Виктория Угрюмова
Огненная река
– Что желают молодые господа?
– Нам интересно узнать о посетителе в алом потертом плаще, – сказала Каэ, ничего особенного не подозревая. Просто ей смутно не понравился тот человек, и она подумала, что он может быть здешним жителем, возможно даже завсегдатаем, и ей удастся узнать о нем побольше.
– А-а, – неизвестно почему радостно произнес хозяин. – Ну, это долгая история. Разрешите присесть?
Магнус подвинулся, уступая место за столом, и трактирщик с места в карьер повел свой рассказ. Видно было, что он давно не имел случая его исполнить как коронный номер и был счастлив предоставленной возможностью.
– Это прекрасно, что такие молодые люди, как вы, интересуются стариной. Потому что раньше интересовались больше, а теперь все бегут и бегут куда-то. Нынче в нашем городке мало кто верит в историю об Алом Плаще, но она правдива от первого и до последнего слова. Лет четыреста назад в наш город прибыли два человека – маг и его спутник странной расы. Не эльф, не гном, не альв, но и не человек, уж это точно. Какое-то время они здесь прожили, я имею в виду – в гостинице, что за углом. А потом у них вышел спор, и в результате мага утром нашли мертвым, а его спутник исчез. Если бы тем дело и кончилось, то вся эта история и яйца выеденного не стоила бы. Но она только с этого и началась. Раз в году, в полнолуние, маг в алом плаще стал приходить в этот трактир и садиться во-он за тот столик, видите, крайний справа. Посидит-посидит, выпьет кружечку чего-нибудь, монетку обязательно оставит – это святое, хоть, сами понимаете, ничего он не заказывал, оно само все как-то образуется. А потом выходит. Но вся штука в том, что видит его только тот, кому с призраком позже доведется поговорить. Если потрафишь ему – наградит. Нет – изничтожит. Говорят, ищет он ту вещь, что украл у него убийца. Да разве проверишь? Грозный он, сколько народу уже истребил, жуть. А в последние лет пятьдесят, а то и более, не появлялся. Так что теперешняя молодежь в него не верит и считает досужей выдумкой. Только я правду говорю, мне врать не резон...
Трактирщик перевел было дыхание, чтобы продолжить свой, без сомнения, поучительный рассказ, как вдруг изменился в лице. Шустро, не по годам, вскочил, подбежал к указанному столику и обмер.
– Монета, – прошептал он севшим голосом, – монета-то на месте. Его монета, у нас таких не чеканят.
Он обернулся, чтобы предупредить милых молодых людей о грозящей опасности, но тех уже не было, только мешочек с деньгами лежал среди горы тарелок. Старик двинулся было следом, но раздумал. Сделал охранительный знак, взял деньги и поплелся за стойку, вздыхая и косясь на любимое место призрака.
Обо всем, что произойдет после, он рассчитывал услышать из городских сплетен не далее чем завтра утром.
Каэтана вышла из «Башни Великана» и в сомнении остановилась, не зная, куда идти. Потом махнула рукой и двинулась к причалу, решив, что если призрак склонен появиться, то он легче найдет их в знакомом городе, нежели они его в чужом. И оказалась абсолютно права.
Четкий силуэт худощавого лысоватого мужчины, закутанного в потрепанный плащ, возник перед ней сразу за очередным поворотом. Именно перед ней, потому что с ней он и заговорил, не обратив внимания на двоих ее спутников. Он стоял на границе света и тьмы, не принадлежащий ни к той ни к другой части, проклятый, вечный странник, смертельно уставший от собственной нежизни, и Каэтане стало жаль его. Она видела и чувствовала и его безмерное одиночество, и груз прошлой вины, ей неизвестной, но горькой и тяжелой, и страх. Призрак боялся ее, потому что каким-то неизвестным образом зависел только от одного существа в этом неуютном и чужом для него мире. Так уж случилось, что этим существом была она. Каэ чувствовала и то, что он хочет умереть – на этот раз по-настоящему, – и дорого готов заплатить за свое освобождение.
– Ты Кахатанна, – утвердил призрак шелестящим, странным голосом, от которого мурашки бежали по коже.
– Да, – согласилась она.
