Джеймс Уайт
Врач-убийца
– Мы находимся вблизи дна входной скважины, – сообщил Конвей, – на уровне внутренней поверхности черепной кости. Перед нами, по всей вероятности, гроалтеррийский эквивалент мембраны, защищающей менингеальную оболочку мозга. Мембрана реагирует при надавливании на нее рукой. Она прогибается. Это позволяет предположить, что под ней располагается слой жидкости, сразу же за которым лежит внешняя поверхность мозга. Точно определить расстояние до поверхности мозга затруднительно, поскольку и мембрана, и лежащая под ней жидкость не совсем прозрачны. Производим небольшой надрез в мембране. Странно.
Мгновение спустя голос диагноста зазвучал снова:
– Надрез расширен и раскрыт, однако вытекания жидкости пока не отмечается. О, вот она какая...
В голосе Конвея стали слышны волнение и радость. Он объяснял, что, оказывается, в отличие ото всех видов, представителей которых ему доводилось оперировать, спинномозговая жидкость, защищающая мозг от сотрясений и служащая смазкой между поверхностями черепа и мозга, у гроалтеррийцев в строгом смысле слова жидкостью не являлась. Она представляла собой прозрачное полужидкое желе. Когда же в целях более тщательного изучения небольшой кусочек этого желе был вынут, а затем помещен на место, он тут же слился с основной массой, и от надреза не осталось и следа. Конвей счел это обстоятельство большой удачей – ведь теперь они могли передвигаться по менингеальной оболочке, не рискуя столкнуться с потерей жидкости, и произвести подход к первой намеченной цели – глубокой складке между двумя извилинами, к той области, где, согласно предположениям, располагался гроалтеррийский телепатический орган.
– Прежде чем мы продолжим углубление, – сказал Конвей, – мне бы хотелось узнать, испытывает ли больной какие-либо неприятные ощущения или психологический дискомфорт.
– Нет, – коротко отозвался Геллишомар.
Некоторое время на экране главного монитора были отчетливо видны руки Конвея и клюв Селдаля, ярко освещенные фонарем. Хирурги осторожно продвигались по желеобразному веществу между гладкой внутренней поверхностью менингеальной оболочки и морщинистой поверхностью коры. Вот они уже опускаются в узкое ущелье.
– Насколько мы можем судить, – зазвучал голос Конвея, – эта складка тянется примерно на двадцать ярдов в обе стороны от того места, где мы сейчас находимся, и имеет среднюю глубину примерно три ярда. Сверху места ответвления извилин прослеживаются четко, но с нарастанием глубины их стенки сжимаются. Давление стенок не представляет угрозы для жизни хирургов. Усилия, которые потребуются для их расширения, минимальны и никак не скажутся на нашей мобильности. Однако условия произведения хирургического вмешательства могут значительно осложниться. Вскоре нам придется наложить кольца-расширители.
Пока Геллишомар прямо к Лиорену не обращался, поэтому тот не знал, что творится в разуме пациента. Но крылышки Приликлы бились ровно и спокойно – значит, в непосредственной близости от эмпата никакого тревожного излучения не было.
– Успокойся, друг Лиорен, – сдержанно проговорил эмпат. – Ты сейчас волнуешься сильнее друга Геллишомара.
Ужасно обрадовавшись, Лиорен снова стал смотреть на главный экран.
– В этой доле, – говорил Конвей, – наблюдается самая высокая концентрация металлических микроэлементов. Для внедрения была избрана именно эта доля, так как подобное наличие рассеянных металлов наблюдается у некоторых других видов, обладающих телепатией. Хотя механизм действия телепатии остается не до конца ясным, высокая концентрация металлов указывает на наличие органического приемно-передающего устройства. Мы пытаемся установить, имеется ли у пациента нарушение высшей мозговой деятельности, включая телепатическую функцию, и если имеется, то мы намерены осуществить хирургическую коррекцию этой функции.
