Виктория Угрюмова
Огненная река
– Банбери, ищите камень...
Барон уставился на нее изумленно и даже немного обиженно:
– Вы хотите?..
– Да, хочу. Ищите камень, Банбери.
Она отошла к стене и уселась на холодный каменный пол, поерзав, чтобы устроиться поудобнее. Не самое идеальное место, чтобы предаваться размышлениям, но другого здесь не было.
– Арлон думал, что я погибну в этом подземелье, – шелестел у нее над ухом Бавеан. – Глупый магистришка не знал, каким могуществом обладает мой талисман. Он не почувствовал его. И когда он замуровал меня тут, вместе со своим камнем, он не предполагал, что я выживу.
«Стоп! – подумала Каэ. – А как же он тебя замуровал, если талисман дает такую невероятную поддержку? Неужели Арлон Ассинибойн сильнее Мелькарта?»
– Ты все время молчишь, – обиделся Бавеан. – И этот выродок молчит.
– Зато ты болтаешь за двоих.
Каэ машинально погладила рукояти своих мечей – какие-то они были непривычно-горячие, а ладони у нее прохладные: в подземелье не так уж и тепло. Она опустила взгляд на клинки: Бавеан Ахангаранн настолько был уверен в себе и своем повелителе, что не потребовал у нее даже оружия. Кажется, болтовня и самоуверенность погубили его.
Она крепко сжала рукоять Такахая, умоляя его про себя, чтобы он не ошибся, чтобы услышал, насколько смертельно важен будет единственный удар. И когда злобное существо, бывшее Бавеаном Ахангаранном, подошло поближе к ней, она, даже не поднимаясь с места, пронзила талисман Джаганнатхи острием своего меча.
На короткий миг яркая вспышка осветила все пространство подземелья: мелькнуло перед глазами Каэтаны бесконечно удивленное лицо Ахангаранна, плавящиеся у него на груди доспехи в том месте, где только что было украшение, горящее тело немертвого существа. Оно запылало синим светом и рассыпалось пеплом в считанные доли секунды. И только потом громоподобный рев потряс подземелье.
– Мы еще посчитаемся! – прогрохотало обвалом, затухая в необозримой дали.
– Вот и все. Пока. – Каэтана поднялась на ноги и подошла к барону Вентоттену: – Как вы себя чувствуете, Банбери?
– Не могу поверить, что все так легко разрешилось. Но как... Впрочем, бестактный вопрос...
– Как я осмелилась? Сама не знаю. По-моему, если бы негодяи меньше любовались собой, у них стало бы втрое больше жертв. Он столько болтал, что я поневоле задумалась над несколькими вопросами. И главное, что сообразила, – не может его хваленый повелитель быть властен в этом храме, правда не знаю почему. Иначе он бы давным-давно и отыскал камень, и на поверхность выбрался. Другое дело, что талисман не бессилен – жизнь-то он в этой твари поддерживал. Послушайте, барон, вам не кажется, что я болтаю даже больше, чем Бавеан? Кто он, кстати, такой?
– Он некстати, – ответствовал Вентоттен. – Госпожа, я, кажется, слышу голос камня.
– Так идемте же!
– Но здесь опять стена. Либо она настоящая, либо я не могу, в отличие от вас, проходить сквозь иллюзию.
– Нет, настоящая.
Каэтана попробовала несколько раз, но пришла к выводу, что ей стена не поддается.
– Очень мило, нам что – камень долбить нужно?
– Не знаю. – Барон выглядел растерянным и одновременно расстроенным.
– А где вы слышите голос?
– Примерно здесь. – И Банбери Вентоттен показал рукой на стену где-то на уровне своих глаз.
– Может, не все потеряно.
Она подпрыгнула, пытаясь уцепиться за камень руками, и ее усилия оказались не напрасны – иллюзия существовала и здесь. Только на сей раз находилась на высоте человеческого роста, и пробиться сквозь стену здесь было немыслимо, а вот ухватиться и подтянуться – вопрос тренировки и способностей отдельно взятого индивидуума.
Через несколько секунд они уже стояли рядом в невысоком проходе, причем барону пришлось согнуться почти вдвое, а Каэтане – всего-навсего низко наклонить голову.