– Я долго ждал тебя и уже устал надеяться. Я думал, твой брат ошибся, а оказалось – правда.
Каэ понимала, что тут ей самое время наброситься на несчастного с криками: «О каком брате речь? Что ты имеешь в виду?» Но она смутно догадывалась, что речь идет об Олоруне, и терпеливо ждала продолжения.
– Об Олоруне, – согласился призрак. Он с легкостью читал мысли богини и не скрывал этого. – Ты выполнишь мою просьбу?
– Какую?
– Так спрашивают все, к кому я обращаюсь. А мне нужен ответ до того, как ты выслушаешь саму просьбу. Я не виноват, – пожал он плечами, – просто это часть проклятия.
– Выполню, – ответила Каэ, стараясь проигнорировать отчаянные рывки за рукав рубахи.
Рогмо считал, что она поступает опрометчиво.
– Запомни, ты пообещала и должна выполнить мою просьбу, даже если тебе не захочется этого делать.
– Я помню, – тихо подтвердила она.
– Слово Истины – закон, – возвестил призрак. Он удобно устроился в воздухе – поджав под себя ноги, повис в полуметре от земли. Улица была пустынной и безлюдной.
– Нам никто не помешает? – поинтересовался Магнус.
– Нет, – ответил призрак. – Сейчас сюда никого калачом не заманишь. Итак, я обязан рассказать вам все с самого начала.
Рогмо едва слышно вздохнул, приготовившись слушать заунывные сказки. Ему это было знакомо. В замке Аэдоны с незапамятных времен жили двое бестелесных зануд, которые действительно могли кого угодно до смерти заговорить своими скучными историями. Однако эльф серьезно ошибся.
– В мире людей меня звали Корс Торун, и я являлся верховным магом Хадрамаута. Четыреста с лишним лет тому назад я достиг вершин своего могущества и овладел такими тайнами, что и Древние и Новые боги ужаснулись бы им. Я достал несколько талисманов, считавшихся потерянными еще до эпохи Древних богов. Все это вместе позволило мне узнать о существовании Вечного Зла, называемого в нашем мире Мелькартом, и связаться с ним. Сразу признаюсь тебе, что я намеревался свергнуть нынешних владык Арнемвенда и пройти путем легендарного Джаганнатхи, – уверен, что ты уже о нем слышала.
– Думаю, даже слишком часто слышала, – поморщилась Каэ. – Рассказывай...
– Мелькарт отозвался на мой зов и предложил мне исполнить его волю. Он уверял, что, как только я сделаю то, что он прикажет, ему будет открыта дорога в этот мир. А я стану его правой рукой и наместником на Арнемвенде. Меня это устраивало, и я опрометчиво согласился.
– С этой частью твоего рассказа все ясно, – неожиданно вмешался Магнус, – но объясни мне вот что: как же тогда быть с тем фактом, что и поныне в Хадрамауте живет и процветает верховный маг Корс Торун.
Призрак уставился на молодого чародея блеклыми, выцветшими глазами, которые более всего казались дырами в плотной ткани, откуда просачивался понемногу звездный свет.
– Силен, умен, могуществен и непроходимо честен. Ты прекрасный чародей, сынок, но тебе недолго этим упиваться. Ты нетерпелив, в этом твоя беда. И вообще, я говорю не с тобой.
И тот, кто назвал себя Корс Торуном, снова обернулся к Каэтане:
– Мелькарту всегда мешала и теперь мешаешь только ты. По его приказу я добыл на Джемаре похороненный там талисман, при помощи которого повелитель должен был изгнать тебя из этого мира. Но пока ты была жива и при памяти, он не мог сюда проникнуть, чтобы выполнить эту часть своего плана. И тогда Мелькарт натравил на тебя Новых богов. Глупцы, они даже не подозревали, чьи мысли роились в их головах на протяжении десятилетий. Они, словно послушные марионетки, выполнили все, что им было приказано: возненавидели тебя, испугались и начали травить, когда их страх перешел все возможные границы.
– А ты тут при чем? – спросил Магнус.
