Уилбур Смит
Голубой горизонт

– Да! – Он неожиданно засмеялся. – Синие глаза! Яркие синие глаза!

– Кто ты такой? Как тебя зовут?

Она почему-то заговорила по-английски, и он разинул рот:

– Ты говоришь по-английски?

– Нет, умник, это китайский! – огрызнулась она, и юноша снова засмеялся.

Судя по смеху, он был властен и самоуверен, однако Луиза уже год не слышала дружеских голосов.

– Однако ты дерзка! Но у меня есть для тебя кое-что. Ты можешь открыть эту крышку? – спросил он.

– А с палубы смотрит кто-нибудь? – ответила она вопросом. – Если увидят, что мы разговариваем, меня высекут.

– Нет, нас не видно за завалом борта.

– Подожди! – сказала Луиза и достала из своего мешочка лезвие.

Она быстро выдернула ту единственную скобу, что еще удерживала на месте замок. Потом отклонилась назад и, уперев обе босые ноги в крышку бойницы, толкнула ее изо всех сил. Петли скрипнули и подались на несколько дюймов. Луиза увидела пальцы юноши на краю крышки – он помог открыть ее немного шире.

Потом он просунул в широкую щель небольшой холщовый мешок.

– Там письмо для тебя, – прошептал он, прижавшись лицом к дыре. – Прочитай.

И он исчез.

– Погоди! – взмолилась Луиза, и в щели снова появилось его лицо. – Ты не сказал, как тебя зовут.

– Джим. Джим Кортни.

– Спасибо, Джим Кортни, – поблагодарила Луиза и позволила крышке захлопнуться.

Три женщины собрались возле нее тесным защитным кружком, заслоняя от чужих глаз, когда Луиза открывала мешок. Они быстро поделили вяленое мясо и морские сухари и тут же впились в это не слишком аппетитное угощение с отчаянием голода. А Луиза нашла гребень, и ее глаза наполнились слезами. Гребень был вырезан из светлого, пятнистого черепахового панциря. Луиза провела им по волосам, и гребень ровно скользнул по ним, не цепляясь, как та уродливая расческа, которую она сама кое-как изготовила. Потом Луиза нашла напильник и нож, завернутые вместе в кусок парусины. Нож имел роговую рукоятку, а лезвие, когда она проверила его на большом пальце, оказалось очень острым; это было отличное оружие. У крепкого маленького напильника имелись три грани. Луиза ощутила всплеск надежды, первый за все эти долгие месяцы. Она посмотрела на кандалы на своих лодыжках. Кожа под их жесткими кольцами натерлась до мозолей.

Нож и напильник представляли собой бесценные дары, но глубже всего Луизу тронул гребень. Он являлся подтверждением того, что юноша видел в ней женщину, а не тюремное отребье из трущоб. Луиза пошарила по дну мешка в поисках обещанного письма. И нащупала небольшой листок дешевой бумаги, хитро сложенный в форме конверта. На нем было написано размашистым, но красивым почерком: «Луизе». Девушка осторожно развернула его, стараясь не порвать. Автор писал на плохом голландском, но главное Луиза поняла.

Напильник для цепей. Завтра ночью я подведу лодку к корме. Когда услышишь корабельный колокол, две склянки средней вахты, прыгай. Я услышу всплеск. Будь храброй.

Сердце Луизы бешено заколотилось. Конечно, она сразу поняла, что ее шансы невелики. Сотни вещей могли пойти не так, и не последнюю роль играли мушкеты стражей и акулы. Но единственным, что имело значение для Луизы, было то, что она нашла друга, что у нее появилась надежда на спасение, пусть и слабая.

Она порвала письмо на мелкие кусочки и бросила их в вонючее отхожее ведро. Ни один из стражей не станет пытаться достать его оттуда.

Потом она снова заползла под пушку, в темноту, бывшую ее единственным убежищем, и села, подогнув под себя ноги, чтобы легко можно было дотянуться до звеньев цепей. Проведя в первый раз напильником по железу, Луиза сразу увидела неглубокий, но заметный след, и на доски палубы упали несколько блестящих крупинок. Кандалы ковали из стали самого дурного качества, и все равно Луизе требовалось немало времени и упорства, чтобы перепилить одно звено.

