куда больше наслаждался цивилизованной беседой с хозяином и хозяйкой. Для него было огромным удовольствием поговорить о книгах и музыке и послушать безупречный немецкий язык хозяев.
Когда Манфред уже не мог проглотить ни кусочка и ему приходилось обеими руками прикрывать рот, пряча зевоту, одна из горничных-гереро отвела его в предназначенную для него спальню, а хозяин налил Лотару шнапса и принес коробку гаванских сигар, пока его жена хлопотала над серебряным кофейником.
Когда сигара как следует разгорелась, граф сказал Лотару:
– Я получил письмо, что вы отправили из Виндхука, и был весьма огорчен, узнав о ваших бедах. Времена для всех нас настали тяжелые. – Он протер рукавом монокль, прежде чем снова вставить его в глаз и сфокусировать взгляд на Лотаре. – Ваша святая матушка была чудесной леди. И нет ничего такого, чего я не сделал бы для ее сына. – Он немного помолчал и затянулся дымом, слегка улыбнувшись вкусу сигары, а потом добавил: – Однако…
Лотар упал духом при этом слове, всегда предвещавшем отрицание и разочарование.
– Однако меньше чем за две недели до того, как я получил ваше письмо, к нам на ранчо прибыл офицер отдела закупок, и я продал ему всех лишних лошадей. У меня осталось лишь столько, сколько необходимо нам самим.
Хотя Лотар видел не меньше сорока отличных лошадей, пасшихся на молодой траве неподалеку от ранчо, он лишь понимающе кивнул.
– Конечно, у меня есть пара великолепных мулов – крупных, сильных, – и я мог бы уступить их вам по минимальной цене… скажем, за пятьдесят фунтов.
– За пару? – почтительно спросил Лотар.
– За каждого, – твердо ответил граф. – Что касается другого предложения, содержащегося в вашем письме, я придерживаюсь твердого правила: никогда не одалживать деньги друзьям. Это способ избежать потери и друга, и денег.
Лотар пропустил это мимо ушей и вернулся к предыдущим словам графа:
– Тот офицер-снабженец… он покупал лошадей во всех имениях этого округа?
– Я так понял, что он купил почти сотню. – Граф явно испытал облегчение, когда Лотар по-джентльменски принял его отказ. – Всех лучших животных. Его интересовали только самые отличные – закаленные пустыней и не подверженные конским болезням.
– Полагаю, он погнал их на юг, к железной дороге?
– Не совсем так, – покачал головой граф. – Или пока что не так, насколько я слышал. Он держит их в загоне у реки Свакоп, на другом конце города, чтобы они отдохнули и набрались сил перед путешествием по железной дороге. Я слышал, он предполагает отправить их тогда, когда соберет полторы сотни.
Они покинули форт на следующее утро, после достойного Гаргантюа завтрака, состоявшего из колбасы, жареного мяса и яиц. Все трое ехали на широкой спине серого мула, за которого Лотар в итоге заплатил двадцать фунтов без недоуздка.
– Какие там жилища для слуг? – спросил Лотар.
– Жилища рабов, а не слуг, – поправил его Хендрик. – Насколько я понял, любого из них могут уморить голодом или засечь до смерти. – Хендрик вздохнул. – И если бы не щедрость и доброта молоденькой горничной-гереро…
Лотар резко ткнул его в ребра и бросил предостерегающий взгляд в сторону Манфреда, и Хендрик продолжил без запинки:
– Значит, мы все сбежали оттуда на одном-единственном древнем муле. Им никогда нас не догнать, пока мы мчимся на этом существе, подобном газели.
Хендрик хлопнул мула по жирному крупу, и тот чуть прибавил ходу, вздымая копытами пыль.
– Он пригодится нам для охоты, – сказал Лотар и усмехнулся, когда Хендрик озадаченно нахмурился.