К сожалению, мы лишены четкой картины этой области коры головного мозга, – продолжал свой комментарий Конвей. – Для того чтобы такую картину получить, нам пришлось бы прибегнуть к использованию глубинных сканеров с высоким уровнем излучения, и тогда мы рисковали бы нарушить нейральную активность.
Поэтому мы воспользуемся только портативным маломощным сканером – и то только в случае острой необходимости.
Ранее, в процессе собеседования с пациентом, который по нашим указаниям выполнял произвольные движения и реагировал на прикосновения, давление и температурную стимуляцию, мы локализовали участки местного усиления нейральной активности и заранее исключили их из будущей зоны исследования. Эти данные были получены исключительно с помощью датчиков – то есть без привлечения радиации. Однако известно, что исследованию с помощью датчиков недостает точности, которую способен обеспечить только сканер.
Лиорен не мог поверить, что в госпитале найдется хоть один сотрудник и даже практикант, не знающий разницы между сканером и датчиком. Он решил, что последние объяснения Конвея адресованы пациенту.
– Мы ожидали, – тем временем продолжал Конвей, – что головной мозг такого крупного существа будет более обширным и более грубым по структуре по сравнению с существами более скромных размеров. Теперь мы видим – сеть кровеносных сосудов, снабжающих мозг, действительно огромна, однако нейральное строение мозга имеет столь же плотную и столь же тонкую структуру, как и у менее крупных существ. Я не могу... я не компетентен судить о том, какой уровень мыслительных способностей соответствует мозгу таких размеров и такой сложности.
Лиорен смотрел на увеличенное изображение рук Конвея, вытянутых вперед. Конвей раздвинул руки, снова сдвинул – казалось, он плывет по бесконечному океану плоти. На миг Лиорен попробовал поставить себя на место Геллишомара, но мысль о том, что по его мозгу бродит странное, белое, скользкое двухголовое насекомое, показалась Лиорену настолько отвратительной, что его чуть не вытошнило.
Когда Конвей заговорил снова, голос его звучал не так ровно и уверенно, как прежде. Слышался призвук дыхания.
– Хотя в данной ситуации мы не можем сказать наверняка, что есть норма, а что – патология, пока исследование не позволяет судить о наличии каких либо структурных изменений или дисфункции. Наше передвижение постепенно усложняется из-за возрастающего давления стенок складки. Поначалу это было приписано тому, что у меня просто устали мышцы рук, но и Селдаль, у которого рук нет вовсе, отмечает рост давления на ранец, в котором находится. Вряд ли это психосоматическое ощущение на почве клаустрофобии.
Мобильность и поле зрения значительно снизились, – добавил Конвей. – Приступаем к установке расширителей.
Затаив дыхание, Лиорен следил за тем, как Конвей поднял над головой первое кольцо. Затем Селдаль, орудуя длиной шеей и ловким клювом, помог ему установить кольцо на уровне пояса диагноста, после чего кольцо как бы само по себе надулось. Затем было установлено и надуто еще два кольца – на уровне коленей и плеч Конвея, после чего все три были собраны в пустотелый жесткий цилиндр по горизонтали. Как только сборка первых трех колец завершилась, Селдаль и Конвей добавили еще одно, четвертое кольцо и тем самым удлинили все сооружение. Затем заднее кольцо постоянно сдувалось и перемещалось вперед. Теперь вся конструкция двигалась вперед, а Селдаль с Конвеем двигались внутри ее в любом направлении, не испытывая при этом ни малейших затруднений. То, что оба конца цилиндра оставались открытыми, позволяло хирургам отлично видеть все вокруг и обеспечивало хирургический доступ к близлежащим тканям.
«Теперь, – подумал Лиорен, – они уже не похожи на пловцов в безбрежном океане, а скорее напоминают шахтеров, крадущихся по туннелю, который принесли с собой».