– У меня есть еще целый день и ночь. До двух склянок завтрашней ночной вахты, – ободряла она себя, снова прижимая напильник к кандалам. – Я справлюсь.

Баркас избавился от тяжелого груза и теперь шел легко. На руле стоял Мансур, а Джим сидел на веслах, глядя назад, за корму. Он то и дело усмехался, вспоминая краткий разговор с Луизой. Она говорила на английском, на хорошем английском, с едва лишь заметным голландским акцентом, и показала себя умной и энергичной. Она быстро откликалась на обстоятельства. Нет, она не походила на примитивных теток, попадавших в тюрьму. Джим видел ее обнаженные ноги, когда она толкала крышку бойницы. Конечно, они выглядели до жалости худыми от голода и несли на себе следы от цепей, но при этом были длинными и прямыми, а не деформированными рахитом. «Хорошей породы!» – так обычно говорил его отец. И рука, забравшая у него мешок, несмотря на обветренную кожу и сломанные ногти, имела прекрасную форму и тонкие пальцы. Рука настоящей леди, а не рабыни или посудомойки.

«Да, она не пахнет розами или лавандой, – думал Джим. – Но ее ведь бог знает сколько времени держали взаперти в том вонючем трюме… Так чего тут можно ожидать?»

Он вполне оправдывал Луизу. Потом он подумал о ее глазах, удивительных синих глазах, и его лицо стало мечтательным. «Я в жизни не видывал у девушек таких глаз! И она говорит по-английски…»

– Эй, кузен! – окликнул его Мансур. – Держи ритм! Ты нас увезешь на остров Роббен, если не будешь внимателен!

Джим очнулся от грез как раз вовремя, чтобы отреагировать на следующую волну, высоко поднявшую корму лодки.

– Море начинает волноваться, – проворчал его отец. – К завтрашнему дню наверняка шторм нагрянет. Надо нам перевезти остатки груза до того, как волны слишком поднимутся.

Джим отвел взгляд от удалявшихся очертаний корабля и посмотрел вокруг. И упал духом. Штормовые тучи и вправду грудились на горизонте, высокие и мрачные, как горы.

«Мне нужно придумать предлог, чтобы остаться на берегу, когда на „Чайку“ повезут последний груз», – решил он.

Другого шанса подготовиться у него могло и не случиться.

Когда мулы вытягивали баркас на берег, Джим сказал отцу:

– Я должен повидаться с капитаном Хьюго. Он может нас задержать, если не получит монеты в свой жирный кулак.

– Пусть подождет, старый корабельный вор. Ты мне нужен для перевозки.

– Я ему обещал, да у тебя и так целая команда для следующей доставки.

Том Кортни обжег сына пристальным взглядом. Он слишком хорошо знал Джима. У того явно было что-то на уме. Не в его духе увиливать от работы. Наоборот, он являл собой надежную опору для Тома. Именно Джим договорился о хороших условиях с экономом тюремного корабля, добыл у Хьюго лицензию на торговлю, сам занимался доставкой первой партии груза. Ему можно доверять.

– Ну, не знаю… – Том задумчиво потер подбородок.

Мансур поспешил вмешаться:

– Отпусти Джима, дядя Том! Я заменю его на время.

– Хорошо, Джим. Иди навести своего дружка Хьюго, – неохотно уступил Том. – Но вернись на берег, поможешь с лодками, когда мы придем назад.

Немного позже Джим с вершины одной из дюн наблюдал, как лодки снова пошли к «Чайке» с последним грузом провианта. Ему показалось, что волны стали выше, чем утром, и ветер начал взбивать на них белую пену.

– Помоги нам Бог! – вслух сказал он. – Если нагрянет шторм, я не смогу забрать девушку, пока он не кончится.

Потом он вспомнил, что написал ей в письме. Он ведь велел Луизе прыгать за борт точно в тот момент, когда пробьют две склянки средней вахты. И он не мог передать ей другую записку, чтобы изменить это. Хватит ли ей здравого смысла остаться на борту, если разыграется буря? Сообразит ли, что он не сумеет подойти к кораблю? Или она все равно бросится в воду, наплевав на все опасности?