Когда они вернулись в свое скальное убежище, Лотар быстро подготовил двенадцать комплектов снаряжения, еды и упряжи. Все это он сложил у входа в укрытие.
– Отлично, – ухмыльнулся Хендрик. – У нас есть седла. Осталось лишь добыть лошадей.
– Нам следовало бы оставить здесь охрану, – проигнорировал его Лотар. – Но нам понадобятся все наши люди.
Он дал денег Свинке Джону, наименее достойному недоверия из всей команды.
– Пяти фунтов хватит, чтобы купить целую ванну «Кейп смоук», – сказал он, – а один стакан этой выпивки может убить буйвола. Но помни, Свинка Джон, если ты будешь слишком пьян, чтобы удержаться в седле, когда мы тронемся в путь, я не стану оставлять тебя полицейским для расспросов. Я оставлю тебя с пулей в голове. Клянусь тебе в этом.
Свинка Джон запихнул банкноту за ленту своей фетровой шляпы.
– Ни капля из этого не коснется моих губ, – вкрадчиво пропел он. – Баас знает, что может доверить мне выпивку, женщин и деньги.
До Окаханджи было почти двадцать миль, и Свинка Джон отправился сразу же, чтобы все подготовить к прибытию Лотара. Остальные же следом за Манфредом, восседавшим на муле, спустились с холма.
Накануне ветра не было, так что львиные следы до сих пор отчетливо виднелись на земле, даже на такой сыпучей. Охотники, вооруженные новыми «маузерами», с поясными и наплечными патронташами, рассыпались веером и двинулись вдоль следа.
Отец приказал Манфреду держаться позади, и мальчик, слишком хорошо помня жуткий рев дикой твари, был только рад придержать мула. Охотники, уже скрывшиеся из вида, отмечали дорогу для Манфреда сломанными ветками и зарубками на стволах акаций, так что он без труда следовал за ними.
Уже через час они нашли место, где старый рыжий самец убил одну из телок графа. Он оставался рядом с тушей, пока не съел все, кроме головы, копыт и самых крупных костей. Но даже их он обгрыз до блеска, успокаивая голод и восстанавливая силы.
Лотар и Хендрик обошли кругом истоптанный участок и почти сразу обнаружили дальнейший след.
– Он ушел всего несколько часов назад, – оценил Лотар.
И тут же, когда один из стеблей травы, примятых огромными лапами, медленно выпрямился, он изменил свою оценку.
– Нет, меньше чем полчаса назад… похоже, услышал, как мы приближаемся.
– Нет, – возразил Хендрик, коснувшись следа длинной ошкуренной палкой, которую нес с собой. – Он шел шагом. Он не спешит и нас не слышал. Он набит мясом и теперь направится к ближайшему водопою.
– Он повернул на юг. – Лотар прищурился от солнца, изучая направление следа. – Возможно, идет к реке, и так он окажется ближе к городу, что нас более чем устраивает.
Он снял с плеча «маузер» и подал знак своим людям, веля им идти широкой цепью. Они поднялись по невысокому плотному склону дюны, и, прежде чем достигли вершины, лев выскочил из-под прикрытия низких кустов прямо перед ними и помчался прочь длинными кошачьими прыжками. Но его брюхо, отяжелевшее от мяса, раскачивалось при каждом прыжке, словно лев был беременным.
Расстояние было большим, но «маузеры» защелкали выстрелами, как только охотники увидели зверя. Вокруг него клубами взрывалась пыль. Все люди Лотара, кроме Хендрика, были никудышными стрелками. Он так и не смог убедить их, что скорость полета пули не зависит от силы, с которой стрелок нажимает на спусковой крючок, или добиться того, чтобы они перестали крепко зажмуривать глаза, словно толкая пулю вперед изо всех сил.
Лотар увидел, что его собственный первый выстрел взбил пыль прямо под животом зверя. Он недооценил расстояние, это всегда представляло сложность на открытых пустынных пространствах. Он изменил положение ствола, не отрывая от плеча приклада, и прицелился чуть выше развевавшейся рыжей гривы.