На этот раз Корс Торун не стал даже обращаться к нему, но на вопрос все равно ответил:
– Это я, я изгнал с Арнемвенда Эко Экхенда и Курдалагона, это с моей помощью слуги Мелькарта удалили отсюда Аэ Кэбоалана и Йабарданая и закрыли им обратный путь. А потом случилось главное: Мелькарт прислал ко мне своего слугу, свое порождение – онгона. Берегись их, если встретишь, они способны высосать не только душу или разум, но и воспользоваться ими.
Было договорено, что именно здесь, в этом захолустье, я передам онгону камень Шанги, который поможет уничтожить тебя. Джоу Лахатал и его братья уже ожидали посланца Мелькарта на Шангайской равнине, но не испытывай к ним ненависти. Теперь они вообще не помнят, как все было: это наваждение, а они слишком слабы, чтобы противостоять Повелителю Зла. Но вот тут и случилось самое страшное для меня – Мелькарт меня жестоко обманул. Онгон не только взял предназначавшуюся ему посылку, заодно он прихватил с собой мою жизнь. И не будь я таким могущественным в то время, он бы вообще стер меня с лица земли. Но на всякий случай я несколько лет прятался в Сером мире, где нет ни живых, ни мертвых. А потом рисковал появляться только раз в году, и то не в годовщину смерти – в это время моя сила сходит на нет. И все это время я ждал тебя, чтобы ты вынесла мне приговор.
– О каком приговоре может идти речь? – спросила Истина печально. – Ты наказан хуже, чем я могла бы измыслить в самом страшном гневе. Я прощаю тебя и отпускаю, иди с миром.
Рогмо с трепетом и восторгом следил за тем, как призрак неуверенно качнулся из стороны в сторону и вдруг стал таять, истончаться и наливаться звездным светом.
– Это больше, чем я посмел бы попросить у тебя, Кахатанна, – прошептал он радостно. – Помни, когда меня не станет: Корс Торун – не настоящий человек, он онгон и оттого еще более опасен. И камень Шанги по-прежнему у него. С его помощью он может довести до конца некогда начатое мною... Будь трижды осторожна: за тобой стоит темная тень.
Последние слова его растаяли в лунном свете, и замершие друзья скорее догадались об их смысле, чем по-настоящему услышали. Исполнив свой последний долг, маг в алом плаще исчез навсегда, оставив по себе лишь воспоминания да сомнения, а был ли он на самом деле, и не привиделся ли им призрак в сплетении теней и пятен света. Они несколько минут стояли на месте, не двигаясь, приходя в себя, а потом вдруг вспомнили, что им пора на галеру, потому что капитан Лоой будет волноваться.
Расстояние от города до причала преодолели в рекордно короткий срок. А когда уже почти добежали, Каэ вдруг остановилась и молвила царственным тоном:
– Послушайте, я же все-таки богиня, как-никак. И чего это мы вскачь несемся? Небось без нас не отчалят?
Ночь огласилась звонким смехом трех друзей. А когда они наконец успокоились, Магнус задал странный вопрос:
– Я знаю, что ты сама Истина. Но ведь ты не умеешь колдовать, правда?
– Правда, – согласилась она.
– Тогда как ты смогла произнести одно из самых сложных заклинаний освобождения призрака?
– Ничего себе – сложное, – хмыкнул Рогмо. – Отпускаю, прощаю – и все.
– Хоть ты князь и наследник Гаронманов, а все же дурак, – беззлобно молвил Магнус. – Знаешь, сколько чародеев на свете отдали бы пару сотен лет жизни, чтобы вот так же молвить слово да бровью шевельнуть и чтобы все при этом сбылось? Это ведь и есть высшая ступень мастерства, госпоже Каэтане, по определению, недоступная. Так как же это вышло – вот вы мне что объясните.
В каюте уютно горела масляная лампа – в аккурат для того, чтобы навевать приятные мысли и клонить ко сну; мерно плескалась вода и поскрипывали доски; пахло свежестью и немного – сгоревшим маслом. Шумно сопел Тод, вздыхая во сне каким-то своим, собачьим, мыслям. Иногда он слегка перебирал лапами – убегал от кого-то или, напротив, догонял. Каэ лежала на широкой кровати под пушистым одеялом и делала вид, что читает книгу. Книга и впрямь была интересной, но мысли разбредались в разные стороны, и она никак не могла сосредоточить свое внимание на тексте. Что-то у них там загадочное происходило и очень занимательное – но что?
