Уилбур Смит
Голубой горизонт

Произнеся заклинание, Ксиа снова приготовился ждать. Он не ел с прошлого дня, так что теперь достал из своей сумки несколько кусков копченого мяса и проглотил их. Но ни голод, ни ледяной ветер со снежных вершин его не пугали. Как и все в его племени, он привык к боли и трудностям.

Ночь стояла тихая, и это доказывало, что его чары действуют. Ведь даже легкий ветерок мог бы скрыть те звуки, которых он ждал.

Когда луна уже заходила, Ксиа услышал тревожный вскрик ночной птицы, раздавшийся в лесу за хижиной Бакката. Ксиа кивнул самому себе:

– Там что-то двигается.

Несколько минут спустя он услышал, как с криком взлетел из-под деревьев ночной козодой, и по двум этим звукам он определил направление, в котором двигалась его цель. Ксиа спустился с холма, бесшумный, как тень, выверяя каждый шаг босых ног, чтобы ни сухая веточка, ни листья не зашуршали и не выдали его присутствия. Он то и дело останавливался и прислушивался, идя вдоль ручья, и вскоре до него донесся сухой шелест вздыбившихся игл дикобраза. Конечно, дикобраз мог учуять леопарда, но Ксиа знал, что это не так.

Даже самый искусный охотник, как Баккат или даже сам Ксиа, не мог избежать столкновения с ночным козодоем или рыскающим в лесной тьме дикобразом. А этих знаков вполне хватило Ксиа, чтобы определить, куда идет Баккат.

Другой охотник мог совершить ошибку и слишком быстро приблизиться к жертве, но Ксиа не спешил. Он знал, что Баккат будет возвращаться и убеждаться в том, что его никто не преследует.

– Он почти так же хорошо знает джунгли, как я. Но я – Ксиа, и подобных мне не существует!

Говоря себе это, Ксиа чувствовал себя сильнее и храбрее.

Он нашел место, где Баккат перебрался через ручей, и в последних лучах луны увидел единственный влажный след ноги на одном из речных валунов. След был размером с детский.

– Баккат! – Ксиа подпрыгнул на месте. – Я на всю жизнь запомнил твои следы! Разве я не видел их сотни раз, пробегая по следам женщины, которая должна была стать моей женой?

Ксиа помнил, как выслеживал их в кустах, и видел, как они совокуплялись, лежа в траве. Эти воспоминания снова разожгли в Ксиа горячую ненависть к Баккату.

– Но больше тебе не попробовать эти сочные дыни! Ксиа и змея позаботились об этом!

Теперь, когда он точно знал направление, он мог задержаться, чтобы в темноте не угодить в ловушки, которые Баккат наверняка оставлял за собой.

– Он идет в темноте, а значит, не сможет так хорошо скрыть свои следы, как сделал бы это при дневном свете. Я подожду, пока взойдет солнце, и тогда легко прочитаю след.

С первыми утренними лучами он снова двинулся вперед. Влажные отпечатки уже высохли, но через сотню шагов Ксиа нашел сдвинутый с места камешек. Еще сотня шагов – и он увидел сломанный стебель травы, уже начавший увядать.

Ксиа не стал останавливаться, чтобы обдумать увиденное. Ему хватило быстрого взгляда, чтобы убедиться в правильности своего пути. Он улыбнулся и покачал головой, когда нашел место, где Баккат остановился, высматривая преследователя. Поскольку он долго сидел там на корточках, его босые пятки оставили глубокие отпечатки в земле. Потом, намного дальше, Ксиа увидел, что Баккат сделал широкий круг, путая след, точно так же раненый буйвол поджидает охотников.

Ксиа преисполнился такого самодовольства, что тихо фыркнул и вслух заявил:

– Знай, Баккат: это Ксиа гонится за тобой. Ксиа, который превосходит тебя во всем!

Он старался не думать о девушке со светлой кожей – о том единственном, в чем Баккат его победил.

Следы, уходя в горы, становились все более неуловимыми. Но Ксиа их видел. В одной узкой теснине Ксиа увидел, что Баккат прыгал здесь с камня на камень, не касаясь влажной земли и не тревожа траву и другие растения, кроме серого лишайника, щедро укрывшего камни. Но лишайник был таким сухим и упругим, Баккат – таким легким, а подошвы его ног – такими маленькими и гибкими, что он проносился по лишайнику почти так же, как горный ветер.