Мысль о том, что она может утонуть в темном море, ударила Джима как кулаком, его даже затошнило. Он повернул коня к крепости и нажал пятками на бока Друмфайра.

Капитан Хьюго был удивлен, но доволен тем, что так быстро получил свои комиссионные. А Джим ушел без лишних церемоний, отказавшись даже от чашки кофе, и галопом помчался назад, на берег. И по пути отчаянно соображал.

Времени на осуществление планов оставалось совсем немного. Он ведь всего несколько часов назад обрел уверенность, что у девушки хватит духу на столь опасный побег. А если ему удастся вытащить ее на берег, то следовало найти для нее надежное укрытие. Как только ее побег обнаружат, весь гарнизон крепости отправят на поиски, сотни пехотинцев и кавалерийский эскадрон. У военных в крепости не имелось развлечений, и охота на человека, точнее, на женщину могла стать для них самым волнующим событием за много лет. Полковник Кейзер, командир гарнизона, сочтет за честь изловить сбежавшую осужденную.

Джим впервые позволил себе обдумать последствия на случай, если его опрометчивый план рухнет. Ведь это могло даже создать проблемы для его семьи… Директора компании установили суровые законы, могучие Семнадцать в Амстердаме решили, что никаким иностранцам не позволяется жить или торговать в их колонии. Однако этот закон, как и многие другие строгие законы Амстердама, при разных особых обстоятельствах можно было обойти. Эти особые обстоятельства всегда включали в себя солидную уважительную взятку его превосходительству губернатору ван де Виттену. Братья Кортни заплатили двадцать тысяч гульденов за разрешение поселиться и торговать в колонии на мысе Доброй Надежды. Ван де Виттен вряд ли стал бы отзывать лицензию. Они с Томом Кортни дружили, и Том делал щедрые взносы в неофициальный пенсионный фонд губернатора.

Джим понадеялся, что если он с девушкой просто исчезнут из колонии, то на семье это никак не отразится. Конечно, их могли заподозрить, и в худшем случае это могло стоить его отцу еще одного щедрого дара губернатору, но в конце концов все рассосется, если Джим не появится здесь вновь.

Существовало только два пути для побега из колонии. Лучшим и естественным оставалось море. Но для этого требовалось судно. У братьев Кортни имелись два вооруженных торговых корабля, на которых они ходили даже в Аравию и Бомбей. Однако в настоящее время эти корабли находились в море, и их не ждали до перемены ветров, а муссоны сменят направление только через несколько месяцев.

Джим накопил немного денег, – возможно, их хватило бы для того, чтобы заплатить за переезд его и девушки на одном из кораблей, что сейчас стояли в заливе. Но полковник Кейзер, узнав о побеге, первым делом как раз и прикажет обыскать все суда.

Джим мог бы попытаться украсть небольшое суденышко, возможно полубаркас, что-нибудь такое, на чем можно было бы добраться до португальских портов на побережье Мозамбика. Но каждый капитан опасался пиратов. И скорее всего, вознаграждением за усилия Джима стала бы мушкетная пуля в живот.

В общем, даже при самом оптимистичном раскладе Джим столкнулся с тем фактом, что морская дорога для него закрыта. Оставался лишь один вариант. Джим повернулся и посмотрел на север, на далекие горы, с которых еще не сошел последний зимний снег. Придержав Друмфайра, Джим задумался о том, что кроется там.

Сам он не забирался дальше, чем на пятьдесят лиг, за эти пики, но слышал, что те, кто уходил дальше во внутренние земли, возвращались с огромным количеством слоновой кости. Ходили даже слухи о некоем старом охотнике, который подобрал на песчаном берегу какой-то безымянной речки далеко на севере блестящий камешек, а потом продал этот алмаз в Амстердаме за сто тысяч гульденов.

Джим почувствовал, как от волнения по его коже побежали мурашки. Много раз долгими ночами он фантазировал о том, что скрывается за далеким голубым горизонтом. Он говорил об этом с Мансуром и Замой, и они обещали друг другу, что однажды предпримут такое путешествие. Может быть, боги приключений подслушали его хвастовство и теперь придумали, как заманить его в дикие дали? Поскачет ли рядом с ним девушка с золотыми волосами и синими глазами?