– Мы наблюдаем увеличение давления и сопротивления со стороны стенки складки, – констатировал Конвей. – Ткани с этой стороны выглядят и сжатыми, и растянутыми одновременно. Вот видите – тут... и тут... отмечается нарушение кровоснабжения. Некоторые сосуды растянуты в тех местах, где имело место разлитие крови, а другие набухли, но при этом пусты. Такое состояние сосудов представляется мне далеким от нормы. Правда, отсутствие некроза на данном участке ткани позволяет предположить, что хотя кровоснабжение и сильно нарушено, но не прекращено полностью. Структурная адаптация, имеющая место в данном случае, скорее всего указывает на то, что явление имеет давний анамнез.
Для того чтобы обнаружить причину и источник наблюдаемой патологии, – продолжал Конвей, – мне придется прибегнуть к помощи сканера. Сейчас я включу сканер на короткое время и с минимальной мощностью. Как себя чувствует пациент?
– Любознательно, – отозвался Геллишомар.
Землянин негромко залаял.
– Итак, пациент не сообщает о каких-либо эмоциональных или церебральных ощущениях. Сейчас я немного увеличу мощность.
На несколько секунд на экране появилось изображение, полученное визором сканера, и тут же исчезло. Кадр перевели на добавочный экран, где он и застыл.
– Сканер показывает наличие новой мембраны на глубине приблизительно в семь дюймов, – сообщил Конвей. – Собственная толщина мембраны не более полудюйма. Она имеет плотную, фиброзную структуру и по форме выпукла. Если мысленно продолжить линию выпуклости, можно предположить наличие сферического тела диаметром приблизительно в десять футов. Ткань, из которой сложена мембрана, четко не видна, однако по структуре она не похожа на все ткани, которые мы наблюдали ранее. Очень может быть, что именно здесь располагается телепатический орган. Однако существуют и другие вероятности, исключить которые можно только посредством диагностической хирургии и последующего анализа тканей. Доктор Селдаль произведет надрез и возьмет ткань на биопсию. Я тем временем буду останавливать кровотечение.
Главный экран целиком заняло изображение рук Конвея – громадных, искаженных увеличением. Руки поднесли скальпель к клюву Селдаля. Затем палец Конвея указал налладжимцу то место, где тот должен был произвести надрез, и очертил размеры этого надреза.
Вдруг изображение затуманилось – операционное поле заслонил затылок Селдаля.
– Вы видите, что первичный надрез не вскрыл мембрану, – сказал Конвей, – однако под давлением скальпеля возросло внутреннее давление снизу, так что если мы немедленно не расширим надрез, есть риск разрыва... Селдаль, будьте так добры, возьмите глубже и расширьте... О, проклятие!
Все произошло именно так, как предсказывал Конвей. Надрез треснул, из него посыпались невесомые шары крови и напрочь загородили операционное поле. Селдаль убрал скальпель – его клюв уже сжимал шланг отсоса. Он ловко и быстро ввел шланг в раневое отверстие, помогая тем самым Конвею найти и тампонизировать кровоточащие сосуды. Через несколько минут на экране показался надрез. Края его были рваными, неровными, длина втрое превышала инцизию, первоначально произведенную Селдалем. А под надрезом четко виднелся длинный, узкий эллипс – совершенно черный.
– Мы обнаружили крепкую, гибкую светопоглощающую мембрану, – опять послышался голос диагноста. – Взяты два образца ткани для биопсии. Один из них послан вам через шланг отсоса для более тщательного изучения, но мой анализатор уже показывает, что перед нами – органический материал, совершенно чужеродный по отношению к близлежащим тканям. Его клеточная структура характерна более для растительной, чем для... Что там у вас, черт подери, происходит. Мы чувствуем, что пациент двигается. Он должен сохранять полную неподвижность! Мы находимся не в той области мозга, от которой зависят непроизвольные сокращения мышц. Геллишомар, что случилось?