Ксиа внимательно всматривался, замечая изменившиеся оттенки там, где лишайника касались ноги Бакката. Ксиа держался в тени, не попадая под лучи восходившего солнца, чтобы не задеть эти пятна – на случай, если бы ему пришлось вернуться и заново их прочитать.

Потом даже Ксиа пришел в растерянность. След повел его вверх по щебнистому склону, и ноги Бакката опять прыгали с камня на камень. Но внезапно, в середине склона, след исчез. Как будто Баккат унесся в небо в когтях орла.

Ксиа вернулся до начала лощины, но ничего нового не увидел. Он снова поднялся туда, где обрывался след, присел на корточки и стал смотреть то в одну сторону, то в другую, надеясь все же заметить легкие перемены в лишайнике, покрывшем камни.

Наконец он снова прибег к помощи магического порошка. Положив в рот щепотку, он растворил смесь в слюне. Закрыв глаза, чтобы дать им отдых, он проглотил смесь. Потом Ксиа приоткрыл глаза – и сквозь ресницы заметил некое легкое движение, едва уловимую тень, как взмах крыльев летучей мыши в сумерках.

Когда Ксиа посмотрел в ту сторону, все исчезло, как не бывало. Во рту у бушмена пересохло, по коже побежали мурашки. Он понял, что его коснулся один из духов диких мест, и то, что он увидел, было воспоминанием о ногах Бакката, пробегавших по камням. Вот только бежали они не вверх, а обратно, вниз, в теснину.

В этот миг Ксиа настигло озарение: он понял по цвету лишайника, что ноги Бакката касались камней дважды, поднимаясь и спускаясь.

Ксиа громко засмеялся:

– Баккат, ты мог бы обмануть кого угодно, только не Ксиа!

Он вернулся в лощину и теперь все увидел отчетливо. Как Баккат взбежал по склону, потом повернул в обратную сторону, ставя ноги точно на те же самые места. Единственным знаком этой хитрости оставалась легкая перемена цвета лишайника.

У самого конца спуска след прошел под низкими ветвями бобовника. На земле рядом со следом лежал кусочек сухой коры, не больше ногтя. Он совсем недавно упал или его сорвали с ветки. В этом месте двойной след на лишайнике снова стал одиночным.

Ксиа опять захохотал:

– Баккат залезал на это дерево, как бабуин, его породивший!

Ксиа выпрямился под низкой веткой, подпрыгнул и забрался на нее. И увидел на коре оставленный Баккатом след. Баккат по ветке дошел до ствола, обогнул его и снова соскользнул на землю.

Еще дважды Баккат загадывал ему загадки. Первая встретилась у основания красного утеса и тоже потребовала от Ксиа времени. Но после бобовника он уже постоянно посматривал вверх и быстро нашел место, где Баккат, уцепившись за камни, подтянулся и, вися на руках, перебирался с одного скального выступа к другому, не касаясь ногами земли.

К тому времени, когда Ксиа достиг того места, где Баккат оставил еще одну загадку, солнце уже начало клониться к западу. И эта загадка даже для Ксиа оказалась трудной, она потребовала всей его сообразительности. Ксиа даже охватило суеверное чувство, что Баккат использовал какие-то противодействующие чары или отрастил крылья, как птица. Ксиа проглотил еще щепотку охотничьего порошка, но дух не коснулся его снова. Вместо этого у Ксиа заболела голова.

– Я Ксиа! Ни один человек не может меня обмануть! – заявил бушмен.

Но хотя он произнес это громко и уверенно, он не смог развеять чувство неудачи, медленно овладевавшее им.

А потом он услышал некий звук, приглушенный расстоянием, но совершенно понятный. Эхо, отдавшееся от скал, подтвердило догадку, но в то же время замаскировало направление, так что Ксиа стал поворачивать голову в разные стороны, пытаясь найти отправную точку.

– Выстрел из мушкета, – прошептал он. – Духи меня не предали. Они ведут меня.