– Ваш дедушка, доброй памяти, на самом деле был изобретателен. Позвольте, я пойду вперед. У меня есть такое ощущение, что это только начало пути. Ведь Арлон Ассинибойн не предвидел появления крысы и призрака Бавеана Ахангаранна. Думаю, у него в рукаве найдется пара карт для особо любопытных.
– В легенде есть место, где говорится о подземном водопаде и его обитателях.
– Послушайте, барон, это слишком. Вы не находите?
– Боюсь, меня никто не спрашивал, когда устраивали этот тайник. О! А вот и обещанный водопад.
Впереди действительно грохотало, и каменный пол немного ходил под ногами. Каэ сцепила зубы и приняла твердое решение не отступать.
– Камень там? – спросила она у хранителя.
– Насколько я могу слышать, да. А вот голодный голос умолк.
– Значит, это была несчастная душа, прикованная к талисману Джаганнатхи. Нет, не хотела бы я такого бессмертия.
Каэ замолкла, потому что грохот все усиливался, и ее вскоре перестало быть слышно. Водяная пыль столбом стояла в воздухе, отчего стены в проходе были мокрые и осклизлые, а пол скользкий. Идти стало труднее, а голова просто раскалывалась от шума и рева водопада. Эхо металось в каменном мешке, удваивая и утраивая звуки.
Когда она увидела тусклое сияние, то предусмотрительно встала на четвереньки и осторожно поползла по проходу, чтобы не свалиться в какую-нибудь трещину, и почти угадала. Лаз обрывался вертикальной пропастью. Вниз уходила отвесная стена, потолок представшей ее взору пещеры терялся где-то наверху, во тьме и мерцании. Рядом, всего в нескольких метрах, за завесой водяной пыли, низвергался в бездну бесконечный поток воды. А слева она нащупала вбитый в стену ржавый крюк.
Говорить или кричать было в равной степени бессмысленно – водопад перекрывал все звуки. Она обернулась к барону, застывшему за ее спиной в немом ожидании, и знаками попросила его оставаться на месте. В полумраке Каэ почти не видела его лица и волновалась, правильно ли он ее понял. Но делать было нечего. Еще раз, с силой нажав на плечо Вентоттена, заставляя его сесть, она показала сначала на себя, потом на выход. Подумала, что большего все равно не добьется. И полезла в отверстие.
Позже, много времени спустя, ей было немного неудобно перед милым старичком Арлоном Ассинибойном за те мысли, которые мелькали у нее в голове, пока она, повиснув между пропастью и каменным сводом, моментально вымокшая до костей, пыталась нащупать еще один крюк. Несколько крюков позже обломились под тяжестью ее тела, и она провисела несколько минут, пытаясь вскарабкаться выше и не желая даже думать о возвращении, которое казалось ей несбыточной мечтой. Если что и гнало ее к цели, то это упорство и злость. Жуткая злость на всю эту тьму и пустоту. Она ободрала руки об острые выступы белых скал, и они на несколько секунд окрасились ее кровью, которую тут же смыла вода, стекающая струйками вниз.
Вода и грохот. Наверное, это было страшно. Но она не успела испугаться. Наверное, это был подвиг. Но она не успела возгордиться. Наверное, это было невозможно. Но она успела это понять уже тогда, когда дело было сделано. На крохотном каменном выступе у нее над головой высилась шкатулка. Если глаза не обманули Каэтану, то она была высечена в скале вместе с той полочкой, на которой располагалась. С трудом цепляясь одной рукой за опору, едва касаясь ногами нижних крюков, она дрожащими пальцами едва отодвинула каменную плиту, закрывавшую этот «сундучок». Руки были мокрые, и она больше всего на свете боялась упустить камень вниз.
Он был невелик – всего с грецкий орех. И Каэ засунула его в рот, за щеку.
Спуск был еще хуже, чем подъем: во-первых, она всегда боялась высоты, а скользкие камни водопада не придавали ей уверенности; во-вторых, спускаться вообще труднее, нежели подниматься; в-третьих – и это главное, – она должна была молчать как рыба. А это угнетало.