Голос диагноста потонул в шуме, воцарившемся в палате. Все иммобилизационные устройства начали издавать визуальные и звуковые сигналы, свидетельствующие о перегрузках. Их операторы изо всех сил пытались обездвижить Геллишомара. Громадная голова гроалтеррийца болталась из стороны в сторону, борясь с невидимым сопротивлением. Края надреза расходились все сильнее и сильнее и снова закровоточили. Приликла забился, как в ознобе. Все разом заголосили, принялись выкрикивать советы и предупреждения.
Но перекричать этот чудовищный гам удалось только Гелишомару. Он выкрикнул одноединственное слово:
– Лиорен!!!
Глава 25
– Слушаю, – немедленно откликнулся Лиорен, переключившись на второй канал. Но пациент производил только непереводимые звуки.
– Геллишомар, пожалуйста, перестань двигаться, – торопливо проговорил Лиорен. – Ты можешь сильно пораниться, даже убить себя. И других. Что тебя беспокоит? Пожалуйста, скажи мне. Тебе больно?
– Нет, – ответил Геллишомар.
«Убеждать больного в том, что он может себя убить, – пустая трата времени, – подумал Лиорен, – ведь присутствие Геллишомара в госпитале объяснялось его попыткой сделать именно это». А вот упоминание о том, что он может подвергать опасности других, должно было проникнуть в дебри разума гроалтеррийца – он если и продолжал вырываться, то уже не так яростно.
– Пожалуйста, – снова обратился к нему Лиорен. – Что тебя беспокоит?
Геллишомар заговорил медленно, старательно выговаривая каждое слово. Казалось, слова прорываются сквозь толстую стену страха, стыда и самобичевания. Но потом слова полились неудержимым потоком, который снес все преграды на своем пути. Лиорен слушал исповедь Геллишомара, и его замешательство сменилось сначала гневом, а потом – печалью. «Это же ужасно смешно», – думал Лиорен. Будь он землянином, он бы сейчас лаял – то есть смеялся, слушая то, как представитель самой древней и самой высокоразвитой цивилизации во всей изведанной Галактике выказывает свое полнейшее невежество. Но если Лиорен и успел хоть что-то почерпнуть из области психологической науки за время практики у О'Мары, так это то, что хуже всего поддаются снятию эмоциональные стрессы – самые субъективные изо всех психологических явлений.
Однако перед ним было существо, имевшее опыт гроалтеррийского целительства, – юный и, вероятно, умственно отсталый Резчик. Опыт его ограничивался произведением хирургических вмешательств престарелым особям своего народа. Геллишомар впервые присутствовал при нейрохирургической операции, и эту операцию делали ему. В таких обстоятельствах глупость была простительна. «Если, конечно, состояние, в котором сейчас пребывает Геллишомар, носит преходящий характер», – уточнил для себя тарланин.
– Послушай, – поспешно проговорил Лиорен, воспользовавшись краткой паузой в излияниях Геллишомара. – Пожалуйста, выслушай меня, перестань волноваться, а главное – прекрати дергаться. Чернота у тебя в голове – не материализация твоего греха, и выросла она там не из-за того, что ты повинен в дурных мыслях или поступках. Да, очень может быть, что это гадкая, опасная вещь, но это не твой дух, не твоя душа и не часть...
– Нет, это все то самое, – прервал его Геллишомар. – Это – то место, где я нахожусь. Это мысли, чувства мои. Это я, думающий, чувствующий и тяжко согрешивший. В этом месте я пытался лишить себя жизни, а там чернота и безнадежность.
– Нет, – пылко возразил Лиорен, – Каждое, известное мне думающее существо знает или верит, что его личность, его душа обитает в мозге, как правило, неподалеку от зрительных центров. Существа, верящие в это, основывают свои убеждения на том, что эта область остается интактной даже при самых тяжелых черепно-мозговых травмах. Порой из-за травм или болезни происходят изменения личности. Но это происходит не как волевой акт, поэтому пострадавшее существо нельзя винить – оно не отвечает за свои поступки.
