Тэнго Кавана
Фарш-мешок
Глава 7
– На работу, как на праздник, Леш? – Нина Васильевна продолжала обряд натянутого приветствия каждое утро. Леша ничего не ответил. Не известно, заходил ли директор и к ней, но женщина явно всем видом хотела показать окружающим, что ничего в её жизни не изменилось. Тем временем про Таню, её дочь, никто ничего не слышал, не слушал и не заговаривал. «Чистки» будто бы вовсе не происходило. Ни один даже самый нервный критикующий всё на свете голос в очереди на выход из квартала не осмелился обсудить или вспомнить, что же произошло накануне в окраинах? Где же любимица всего рынка? Как попала в самую отвратительную часть Города? Куда смотрела Васильевна? Нет, никого это не интересовало. А скорее, не должно было интересовать.
Леша больше ничему не удивлялся. После того, как он проснулся избитым в своей квартире прошло несколько дней. Он сначала порывался мстить. Нужно было отплатить Фильке, директору, всему заводу. Однако, стоило ему вспомнить, где сейчас Таня, и что с ней будет, если Леша привлечет к себе внимание, он, лежа на своей кровати, стиснув зубы, сжимал одеяло и крутился, как в коконе до тех пор, пока боль от треснутых ребер не опрокидывала его в новый обморок. Так прошла его неделя. Леша сначала думал, что повреждения были гораздо сильнее, но странным образом его организм довольно быстро поправлялся.
Теперь ему предстояли вернуться в работу, как бы противно это не было. После того, как он вышел на смену, он не заговорил ни с одним работником. И, казалось, этому все только рады. Филька его избегал, стараясь передавать любые распоряжения через других сотрудников. Так как Леша и до этого был не сильно разговорчив, со стороны могло бы показаться, что жизнь идет по-прежнему: обычный работник ходит на обычную работу. Однако, придя домой Леша обводил взглядом захламленную квартиру, из кухни несло запахом застоявшегося мусора, посреди комнаты лежала груда дерева от разбитого граммофона. Не обращая внимания на состояние жилища, он проходил прямиком к кровати, садился и грыз морковку.
Леша давно сбился со счета дней. Они текли словно жижа в трубках насосов циркулярок, бесконечно толкая механизм вперед. Что приводит нас туда, где мы есть? Он стал чаще думать о смерти, о том, есть ли загробный мир, и если есть, то какой он? Цепочка мыслей уводила его в разные стороны, порой выводя из равновесия так сильно, что он промахивался мимо артерии и заливал все кругом кровью. Никто его не упрекал и не трогал. Леша пытался перевестись с этой работы. Сначала подавал прошение через секретаря, потом заходил в кадры, все без толку. Очевидно, что директор был против и не давал «добро». Лешу удобней было держать под контролем здесь.
Есть ли у меня мечта? Леша заметил, что этот вопрос удручает его даже больше, чем мысли о загробном мире. Будь у него мечта, ради неё и умереть было бы не страшно. Сашка, когда осознал свою мечту, перестал бояться фронта, а значит, мечта освобождает от страха. Леша бы очень хотел перестать бояться. Хотел бы освободиться, жить с чистым сердцем и светлыми мыслями, уверенно идти вперед, не боясь преград. Действовать без оглядки, жить на полную. Всё это дает мечта, которой у Леши не было. Саша своим примером не сильно помог. Где Сашкины мечты, а где его, Лешины? Мечтать, как брат, Леша не мог. Он не просыпался в открытом поле на рассвете, не бродил по стране в поисках неизвестно чего, да он даже звезд не видел после переселения в ЭТО место. Значит, что, самому придумать мечту тогда не получится? А кто подскажет, какую мечту создать? Раньше все ответы Леша находил по радио, теперь же он чувствовал себя оставленным, беспомощным, мокрым котенком в бурлящем потоке ручья.
Леша продолжал избегать квартиру. Там было мерзко, тесно и постоянно не хватало воздуха. Он легко набирал вечерних смен у коллег, благо в этом проблем никогда не было.
Проходя мимо темного закутка, где обычно оставляют уборочную утварь, он вдруг услышал шепот, который, казалось, шёл из его головы:
– Леша, Леша, эй, – призывал его кто-то, – псс, ну подойди же, – настаивал голос.