Такахай и Тайяскарон, вычищенные, отполированные и наточенные, лежали у самого изголовья, так чтобы до них можно было дотянуться рукой еще во сне, еще не проснувшись. Близость мечей успокаивала, сопение пса убаюкивало. Помучив еще немного несчастный роман, Каэ решила, что хватит образовываться, пора бы и поспать. Близилось утро, и галера должна была вот-вот оказаться в бескрайнем море. Берег остался далеко позади, и теперь на множество миль вокруг не было ни клочка обитаемой или необитаемой суши. Воздух свежел и свежел, напитываясь запахами соли, йода, водорослей и рыбы. Каэ была почти уверена, что последнюю тонкость ее подсознание выдумало само – просто так.
Когда воздух в каюте замерцал серебристо-голубыми искорками, а нереальная, тоскливая, как плач души, музыка поплыла по помещению, терзая сердце невыразимой печалью, она не испугалась. К этому явлению Каэ не только привыкла, но даже научилась испытывать от него радость еще в незапамятные времена. И когда стройный, сияющий бог с огромными драконьими крыльями за плечами устроился у нее в ногах, она не удивилась.
– Здравствуй, Тиермес. Только не говори мне, что ты соскучился. Что случилось?
– Ничего. Я действительно соскучился. И мне немного тревожно, хотя это совершенно необъективное состояние. Вот я и пришел, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке, пожелать спокойной ночи и сообщить, что Барнаба – молодец: у нас там всего пару минут прошло, так что все, что ты оставляешь позади себя, будет жить другой, замедленной во много крат жизнью. Но учти: оказалось, что практически никто из нас не сможет к тебе пробиться.
– А как же ты?
– Я издревле считаюсь хранителем знаний, просто об этом не трубят на всех углах. Но все, что я смог, это прорваться сюда, чтобы ты знала, что тебя ждет. Барнаба, наш милый Барнаба, сам не ведает, что творит, и сам не знает пределов своему могуществу.
– А он есть, этот предел?
– Сомневаюсь. Во всяком случае, мы слишком глупы и слабы, чтобы его определить. Для нас Время неуничтожимо, неодолимо и практически недоступно нашему пониманию.
– Я исполняюсь священного трепета, – рассмеялась Каэ. – Особенно когда вижу, как Барнаба с аппетитом ест жаркое, третью или четвертую порцию...
– Знаешь, – задумчиво молвил Тиермес, – я не хотел этого тебе говорить, но, по-моему, ты не менее загадочное и удивительное существо, чем Время. Если верить нашим ощущениям, то ты перешагнула ту грань, которая отделяет обычного бессмертного от его места в пространстве. Я понятно говорю?
– Нет, – ответила она. – Правда, я тебя все-таки понимаю. Но с трудом.
– Это очень просто, – улыбнулся Тиермес. – Я Бог Смерти и Владыка Ада Хорэ, но это не значит, что Ада Хорэ есть я. И Смерть не есть я. Меня не станет, а живые существа будут продолжать умирать так же естественно, как и рождаться. Наш могучий и неукротимый Победитель Гандарвы не является войной – он только повелевает ее стихией, как Астерион повелевает ветрами. Кстати, я нашел доказательство собственной правоты: Аэ Кэбоалан странствует в иных мирах, а наше солнце до сих пор не погасло, потому что оно – это отдельная суть.
– Да, я поняла, – кивнула Каэ.
– Вот и прекрасно, – неизвестно чему обрадовался Жнец. – А теперь позволь сказать, что, мне кажется, ты перестала быть Богиней Истины, а слилась с ней и теперь вы неотделимы друг от друга. И потому все, что относится к тебе, непредсказуемо. Время на тебя не действует, ему проще воздействовать на целое измерение. Милая, мне страшно за тебя.
– Почему?
– Не нужно быть богом, чтобы знать: чем больше дано, тем больше спрошено. Чем тебе еще придется заплатить? Я хотел бы уберечь тебя, хотел бы предложить себя взамен, но Мирозданию неинтересны мои игрушки и пустячки – оно увлечено тобой. Причем очень всерьез. – Драконьи крылья шевельнулись несколько раз и снова затихли.