Геллишомар молчал. Его движения затихли настолько, что на пультах управления иммобилизационными лучами погасли тревожные огни – сигналы перегрузки.
Лиорен поспешил продолжить:
– Вероятно, неспособность твоего мозга созреть до той стадии, когда становится возможным контакт разумов с Родителями, вызвана врожденным дефектом. Кроме того, вероятно, что те грехи, в которых ты себя обвиняешь, стали результатом болезни или повреждения головного мозга, и теперь найдена причина твоих ошибочных помыслов и действий. Ты должен понять, что черная масса, обнаруженная Конвеем и Селдалем, – это не твоя личность, ты говорил мне, что душа нематериальна, что когда Родители умирают и их тела распадаются и возвращаются к земле, то их души покидают Гроалтер и начинают свои бесконечные странствия по Вселенной...
– А моя душа, – вмешался Геллишомар, снова принявшись вырываться из невидимых оков, – тонет, словно камень в океаническом иле, и навеки погибнет во мраке.
Лиорен понимал: если он немедленно не найдет нужных слов, все его старания насмарку. Нужно было увести спор из области метафизики в область медицины. Устремив взгляд одного из своих глаз на боковой экран, где уже высветились результаты проведенного Конвеем анализа, он снова взялся за дело.
– Очень может быть, она навеки и погибнет в том самом океане, где ты отвел ей место, но скорее всего ей суждено погибнуть в печи, где сжигаются отходы. Точно я не знаю, что это такое, но это не только не твоя душа, это даже и не часть тебя. Это абсолютно инородная масса, какая-то растительная форма жизни, что-то совершенно другое, внедрившееся в ткань твоего мозга. Я прошу тебя успокоиться и задуматься – задуматься так, как задумался бы гроалтеррийский Резчик и целитель. Вспомни, не сталкивался ли ты в прошлом с чем-либо, внешне напоминающим эту черную массу. Прошу тебя, подумай хорошенько.
Некоторое время Геллишомар хранил молчание и почти полную неподвижность. В палате воцарилась тишина. Лиорен услышал голос Конвея, сообщавшего, что он готов приступить к операции.
– Пожалуйста, подождите, – проговорил Лиорен по устройству связи открытого канала. – Вероятно, скоро я сумею сообщить вам важные клинические данные.
На главном экране одна из рук диагноста сделала жест, означающий понимание и готовность ждать. Лиорен вернулся на конфиденциальный канал.
– Геллишомар, – вновь обратился тарланин к пациенту, – пожалуйста, вспомни о чем-нибудь похожем на эту черную массу – может быть, что-либо подобное ты видел сравнительно недавно или в детстве, а может быть, о чем-то таком слышал от старших Малышей? Может быть, тот, кто рассказывал тебе об этом, посчитал тогда это не таким уж важным или сказал тебе об этом, когда ты подрос, а ты...
– Нет, Лиорен, – прервал тарланина Геллишомар. – Ты пытаешься заставить меня поверить в то, что эта гадкая вещь у меня в мозге – не результат моих ошибок, ты очень добр ко мне. Я ведь уже говорил тебе: у нас болеют только старые-престарые Родители, а Малыши – никогда. Мы сильны, здоровы, у нас хороший иммунитет. О тех невидимых существах, про которых ты мне рассказывал, мы не ведаем, а о мелких, но видимых, знаем, и если видим их, то относимся к ним как к сущей ерунде и просто отгоняем их.
А Лиорен так надеялся, что сумеет выудить у Геллишомара что-нибудь полезное для Конвея и Селдаля. Он не добился ровным счетом ничего. Он уже собирался было сказать им, что они могут приступить к операции, как вдруг к нему пришла в голову новая мысль.
– Геллишомар, ты упомянул о каких-то мелких паразитах, которых вы имеете обыкновение отгонять. Расскажи мне все, что помнишь о них.