Ее не интересовало, как высоко она забиралась за камнем, как далеко вниз пришлось возвращаться. Просто, когда отверстие в белой стене разверстой пастью появилось на уровне ее пояса, она полезла внутрь, теряя остатки сил. А когда забралась в него, то с размаху рухнула на мокрый пол. И что-то чувствительно повредила.
Но это не имело никакого значения.
Тяжело выдержать, когда почти сотня человек смотрит на тебя и молчит. Ничего не спрашивает. Ничего не говорит вообще. Просто молчит. И даже если ты вернулся с победой, то все равно почему-то тяжело. И никто еще не ответил почему.
Куланн подошел к Банбери Вентоттену, который держал на руках бесчувственное тело Каэтаны. Они видели ее и после сражения, и после нападения Мелькарта. Но сейчас внешний вид богини поразил ее друзей и спутников: мокрая настолько, что вода ручьями стекала с ее одежды, разодранная в кровь, с изуродованными руками, смертельно бледная, она обвисла на руках у барона.
– Что? – наконец выдавил из себя военачальник сангасоев.
– Все в порядке. Она просто измождена до предела. Камень у нас.
Рогмо приблизился к Вентоттену и забрал у него Каэтану.
– Спасибо, – сказал тот, тяжело опускаясь на землю. – Признаться, я ничем ей не помог. Скорее мешал.
– Если она позвала вас с собой, значит, вы были ей нужны, – уверил его Номмо. – Идите-ка к костру, барон. Вам нужно хорошенько поесть и отоспаться. Завтра будем говорить о делах.
– Ваша правда, барон, – ответил Банбери. – О! Чувствую запах жареной оленины, жаль, не найдется пару листочков мяты и две-три горошинки перца, они бы значительно улучшили вкус...
... Она очнулась оттого, что руки нестерпимо болели.
– Ничего, ничего, – шепнул Магнус на ухо Каэтане, – потерпите. Сейчас все пройдет. Это мой особый состав, заживляет любые раны, даже самые серьезные. А у вас просто множество мелких царапин и ссадин. Только два глубоких пореза выше запястья, но и они не опасны.
– Спасибо за заботу, Магнус.
– Не за что. – Он пристальнее вгляделся в ее лицо и счел нужным добавить: – Кожа не пострадает, даже самого маленького шрама не останется.
– Вот спасибо! – Она значительно повеселела. – А что с бароном?
– Достойный кулинар спит сном праведника. Он переприготовил нашу оленину, после того как нес вас на руках через все подземелье. Думаю, он выдохся сильнее, чем хочет показать.
– Камень?
– Банбери спрятал его в кошелек и отдал мне.
– Магнус, он мне нужен. Нужен прямо сейчас.
– Хорошо, – сказал чародей, доставая из складок своего черного одеяния кожаный кошель. – Вот.
– Дай его мне. – Каэ протянула перебинтованную руку ладонью вверх, и чародей осторожно опустил на нее прозрачный камень, светящийся ярко-алым.
Пальцы сильно болели, руки не слушались, но она смогла вставить камень точно в оправу. И он не просто встал на свое старое место, а словно прирос. Теперь требовалось бы приложить недюжинные усилия, чтобы вынуть его из перстня. Каэ надела перстень на безымянный палец – единственный оставшийся свободным от мягких тряпиц, которыми обмотал ее руки Магнус. И перстень буквально прилип к коже. А потом тихий голос произнес прямо внутри ее головы:
– В мире осталось двадцать девять талисманов Джаганнатхи. Я могу найти двадцать семь из них. Говорить сейчас?
Она должна была бы удивиться, но сил на удивление уже не осталось. Осталось только чуть-чуть, сущие крохи, чтобы сонно ответить:
– Завтра поговорим. И я тебя подробно расспрошу обо всем.
Номмо и Магнус услышали, что она разговаривает сама с собой, но это было не самое худшее следствие таких приключений, и они не стали даже обсуждать ее поведение.
– Госпожа Каэ, у нас гости! – Голос Куланна звучал немного удивленно. Самую малость, которую только мог позволить себе военачальник великой богини.
Она оторвалась от куска жареной оленины, которым только-только собралась насладиться, и недовольно поморщилась:
– Снова война?