Лев дернулся при следующем выстреле, сбившись с шага, и повернул огромную голову, чтобы куснуть себя за бок, где его ужалила пуля; звук, который она издала, врезаясь в плоть, донесся до линии охотников. Потом лев снова понесся галопом, прижав уши, рыча от боли и ярости, и исчез из вида.
– Далеко он не уйдет! – Хендрик махнул остальным, веля двигаться вперед.
Лев – спринтер среди зверей. Он может лишь небольшое время нестись во весь опор, а затем замедляет ход. Но если преследование продолжается, зверь обычно разворачивается и бросается на охотников.
Лотар, Хендрик и Кляйн Бой, самые сильные и подготовленные, двигались впереди остальных.
– Кровь! – крикнул Хендрик, когда они добрались до той точки, где льва настигла пуля Лотара. – Легочная кровь!
Сгустки алой крови были пенистыми от воздуха, вырывавшегося из поврежденных легких. Все бросились дальше по кровавому следу.
– Pasop! – предостерег Лотар, когда они добрались до возвышенности, за которой исчез лев. – Осторожнее! Он может залечь, ожидая нас…
Именно в этот момент лев бросился на них.
Он прятался в густой сансевиерии сразу за гребнем дюны, распластавшись на земле и прижав уши к голове. И в тот момент, когда люди поднялись на гребень, он прыгнул на Лотара с расстояния всего в пятьдесят футов.
Лев приземлился прямо перед Лотаром, на мгновение прижался к земле, его глаза горели безжалостным желтым огнем. Имбирно-рыжая грива вздыбилась, зрительно увеличив тело, и лев казался настоящим чудовищем, а из его разинутой клыкастой пасти вырвался такой рев, что Лотар отшатнулся и на мгновение запоздал с выстрелом. Когда приклад «маузера» коснулся его плеча, лев поднялся прямо перед ним, закрыв собой всё, и кровь вырвалась из его пробитого легкого розовым облаком и брызнула в лицо Лотару.
Инстинкт потребовал от Лотара стрелять как можно быстрее в это огромное лохматое тело, приподнявшееся на задних лапах, но Лотар заставил себя изменить прицел. Выстрел в грудь или шею не остановил бы зверя и не помешал бы ему убить охотника – пуля «маузера» была слишком легкой, предназначенной для людей, а не для крупного хищника, и такой выстрел лишь слегка задел бы нервную систему льва, вызвав дополнительный взрыв адреналина. Лишь выстрел в мозг мог остановить зверя на таком близком расстоянии.
Лотар направил ствол оружия между широкими розовыми ямками ноздрей, и пуля прорвалась между глазами огромного самца, сквозь маслянисто-желтый мозг, и вылетела через заднюю часть черепа – но лев продолжал двигаться по инерции. Огромное мускулистое тело врезалось в грудь Лотара, и винтовка вылетела у него из рук, когда он полетел на землю, ударившись плечом и головой.
Хендрик оттащил его в сторону и усадил, ладонью смахнул песок с губ и глаз, а потом тревога ушла из его глаз, и гигант усмехнулся, когда Лотар слабо отмахнулся от него.
– Ты стареешь и становишься медлителен, баас, – засмеялся Хендрик.
– Помоги встать, пока Мани не увидел, – приказал Лотар.
Хендрик подставил ему плечо и поднял на ноги.
Лотар пошатывался, тяжело опираясь на Хендрика и держась за ушибленную голову, но уже отдавал приказы:
– Кляйн Бой! Лапы! Вернитесь и придержите мула, пока тот не почуял льва и не умчался вместе с Мани!
Он наконец отстранился от Хендрика и нетвердым шагом подошел к львиной туше. Лев лежал на боку, и над его разбитой головой уже роились мухи.