Ответ Геллишомара звучал вежливо, но очень нетерпеливо – казалось, он думает, что Лиорен просто хочет отвлечь его. Но довольно скоро посыпались именно те ответы, которых ждал Лиорен, и он принялся задавать Геллишомару более четкие вопросы. Постепенно ощущение безнадежности покинуло Лиорена. Он разволновался не на шутку.
– Судя по тому, что ты мне рассказывал, – затараторил Лиорен, – я могу сделать вывод, что причиной твоей беды является один из описанных тобой паразитов, которого ты называешь липучкой. Не хочу терять время на объяснение, почему я сделал такой вывод, а потом еще пересказывать мои соображения хирургической бригаде. Даешь ли ты мне разрешение на то, чтобы я поделился своими мыслями с другими? Я не имею в виду пересказ всей нашей беседы, а только то, что касается описания паразитов и их поведения.
Лиорену показалось, что он ждал ответа Геллишомара целую вечность. Он слышал, как переговариваются между собой Конвей, Селдаль и группа обеспечения. Правда, их голоса немного приглушались наушниками, но нетерпение не оставляло сомнений.
– Геллишомар, – торопливо проговорил Лиорен, – если мои предположения верны, твоей жизни грозит опасность. Поражение мозга может лишить тебя в будущем способности ясно мыслить. Пожалуйста! Нам нужен твой ответ. Срочно!
– Опасность грозит и Резчикам, находящимся у меня в мозге, – сказал Геллишомар. – Предупреди их.
Не тратя времени на ответ, Лиорен переключился на открытый канал и затараторил как трещотка.
Лиорен сказал, что точно не уверен, так как больной просветил его не слишком хорошо, но, по его мнению, черная масса в мозге Геллишомара представляла собой внедрившееся семя растения-паразита, называемого гроалтеррийцами липучкой. Сами гроалтеррийцы липучку считали надоедливым, но не опасным для жизни растением. Они ничего не знали о жизненном цикле липучки, так как ее семена было очень легко удалить – сбросить щупальцами или потереться обо что-то жесткое тем участком кожи, к которому липучки присосались. Гигантам-гроалтеррийцам и в голову не приходило изучать поведение этих, по их понятиям, микроскопических паразитов, да и пришло бы – они не смогли бы этого сделать.
Семена липучек представляли собой черные шарики и были покрыты растительным клеем, позволявшим прикрепляться к коже хозяина и пускать туда один-единственный корешок, причем приклеивались они, будучи еще слишком малы для того, чтобы гроалтерриец мог их разглядеть. Они нуждались в органическом источнике питания, и для того, чтобы расти, им нужны были свет и воздух. Когда они дорастали до таких размеров, что начинали раздражать хозяина, их просто удаляли. Уничтожить семена можно было трением кожи о твердую поверхность или посредством выжигания. После выдергивания корня, содержавшего большое количество жидкости, семена быстро высыхали и выпадали из проделанной ими ранки. Лиорен продолжал:
– В данном случае, по моим предположениям, могло произойти следующее: одиночное семя липучки проникло под кожу пациента через какую-нибудь трещинку или отверстие, оставленное корнем другого семени, и путешествовало по кровотоку до тех пор, пока не достигло мозга. Там оно получило доступ к поистине неисчерпаемому источнику питания, но практически было лишено света и воздуха, за исключением крошечного количества кислорода, поступавшего к нему из близлежащих кровеносных сосудов. Рост семени значительно замедлился, однако оно все же доросло до своих нынешних размеров, так как продолжительность жизни юного гроалтеррийца поистине огромна.
Когда Лиорен закончил свое объяснение, ответом ему была мертвая тишина, нарушаемая только равномерным шелестом крыльев Приликлы. Первым пришел в себя Конвей.