Он присмотрелся: в глубине маленькой комнатки горел слабый свет лампочки, в которой очерчивался чей-то силуэт. Выйдя из сумрака, Леша не сразу понял, что видит. Это была Таня, и в тоже время совершенно на неё не похожий человек. Она даже не выглядела, как девушка. На ней был рабочий до колен плащ, короткие волосы убраны, на голову натянута серая шапка, руки она держала в карманах, лицо пряталось за поднятым воротником.
– Таня, это ты? Что ты здесь делаешь? – не понимая, как реагировать, зачем-то пригнувшись, произнес Леша, – как ты сюда попала?
– Очень просто. Ваш охранник быстро утомляется на своем посту, – спокойно ответила Таня.
– Тебя же заметят и могут опять… – Леша запнулся.
– Избить? – закончила Таня, – да, могут, ничего страшного, не в первой. Послушай, Леша, у меня действительно мало времени, я должна тебе кое-что рассказать, а ты должен будешь выслушать. Ну же отойдем, отойдем, – Таня отвела его чуть в сторону, – когда приедет машина за… мешками?
– Через двадцать минут, – автоматически ответил Леша.
– Значит поторопимся, слушай, – Таня слегка привлекла Лешу к себе и начала свой рассказ. Она говорила спокойно, но уверенно. Голос её дрожал лишь в нескольких местах и все они касались Саши. Когда история была окончена, лицо Лёши было белое, как парное молоко, руки тряслись, нижняя губа дрожала. Он начал расхаживать по комнате.
– Этого не может быть, – прошептал он, – я не верю.
– Ты еще в чем-то сомневаешься? После всего, что видел? Что слышал? Нет, но не может же быть такого, чтоб человек совсем разучился мыслить, – вспылила Таня, – я же тебе объяснила, сорок километров, на столько далеко их отвозят на «фронт», а потом сразу сюда или в другие филиалы Циркулярки. Обработали, почистили, разделили и дальше. Саша написал, что почти двести километров прошел в сторону Юга, а вы жили на самом краю границы. Нет там ничего! Не войны, не землетрясения, ничего нет. Все обман!
– Но зачем, зачем? – хватаясь за голову и скатываясь по стене продолжал Леша.
–Власть, власть и ещё раз власть. Период падения доверия к правящим элитам совпал с разработкой нового оружия. Кто-то догадался применить его по назначению, но не против чужих, а против своих.
– Откуда, откуда ты все это знаешь? – взмолился Леша, пытаясь найти лазейку, за которую можно уцепиться.
– Я уже давно собирала по крупицам обрывки информации. Саша просто её дополнил, так что теперь все сходится. Не веришь мне, езжай и убедишься сам. Кто-то идет, – резко обернулась Таня, – я рассказала тебе план, держи, – она всунула ему в руку листок, – дальше решай сам, что делать – сказав это, Таня шмыгнула в сторону прохода.
Леша сидел, облокотившись на стену и опустив голову.
– Леш, ты чего там? – послышался мужской голос, – пойдем, машина приехала.
Потребовалось нечеловеческое усилие, чтобы встать. Пока оператор погрузчика резво перевозил забитые под завязку контейнеры с мешками, Леша, колеблясь стоял у края погрузочной платформы.
– Закончишь с документами? – донеслось сзади. Леша дернулся, будто его разбудили.
– Да, – сказал он, не поворачиваясь, уверенным голосом, – дальше я сам.
Водитель в кабине листал газету. Эти работяги вечно долго возятся: то погрузчик у них сломается, то людей не хватает, то упаковка бракованная оказалась и из них теперь торчат чьи-то пальцы. Они тут словно под мухой, еле телятся, честное слово. Зато, в ожидании можно дочитать запрещенный номер «наших работниц», ух и красивые же бабы на обложке, страсть. Сейчас уже почти не достать такие выпуски: цветные, с глянцевой обложкой, приятные на ощупь и для глаза. Тяжело дыша в бесконечных попытках найти удобное положение в промятом кресле солидного размера мужчина наслюнил палец и причмокнув от удовольствия приготовился добрых полчаса рассматривать с пристрастием женщин, труд которых освещала одна из не многих оставшихся ежемесячных газет. Но не успел он дойти даже до раздела «досуг передовичек», как послышался глухой стук в правый бок кузова.