Джим засмеялся при этой мысли и погнал Друмфайра вперед. В ближайшие часы, вдали от отца, дяди Дориана и всех слуг и свободных рабов ему требовалось действовать быстро. Джим знал, где отец держит ключи от сейфов, кладовых и оружейного склада. Он выбрал из стада в краале шесть сильных мулов и, захватив для них вьючные седла, повел животных на поводу к задним дверям склада. Он весьма тщательно выбирал то, что считал нужным. Взял дюжину лучших мушкетов Тауэра и парусиновые сумки с пулями, бочонки черного пороха и бруски свинца и формы, чтобы отливать новые пули; прихватил топоры, ножи и одеяла; не забыл бусы и ткани для обмена с дикими племенами, с которыми они могли встретиться; добавил основные лекарства и перевязочные материалы, котелки и бутыли для воды, иголки и нитки и прочее, без чего не обойтись в глуши, но ничего лишнего. Впрочем, он убедил себя, что кофе – это не роскошь, добавляя к грузу мешок кофейных зерен.

Когда все было погружено, Джим увел цепочку мулов в тихое местечко рядом с ручьем в лесу, почти в двух милях от Хай-Уилда. Он оставил там животных с путами на ногах, сняв с них груз, чтобы мулы пока отдыхали и паслись на пышной траве у воды.

К тому времени, когда он вернулся в Хай-Уилд, баркасы уже вернулись от «Чайки». Джим отправился навстречу отцу, Мансуру и команде, когда те двигались через дюны. И поехал рядом с ними, слушая несвязный разговор. Все они насквозь промокли в морской воде и отчаянно устали, потому что возвращаться от голландского корабля им пришлось уже по бурным волнам.

Мансур довольно коротко сообщил Джиму:

– Тебе повезло, что ты увильнул. Волны обрушивались на нас, как водопады.

– Ты видел ту девушку? – спросил Джим шепотом, чтобы не услышал отец.

– Какую девушку? – Мансур бросил на Джима хитрый взгляд.

– Ты прекрасно знаешь какую. – Джим ткнул его кулаком.

Мансур посерьезнел.

– Всех заключенных заперли в трюме и задраили люк. Один из офицеров сказал дяде Тому, что капитан хочет отплыть сразу, как только закончит ремонт и наполнит бочки водой. В крайнем случае завтра. Он не хочет застрять здесь на время шторма. – Увидев отчаяние на лице Джима, Мансур сочувственно продолжил: – Мне жаль, кузен, но, скорее всего, корабль уйдет до завтрашнего полудня. Да и на что она тебе в любом случае, осужденная женщина? Ты ведь ничего о ней не знаешь, не знаешь, какое преступление она совершила. Может, она убийца! Оставь ее, Джим. Забудь о ней. В синем небе летает много птичек, а на равнинах Камдебу много травинок.

Джим вспыхнул гневом и едва удержал неприятные слова, уже готовые сорваться с его губ. Оторвавшись от остальных, он повернул Друмфайра к вершинам дюн. С высоты он посмотрел через залив. Шторм усиливался прямо на глазах, неся с собой преждевременную тьму.

Ветер завывал и трепал волосы Джима, раздувал гриву и хвост Друмфайра. Джиму пришлось прикрыть глаза ладонью, чтобы защититься от летевших на него песка и пены. Море покрылось высокими тяжелыми волнами, с грохотом падавшими на берег. Чудом казалось уже то, что Том сумел провести лодки через водоворот ветра и воды, но ведь Том Кортни являлся искусным моряком.

Почти в двух милях от «Чайки» смутно виднелись серые очертания какого-то судна с голыми мачтами – оно то появлялось, то исчезало в волнах. Джим наблюдал за ним, пока темнота не скрыла его окончательно. Тогда он галопом помчался к Хай-Уилду. Джим сразу нашел Заму, который все еще занимался лошадьми в конюшне.

– Идем со мной, – приказал он.

Зама послушно вышел за ним во фруктовый сад.