– Гениальная теория, Лиорен, – сказал диагност. – И что очень важно, за время получения сведений у пациента вы ухитрились его успокоить. Вы молодчага. Но верна ваша теория или нет, а у меня такое подозрение, что верна, мы должны продолжить операцию так, как запланировали. – Секунду помолчав, Конвей продолжил тоном лектора, читающего лекцию студентам:
– Это инородное тело, приблизительно определенное, как доросшее до гигантских размеров семя гроалтеррийской липучки, будет рассечено на мелкие куски, размер которых будет продиктован диаметром шланга отсоса. Для того чтобы осуществить это, потребуется многочасовая кропотливая работа – в особенности кропотливой она должна стать на завершающей стадии операции из-за возможности поражения близлежащей мозговой ткани. Не исключено, что хирургам будут нужны перерывы для отдыха. Однако, учитывая тот факт, что у пациента со времени его помещения в госпиталь не наблюдались какие-либо выраженные нарушения мыслительной функции, а также учитывая то, что семя, по всей вероятности, находится в его мозге уже очень продолжительное время, удаление семени можно рассматривать как необходимую, но не слишком срочную процедуру. Мы располагаем достаточным временем для того, чтобы...
– Нет! – хрипло воскликнул Лиорен.
– Нет?! – Конвей настолько изумился, что даже не разозлился. Но Лиорен понимал, что ждать гнева диагноста долго не придется. – Почему нет, черт подери?
– Со всем моим уважением, – отвечал Лиорен, – судя по изображению на экране, ваш первичный надрез расширяется и удлиняется. Позвольте напомнить вам, что семя липучки быстро растет в присутствии света и воздуха, теперь же оно получило и то, и другое.
В последовавшие за этим несколько секунд Конвей произнес ряд оскорбительных выражений в свой адрес, а потом главный экран резко потемнел – Конвей отключил фонарь и сказал:
– Так мы немного снизим скорость его роста. Мне нужно время поразмыслить...
– Вам нужна помощь еще одного хирурга, – вмешался Торннастор. – Я готов...
– Нет! – воскликнул Селдаль. – Не хватало нам еще тут нового набора тяжеленных неуклюжих ножищ! Тут и так тесно, а еще вы...
– Не такие уж у меня и ножищи... – возмутился Конвей.
– Я не про ваши говорю, – возразил Селдаль. – О, простите, я и не подумал, что вы это примете на свой...
– Доктора! – отчеканил Торннастор. – Сейчас не время спорить о размерах ваших нижних конечностей. Прошу вас, успокойтесь. Я хотел сказать: я готов выслать к вам Старшего врача, нидианина Леск-Мурога. Он рвется вам на помощь. Хирургического опыта у него достаточно, а ноги маленькие. Конвей, что скажете?
Главный экран снова загорелся – Конвей зажег фонарь.
– Нам понадобится шланг для отсоса большего диаметра, гибкая трубка диаметром в шесть дюймов... ну, или максимально такого, с какой только сможет справиться Леск-Мурог. Эта трубка должна быть подсоединена к одному из воздушных насосов с тем, чтобы можно было отрезать большие куски семени и быстро отсасывать их. Без света мы работать не сможем, но, вероятно, нам удастся понизить утечку воздуха из-под наших дыхательных масок за счет замены воздуха инертным газом, который будет подаваться по уже имеющемуся в нашем распоряжении шлангу отсоса. Наличие инертного газа скажется на росте семени примерно так же, как отсутствие воздуха, однако это не уверенность, а всего лишь надежда.
– Понял вас, доктор, – откликнулся Торннастор. – Бригада обеспечения, надеюсь, вы тоже поняли, что от вас требуется. Леск-Мурог, готовьтесь. Всех прошу действовать как можно быстрее.
Казалось, минула вечность, пока необходимое оборудование установили, и крошечный Леск-Мурог, похожий на маленького грызуна в пластиковой упаковке, к которой, как хвост, был подсоединен конец отсасывающего шланга, нырнул головой вниз в операционное отверстие. Конвей и Селдаль уже надрезали наружную оболочку семени липучки и, отсекая маленькие кусочки, отправляли их наверх по старому шлангу отсоса. Между тем черная масса быстро увеличивалась в размерах, невзирая на все старания хирургов: первичный надрез увеличивался и рвался вверх во всех направлениях. Но как только на место событий прибыл нидианин, положение сразу изменилось.