Только тут Каэ удивилась тому, что пес спит себе преспокойно и не чувствует гостя.
– Еще бы ему меня почувствовать! – рассмеялся бог. – Хотя пес невероятный, очень хороший пес. Береги его. – Он ласково погладил Каэ по руке. – К сожалению, у меня осталось очень мало времени. Что тебе сказать, лю...
– У меня есть очень серьезный вопрос, – прервала его Каэ на полуслове. – Расскажи мне о Сером мире и о чем-нибудь подобном. Если подобное, конечно, есть.
– Откуда ты узнала?
– Призрак один насплетничал...
– Призрак... – Жнец сплел свои тонкие, изысканные пальцы в странном для него жесте. Потому что если бы это был не Владыка Ада Хорэ, то сей жест обозначил бы отчаяние. – Интересный призрак тебе встретился, словоохотливый. Обычно они о таких вещах, как Серый мир, стараются не упоминать.
– Это был не совсем обычный призрак. Это была тень моего неудавшегося убийцы, и она ждала меня так долго, что, наверное, мы сроднились.
– Все равно, – упорствовал Тиермес, – меня это удивляет. Я бы с тобой с удовольствием поподробнее обсудил этот вопрос, но... Ладно, слушай: Серый мир – это одно из самых странных и непредсказуемых мест. Ни живые, ни мертвые, ни бессмертные, ни бесконечные не могут там долго быть, разве что заглянуть на короткий срок. Потому что в Сером мире, – он задумался, подбирая подходящее объяснение, но так и не нашел его и явно растерялся, – там даже атмосфера другая, что ли. И заклинания действуют иначе, с разрушительной силой. А иногда кажется, что вообще не действуют, но, вернувшись сюда, понимаешь, что вся энергия рикошетом ушла в другое место. Только самые опытные, мудрые и отчаянные по доброй воле отправляются в Серый мир, но нужно, чтобы уж очень допекло. К тому же он не всех и принимает. Иногда последствия бывают самые печальные. Я не знаю, почему тебя это заинтересовало, но очень прошу, не направляйся туда. Кто знает, как это место подействует на тебя? Время оно уничтожает, это точно...
Обитатели Ада Хорэ называют Серый мир Мостом. По-моему, это же название в ходу и в других мирах и измерениях. Мост – это та часть пространства, где мертвые могут встретиться с живыми. Это зыбкая грань между мирами, между явью и сном, между правдой и правдой.
– Ты хотел сказать – правдой и ложью.
– Я сказал именно то, что хотел. На Мосту нет места лжи, он не переносит ее. Носитель лжи, пришедший с сердцем, отягощенным неправдивыми мыслями и словами, неправедными поступками и желаниями, не удерживается на Мосту. И никакая магия, никакое заступничество не поможет. Даже если бы кто-то сумел найти Творца целой Вселенной, то и он бы не помог. Мост – это истина в последней инстанции. Только не считай, что он будет безопасен для тебя, – вряд ли одна истина потерпит другую.
– Что-то ты слишком меня пугаешь.
– Я не пугаю тебя, я рассматриваю возможные варианты, и не моя вина, что я не вижу более успешного развития событий. Прошу тебя, Каэ, не взваливай на свои плечи все проблемы этого мира. Вполне достаточно и тех, что есть на сегодняшний день. Обещай мне...
Тиермес умолк на секунду, потом поднял голову и посмотрел прямо в глаза Каэ. Что-то такое отразилось в его взгляде, что она сцепила зубы, чтобы не застонать. Владыка Ада Хорэ протянул ей могучую, изысканную свою руку, и она на краткий миг прижалась щекой к его прохладной ладони, подумав, что, наверное, так может ощущаться поверхность отшлифованного алмаза. Прекрасный бог поднялся на ноги, закутался в драконьи крылья, как в плащ, и исчез. Он не любил прощаться, грозный и насмешливый Жнец, справедливо полагая, что нет в мире тех слов, которые могли бы передать безмерно любимым всю степень скорби и нежелания разлуки.