«Да ладно, так быстро? Минуту не дали передохнуть, козлы», – выругался про себя мужчина и с остервенением бросил журнал на в бардачок.
Он отъехал от дебаркадера пару метром, чтобы можно было захлопнуть задние двери. По инструкции проверил температуру в камере кузова: минус один градус, отлично, держится в норме, затем повесил между створками пломбу и отправился в путь. Большинство дорог были однополосными и подземными, ради экономии пространства. Двигались по ним, как правило, машины какого-либо из производств или правительственные кортежи. Поэтому, единственное, что может задержать доставку, это перекрытая трасса, по которой скоро переместиться большая шишка. К счастью, этого не случилось, и водитель был на месте уже через каких-то полтора часа. Мужчина был доволен, опаздывать было ой как рискованно. Он и так еле получил эту работу. Попасть сюда не проще, чем на космическую станцию, если бы не закрылись, но он попал и теперь мог не переживать за свое будущее, которое точно будет лучше, чем у этих бедолаг в кузове.
Туннель привел прямиком к разгрузочной зоне, на ней всегда была небольшая пробка, так как к центральному КПП вело еще как минимум девять похожих дорог, образующих, если посмотреть на все это с высоты птичьего полета, подобие детского рисунка солнца с лучами, только не золотистыми, а черными. Ждать придется не долго, каждый водитель, быстро показывая на пропускной документы, проскакивал к своей секции.
Леша слышал скрипы, чьи-то резкие приказы, касающиеся организации процесса разгрузки, и затем резкий сильный толчок. Он страшно замерз. Не зная, что ждет его по ту сторону, он залез в мешок в чем был и сильно пожалел об этом. Его куда-то везли, нарастал знакомый шум маховиков конвейера, сердце начало от чего-то яростно стучать. Вдруг еще один толчок, в глазах потемнело от удара, было похоже на то, что мешки бросили в одну кучу, а чья-то нога уперлась Леше в бок. С собой у него был маленький канцелярский ножик, которым удобно вскрывать упаковки с мешками. Стараясь не издать ни звука, он сделал небольшой надрез в районе правого глаза.
То, что он увидел называлось мясокомбинатом «В гостях у передовички», товар которой стоит во всем возможных продуктовых магазинах Города, в аккурат после стеллажей с газом. Огромная сеть цепей, с висящими на них мешками, резво ходящие назад и вперед лезвия, режущие дно мешка, после чего содержимое обрушивается прямиком в жернова автоматических мясорубок. Все это сопровождалось какофонией хрустов костей, гула двигателей и редких покрикиваний персонала, лица которых были скрыты масками.
Леша невольно дернулся, зашелестевший пластик не мог ни привлечь к себе внимания, но ему уже было все равно. Его тошнило, нужно было подышать. Мозг всё еще отказывался верить в происходящее, хотя Леша уже давно был к этому готов. В порыве приступа ярости, он разрезал мешок, уткнулся руками в чьи-то части тела хватая воздух губами, словно выброшенная на берег рыба. «Все правда, – понемногу приходя в себя, подумал Леша, – она говорила мне, все это…правда.» Его трясло, в какой-то момент из него вырвался нервный смешок, потом еще один, потом он снова склонил голову в рвотном порыве. Леша стоял на четвереньках по среди огромного контейнера, смотря себе на руки, когда услышал сбоку движение. Повернув голову, он увидел стоящего в оцепенение водителя, того самого мужчину, что привез его сюда. Резко подскочив и перевалившись через борт, Леша двинулся в сторону человека, немного пятившегося назад. Он больше ничего не боялся и ни в чем не сомневался. Все, что рассказала ему Таня было правдой, а значит больше ничего не имеет смысла. Осталось только одно – выполнить придуманный ей и братом план, который был действительно сумасшедшим, но и это было совершенно неважно.
Леша вытянул лезвие на максимум и, схватив водителя за грудки, поднес ему нож к горлу:
– Не вздумай кричать, иначе я сложу тебя в этот мешок, – прошипел Леша, – нам с тобой предстоит вернуться назад на циркулярку, туда же, откуда ты приехал, понял? – мужчина замахал головой.