Он сошел со следа, поднялся на ближайшую вершину и, присев на корточки, уставился в небо. Довольно скоро он заметил на фоне высокой синевы крошечную черную точку.

– Где ружейный огонь, там сама смерть. А смерть имеет своих верных приспешников.

Появилась еще одна точка, потом сразу множество. Они сливались в кольцо, медленно вращавшееся в небе. Ксиа вскочил и бегом поспешил в ту сторону. Постепенно точки превращались в стервятников, паривших над неким местом; они вытягивали отвратительные голые шеи, всматриваясь вниз.

Ксиа отлично знал все пять типов падальщиков, от обычных коричневых птиц, что обитали на мысе Доброй Надежды, до огромных бородатых стервятников с пестрым горлом и треугольным веером хвоста.

– Спасибо, старые друзья! – крикнул им Ксиа.

С незапамятных времен эти птицы показывали ему и его племени дорогу к еде. Приблизившись к центру птичьего кольца, Ксиа стал двигаться осторожнее, переползая от камня к камню и внимательно оглядывая все вокруг острыми яркими глазами. Потом он услышал людские голоса, доносившиеся с дальней стороны кольца, и, как клуб дыма, словно растаял в воздухе.

Из своего укрытия он наблюдал за троими, грузившими мясо на лошадей. Сомоя – этого он отлично знал. Его лицо было знакомо всем в колонии. Ксиа видел, как Сомоя победил в гонках в день Рождества, обогнав его хозяина. А вот женщина оказалась незнакомкой.

– Это, вероятно, та, кого ищет Гвеньяма. Та, что сбежала с вонючего тонущего корабля, – решил Ксиа.

Он хихикнул, узнав Верную, привязанную рядом с Друмфайром.

– Скоро ты вернешься к хозяину, – пообещал он кобыле.

Потом сосредоточил все свое внимание на маленькой фигуре Бакката, и его глаза сузились от ненависти.

Он следил, как маленький отряд закончил погрузку и скрылся из вида, уйдя по звериной тропе, спускавшейся в долину. Как только они ушли, Ксиа побежал вниз, чтобы поспорить со стервятниками из-за остатков антилопы канны.

На том месте, где Джим перерезал горло антилопе, осталась лужа крови. Она уже свернулась в черное желе; Ксиа зачерпнул ее пригоршней и влил в открытый рот. За последние два дня он лишь слегка перекусил запасами из своей сумки и теперь чувствовал сильный голод. Он облизал с пальцев все до последней капли. Ксиа не мог позволить себе тратить много времени над остовом антилопы, потому что, если бы Баккат оглянулся, он мог заметить, что стервятники не сразу опустились на землю, и тут же понял бы: что-то или кто-то удерживает их в воздухе. К тому же охотники оставили ему не слишком много. На земле валялись лишь длинные тонкие кишки, которые люди просто не смогли унести. Ксиа пропустил их между пальцами, чтобы выжать жидкий помет. Но от него остался острый привкус, и Ксиа наслаждался им, жуя кишки. Ему хотелось взять большой камень и разбить длинные кости ног, чтобы высосать жирный костный мозг, но он знал, что Баккат может вернуться к месту охоты и, конечно, сразу заметит столь очевидную улику. Поэтому Ксиа просто взял нож и соскреб остатки плоти с костей. Спрятав эти кусочки в свою сумку, он пучком сухой травы затер следы своих ног. А птицы скоро уничтожат остальные мелкие знаки его присутствия, если он что-то упустил. Когда Баккат вернется, чтобы замести собственные следы, его ничто не насторожит.

Радостно жуя полоску вонючих кишок, Ксиа отправился следом за Баккатом и белой парой. Он не пошел прямо по их следам, а держался в стороне. В трех местах, предугадывая повороты узкой долины впереди, он срезал путь по высоткам, где не могли пройти лошади, и ждал людей на другой стороне. Уже издали он увидел дым над стоянкой в Маджубе и поспешил вперед. С высоты он видел, как трое дошли туда с лошадьми.

Ксиа понимал, что должен немедленно вернуться и сообщить своему хозяину о том, что нашел тайное убежище беглецов, но слишком велик оказался соблазн задержаться и позлорадствовать над своим старым врагом Баккатом. Ксиа не смог ему противиться.