Когда их никто уже не мог увидеть из большого дома, юноши присели рядышком на корточки. Какое-то время они молчали, а потом Джим заговорил на языке лози, языке лесов, чтобы Зама сразу понял: речь пойдет о жизненно важном деле.

– Я уезжаю, – сообщил он.

Зама всмотрелся в его лицо, но глаза Джима скрывались в темноте.

– Куда, Сомоя? – спросил он.

Джим дернул головой, показывая на север.

– Когда вернешься?

– Не знаю. Может, и никогда, – ответил Джим.

– Тогда я должен попрощаться с отцом.

– Ты поедешь со мной?

Зама с жалостью глянул на него. На такой глупый вопрос и отвечать не следовало.

– Эболи и мне был отцом. – Джим встал и обнял Заму за плечи. – Пойдем на его могилу.

Они поднялись на холм под вспышками молний; оба обладали прекрасным зрением юности, так что шли уверенно. Могила находилась на восточном склоне, так чтобы на нее падали первые лучи восходящего солнца. Джим помнил каждую подробность похорон Эболи. Том Кортни зарезал черного быка, и жены Эболи зашили тело старого негра во влажную шкуру. Потом Том на руках отнес некогда огромное тело друга, съежившееся от старости, и опустил его в глубокую яму. Он усадил там Эболи, потом разложил вокруг него все его оружие и самые драгоценные из его вещей. И наконец яму закрыли огромным круглым валуном. Понадобились две воловьи упряжки, чтобы дотащить его до места.

Теперь Джим и Зама в темноте опустились на колени перед этим камнем и на языке лози обратились с молитвой к племенным богам и к Эболи, который после смерти присоединился к этому темному пантеону. Раскаты грома сопровождали их молитву. Зама просил отца благословить его на путешествие, ждавшее их впереди, а Джим благодарил за то, что Эболи научил его обращаться с мушкетом и мечом, и напомнил Эболи, как тот впервые взял его на охоту на льва.

– Защити твоих сыновей, как защитил в тот день, – просил Джим. – Потому что мы отправляемся сами не зная куда.

Потом они сели, прислонившись спинами к камню, и Джим объяснил Заме, что нужно делать:

– Я нагрузил караван мулов. Они стреножены у ручья. Веди их в горы, к Маджубе, что на поляне Голубок, и жди меня там.

Маджубой называли незатейливую хижину, спрятанную в лесу у подножия гор. Ею пользовались пастухи, которые летом выгоняли принадлежавшие Кортни стада на высокогорные пастбища, а также мужчины семьи Кортни, которые отправлялись охотиться на зебр-квагг, антилоп канн и нильгау. Но в это время года хижина пустовала.

Юноши окончательно распрощались со старым воином, который теперь вечно сидел в темноте под валуном, и отправились к ручью. Джим достал из одного из вьюков фонарь и в его свете помог Заме снова нагрузить на мулов тяжелые вьюки. Потом направил караван на тропу, что вела в горы, на север.

– Я приду в течение двух дней, что бы ни случилось. Жди меня! – крикнул на прощание Джим, и Зама отправился в путь.

Когда Джим вернулся в Хай-Уилд, дом спал. Но Сара, его мать, оставила для него в духовке теплый ужин. Когда она услышала, как Джим громыхает кастрюлями, она спустилась вниз, в одной ночной сорочке, и села напротив сына за стол, наблюдая за тем, как он ест. Она почти ничего не говорила, но глаза у нее были грустными.

– Благослови тебя Господь, сынок, мой единственный, – прошептала она и поцеловала его, желая доброй ночи.

Она еще днем видела, как Джим уводит в лес мулов, и материнский инстинкт сразу подсказал ей, что Джим покидает их.

Прихватив свечу, она вернулась наверх, в спальню, где мирно похрапывал Том.

Джим почти не спал в ту ночь, слушая, как порывы ветра колотятся в дом и гремят оконными ставнями. Он поднялся задолго до того, как проснулись остальные. В кухне он налил себе большую кружку горького черного кофе из эмалированной кастрюльки, что всегда стояла в духовке. Снаружи еще царила тьма, когда Джим вывел из конюшни Друмфайра.