Весь следующий день Номмо был грустен и неразговорчив. Сначала друзья думали, что его мучит морская болезнь, и не докучали расспросами, надеясь, что маленький альв сам справится со своими проблемами. К тому же все прекрасно знали, исходя из собственного опыта, как досадно и раздражительно, когда к измученному недомоганием лезут с советами и разговорами. Но пару часов спустя Рогмо сделал неожиданный вывод: Номмо абсолютно здоров, и если уж кто на корабле и страдал от качки, то вовсе не мохнатый человечек. Ему и свежий, прохладный, напоенный солью и влагой воздух был нипочем. Но круглые глаза смотрели тоскливо, и золотистые искорки в них погасли, будто Номмо утратил душевный покой. Наконец полуэльф не выдержал и решил поговорить с другом, всерьез опасаясь за него.
– Что с тобой? – участливо спросил он, когда они прогуливались после обеда по верхней палубе.
Красота вокруг была неописуемая: изумрудная шелковая гладь, едва подернутая легкой рябью волн с крохотными белыми кромками; бездонное, отливающее все тем же изумрудом небо, в котором само ослепительное солнце терялось, не в силах пройти от края к краю за долгий летний день; легкие росчерки крыльев парящих под облаками птиц и сами облака – легкая тень, белоснежный, переливчатый намек, парусом плывущий в Верхнем море.
Вот уже второй час корабль сопровождали веселые и игривые дельфины. Они вытворяли нечто немыслимое, и шумная толпа сангасоев не отходила от борта, не в силах наглядеться на диковинных животных. Каэ в сопровождении Барнабы и Магнуса, а также радостного капитана Лооя тоже любовалась дельфинами. Моряк был рад, что ей довелось увидеть это диво, и с удовольствием рассказывал о привычках и повадках веселых и забавных существ, припоминая случаи, свидетелем которых ему довелось быть не раз.
– Слишком хорошо, чтобы быть правдой, – вздохнул Номмо. – Море, солнце, ветер, дельфины и птицы. Смех и радость. Будто и не было сожженной Энгурры, искореженного Аллефельда, тварей на дороге в Гатам... Скажи мне, Рогмо, я похож на суеверного деревенского простачка, который до полусмерти боится леших, а сильванов считает демонами?
– Зачем ты спрашиваешь, Номмо? Ты ведь всеобщая лесная «бабушка». Я не думаю, что ты склонен паниковать по пустякам. Расскажи мне, что тебя гнетет?
– В том-то и беда, что ничего, князь, – откликнулся печально маленький человечек. – В том-то все и дело. Только дурные предчувствия, плохие сны и постоянная тревога. А доказательств никаких – мир словно решил переубедить меня, а мне плохо, и я чувствую себя довольно глупо.
Князь Энгурры вспомнил свой недавний разговор с Магнусом и нахмурился. Если кто и посчитал бы настроение Номмо глупостью и пустяком, то только не он.
– Знаешь, Номмо, – произнес Рогмо уже вслух, – не утаивай от меня ничего, никакой мелочи. И от Магнуса тоже. Сдается мне, что ты очень прав, не поверяя этому мнимому спокойствию, – что-то вокруг не так. И хоть мы и не можем ничего доказать, я уверен, что мы правы. Хочешь, поговорим с Кахатанной?
– Нет, нет! Что ты! – испуганно замахал альв маленькими ручками. – Сколько же ее можно тревожить, бедняжку? Ей и так хуже нас всех. Погодим еще, может, все образуется. – Номмо говорил, а сам не верил в то, что это возможно.
Магнус заметил, что у беседующих альва и Рогмо лица грустные и озабоченные. Поэтому он слегка встревожился и, попросив у Каэ извинения, направился к ним.
– Как дела? – спросил он, подходя поближе. – Прекрасный день.
– Не слишком, – буркнул Номмо. – Я тут Рогмо посетовал на жизнь, и он со мной в принципе согласен.
– И я с тобой согласен, – кивнул Магнус, – и Каэтана тоже.
– А она каким образом знает?
– Она не знает, она чувствует, – сказал чародей серьезно. – Хоть и притворяется, что ужасно весела и спокойна. Но на самом деле от нее так и веет тревогой.