Трое мужчин, белый, черный и желтый, разрезали мясо антилопы на толстые полосы, а женщина посыпала их крупной морской солью из кожаного мешка, потом растерла соль ладонями и разложила мясо на камнях, чтобы оно просолилось и высохло. Мужчины тем временем складывали в большой котел на треноге куски белого жира, чтобы вытопить из него сало для еды или сварить мыло.

Всякий раз, когда Баккат вставал или отходил от остальных, взгляд Ксиа следовал за ним с сосредоточенным вниманием кобры. Ксиа теребил одну из стрел в своем маленьком колчане из коры и мечтал о том дне, когда он сможет пустить отравленную стрелу прямо в Бакката.

Закончив работу с мясом, мужчины занялись лошадьми и мулами, а белая женщина разложила оставшиеся полосы на камнях. Потом она ушла вдоль берега ручья к зеленой заводи, скрытой от стоянки. Сняв чепчик, она встряхнула головой, и ее волосы взлетели сияющим облаком. Ксиа опешил. Он никогда не видел волос такого цвета и длины. Они казались неестественными и пугающими. Головы женщин его племени покрывали пушистые кудряшки цвета зерен перца, к ним было приятно прикасаться и приятно на них смотреть. Только ведьма или еще какое-нибудь отвратительная тварь могла иметь такие волосы, как у этой женщины. Ксиа сплюнул, чтобы отвести любую дурную силу, какую могла испускать женщина.

Она огляделась по сторонам, но ни один человеческий глаз не мог обнаружить бушмена, если тот хотел остаться незамеченным. Потом женщина разделась и остановилась на краю заводи, совершенно нагая. И снова Ксиа ощутил отвращение. Это была вообще не женщина, а некое бесполое существо. Тело выглядело уродливо: ноги неестественной длины, узкие бедра, вогнутый живот и зад изголодавшегося мальчишки. Женщины племени сан славились своими ягодицами.

Между ногами женщины, внизу живота, тоже виднелись волосы. Светлые, цвета песков пустыни Калахари, они были такими жидкими, что даже не скрывали толком ее гениталии. Щель походила на поджатые губы. Матери из родного племени Ксиа еще в младенчестве растягивали половые губы дочерей, подвешивая к ним камни, чтобы те привлекательно выпирали. И для Ксиа огромные ягодицы и висящие половые губы являлись признаками истинной женской красоты.

Только груди выдавали принадлежность этой особы к женскому полу, но и они имели странную форму. Они торчали вперед, и бледные соски походили на уши перепуганной карликовой антилопы дикдик.

Ксиа прикрыл ладонью рот и хихикнул над собственным сравнением.

– Да какой же мужчина может пожелать такое существо? – спросил он себя.

Женщина зашла в воду до самого подбородка. Ксиа решил, что видел достаточно, да и солнце уже садилось. Он спустился ниже и бегом отправился к горе с плоской вершиной, что высилась над южным горизонтом, синяя и призрачная. Ему предстояло бежать всю ночь, чтобы сообщить хозяину новости.

Они сели поближе к небольшому огню в центре хижины, потому что ночи еще оставались холодными. Они съели по толстому бифштексу из антилопы и полакомились жареными почками, печенкой и жиром. Мясной сок перепачкал подбородок Бакката. Когда Джим выпрямился с довольным вздохом, Луиза налила ему кружку кофе. Он благодарно кивнул.

– Хочешь? – предложил он, но Луиза покачала головой:

– Я не люблю кофе.

Это было неправдой. Она пристрастилась к его вкусу, когда жила в Хьюс-Брабанте, но знала, какой это редкий и дорогой напиток. Она видела, как осторожно обращается Джим с маленьким мешочком кофейных зерен, которых явно не могло хватить надолго. А глубокая благодарность Луизы к своему спасителю и защитнику не позволяла ей лишать его того, что доставляло ему столько удовольствия.

– У него резкий и горький вкус, – объяснила она.