– Не думаю. Это эльфы. И они ищут Рогмо.
– Сейчас иду.
Каэ приходила в себя после путешествия по подземелью больше двух суток. Только утром третьего дня она смогла подняться на ноги и согласилась поесть. Именно в это время ее и прервали. Как всегда, весьма своевременно.
Эльфов было больше десятка. Высокие, тонкие, стройные, одинаково прекрасные – так что не разобрать, кто молод, а кто стар, – они мягкими шагами вышли из чащи леса и направились в сторону лагеря, который сангасои разбили среди развалин храма Нуш-и-Джан.
Воины стояли наготове, но признаков враждебности не проявляли. Сангасои были лучшими солдатами в мире: они умели размышлять и повиновались не слепо, а потому, что были убеждены в том же, в чем и их командиры.
– Мы ищем короля Рогмо Гаронмана, – произнес один из вновь прибывших, и голос его прозвучал как серебряная арфа.
– Это я, – сказал полуэльф, приближаясь к ним. – Кто вы и зачем меня ищете?
Его друзья с тревогой переводили взгляд с Рогмо на явившихся в лагерь эльфов, не зная, как им воспринимать это событие – с радостью или с опаской.
– Приветствую вас, добрые эльфы. – Каэтана подошла к ним, держа в руках кусок жареного мяса. Она понимала, что это недостойно ни ее положения бессмертной великой богини, ни царственных родичей Рогмо, но была так голодна, что решила на сей раз пренебречь приличиями.
– Кахатанна? – изумился один из эльфов.
– Да.
– Мы пришли искать только своего короля, а нашли не только его, но и Истину. И это перст судьбы. Разреши спросить: готов ли ты идти с нами, Рогмо, потомок Гаронманов, чтобы исполнить свое великое предназначение?
– У меня два предназначения: я хранитель талисмана и я обещал своему отцу Аэдоне и князю Мердоку ап-Фейдли сделать то, что предсказано последнему из Гаронманов. Тебе решать, госпожа Каэтана, – повернулся Рогмо в сторону богини.
– Я справлюсь с талисманом Джаганнатхи, князь, – улыбнулась она, хотя эта улыбка далась ей нелегко. – Отправляйся к своему народу, у тебя не так много времени до того, что должно случиться. Мы оба очень хорошо это знаем. Будь достоин своего отца и всех, кто ушел в иной мир, чтобы нам стало легче и светлее жить. Но что это я? Кажется, начинаю говорить то, что принято в таких случаях. А это не всегда самое лучшее.
Она с ужасом, поняла, что так же было, когда ей пришлось прощаться с Бордонкаем, Воршудом, Эйей и Габией. Нужные слова приходили крайне редко. А может, их вообще не было – этих слов?
– Присоединяйтесь к нашей трапезе, – пригласила она эльфов, просто чтобы сказать что-нибудь.
– С удовольствием, – ответил все тот же эльф. Его звали Манакор, и он приходился Рогмо двоюродным братом.
Манакор Гаронман принадлежал к одному из знатнейших эльфийских родов, и если бы князь Аэдона не сделал своим наследником полуэльфа-получеловека Рогмо, то именно он должен был бы занять королевский трон. Однако благородная натура эльфов запрещала им устраивать перевороты, и никогда еще руки самого прекрасного народа Древней расы не обагрялись кровью их королей. Как только по Арнемвенду пронесся слух о том, кто нынче является наследником трона, сотни эльфов отправились во внешний мир – искать своего повелителя. Приближался урочный час – час расплаты, судьбы и свершений. Согласно древнему предсказанию, последний из Гаронманов должен был многое успеть, прежде чем имел право покинуть этот мир и отправиться к своим предкам.
Отряд Манакора побывал на побережье, где узнал последние новости: о том, что какие-то воины разгромили Белый замок унгараттов в Малом Бургане, и о том, что в штурме замка принимали участие драконы. Немного позже достигла Иманы и весть о достойной смерти князя Мердока ап-Фейдли, принесшего себя в жертву своему кровному брату – Йа Тайбрайя. И скорбь эльфов Иманы была несказанно велика.