– Вот так гораздо лучше, – раздался довольный голос Конвея. – Теперь все пошло намного продуктивнее. Мы производим более глубокие надрезы на семени. Как только мы внедримся в его ткань, Селдаль и Леск-Мурог спустятся вниз и будут передавать мне удаленный материал. Доктора, прошу вас, не отрезайте таких крупных кусков. Если система отсоса засорится, нам несдобровать. И прошу вас, поосторожнее размахивайте резаком, Леск-Мурог. Я в ампутации пока не нуждаюсь. Как себя чувствует наш пациент?
– Он излучает волнение, друг Конвей, – ответствовал Приликла. – А кроме того, тревогу, уступающую волнению по интенсивности, но все же достаточно сильную. Но ни то ни другое не достигло такого уровня, чтобы стоило беспокоиться за состояние пациента.
Поскольку добавить к этому было положительно нечего, Геллишомар и Лиорен промолчали.
На большом экране туда-сюда сновали увеличенные руки землянина и клюв налладжимца.
Они яростно орудовали инструментами, ослепительно сверкавшими на фоне черноты зловредного семени. Конвей прервал комментарий и отметил, что сами себе они сейчас напоминают скорее шахтеров, ведущих спешную добычу твердого топлива, нежели нейрохирургов. Несмотря на жалобы диагноста, всем было ясно, что Конвей доволен. Среда, созданная инертным газом, действительно сильно замедлила рост семени. Работа шла успешно.
– Полость в семени расширена достаточно для того, чтобы теперь мы втроем могли работать непосредственно внутри семени, – через некоторое время сообщил Конвей. – Доктора Селдаль и Леск-Мурог могут работать стоя, а мне придется опуститься на колени. Тут становится жарковато. Мы были бы вам крайне признательны, если бы вы немного понизили температуру подаваемого к операционному полю инертного газа – так мы избежим теплового удара. В нескольких местах уже показалась противоположная поверхность семени. Она начинает прогибаться под нашим весом. Будьте добры, увеличьте давление подаваемого инертного газа как можно скорее, а не то стенки семени сомкнутся и сожмут нас. Как там больной?
– Никаких изменений, друг Конвей, – отвечал Приликла.
Некоторое время операция продолжалась в тишине. Чем занимались хирурги, было ясно, и комментировать Конвею особо было нечего. Затем он неожиданно проговорил:
– Мы обнаружили локализацию питающего корня и приступили к эвакуации его жидкого содержимого. Корень сжался вполовину по сравнению с первоначальным диаметром и удаляется с минимальным сопротивлением. Он имеет очень большую длину, но, похоже, мы с ним покончили. В настоящее время Селдаль производит глубокое зондирование с тем, чтобы убедиться, что в мозговой ткани не осталось ни кусочка корня. Не обнаружено ни других ответвлений корня, ни каких-либо свидетельств вторичного роста.
Теперь обнажилась внутренняя поверхность оболочки семени, – продолжал диагност. – Мы отрезаем ее узкими полосками, чтобы их можно было поместить в отверстие шланга отсоса. На данной стадии работа специально замедлена и осуществляется очень осторожно, так как мы отсоединяем оболочку от примыкающих мозговых тканей и должны избежать их повреждения. Сейчас крайне важно, чтобы пациент продолжал сохранять неподвижность.
Впервые за три часа Геллишомар подал голос.
– Я не буду двигаться, – пообещал он.
– Благодарю вас, – откликнулся Конвей.
Потянулось время. Оно шло медленно для самих хирургов, а для тех, кто находился снаружи, – бесконечно долго. Наконец всякая активность на главном экране прекратилась, и снова зазвучал голос диагноста.