Джим выехал на берег моря, и, когда они с конем поднимались на дюны, из темноты на них обрушился яростный ветер, словно некий чудовищный черный ворон. Джим оставил Друмфайра под прикрытием дюн, стреножив его среди низких зарослей лебеды, потом снова поднялся на гребень дюны.

Плотно завернувшись в плащ, он надвинул на глаза широкополую шляпу и присел на корточки, ожидая первых проблесков рассвета. Он думал о той девушке. Она уже доказала, что быстро соображает, но достаточно ли она разумна для того, чтобы понять: ни одна маленькая лодка не сможет сняться с якоря, пока бушует шторм? Поймет ли, что Джим вовсе не предал ее?

Низкие, стремительно несущиеся тучи отодвигали рассвет; даже когда он наступил, ему едва удалось осветить картину шторма. Джим встал, и ему пришлось низко наклоняться под порывами ветра, как будто он переходил речку со стремительным течением. Шляпу он придерживал обеими руками, пытаясь рассмотреть силуэт голландского корабля. Потом увидел, как вдали мелькнуло нечто непохожее на пену волн. Джим изо всех сил всмотрелся в это пятно.

– Парус! – воскликнул он наконец.

Ветер сорвал слово с его губ и унес прочь.

Однако парус находился не там, где Джим предполагал увидеть «Чайку». Да, это был какой-то корабль под парусом, не стоящий на якоре. Но Джиму требовалось выяснить, «Чайка» ли это, которая пытается выйти из залива, или другое судно. Его небольшая охотничья подзорная труба лежала в седельной сумке. Повернувшись, Джим бегом бросился по мягкому песку туда, где оставил Друмфайра.

Вернувшись на гребень дюны, Джим стал искать корабль. Ему понадобилось несколько минут, но потом он снова увидел паруса. Джим сел на песок и, используя локти и колени для устойчивости, направил трубу на далекий корабль. Он видел паруса, но волны мешали; наконец одна из них высоко подняла корабль.

– Это он!

Сомнений не оставалось: это была «Счастливая чайка».

Джиму показалось, что он вот-вот умрет. Прямо на его глазах Луизу увозили в какую-то вонючую тюрьму на краю земли, а он никак не мог этого предотвратить.

– Пожалуйста, Господи, не забирай ее у меня так скоро! – в отчаянии взмолился Джим.

Но далекий корабль пробивался сквозь бурю, его капитан старался держаться как можно дальше от смертельно опасного берега. Сквозь подзорную трубу Джим наблюдал за кораблем опытным взглядом моряка. Том хорошо научил его, и Джим разбирался в направлениях ветров, килевой качке и парусах. Он видел, что «Чайка» балансирует на краю гибели.

Стало светлее, и теперь Джим даже невооруженным глазом видел все подробности пугающей схватки корабля со штормом. Час спустя корабль все еще оставался запертым в заливе, и Джим то и дело переводил трубу с корабля на черный, похожий на акулу силуэт острова Роббен, который охранял вход в залив.

С каждой минутой становилось все более очевидным, что «Чайка» не сможет этой дорогой вырваться в открытое море. Капитану придется повернуть назад. У него просто не имелось выбора: глубина под ним уже была слишком большой, чтобы снова бросить якорь, а шторм неумолимо гнал его на скалы острова. Если он налетит на них, корпус корабля разлетится в щепки.

– Поворачивай! – Джим вскочил. – Разворачивайся! Ты же всех угробишь, идиот!

Он имел в виду и корабль, и девушку. Он знал, что Луиза наверняка сейчас находится в трюме, и даже если каким-то чудом она выскользнет с орудийной палубы, цепи на ногах сразу утащат ее под воду.

Корабль упрямо шел прежним курсом. Маневрировать на таком неповоротливом судне в подобную погоду было невероятно опасно. Но вскоре капитан, видимо, сообразил, что ничего другого ему не остается.

– Слишком поздно! – ужасался Джим. – Уже слишком поздно!