Пройдя через всю Кортегану, Манакор и его воины вступили на территорию Ронкадора и от тамошних нимф проведали об истреблении каннибалов и об отряде, который это сделал. Судя по описанию, король Рогмо был среди чужеземных воинов.
Эльфам не так страшны души вечно голодных онгонов, мечущиеся в водах Эрен-Хото. Они переплыли озеро и двинулись к Храму Нуш-и-Джан, так как именно там и надлежало быть хранителю Вещи, раз уж он прибыл на Иману. Они отстали от Каэтаны и ее воинов всего-то на трое суток и прибыли вовремя, чтобы встретиться со своим новым королем.
Манакор дал знак эльфийским меченосцам, и они вынесли вперед корону и меч Гаронманов – символы королевской власти, принадлежащие старшему в роду вот уже несколько тысяч лет.
Рогмо пребывал в растерянности и тоске. Конечно, он понимал, что рано или поздно должен будет расстаться с Каэ и своими друзьями, чтобы вернуться к эльфам. Долг короля обязывал его делить все тяготы со своим народом, и предстоящая война с Мелькартом должна была стать для него временем испытания. Но он и помыслить не мог, что это случится так скоро. Ему было горько, тоскливо и печально, и он не знал, что предпринять.
Каэтана поняла, что творится на душе у наследника Энгурры.
– Пойдем, Рогмо, поболтаем, пока твои подданные будут наслаждаться трапезой в обществе наших друзей. – Она взяла полуэльфа под руку и ободряюще улыбнулась Кобинану и Могаллану, которым все события последних трех дней казались невероятным, чересчур реальным сновидением.
Они с Рогмо отправились в сторону развалин, и десяток сангасоев последовал за ними на почтительном расстоянии. Воины Куланна уважали право своей госпожи и полуэльфа на уединение, но не могли допустить какой-нибудь нелепой случайности. Каэ рассмеялась, глядя на то, как ее дорогие сангасои пытаются притвориться, что их здесь вообще нет.
– Тебе тяжело, – начала она с середины, потому что так и не смогла придумать, с чего начать. – Я понимаю. Помнишь статуи в священной роще Салмакиды?
– Такого не забывают, госпожа.
– Я должна была оставлять моих друзей наедине со смертью и идти дальше. Наверное, это самое страшное, что я когда-либо делала в своей жизни, – оставляла позади себя своих любимых и друзей. Какая-то часть меня оставалась вместе с ними и поныне не вернулась назад, вот почему я чувствую их и теперь так, словно мы не расставались. Но это не избавляет ни от вины, ни от боли, ни от горя. Поэтому я имею право сказать, что понимаю тебя. Тебе сейчас невмоготу вообразить, что завтра ты проснешься в чужом месте и не увидишь ни Номмо, ни Магнуса, ни Барнабу, ни этого бродягу Тода – никого из нас. И даже если рядом будут родные и друзья, они не смогут заменить собой тех, кто ушел. Это и правда страшно.
Но посмотри на это дело с другой стороны. Ты отпустишь нас не на смерть. До смерти еще далеко, и мы успеем встретиться. А своему народу ты сейчас нужнее, иначе они могут потерять надежду. В это страшное время потеря надежды равносильна медленной смерти. Ты не можешь лишить эльфов права на жизнь. Я знаю, что предсказание, адресованное последнему Гаронману, не самое благоприятное. Но поверь, судьбы все-таки нет. А если она и есть, то очень часто, возможно из любопытства, играет против правил. И в этом наш шанс.
Как видишь, чтобы талисман ожил, не понадобилась смерть хранителя. И я верю в то, что сумею сохранить жизнь Банбери Вентоттена. Он прекрасный человек, и никакой камень в мире не стоит даже нескольких дней, проведенных вместе с ним. Так что не все предсказания верны.
Ступай с эльфами, князь. Я буду ждать тебя. И все мы будем ждать тебя. Имея впереди такое будущее, глупо будет следовать предсказанию и умирать во цвете лет. Выполни предназначение и заплати другую цену.
Рогмо поднял на нее печальные глаза:
– Вы думаете, у меня получится быть их королем?
– Конечно. Почему ты сомневаешься?