Луиза вернулась на свое место на противоположной стороне очага и стала наблюдать в свете огня за лицами мужчин, увлекшихся разговором. Она не понимала их, потому что они говорили на незнакомом языке, но он звучал мелодично и убаюкивающе. Луизу наполняло приятное ощущение сытости и клонило в сон, она не чувствовала себя такой спокойной и довольной с тех пор, как покинула Амстердам.

– Я передал твои слова Клебе, твоему отцу, – сказал Джиму Баккат.

Он в первый раз упомянул то, что занимало их умы. Говорить о важных вещах, пока не настал подходящий момент, считалось у бушменов невежливым.

– Что он ответил? – с волнением спросил Джим.

– Он велел передать тебе привет от него и твоей матери. Сказал, что, хотя ты и оставил в их сердцах дыру, которая никогда не заполнится, ты не должен возвращаться в Хай-Уилд. Сказал, что тот жирный солдат из замка будет ждать твоего возвращения с терпением крокодила, зарывшегося в грязь у берега.

Джим грустно кивнул. Он прекрасно понимал, какие возможны последствия, с того самого момента, когда решил спасти девушку. Но теперь он услышал, что и отец это подтверждает, и изгнание из колонии придавило его, как камень. Он стал настоящим отверженным.

Луиза видела выражение его лица и инстинктивно поняла, что именно она – причина его горя. Она уставилась на пляшущие языки огня, чувство вины ножом вонзилось в ее грудь.

– Что еще он говорил? – тихо спросил Джим.

– Сказал, что боль расставания с единственным сыном стала бы не так сильна, если бы он увидел тебя еще раз перед расставанием.

Джим открыл было рот, чтобы заговорить, но тут же снова его закрыл. А Баккат продолжил:

– Он знает, что ты собираешься пойти по дороге Разбойников на север, в глушь. И сказал, что ты не сможешь выжить там с теми скудными запасами, которые взял с собой. Он хочет передать тебе еще кое-что. Сказал, что это будет твоим наследством.

– Да разве такое возможно? Я не могу вернуться к нему, а он не может прийти сюда. Риск слишком велик.

– Он уже послал твоего дядю Бомву, Дориана, и Мансура с двумя фургонами, нагруженными мешками с песком и ящиками с камнями по западной дороге вдоль побережья. Они отвлекут Кейзера, и твой отец сможет встретиться с тобой в условленном месте. У него другие фургоны – с прощальными дарами для тебя.

– Где же это место встречи? – спросил Джим.

Его охватили облегчение и волнение при мысли о том, что он может повидаться с отцом. Ведь он думал, что они уже расстались навсегда.

– Он не может добраться сюда, в Маджубу. Дорога через горы слишком крута и опасна для фургонов.

– Да, сюда ему не добраться, – согласился Баккат.

– Тогда где?

– Помнишь, как два года назад мы вместе путешествовали вдоль границ колонии? – спросил Баккат, и Джим кивнул. – Мы прошли тогда через тайный перевал у реки Гариеп^[1].

– Помню.

Это путешествие было главным приключением в жизни Джима.

– Клебе проведет фургоны через тот перевал и встретится с тобой на краю неизведанных земель, на равнине, у небольшого холма в форме головы бабуина.

– Да, мы там охотились и убили большого сернобыка. Как раз перед возвращением в колонию. – Джим ярко припомнил то разочарование, которое он испытал, когда они повернули в обратную сторону. – Я так хотел пойти дальше, к следующему горизонту и к следующему, пока не достиг бы края земли…

Баккат засмеялся:

– Ты всегда был нетерпеливым мальчишкой и до сих пор остаешься таким. Твой отец встретится с тобой у холма Голова Бабуина. Ты можешь добраться туда без меня, Сомоя? – Он с легкой насмешкой посмотрел на Джима. – Но твой отец выйдет из Хай-Уилда только в том случае, если будет уверен, что Кейзер отправился за Бомву и Мансуром, и когда я вернусь с твоим ответом.

– Передай отцу, что я приду туда.

Баккат встал и потянулся за луком и колчаном.

– Но ты не можешь уйти прямо сейчас, – сказал Джим. – Еще темно, а ты не отдыхал как следует с тех самых пор, как вышел из Хай-Уилда.