А потом он увидел, как это происходит: паруса обвисли, силуэт корабля изменился, когда он развернулся носом к ветру. Джим наблюдал сквозь подзорную трубу, его руки дрожали. Корабль замедлил ход. «Чайка» застыла на месте, паруса болтались, корабль оказался не в состоянии завершить поворот на другой курс.

А потом Джим увидел, как на «Чайку» накатывает очередная волна. Море кипело, в воздухе поднялась сплошная завеса дождя и ветра; порыв подхватил судно и положил набок, так что стало видно днище, сплошь покрытое водорослями и ракушками. И тут на «Чайку» обрушилась новая гигантская волна. Корабль исчез, как и не бывал вовсе. Джим, терзаясь отчаянием, ждал, что корабль вот-вот появится снова. Он мог перевернуться вверх килем, а мог и разом затонуть… но узнать это немедленно Джим не имел возможности.

У него уже горели от напряжения глаза, перед взором все расплывалось, но он продолжал всматриваться через подзорную трубу.

Казалось, прошла целая вечность, пока волна наконец унеслась прочь. А потом вдруг корабль снова появился, но выглядел он уже как совершенно другое судно – так резко изменился его силуэт.

– Мачты! Он потерял мачты! – простонал Джим.

Глаза у него слезились, ветер резко бил по лицу, но он не мог оторваться от трубы.

– Грот-мачта и фок! Он потерял обе!

Только бизань-мачта торчала над взлетавшим на волнах корпусом корабля, а путаница парусов и сломанных мачт повисла через борт, еще сильнее замедляя движение. Ветер нес «Чайку» обратно в залив, мимо скал острова Роббен, но прямо к тому месту, где бешено громыхал прибой, над которым стоял Джим.

Джим быстро прикинул расстояние, углы и скорость.

– Корабль окажется на берегу меньше чем через час, – прошептал он себе под нос. – Да поможет Господь тем, кто на борту, когда его выбросит на сушу…

Опустив подзорную трубу, Джим тыльной стороной ладони отер со щек выбитые ветром слезы:

– И пожалуйста, Господи, в первую очередь помоги Луизе…

Он попытался представить себе условия на орудийной палубе «Чайки» в этот момент, но у него не хватило воображения.

Луиза не спала всю эту ночь. Час за часом, пока «Чайка» болталась на волнах, дергаясь на якорной цепи, а шторм все громче гудел в снастях, она сидела под пушкой, согнувшись, и работала напильником. Она накрыла цепь парусиновым мешком, чтобы заглушить скрежет металла о металл. Ручка напильника уже натерла водяной пузырь на ее ладони. Когда пузырь лопнул, Луизе пришлось использовать мешок, чтобы прикрыть воспаленное место.

Когда сквозь щель в крышке бойницы просочились первые признаки рассвета, а Луизе осталось перепилить лишь тонкую полоску металла, она вскинула голову, услышав знакомый шум кабестана, поднимавшего якорь, топот босых ног матросов на палубе сверху… А потом до нее слабо донеслись приказы офицеров на главной палубе…

– Мы отплываем!

Эти два слова пронеслись по орудийной палубе, и женщины принялись проклинать свое невезение, выкрикивать оскорбления капитану и его команде наверху или что попало – по настроению. Передышка кончилась. И все муки плавания на этом адском корабле начинались снова. Женщины чувствовали, как изменилось движение корпуса, когда якорь оторвался от илистого дна и корабль ожил, начав борьбу с буйными стихиями.

Темный горький гнев нахлынул на Луизу. Спасение ведь казалось уже таким близким… Она подползла к щели в крышке бойницы. Сквозь слабый свет и плотную пелену пенных брызг и дождя она смогла различить лишь смутные признаки далекой суши.

– Но берег еще близко, – сказала она себе. – С Божьей помощью я могу до него добраться…

Однако в глубине души она осознавала, что ей не по силам одолеть мили штормового моря. Даже если бы она смогла избавиться от ножных кандалов, выбраться наружу и прыгнуть в воду, она продержалась бы каких-нибудь несколько минут. И Луиза понимала, что Джим Кортни не сможет подойти к кораблю, чтобы спасти ее.

– Лучше сразу утонуть, – сказала она вслух, – чем гнить в этом вшивом аду.