– Они такие красивые, величественные, необыкновенные. Я только теперь почувствовал любовь к этому удивительному народу. А я так мало знаю о них.
– Узнаешь. У тебя все впереди, король Рогмо. Кстати, обязательно спроси наших друзей, вдруг кто-нибудь из них захочет присоединиться к тебе. Я не стану удерживать никого, так что рискни.
– Спасибо, госпожа.
– Да перестань ты наконец. Уже договорились что я просто Каэтана. Мне эта ваша «госпожа» поперек горла стоит, как кость.
Полуэльф рассмеялся, взял ее за руку:
– Пойдем, объявим нашу волю подданным.
– Вот это дело говоришь, ваше величество. Негоже заставлять подданных так долго ждать. А то ведь они и передумать могут и отправятся назад, оставив своего короля нам, на память о народе эльфов.
– Вы и представить себе не можете, дорогая Каэ, сколько бы я дал за то, чтобы они передумали. Но мне кажется, мои родственники не из таких.
– Твое счастье, король Рогмо.
– А вот это спорный вопрос.
Они вернулись к костру и приняли участие в торжественном завтраке, посвященном появлению эльфов и прощанию с Рогмо. Полуэльф выглядел грустным и встревоженным. Как только улеглось волнение, вызванное сообщением о его скором уходе, он обратился к Хозяину Лесного Огня и Магнусу:
– Номмо, Магнус, пойдемте со мной. Мне будет очень плохо без вас и тоскливо. И нужно, чтобы кто-нибудь помог мне не наделать глупостей.
– Ты уже очень взрослый, Рогмо, – грустно молвил крохотный альв. – И напрасно притворяешься маленьким мальчиком, который не способен управиться с собственным предназначением. Мне тоже будет плохо без тебя: я всегда любил тебя как своего сына, наверное, потому, что собственными детьми не обзавелся, и ты – это большая часть моей жизни. Я ведь и Энгурру покинул, чтобы не расставаться с тобой. И все же сейчас я отвечу тебе – нет. Нет, Рогмо, дальше тебе нужно идти вместе со своими родичами, чуть было не сказал – одному. Мое место возле госпожи Каэтаны, твое место на троне. Мы еще обязательно встретимся, но теперь наши дороги расходятся. Прощай, мальчик мой, береги себя.
– Магнус!
– Я согласен с Номмо. Мы не можем пойти с тобой: что мы будем делать среди прекрасных эльфов? Напоминать тебе о твоей человеческой сущности? Но именно сейчас это тебе нужно меньше всего. Я пойду в Сонандан, я мечтаю еще раз увидеть Храм Истины. Думаю, в нем накопилось очень много ответов на мои незаданные вопросы. А когда дороги судьбы сведут нас вместе, я буду рад встрече с тобой, мой добрый друг. И даже если я не доживу до того дня, когда эта встреча суждена нам, я ведь все равно останусь преданным твоим другом.
Слезы навернулись на глаза Рогмо, но в присутствии эльфов ему было стыдно их показывать. Он сделал над собой усилие и улыбнулся:
– Спасибо вам. Я догадывался, что вы откажете, но хотел дать себе хоть один крохотный шанс.
Прежде чем я уйду, хочу объявить свою волю и вам, и моему доброму народу. Я клянусь сделать все, что от меня зависит и более того, чтобы эльфы не пожалели о том, что я вступил на престол. Я клянусь служить своему народу верой и правдой и быть с ним в годину испытаний и в радости. Но в любой момент я могу уйти по дороге предков, и тогда нужен будет другой король. Если я умру бездетным – а мне кажется, что так оно и случится, – то свой трон я завещаю Богине Истины и Сути, повелительнице Сонандана и сопредельных земель – Великой Кахатанне. И пусть у нее мой народ ищет защиты и справедливости. Я полагаю, что лучшей судьбы эльфам не найти.
Каэтана изумленно посмотрела на Рогмо:
– Король! У тебя есть огромная родня, в жилах которой течет гордая кровь Гаронманов. Среди эльфов достаточно наследников престола, не говоря уже о том, что мы все желаем тебе долгих и счастливых лет жизни.