– Меня поведут звезды. – Баккат направился к двери хижины. – И Клебе велел мне возвращаться сразу же. Увидимся снова у Головы Бабуина. – Он перешагнул порог и оглянулся, улыбаясь Джиму. – А до тех пор будь спокоен, Сомоя. И всегда держи Велангу рядом, потому что мне кажется, что, хотя она пока еще молода, из нее получится прекрасная женщина, похожая на твою мать.

С этими словами он исчез в ночи.

Баккат двигался в ночи так же быстро, как любая из ночных тварей, но он поздно вышел из Маджубы, и утренний свет уже усиливался, когда он добрался до скелета антилопы канны. Баккат сел рядом с ним на корточки и стал высматривать следы, способные подсказать ему, кто или что побывали здесь со вчерашнего дня. Стервятники, сгорбившись, расселись на окрестных скалах. Земля вокруг скелета была усыпана их перьями, камни вокруг останков антилопы покрылись белыми потеками их жидкого помета. Когти птиц исцарапали землю, но Баккат смог различить следы шакалов и прочих мелких зверей на мягкой почве. Следов гиен здесь не обнаружилось, но это и не удивляло: высоко в горах было слишком холодно для них в это время года. Скелет, хотя и обглоданный дочиста, оставался целым. Гиены бы разгрызли кости.

Если сюда и заглядывал какой-то человек, все его следы стерлись. Однако Баккат был уверен, что его никто не выследил. Мало кто мог распутать оставленный им след. Потом его взгляд остановился на ребрах антилопы, белых и гладких. Вдруг Баккат тихо, тревожно присвистнул, и его уверенность пошатнулась.

Он коснулся голых ребер, провел пальцами по одному, потом по другому… Едва заметные следы на них могли быть естественными или же оставленными кем-то из падальщиков. Но Баккат ощутил тошнотворное сомнение, от которого сжался его желудок. Нет, эти отметины выглядели слишком ровными и равномерными, их оставили не зубы, а орудие. Кто-то соскребал остатки мяса ножом…

Но если это был человек, то он наверняка оставил бы следы обуви, подумал Баккат и начал оглядывать землю вокруг скелета, достаточно далеко – там, где почву не истоптали трупоеды. Ничего! Он вернулся к скелету и снова изучил его. Может, человек был бос, подумал он. Но готтентоты носили сандалии, да и что кому-то из них делать в горах в это время? Они пасут стада на равнинах. Неужели за ним действительно кто-то шел? «Но только один охотник мог прочитать мои следы, – подумал Баккат. – Охотник, который ходит босым? Из племени сан? Кто-то из моего рода?»

Он размышлял над этим и все сильнее тревожился. «Нужно ли мне идти в Хай-Уилд или вернуться и предупредить Сомою?» Баккат колебался, потом наконец принял решение. «Я не могу идти сразу в обе стороны. Я должен идти вперед. Это мой долг. Я должен донести весть до Клебе».

Теперь, утром, он мог двигаться намного быстрее. На бегу его глаза не оставались в покое, ни один звук или запах, сколь угодно слабый, не ускользал от его внимания. Когда он огибал заросли низких кустов, обросших серым мхом, его ноздри раздулись – он уловил запах фекалий. Баккат свернул в сторону, чтобы найти источник запаха, и через несколько шагов обнаружил его. Одного взгляда ему хватило, чтобы определить: это оставлено плотоядным существом, недавно евшим кровь и мясо. Фекалии были черными, полужидкими, зловонными.

Шакал? Но Баккат сразу понял, что это не так. Это должен быть человек, потому что рядом лежали грязные листья, которыми он подтирался. Только племя сан пользовалось листьями умывального куста для таких целей: эти листья были сочными и мягкими, и, когда их растирали между ладонями, они истекали травяным соком.

Теперь Баккат знал, что это тот же самый человек, который ел мясо антилопы, а потом опорожнил кишечник вот тут, у тропы, что вела от Маджубы вниз, с гор; и этот человек был из его собственного племени. Но, кроме самого Бакката, сколько опытных охотников-сан жили в колонии? Его народ предпочитал пустыни и джунгли.

И тут инстинкт подсказал Баккату, кто это должен быть.

