Лестер Туроу
Будущее капитализма
Что же тогда произойдет? По правде сказать, никто не знает. Аргументация в пользу помощи Мексике состоит не в том, что мексиканцам от этого будет лучше (как мы видели, им, вероятно, будет от этого хуже), а в том, что если отказать Мексике в помощи, то это вызовет такую потерю доверия и такую панику на мировых финансовых рынках, что сами эти рынки могут потерпеть крах. Конечно, пока такой эксперимент не поставлен, никто не знает, верна ли эта аргументация. Если бы произошел крах мировых финансовых рынков, то проигравшими были бы, разумеется, не мексиканцы, а большие игроки на этих рынках – англичане, немцы, японцы и американцы.
Чтобы выручить Мексику, понадобилось больше денег, чем МВФ мог занять Мексике по своим правилам, и Соединенным Штатам пришлось прийти на помощь – не потому, что их обязывали к этому правила НАФТА, а потому, что их пенсионные фонды рисковали в Мексике сотнями миллиардов. Если бы не была предложена эта помощь, то открытые инвестиционные фонды должны были бы вернуть свои деньги домой по гораздо худшему обменному курсу песо на доллар. В действительности кредитный пакет в 52 миллиарда долларов больше защищал
американские инвестиционные фонды, чем саму Мексику, но вдобавок мексиканцы должны были оплатить займы. Принимая во внимание эту реальность, почему мексиканские граждане должны оплачивать стоимость мер, представляющих в сущности политику страхования для стабилизации мировой финансовой системы? Можно ведь предоставить тем, кто пользуется этой системой, уплатить необходимые страховые премии. Так что лозунг «Не могу платить, значит, не плачу», выдвинутый протестующей группой среднего класса, в следующий раз может стать национальным лозунгом мексиканцев.
Может быть, наиболее интересная черта этого события состояла в том, что, когда Соединенные Штаты объявили о своем первом большом одностороннем пакете помощи, это вызвало однодневную атаку на доллар. Даже когда Соединенные Штаты объявили о международном пакете, с меньшим участием США, рынки принялись судорожно продавать доллары, полагая, что даже Соединенные Штаты – недостаточно большая страна и имеют недостаточно ресурсов, чтобы выручить очень слабого в экономическом отношении соседа. В следующие несколько месяцев после мексиканского бедствия стоимость доллара упала на 25%. Рынкам капитала нравился этот флирт угрозы доллару (34).
Финансовые кризисы и происходящая от них угроза потери национальной экономической независимости не ограничиваются третьим миром. Летом 1992 г. мишенью финансовых спекулянтов были не страны третьего мира, а Италия, Франция и Соединенное Королевство. Все эти страны пытались сохранить стоимость своих валют по отношению к германской марке, как они обязались делать по правилам Европейской системы валютных курсов (СВК). Италия и Великобритания не имели для этого надлежащих оснований. Разрыв между их темпом инфляции и их ростом производительности был намного шире, чем у Германии, и было безопасно делать ставку против их валют. Полагают, что Джордж Сорос заработал на этом около миллиарда долларов.
Но у Франции, четвертой экономической державы мира, основные показатели были в порядке. Летом 1992 г. у нее было лучшее положение, чем у Германии, по бюджетным дефицитам, темпам инфляции и росту производства (35). И все же спекулянты напали на французский франк – и выиграли. Чтобы остаться в СКВ, Франции пришлось принять пакет мер строгой экономии
(повышение ставок процента и т. п.), во многом напоминавший мексиканский. Если можно было атаковать четвертую в мире экономику с благополучными основными данными, это значило, что все, кроме, может быть, Германии, Японии и Соединенных Штатов, могут подвергнуться атаке в любой момент, независимо от того, совершили ли они какой-нибудь экономический грех.
Поскольку повышение ставки процента – единственное краткосрочное орудие, которым правительства могут задерживать бегство капиталов, повышение ставки процента стало одним из последствий нового положения в мире, когда большие массы капитала могут быстро перемещаться из одной страны в другую. Вместо того, чтобы сосредоточивать внимание на снижении ставок процента с целью добиться полной занятости и быстрого роста, политика ставок процента должна теперь сосредоточиваться на контроле в высшей степени подвижных потоков капитала. Денежная политика стала теперь заложником международных потоков капитала, и не может использоваться для содействия внутреннему процветанию (36).