– Отлично, тогда быстро к машине, вперед! – скомандовал Леша, – я сяду у тебя в кузове в ногах и знаешь, я за столько лет отлично выучил место расположение бедренной артерии, так что если вздумаешь дергаться, то истечешь кровью приблизительно за две с половиной минуты, тебе понятно? – водитель яростно качал головой, – отлично, пошли!
Доехали быстро. Водитель вел себя смирно и не считая пары уколов в пах, когда на ККП какой-то сторож пытался шутить и не получал обычного ответа от «сидящего как истукан Василича», делать больше ничего не пришлось. Когда добрались, мужика пришлось связать, так можно было выиграть немного времени. Пока найдут машину в дальнем углу приемной, пока определят личность нападавшего, Леша должен успеть привести в план в действие. Однако нужно было спешить, до вечернего выпуска, перед последним днем скорби осталось совсем ничего. Однако для полной картины, для безоговорочного самоуничтожения, нужно убедиться лишь в одной детали.
Леша пришел домой. Хотя домом это пространство под спальное место давно для него не являлось. Зачем-то кивнув деревянным обломкам, лежавшим в углу, Леша устремился к комоду, в котором лежали заветные письма, они должны быть с ним, когда он все сделает. Но это было не все. Дальше он остановился прямо перед входом на кухню и с ужасом сделал пару шагов в её сторону. Там по-прежнему был ужасный запах, Леша не следил за мусором уже очень давно и даже не заходил сюда. Одна дикая мысль, одна догадка уже давно рылась в его голове, и он устал бегать от неё. И если не сейчас, то когда? Это его последнее посещение душной узкой коморки, в которой запечатал Лешу, словно в саркофаг, собственный отец. Сжав кулак, Леша сделал два шага и наклонившись, начал рыться в мусорном ведре. Недоеденные макароны с фаршем за это время превратились в слизкую субстанцию, напоминающую кисель. Леша никогда не любил кисель. Он, сглотнул и запустил руку прямо в месиво, стараясь нащупать тот твердый кусок драгоценных металлов, что пугал его больше страха смерти. Ничего не найдя, он в гневе швырнул мешок в угол и упал на пол, обхватив голову руками. От кучки мусора в его сторону покатились две консервные банки и ещё что-то желтое, и блестящее. Леша наклонил корпус в сторону предмета и схватил его. Он поднес руку к крану и обмыл струей воды. На ладони поблескивало приплюснутое обручальное кольцо, внутри которого были выбито: «Моему любимому, Д.В.».
Дядя Вова
Что приводит нас туда, где мы есть?
Владимир сидел в полутьме своего личного кабинета, склонившись над листками, только что поступившими от секретаря с верхних этажей. Это были списки с нарушителями трудовой или социальной дисциплины, которых необходимо было уволить в кратчайшие сроки и отправить в распределительные центры. Со времен работы помощником руководителя информационного отдела, дядя Вова привык самостоятельно просматривать фамилии с целью проверки на возможные ошибки. Люди из документа никогда не должны были попасть в газету или, еще хуже, в вечерний эфир в качестве почетных работников, которых бы ставили в пример для общества, размещали на стенгазетах и публично признавали их труд. Подобные несостыковки не допустимы, ведь руководство не могло ошибиться и дать награду не тому сотруднику. К двадцати годам стажа у Владимира появился личные помощники, которые могли сделать эту проверку за него, но сила привычки была выше. Может потому, что под списком людей будет его подпись и имя, а может, потому что он прекрасно знал, что будет с ними дальше и хотел, по-своему, почтить их память.
Но сейчас дядя Вова устало, с каким-то даже глуповатым выражением лица остановился на середине проверки и не мог оторвать глаз от одной фамилии. Она было его. «Путилин», так звали дядю Вову большинство коллег, не обращаясь к нему никак иначе. Это было просто невозможно, и в первые минуты повергло его в полнейший шок. Однако, когда он пришел в себя, топонял, что видит не свои инициалы, а своего племянника. Того самого, что он совсем недавно дважды спас. Сначала от похода с охранной в камеру допросов, откуда люди потом выходили с видом, словно из них выкачали жизнь, а потом от ареста после драки во время общественных работ. Но что же ещё произошло? Неужели кто-то обратился на верх в обход? Было много вопрос, на которые дядя Вова силился найти ответы, но не мог.