Луиза яростно набросилась на последнюю полоску стали, что удерживала запертыми ее цепи. Пленницы вокруг нее кричали и визжали, когда их безжалостно швыряло из стороны в сторону. Корабль бешено прыгал на волнах. Луиза заставила себя не отрываться от работы.

Еще несколько движений напильником – и кольцо лопнуло, цепь упала на доски палубы.

Луиза помедлила еще с минутку, растирая распухшие натертые лодыжки. Потом заползла глубже под пушку, чтобы взять спрятанный там нож с костяной рукояткой.

– Никто и не попытается меня остановить, – мрачно прошептала она.

Нож она спрятала в мешочек под юбкой. Потом, прижавшись спиной к лафету, уперлась ногами в крышку бойницы. Корабль кренился на правый борт, наклон корпуса препятствовал усилиям девушки. Она изо всех сил налегла на тяжелую крышку, но та приоткрылась всего на несколько дюймов – и тут же в щель хлынул настоящий поток соленой воды.

Луизе пришлось позволить крышке снова захлопнуться.

– Помогите мне! Помогите открыть ее! – в отчаянии крикнула она трем своим союзницам.

Те ответили ей пустыми коровьими взглядами. Сейчас их интересовало только одно – выжить самим.

Луиза в кратком затишье между двумя волнами посмотрела в щель – и впереди увидела совсем близко темные очертания острова.

«Мы должны сейчас же повернуть, – подумала она, – или нас выбросит на сушу».

За долгие месяцы на борту она уже разобралась во многом и понимала некоторые тонкости навигации.

«Если корабль сменит курс, я смогу открыть бойницу, наклон корпуса мне поможет…»

Она согнулась в готовности и наконец почувствовала, как нос корабля разворачивается против ветра; качка изменилась. Даже сквозь пронзительный вой ветра она слышала на палубе наверху приказы и стремительный топот ног. Луиза уперлась в лафет, ожидая, когда корпус качнется в нужную ей сторону.

Но этого не случилось, корабль просто тяжело поднимался и опускался на волнах.

Одна из осужденных, чей гражданский муж служил боцманом на одном из кораблей Голландской Ост-Индской компании, закричала в панике:

– Эта безмозглая свинья – капитан упустил время! Боже милостивый, а мы в кандалах!

Луиза понимала, что это значит. Корабль уже не мог повернуть на другой курс. Он просто застрял на месте, беспомощный перед штормом.

– Слушайте! – продолжала кричать та женщина. И все они сквозь общий шум услышали это. – Шквал! Нас перевернет!

Женщины съежились в цепях, прислушиваясь к нараставшему реву. Шквальный ветер оглушал, а когда, казалось, шум просто не мог уже стать громче, бешеная волна ударила по кораблю. «Чайка» дернулась и накренилась, как будто ее боднул в брюхо гигантский слон. Трещала ломавшаяся оснастка, потом с пушечным грохотом сломалась грот-мачта. А корпус все кренился, и наконец орудийная палуба встала вертикально, и все предметы и люди скользнули по ней, свалившись кучей на боковую стенку корпуса. Раскатившиеся пушечные ядра полетели на кучу барахтавшихся пленниц. Женщины пронзительно визжали от боли и ужаса. Одно из ядер полетело в сторону Луизы. В последний момент она метнулась в сторону, и ядро ударило женщину, съежившуюся рядом. Луиза услышала, как треснули кости обеих ног. Женщина села и со странным недоуменным выражением уставилась на собственные конечности.

Одно из больших орудий, девять тонн литой бронзы, сорвалось с лафета и покатилось по палубе. Пушка по пути давила женщин, словно кроликов, попавших под колеса боевой колесницы. Потом она ударилась о корпус корабля. Толстые дубовые доски обшивки не выдержали ее нападения. Пушка пробила их и исчезла. Сквозь неровную дыру внутрь хлынуло море, залив орудийную палубу ледяной зеленой водой.

Луиза, сдержав дыхание, забралась на лафет, когда все вокруг залило водой. Потом она почувствовала, как корабль начал выпрямляться: шквальный порыв миновал, отпустив «Чайку». Вода потекла обратно сквозь дыру.