Если можно доверять истории, то рано или поздно глобальная финансовая система испытает нечто равносильное японскому биржевому краху 90-х гг. или американскому биржевому краху 30-х. Что при этом произойдет, пока неясно. Может быть, мир поймет, что глобальная финансовая система нуждается в некотором руководстве, подобно тому, как в 30-х гг. национальные правительства поняли, что их национальные финансовые системы нуждались в руководстве. Но не существует глобального эквивалента национальных правительств, который мог бы принять на себя функции менеджера, регулировщика и кредитора в крайних обстоятельствах. Если бы какая-нибудь отдельная страна, даже Соединенные Штаты, попыталась стать таким глобальным регулировщиком и менеджером после начала кризиса, то финансовая деятельность просто сразу же переместилась бы в другое место мира, где финансовые рынки не подвергаются регулированию. МВФ, конечно, пришел бы на помощь, но это лишь кредитор в крайних обстоятельствах, без регулирующей власти. Никто не знает, где и когда произойдет финансовый кризис и каковы будут его масштабы. Но нет сомнения, что в какой-то неизвестный момент будущего такой кризис придет.
Наиболее правдоподобный кризис принесет с собой атаку на доллар. Те, кто держит свои активы в долларах, перенесли за последние десять лет огромный финансовый удар – они потеряли от 43 до 58% своего богатства по сравнению с тем, что у них было бы, если бы они держали свои активы в марках или иенах. Наступит момент, когда они захотят из этого выбраться. Когда начнется атака на доллар, огромное количество денег может и будет переходить в более выгодные валюты. В настоящее время 60% государственных финансовых резервов и 50% частных резервов хранятся в долларах. Несомненно, эти деньги придут в движение, но это будет лишь небольшая доля всех денег, которые покатятся по склону. Финансовые спекулянты нагромоздят комбинации, основанные на спаде доллара, так что придут в движение намного большие суммы, чем все мировые запасы долларов. Изощренные в финансах американцы и иностранцы будут перемещать свои деньги за границу, чтобы извлечь огромные выигрыши в капитале, которые достанутся тем, кто начнет двигаться раньше других.
Те, долги которых выражены в выгодных валютах (вероятнее всего, в иенах или марках), обнаружат, что реальная величина их долгов, выраженная в их собственной валюте или в долларах, внезапно возросла. Многие из них будут неспособны оплачивать свои долги, выраженные в иенах или марках. По мере того, как иностранцы будут не в состоянии платить свои долги, финансовые учреждения Японии и Германии понесут большие потери. На этом этапе Соединенные Штаты в интересах мировой устойчивости должны будут принять долгосрочные меры (сбалансировать свои бюджеты и внешнеторговые операции) и краткосрочные меры (повысить ставки процента), чтобы защитить стоимость доллара и чтобы, тем самым, доллар мог по-прежнему использоваться как хранилище стоимости и как средство для сделок. Но поскольку, как мы уже видели, падение доллара не слишком болезненно ощущается внутри Соединенных Штатов, то для необходимых исправительных мер не будет внутренней политической поддержки; вероятность того, что американское правительство сумеет навязать американцам экономические неприятности, какие мексиканское правительство навязало мексиканцам, равна нулю. Американцы не поймут почему они должны приносить жертвы для поддержания устойчивости мировой финансовой системы.
В таком торге преимущество будет на американской стороне. Американцы смогут, если захотят, просто напечатать деньги и уплатить ими свои выраженные в долларах внешние долги. Это вызовет меньшее снижение американского уровня жизни, чем уплата долгов на старый лад – за счет торгового профицита. Но именно страх перед таким результатом будет одной из главных причин, по которым начнется атака на доллар.
Положиться на американскую способность остановить атаку на доллар – это все равно, что положиться на преобладание таких внутриполитических интересов, каких попросту нет. Вера в способность Америки остановить атаку на доллар действиями, причиняющими экономически болезненные последствия, – это мираж в пустыне. Линии разлома в финансовой устойчивости – это реальность.
Глава 12
СОЦИАЛЬНЫЕ ВУЛКАНЫ: РЕЛИГИОЗНЫЙ ФУНДАМЕНТАЛИЗМ И ЭТНИЧЕСКИЙ СЕПАРАТИЗМ
РЕЛИГИОЗНЫЙ ФУНДАМЕНТАЛИЗМ
Подъем религиозного фундаментализма – это извержение социального вулкана. Его связь с экономикой проста. Люди, проигрывающие в экономической жизни или впавшие в неуверенность перед новой экономической эпохой, не зная, как преуспеть в этой эпохе, отступают в религиозный фундаментализм. В периоды кусочного равновесия старые способы человеческого поведения не работают. Новые способы поведения, которые требуются и должны в конечном счете возникнуть, угрожают заветным старым ценностям. Периоды кусочного равновесия – это периоды распространенной неуверенности. Ни один индивид в точности не знает, что он должен делать, чтобы преуспеть, как обойдется с ним система, если он будет вести себя так или иначе, и – в некотором фундаментальном смысле – никто не знает даже, в чем состоит новое определение успеха. Или – что нравственно и что безнравственно.