Он давно уже живет, не обращая внимания на суть своей работы и не задавая вопрос. С тех времен, как он вступил тогда в ещё молодое движение «Единый Город» утекло много воды. Молодой и энергичный парень превратился в меланхоличного трудоголика, который прятал так много тайн в голове, что отдалился от всех, включая собственного брата. Раз за разом, по чуть-чуть, дядя Вова погружался в липкое болото политического становления Города. За первые годы службы в ЦИЦе он сделал столько всего, что обратной дороги для него давно не было. Он много раз успокаивал себя: страна была на грани развала, нужны были решительные действия для сплочения народа. Кто знает, что бы с нами было, не примени они тогда это оружие? Однако хоть все доводы были сформулированы, казались логичными и убедительными, мир вокруг тускнел по мере того, как рос Город. Он словно растущая огромная пиявка неусыпно следовала и высасывала все хорошее, ради чего Вова начинал свою службу. И вот спустя столько лет, Владимир был столь же несчастен, сколь уважаем и успешен. Цифровой центр тоже рос. Когда-то его этаж был верхним в этом здании, сейчас же дядя Вова оказывался ниже с каждым годом. Над ним сидели молодые выскочки, готовые за продвижение по службе осуществлять все более амбициозные и сложные планы, разработанные руководством.
Он снова опустил глаза на листок. Парнишку так бросать нельзя. Своих детей у Вовы не было, так что он, хоть и на расстоянии, пытался о нем заботиться, как мог. Его брат был упрямцем и жарким сторонником Городских правил, так что обсуждать с ним те противоречивые процессы, которыми занимался Вова, было бессмысленно. Со временем брат начал раздражать невыносимо, потому что вёл себя также послушно, как и стадо вокруг. Несмотря на это, смерть Димы была последней каплей в умирающей душе дяди Вовы, после которой он больше не мыслил, не сопротивлялся и не анализировал. Он просто работал.
Но сейчас, на удивление, человек, что погубил своими подписями не меньше людей, чем фашистские концлагеря, снова чувствует в себе что-то кроме безразличия. Это было необычно, волнующе. Дядя Вова вспомнил в эту минуту, что было его изначальной целью в дни молодости, и что он, всем своим естеством когда-то хотел просто помогать людям.
Леша упрямо шагал по ступеням. Эта винтовая лестница вела его прямиком на крышу ЦИЦа, об этом ему, когда-то в детстве, рассказывал брат отца. Сейчас дядя Вова лежал в своем кабинете истекающий кровью от многочисленных порезов канцелярским ножом. Он издает последние хриплые вздохи, глядя в потолок, а в голове проскальзывает перед глазами вся его жизнь и от увиденного у него медленно скатываются слезы по обеим гладко выбритым щекам.
Саша, в своем последнем письме успел описать, что ждет Лешу, если он решиться на «самый отважный в его жизни» поступок. Он предполагал, что Дядя Вова ни в коем случае не отдал бы Леше ключи от нужного кабинета и бумагу, в подлинности которой не усомнился бы знаменитый диктор общегородского радиовещания. К тому же, что дядя Вова единственный, кто может сразу прекратить вещание, когда поймет, что случилось. Поэтому, мало было обманом выудить возможность одному зайти в помещение для замены заготовленного текста, для это всего лишь требовалось надавить на родительские чувства дяди, которые, как писал Саша, тот испытывал. Его было нужно нейтрализовать на время. Но как? Саша предлагал попросить дядю показать весь центр и надавить на его самолюбие, сказав, что никто, наверное, не может подняться на крышу ЦИЦа. Тот захочет доказать племяннику обратное и поведет его туда. Сделать это нужно именно за несколько минут перед трансляцией, чтобы он не успел ничего предпринять. И поначалу показалось, что план действительно сработает. Дядя Вова был ласков с племянником. Когда он его увидел, то улыбнулся и даже слегка приобнял. В какой-то момент Леша подумал, что это будет проще, чем он предполагал. Но Дядя Вова не спешил идти на поводу. Почему-то, он начал объяснять Леше, что попытается помочь. Он говорил, что все можно решить, нужно лишь знать правильных людей в правильных инстанциях. Леша совершенно не мог понять, в чем именно дядя собрался ему помогать. Неожиданная суетливость и эмоциональность дяди выводила из себя. Затем дядя Вова вовсе схватил Лешу за руку, потянул его к дверям на ходу бормоча номера кабинетов, фамилии руководителей, их смешные прозвища в молодости и имена детей. Времени до эфира оставалось все меньше. Брат отца с улыбкой повернулся к Леше, когда тот одернул руку и достал что-то из кармана.