Князь Энгурры весело улыбнулся и спросил у Ма-накора:
– А как думаешь ты, брат? Я правильно поступил или действительно нарушил какие-нибудь неписаные законы?
– Не знаю, как насчет законов, – отвечал прекрасный эльф, – возможно, иные крючкотворы и нашли бы к чему прицепиться, да ведь это их хлеб. Но я думаю, что эльфы будут счастливы твоему распоряжению, и я от имени всей твоей родни соглашаюсь с твоим завещанием. И да будет известно всем, что отныне Кахатанна, Богиня Истины и Сути, объявляется наследницей эльфийского престола, и все эльфы клянутся ей в вечной верности и преданности, как только что клялись королю Рогмо. У меня при себе есть документ, дающий мне право принимать такие решения.
Каэ пыталась протестовать, но ее протесты не были приняты.
– Пора идти, – сказал Манакор. – Нас уже давно ждут.
Рогмо кивнул и обернулся к друзьям, которые гурьбой приблизились к нему. Они столько обсуждали предстоящий уход полуэльфа, но вот он должен покинуть их, а в это по-настоящему никто поверить не может.
Они по очереди прощались с молодым человеком, который стал им близким и родным за время испытаний. И все никак не могли привыкнуть к тому, что говорят уже с королем эльфов, а не с простым меченосцем и даже не с князем Энгурры. Это было непривычно, но скорбь расставания была сильнее, чем все остальные чувства. Когда-нибудь позже, отгрустив и перестав наконец печалиться, они будут с удовольствием вспоминать все подробности этого ясного, солнечного дня.
Рогмо обнял всех воинов. Особенно тепло он попрощался с теми сангасоями, с которыми находился в плену в Белом замке. Он долго тряс руку Куланну, и могучий военачальник отвечал ему крепким, мужским рукопожатием. А когда они наконец отошли друг от друга, то оба порывисто обернулись и бросились обниматься.
Барнаба долго-долго всматривался в лицо Рогмо, прежде чем заговорить. А сказал он нечто странное, от чего эльфы, однако, исполнились почтением к своему королю:
– Я запомню тебя, Гаронман. Где бы я ни был, кем бы я ни был, мы с тобой родные, и время будет особенно относиться к тебе, обещаю.
Барон Вентоттен судорожно искал необходимые слова и наконец втиснул в руку полуэльфа листок бумаги.
– Как хранитель хранителю, – молвил он, волнуясь. – Рецепт того самого салата, который вам так понравился. Секрет семьи.
– Вы не представляете, как я это ценю, барон.
Затем пришел черед попрощаться с Могалланом и Кобинаном. Оба молодых рыцаря были потрясены событиями, которые произошли на их глазах.
– Счастья вам, – пожелал Рогмо своим новым друзьям. Они были ему симпатичны, но разлука с ними не так ранила сердце.
– Не волнуйтесь, ваше величество, – серьезно отвечали молодые люди, – мы отправимся в путь вместе с госпожой Каэтаной и постараемся охранить ее от бед. Мы сделаем все, что сможем.
– Спасибо, – потрясенно произнес Рогмо и только тут понял, что судьба Богини Истины для него важнее его собственной судьбы. И что он не ушел бы никогда от своих товарищей, если бы она не указала ему на его долг перед своим народом.
Номмо, Магнус, Каэ и встревоженный Тод стояли чуть в стороне. Когда все распрощались с полуэльфом, он подошел к ним и стал обнимать, уже не стыдясь своих слез. Они текли по его щекам, а он все не переставал обещать, что скоро, очень скоро вернется, придет, прилетит, если будет нужно. Маленький альв шмыгал носом и то и дело утирал глаза мохнатой лапкой, Магнус кусал губы, а Каэ...
Каэ стояла отрешенно, почти не чувствуя боли. Она все знала наперед. И она совсем не хотела быть Истиной в этот миг, предпочитая ошибаться, как простые смертные. Неведение – один из самых дорогих даров, которые боги могут предложить людям. Где бы найти того, кто предложит сей дар богам?
И когда Рогмо остановился напротив нее, она сказала:
– Прощай.