– Ксиа! – прошептал он. – Ксиа, мой враг, шел за мной и узнал мои тайны! А теперь спешит в крепость, к своему хозяину. И вскоре они помчатся к Маджубе с множеством всадников, чтобы схватить Сомою и Велангу…

Бакката снова охватила страшная неуверенность.

– Должен ли я вернуться и предупредить Сомою или спешить в Хай-Уилд? Насколько Ксиа опередил меня?

И опять Баккат пришел к тому же решению:

– Сомоя уже ушел из Маджубы. Кейзер и его люди будут двигаться медленнее, чем Сомоя. Если я поспешу, то смогу предупредить и Клебе, и Сомою, прежде чем их нагонит Кейзер.

И он побежал так, как редко бегал прежде, словно за ним гнался голодный лев.

Ксиа добрался до колонии ночью. Ворота крепости были заперты, их не открыли бы до утренней побудки и подъема флага Голландской компании на рассвете. Но Ксиа знал, что в эти дни Гвеньяма, его хозяин, редко ночевал в своей роскошной квартире внутри крепостных стен. У него имелось в городе новое увлечение.

Совет компании в Амстердаме издал строгий указ, согласно которому живущим в колонии бюргерам, а тем более служащим компании запрещалось вступать в интимные отношения с аборигенами. Но, как и многие другие законы Семнадцати, этот существовал лишь на бумаге, и полковник Кейзер имел маленький домик в глубине садов компании. Домик стоял в конце немощеной аллеи, его скрывала высокая живая изгородь из вечнозеленых кустов лантаны. Ксиа не стал тратить время зря, споря со стражей у ворот крепости. Он прямиком направился к любовному гнездышку полковника и проскользнул сквозь брешь в изгороди. В кухне в задней части коттеджа горела лампа, и Ксиа тихонько постучал в окно. Между лампой и стеклом мелькнула тень, знакомый бушмену женский голос спросил:

– Кто там?

Голос женщины звучал резко и нервно.

– Шала! Это Ксиа, – ответил он на языке готтентотов.

Послышался скрип отпираемого дверного засова. Женщина распахнула дверь и выглянула наружу. Она лишь ненамного превосходила Ксиа ростом и походила на ребенка, хотя ребенком не являлась.

– Гвеньяма здесь? – спросил Ксиа.

Она покачала головой.

Ксиа с удовольствием смотрел на нее: готтентоты состояли в родстве с племенем сан, и для Ксиа Шала представляла собой идеал прекрасной женщины. Ее кожа в свете лампы отливала янтарем, темные глаза были слегка раскосыми, скулы – высокими и широкими, а подбородок – узким настолько, что ее лицо напоминало перевернутый наконечник стрелы. Голову женщины, безупречно круглую, покрывали мягкие кудряшки цвета перца.

– Нет, он ушел, – сказала она и открыла дверь шире, приглашая Ксиа войти.

Ксиа колебался. Со времени их прошлых встреч он постоянно видел в воображении Шалу. Она для него была чем-то вроде одного из пустынных цветков суккулентов, вроде кактуса, со свежими пурпурными лепестками. К тому же ему доставляло невероятное удовольствие черпать из горшка с овсянкой, принадлежавшего его хозяину.

Шала как-то раз рассказала Ксиа о мужских достоинствах полковника:

– Это похоже на клюв нектарницы. Тоненький и изогнутый. Он только слегка коснулся моего нектара и тут же упорхнул.

Мужчины племени сан славились сексуальной выносливостью и размерами своих пенисов, совершенно не соответствовавших их маленькому росту. А Шала, имевшая в этом деле немалый опыт, считала Ксиа выдающимся образцом своего народа.

– А где он?

Ксиа разрывался между долгом и искушением.

– Он еще вчера ускакал куда-то с десятком своих людей.

Шала взяла Ксиа за руку и втащила в кухню, тут же закрыв за ними дверь и заперев ее на засов.

– Но куда они поехали? – спросил Ксиа.

Шала уже стояла перед ним, развязывая пояс халата. Кейзеру безумно нравилось наряжать ее в яркие индийские шелка, увешивать жемчугом и одарять разными пышными нарядами и украшениями, которые он во множестве покупал на складах братьев Кортни.