– Нам понадобятся все наши люди и немножко удачи, чтобы погрузить его.
Хотя лев был стар и худ и в неважном состоянии после многих лет охоты среди колючих кустов вельда, а его шкура выглядела тусклой и облезлой, но его живот был набит мясом, и весил он сотни четыре фунтов, а то и поболее. Лотар поднял с песка свою винтовку и тщательно вытер ее, а потом прислонил к туше и поспешил к гребню, все еще прихрамывая после падения и потирая шею и висок.
Мул с Манфредом на спине шел к ним, и Лотар побежал навстречу.
– Ты его подстрелил, па? – взволнованно закричал Манфред.
Он слышал выстрелы.
– Да. – Лотар снял сына со спины мула. – Он лежит вон там, за гребнем.
Лотар проверил недоуздок мула. Он был новым и крепким, но Лотар привязал дополнительные веревки по бокам и велел держать каждую двоим своим людям. Потом старательно прикрыл мулу глаза с помощью полоски холста.
– Хорошо. Посмотрим, как он это воспримет.
Мужчины потянули за веревки изо всех сил, но мул уперся копытами в землю, возражая против повязки на глазах, и не двинулся с места.
Лотар обошел его сзади, стараясь не попасть под задние копыта, и крутанул мула за хвост. Все равно животное упорно стояло на месте. Лотар наклонился и укусил его в основание хвоста, погрузив зубы в мягкую нежную шкуру, и тут мул взбрыкнул обеими задними ногами.
Лотар еще раз укусил его, и мул сдался и побежал к гребню, но, как только он поднялся на него, ветерок изменил направление, и ноздри мула наполнились горячим запахом льва.
Львиный запах всегда производит особое впечатление на животных, хоть домашних, хоть диких, даже на таких, которые просто ничего не могут знать о львах, и даже их отдаленные предки едва ли могли когда-то сталкиваться с этими хищниками.
Отец Лотара всегда выбирал охотничьих собак, предлагая новому помету щенков понюхать влажный кусок львиной шкуры. Большинство щенков тут же начинали выть от ужаса и пятиться, поджав хвосты. И лишь очень немногие, не более чем один из двадцати, почти всегда суки, выдерживали испытание, хотя вся шерсть на них вставала дыбом, и они рычали, содрогаясь от кончика носа до хвоста. Этих собак он оставлял себе.
Теперь же мул, почуяв запах льва, просто взбесился. Державшие его мужчины не устояли на ногах, когда животное встало на дыбы и заржало. Лотар увернулся от бешено колотивших по воздуху копыт. Потом мул бросился бежать, волоча за собой мужчин, спотыкающихся, падающих и кричащих. Мул протащил их с полмили через колючие кусты и пересохшие ямы, прежде чем наконец остановился в облаке пыли, потный и дрожащий, его бока тяжело вздымались от ужаса.
Его снова притащили назад, закрыв глаза, но стоило животному почуять запах льва, как все представление повторилось, хотя на этот раз мул сумел проскакать всего несколько сотен ярдов, прежде чем усталость и вес четырех мужчин вынудили его остановиться.
Еще дважды они подводили животное к убитому льву, и еще два раза он вставал на дыбы и бросался в бегство, но каждый раз удалялся на более короткое расстояние. Однако в конце концов он остался стоять, дрожа и потея от страха и усталости, пока на его спину грузили убитого льва. Но когда они попытались связать лапы льва под грудью мула, это оказалось уже слишком. Новый поток нервного пота окатил тело мула, и он встал на дыбы, брыкался и лягался до тех пор, пока львиная туша не свалилась с его спины.
Они постарались как следует измотать мула, и после часа борьбы он наконец застыл, жалобно дрожа и пыхтя, словно кузнечные мехи. Мертвый лев был наконец надежно закреплен на его спине.
Когда Лотар взял уздечку и потянул, мул, спотыкаясь, покорно поплелся за ним к излучине реки.