– Рогмо! – встревожился альв. – А Вещь надежно спрятана?
– Куда уж надежнее, я ее держу при себе, не расставаясь ни на минуту.
– Вот что, князь, – сказал Магнус, – пора тебе вспомнить, что ты эльфийских кровей, да не простых, а до невозможности благородных. Берись-ка ты за дело.
– И как?
– Тот меч, что ты носишь сейчас, – это ведь клинок Аэдоны, верно?
– Да, – кивнул головой Рогмо, – а в чем дело?
– А в том, что любой эльфийский клинок – при условии, что он подлинный, конечно – реагирует на всякую нечисть. Просто, пока он в ножнах, этого никто не увидит. Повесь его в своей каюте на видном месте и открытым. Посмотрим, как сработает эта мысль...
Капитан Лоой тоже был озабочен. Сегодня на рассвете матросы разбудили его, чтобы сказать, что вахтенные видели ночью столб тумана, который вел себя как разумное существо. И что это их немного испугало. Лоою было над чем задуматься: весь экипаж для этого путешествия он подбирал сам и мог ручаться за каждого хоть головой. Все матросы были людьми проверенными не один раз, честными и смелыми. Не говоря уже об опыте. Так что ночной туман от праздношатающегося привидения отличить смогли бы и с закрытыми глазами. И значит, как это ни прискорбно сознавать, что-то было не так. А вот какие меры нужно принять по этому поводу, храбрый капитан не знал. Беспокоить же этими проблемами свою богиню не посмел, не желая нарушать ее спокойствие (как оказалось впоследствии, весьма зря). Оказывается, и блаженный дар неведения не всегда идет на пользу.
Солнце уже клонилось к закату, и все собрались на ужин, когда к офицерскому столу подошел загорелый человек с открытым, приятным лицом и легкой сединой. Каэ помнила, что это был самый искусный лоцман Сонандана – Яртон.
– Прошу прощения, что прерываю трапезу, – поклонился он, – но дело не терпит отлагательств.
– Хорошо, – сказал капитан, начиная нервничать, – говори.
– Вы никуда не усылали господина Нила? – спросил Яртон.
Только тут Каэ заметила, что место за столом, которое обычно занимал старший офицер Нил, пустует. То есть она заметила это раньше, просто значения не придала отсутствию молодого человека – мало ли какие для этого могли быть причины.
– Нет, – лаконично ответил Лоой.
– Дело в том, – переминаясь с ноги на ногу молвил лоцман, – что волнуюсь я. Может, оно и не стоит ничего – мое наблюдение, но только мне странным показалось, что Нил сегодня полез в трюм, в грузовой, стало быть, отсек, чтобы его проверить, а рубаха-то чистая, только что стиранная. Я ему и сказал: «Чего же это ты рубаху не бережешь? А после снова со стиркой возиться будешь». А он мне: «Не серчай, я, дескать, мигом. Глазом гляну и даже спускаться не стану по трапу». – Яртон перевел дух, а Лоой наклонился к своим пассажирам и пояснил:
– Господин Нил приходится сыном лоцману Яртону. Он у меня еще юнгой плавал, вместе с отцом.
– Я так и подумал, – кивнул Барнаба. Остальные молча, с напряженными лицами ждали продолжения. Каэ видела, как волнуется старый моряк, хоть и старается изо всех сил быть сдержанным и надеяться на лучшее.
– Вот, стало быть, он полез в трюм, а я рядом стою, наблюдаю. Минуту его нет, две, три, пять. Ну, думаю, вот тебе и «не стану спускаться». Хотел уж было следом, да тут меня как раз и позвали. Я ушел, конечно, а после Нила не видел целый день. Вот ближе к вечеру решил отыскать его – все ж таки галера не город, потеряться негде. И не могу найти, стало быть. Даже в трюм лазил, извозился весь, а его там нет. Оно и понятно, что его в трюме нет, но где-то же он должен быть, я так разумею, господин капитан...
– Правильно разумеешь, Яртон, – нахмурился капитан, поднимаясь из-за стола. – Я сейчас же прикажу всем искать Нила.