Полуэльф посмотрел ей в глаза и нашел там остальные, недостающие слова. А потом Тод долго бегал между уходящими эльфами и застывшими на месте спутниками Каэ, лаял, требуя, чтобы Рогмо вернулся либо Каэтана последовала за ним. Затем все понял и лег посреди дороги, уткнув нос в лапы. Ни Каэ, ни полуэльф не стали его звать, чтобы он сам смог выбрать свою дорогу. В конце концов Тод встал и печально поплелся к развалинам храма.
Корс Торун предложил Великому магистру ордена унгараттов помощь и поддержку в войне с Кахатанной и свое слово сдержал. Когда на следующий день Катарман Керсеб собрал отборное войско – цвет рыцарства Кортеганы, – старый маг снова навестил своего союзника.
– Вы готовы? – спросил он вместо приветствия, возникая возле стола, заваленного бумагами, за которым Непобедимый как раз набрасывал план боевых действий.
– Все готово, друг мой. Неясно только одно: Кахатанна опережает меня настолько, что я при всем желании не смогу ее догнать. Если она сейчас находится в Лунных горах, то оттуда до границы с Эль-Хассасином значительно ближе, нежели из Большого Бургана. И чем бы я ни добирался, я все равно опоздаю.
– Да. Для нее время течет иначе, чем для нас, но все же течет. А мне время не подвластно, зато я могу укротить пространство. Я обещаю, что вы встретитесь с ней в Эль-Хассасине. Прикажите войску построиться, а затем заведите его в какое-нибудь темное помещение. Все, что мне понадобится, – это темнота да зеркало в рост человека.
– Вы пугаете меня, – сдержанно улыбнулся Катарман Керсеб. – Я полагаю, что речь идет о так называемой черной магии, строго запрещенной уставом ордена.
– Молодой человек! – воскликнул чародей. – Вы меня изумляете. В уставе ордена нет ни слова о покупке рабов для гладиаторских боев, о том, что Великий магистр имеет право посягать на жизнь своего монарха. Мало ли что еще запрещено вашим уставом? Вы что же, собираетесь терять все, приобретая ярлык законопослушного рыцаря?
– Это звучит убедительно, – согласился Керсеб. – Когда нужно быть готовым?
– Чем скорее, тем лучше. Через пару часов я появлюсь снова, чтобы участвовать в завершающем акте этого представления.
И маг исчез во вспышке пламени. Пламя он мог бы и опустить, оно ему было не нужно. Но он хотел поразить этим эффектом Великого магистра. Впрочем, зря. Катарман Керсеб не был впечатлительным никогда.
Своего повелителя боялись все рыцари, даже после его позорного поражения на арене. Он остался прежним Непобедимым и стал еще свирепее и еще жестче с того памятного дня. Желающих скрестить с ним мечи – а именно таким было наказание для ослушников – не находилось, и приказы магистра исполнялись с потрясающей стороннего наблюдателя скоростью и точностью. Что же касается мести воинам, разорившим Белый замок и истребившим множество унгараттов, то здесь воины ордена были едины в своем стремлении. Намерение Непобедимого одним ударом поразить и давних врагов в Эль-Хассасине, и таинственных пришельцев поддержали все руководители ордена в той степени, в какой они могли выражать собственное мнение.
Поэтому возвратившийся через два часа в Большой Бурган верховный маг Хадрамаута обнаружил во дворе замка пятьсот всадников в полном вооружении. Все они стояли перед настежь распахнутыми дверями, ведущими в подземелье.
– Люди готовы, – кивнул головой Непобедимый.
– А вы? – хитро прищурился старый маг.
– Я давно уже готов, друг мой. И к этому странствию, и к остальному, о чем мы с вами недавно беседовали.
– Я помню, – склонил голову Корс Торун. – Камень Шанги при вас?
– Оставить его было бы равносильно тому, что я оставил бы дома свой меч, идя в сражение.
– Это было бы неосмотрительно!
Маг тяжелой поступью прошествовал к дверям в сопровождении Катармана Керсеба, облаченного в доспехи, при щите и шлеме. Они вышли на мощенный кирпичом замковый двор, где мальчик-оруженосец еле сдерживал громадного гнедого скакуна. Завидев своего хозяина, конь призывно заржал и забил копытами, подковы высекли искры.