– Дядя Вова, пожалуйста, дайте мне попасть в тот самый кабинет, мне очень нужно, – произнес резко Леша.
– Да зачем тебе этот кабинет, Леш? Ты понимаешь, какие у тебя проблемы? Тебя же уволят и все, конец, – недоумевал дядя.
– Мне плевать на работу. На увольнение. Мне нужно ТУДА попасть, – настаивал Леша.
– Леш, что ты задумал, – насторожился Владимир.
– Мы хотим начать революцию, – вырвалось у Леши. Дядя Вова остолбенел, – так больше жить нельзя.
– Леша, что это у тебя там? – как завороженный произнес дядя, указывая на руку Леши.
Потом дядя Вова дернулся к двери. Леша попытался его остановить, началась возня.
– Ты не понимаешь, что творишь, – пытался вразумить племянника Владимир.
– Нет, это ВЫ не понимаете, что сотворили с НАМИ, – горячился, цепляясь за одежду дяди Леша.
В какой-то момент Леша захотел это все закончить тем же способом, что использовал в разговоре водителем и, достав лезвие ножа на удобную длину поднес его к сонной артерии дяди.
Что приводит нас туда, где мы есть?
Дядя, стремящийся к выходу все это время, резко развернулся. При развороте его локоть с размаху ударил по Лешиным больным ребрам, которые ответили жуткой острой болью, опустившей занавес перед глазами. Рука с силой дернулась вниз, нож превосходно сделал своё дело. Непонимающее, наивное выражение лица маской застыло на лице дяди и пропало только на третий удар в районе шеи острым, ещё отдающим запахом масла, лезвием.
Леша продолжал подниматься. С каждым шагом его ноги наливались свинцом, а голову тянуло к земле. Он дико устал. Сил ему предавала только мысль о том, как диктор своими желтыми пальцами берет бумагу того же оттенка, уже давно не способный разглядеть текст, он начинает считывать его касаниями, водя рукой по строчкам, плавными мягкими движениями. Колонка в комнате, из которой транслируются все главные новости Города издаст три коротких металлических гудка и настанет время «голоса народа».
Поднявшись на крышу, Леша с небольшой долей удивления обнаружил свободно открытую дверь. Он прошел через огромную плоскую площадку, очевидно, рассчитанную на приземление летательной техники при необходимости, к краю помоста, направленного в сторону Города. Здесь было тихо. Легкое дуновение ветерка едва касалось волос, воздух был свеж, сквозь тучи до верхушки ЦИЦа дотягивались лучи заходящего солнца, наивно играя зайчиками на отблесках огромных антенн. Леша посмотрел вниз. Там, где остались тоненькие полоски узеньких улиц, дымящие дыры теплоцентралей, бетонные глыбы уходящих под землю туннелей, было серо и грустно. Однако Леша знал: сейчас на каждой кухне, в каждом цеху, в каждой машине, везущей фарш-мешки с синими бирками, прозвучит голос диктора, которого рабочие ждут с нетерпением, чтобы очередной раз восхититься силой и успехами Города, почувствовать себя нужными, важными, убедиться в своей правоте и безопасности. Но услышат они слова Саши, написанные им в казарме под светом уличного фонаря, взятые на сбережение Таней, которая смогла их сохранить и оставить Леше, а тот в свою очередь, подсунул их диктору. В последних письмах, которые Таня передала Леше, сказано о том, что в Городе назревает революция, и что ей нужно помочь, ибо она ещё слаба и многие сомневаются. Этим отчаявшимся людям необходима надежда, громкий призыв к действию, который поднимет и направит их, сможет сплотить, покажет, что они не одни. И Леша поможет, сделает всё, чтобы план осуществился и Город услышал эти слова, которые уже сейчас диктор, кашлянув, начинает произносить сидя в изолированном от всех посторонних кабинете, проводя пальцами по строкам, зачитывая их для всех внимательных слушателей, ведь за тридцать лет он ни разу не усомнился в тексте, нанесенном на гербовой бумаге.