– Вот и спасибо, большое вам спасибо, – с достоинством молвил лоцман.
Рогмо подивился его уверенным повадкам: и просил, и благодарил он как-то особенно. Вообще, на галере собрались особенные люди, полуэльф это чувствовал. Они гордо носили свои головы, ходили с прямыми спинами и никого на свете не боялись. Даже капитана. Впрочем, капитана они уважали, что было значительно важнее.
– Прошу прощения, – обратился Лоой к своей госпоже, – но я покину вас на время. Ничего не поделаешь, меня самого несколько удивила, чтобы не сказать больше, эта история.
– Меня тоже, капитан, – заверила его Каэ, вставая. – И у меня нет ни малейшего аппетита. Думаю, его и не будет до тех пор, пока я точно не узнаю, что произошло. Будем надеяться, что пустяк. – Она повернулась к Куланну: – Пожалуйста, велите своим воинам подключиться к поискам офицера.
– Я и сам хотел предложить это, – улыбнулся доблестный командир, – но ждал вашего приказа.
– Вы его уже получили.
Сангасой поднялся из-за стола и быстро двинулся к выходу. Когда он шел, его мускулы играли, и было трудно оторвать взгляд от мощной и ладной фигуры.
Сотня сангасоев полка Траэтаоны и человек шестьдесят не занятых на срочной работе матросов прочесали галеру. Каждый закоулок, каждый темный угол, любой участок поверхности был осмотрен с превеликим тщанием. Ничего. Нил как в воду канул, хотя было абсолютно неясно, каким образом это ему удалось. За время ожидания лоцман Яртон посерел и осунулся. Он сидел у правого борта, стиснув мозолистые, дочерна загоревшие руки, и смотрел прямо перед собой блестящими, сухими глазами. Каэ подошла к нему, наклонилась:
– Можно с вами поговорить, Яртон?
– Да, госпожа, – встрепенулся он, порываясь встать.
– У вас есть какая-нибудь вещь Нила? Я могла бы и сама взять, но мне неловко рыться в его каюте.
– Есть-то есть, а что толку?
– Здесь ведь мой пес. Я попробую попросить его, чтобы он помог искать вашего сына.
Впервые за несколько часов лицо лоцмана просветлело.
– Все ж таки вы, госпожа, самая что ни на есть настоящая умница.
И Каэ поняла, что это высшее признание, куда до него ее славе. Они прошли в каюту, которую Нил занимал вместе со своим отцом, – на галере царила не жесткая дисциплина, а скорее разумная. Капитан Лоой не видел причин, по которым мог бы запретить сыну и отцу жить вместе. Яртон достал из обтянутого кожей сундучка рубаху Нила и протянул ее Каэтане. Не успела она прикоснуться пальцами к грубой материи, как смертельный холод сковал ее руки. Ощущение было такое, словно она по локоть окунула их в ледяную, талую воду. Этот холод постепенно просачивался во все уголки ее души, добираясь до самого сердца. Сознание стало медленно мутиться; из небытия ее вырвал встревоженный голос лоцмана:
– Госпожа! Госпожа! Что с вами?
– Нет, нет, ничего, – встряхнула она волосами. – Все в порядке. Я тебя напугала?
– Да уж... – пробурчал Яртон, – бледная стали как полотно беленое. – Он проницательно посмотрел ей прямо в глаза: – Худо с Нилом?
– Не очень хорошо. – Она не нашла сил ни солгать, ни сказать правду. Такой холод не может существовать в мире живых. Это была вещь мертвеца, но Каэ очень сильно хотелось ошибиться.
– Совсем худо?
– А вот этого я не знаю. Пойдем лучше ко мне в каюту, я поговорю с Тодом.
– С теленком, – голос старика потеплел, – пойдем к нему.
– Почему теленок? – улыбнулась она.
– А теленок и есть. Нешто это собака? Какая собака корыто снеди съест, а после умильно так просит еще у кока. В глаза заглядывает... Да и ростом его боги не обидели.
– Это правда.
Подойдя к дверям своей каюты, Каэ обнаружила, что Тод лежит, развалясь, на солнце – греется.
– Вставай, лежебока. – Она потрепала его за загривок. – Дело есть.