– Он сказал, что они поедут следом за фургонами Бомву, рыжеволосого, – пояснила Шала и позволила халату соскользнуть на пол.

Ксиа судорожно вздохнул. Не важно, как часто он видел эту грудь; она всегда вызвала у него восторженное потрясение.

– Зачем ему ехать за теми фургонами?

Ксиа протянул руки к грудям женщины и сжал их.

Она мечтательно улыбнулась и придвинулась к нему ближе.

– Он сказал, фургоны приведут его к беглецам, к Сомое, сыну Кортни, и к той женщине, которую он похитил во время кораблекрушения.

В голосе Шалы послышалась легкая хрипота. Она подняла край юбки Ксиа и сунула под нее руку. Похотливо прищурившись, она улыбнулась, показав маленькие белые зубки.

– У меня мало времени, – предупредил он.

– Тогда давай поспешим.

И она опустилась перед ним на колени.

– В какую сторону он поехал?

– Я наблюдала за ними с вершины Сигнального холма, – сообщила женщина. – Они отправились по прибрежной дороге на запад.

Пошире расставив колени, она уперлась локтями в пол для большей устойчивости; Ксиа, обойдя ее сзади, опустился на колени и, взяв ее за бедра, притянул к себе. Она тихонько взвизгнула, когда он раздвинул свежие темные лепестки и вошел глубоко…

…Наконец Шала пронзительно вскрикнула от наслаждения и упала на пол посреди кухни, сладострастно постанывая.

Ксиа стоял над ней, приводя в порядок свою кожаную юбку. Подняв лук и колчан, он повесил их на плечо.

– Когда ты вернешься? – Шала приподнялась и села, дрожа всем телом.

– Как только смогу, – пообещал Ксиа и исчез в темноте за дверью.

Когда Баккат поднялся на холмы над Хай-Уилдом, он увидел, что все поместье пребывает в необычной суете. Все до единого слуги лихорадочно работали. Погонщики фургонов и мальчишки-вожатые выводили из загонов в дальней части главного паддока волов. Их запрягали по двенадцать в четыре упряжки и гнали по дороге к главному дому. Другая группа пастухов собирала небольшие стада овец с жирными хвостами, молочных коров с маленькими телятами и запасных волов, и все это медленно тянулось на север. Первые стада ушли уже так далеко, что казались почти неразличимыми точками в поднятой ими же самими пыли.

– Так, они уже идут к перевалу у реки Гариеп, на встречу с Сомоей.

Баккат удовлетворенно кивнул и стал спускаться вниз по холму.

Как только он вошел во двор, он увидел, что подготовка к отъезду идет полным ходом. На погрузочном пандусе перед складами Том Кортни, в рубашке без жилета, раздавал приказания людям, укладывавшим в фургоны последние ящики с грузом.

– Что в том ящике? – требовательно спросил он. – Он мне незнаком.

– Мистрис велела это положить. Я не знаю, что там. – Слуга пожал плечами. – Наверное, женские вещи.

– Клади его во второй фургон. – Том повернулся и заметил Бакката, пересекавшего двор. – Я тебя увидел, когда ты еще спускался с холма. Ты становишься выше с каждым днем, Баккат.

Баккат усмехнулся от удовольствия, расправил плечи и немножко выпятил грудь:

– Вижу, твой план осуществляется, Клебе?

Это был скорее вопрос, чем утверждение.

– Через несколько часов после того, как Бомву повел фургоны вдоль западного берега, Кейзер со своими людьми погнался за ним. – Том рассмеялся. – Но я не знаю, когда он сообразит, что следует за ложной целью, и примчится обратно. Нам нужно исчезнуть как можно скорее.

– Клебе, я принес дурные вести.

Том увидел выражение лица маленького мужчины, и его улыбка исчезла.

– Пошли! Отойдем подальше, чтобы поговорить наедине.

Он повел Бакката в склад и внимательно выслушал подробный рассказ бушмена обо всем, что произошло во время его пребывания в горах. И вздохнул с облегчением, когда услышал, что их догадки подтвердились и Баккат нашел Джима в Маджубе.