Хотя многие люди, и американцы в особенности, нередко говорят: «Мы любим меняться», в действительности все люди ненавидят изменения. Не надо быть особенным циником, чтобы догадаться, что американцы имеют в виду, когда говорят, что любят меняться: они получают удовольствие, наблюдая, как меняются другие, но сами вовсе не намерены меняться. К подлинному человеческому взгляду ближе подходит китайское проклятие: «Чтоб тебе жить в интересное время», примерно равносильное западному проклятию: «Чтоб тебе гореть в аду». Интересные времена – это времена изменения, а это значит, что и поведение человека должно меняться. Сказать человеку, что он должен измениться, чтобы выжить – это примерно то же, что пожелать ему гореть в аду.
В истории периоды неуверенности всегда порождали религиозный фундаментализм. Люди не любят неуверенности, и многие отступают в религиозный фундаментализм, когда неуверенности физического мира становятся чересчур большими. Это происходило в Средние века, и это происходит теперь (1). Люди спасаются от экономической неуверенности своего реального мира, отступая в уверенность какого-нибудь религиозного мира, где им говорят, что если они будут повиноваться предписанным правилам, то будут спасены.
Темные века были полны христианских религиозных фундаменталистов, дававших работу преследовавшим их папам. Больше всего теперь помнят, пожалуй, флагеллантов (бичевавших себя, чтобы попасть на небо), но это был лишь один из видов средневековой практики фундаментализма, наряду с такими, как культ богородицы, бегинизм или некромантия. Нынешние боснийские мусульмане некогда принадлежали к одной из многих сект фундаменталистов (неоманихейской секте так называемых богомилов, стремившихся к более простому и чистому монотеизму и противившихся сложным религиозным ритуалам, драгоценным одеяниям священников и развращающей продаже индульгенций), существовавших в Средние века. Во время правления на Балканах Оттоманской империи они обратились в мусульманскую религию, чтобы избежать преследования со стороны своих католических и православных соседей, входивших в установленные церкви (2).
Религиозный фундаментализм (индуистский, мусульманский, иудейский, христианский, буддийский) теперь растет повсюду. Фундаменталисты проповедуют, что всякий, кто следует их религиозно предписанному пути, будет спасен. В их мире нет неуверенности. Те же, кто не следует их предписаниям, заслуживают наказания.
В Алжире исламский фундаментализм означает от 30 до 4 0 тысяч убитых граждан и войну, объявленную всем иностранцам (в том числе людям французского происхождения, родившимся в Алжире) (3). В Израиле молодые исламские фундаменталисты привязывают к себе бомбы и взрываются на автобусных остановках посреди Тель-Авива. Совершив это, они немедленно отправляются на небо, где наслаждаются сексом с множеством прекрасных девушек. Подобное наслаждение обещали и средневековым ассасинам в Персии. Один американско-иудейский фундаменталист осыпает пулями мечеть в Хевроне и убивает двадцать девять молящихся мусульман. Его могила становится местом паломничества евреев того же настроения. Иудейский раввин выносит смертный приговор лидеру своей страны на основании доктрины о «преследователях». В Индии индуистские фундаменталисты сносят мусульманскую мечеть, которую терпели четыреста лет,и громят мусульманские кварталы в Бомбее. В Кашмире и Пенджабе религиозные войны, по-видимому, свирепствуют без конца. В Японии буддийские фундаменталисты, смешивая индуизм с буддизмом, выпускают нервно-паралитический газ в токийское метро, оправдывая это идеей жертвоприношения в честь Шивы, индуистского бога разрушения; в итоге – 5 500 пострадавших и 12 убитых (5). Конец света, оказывается, близок для всех, но не для них. Но буддийский терроризм – это уже почти идиотизм.
В Соединенных Штатах христианские фундаменталисты стреляют во врачей, производящих аборты, вызывают крушения поездов, требуют обязательных школьных молитв для соседских детей, независимо от того, разделяют ли соседи их религиозные взгляды (во имя добродетели следует управлять поведением ближнего), и взрывают федеральное здание в Оклахоме, убив 167 человек, в том числе 19 детей. Пресвитерианский проповедник, убив врача, делавшего аборты, был уверен, что «сделал правое дело». Бог обязывал его убить, и он считал себя мучеником (6).
После взрыва в Оклахоме американцы сразу же стали говорить о «мусульманских фундаменталистах», еще не зная, кто это сделал; но когда об этом узнали, они очень неохотно применяли термин «христианский фундаменталист». Арестованные были связаны с мичиганской военной группировкой, организованной двумя христианскими богослужителями (один из которых был владельцем оружейного магазина). Эта группировка, называвшая себя «Армией Бога», объявила войну федеральному правительству из-за преследования другой секты христианских фундаменталистов, «Ветви Давидовой», в Вако (штат Техас) (7). Связанная с нею группа называет себя «Завет», «Меч» и «Рука Господня» (8). Любопытно, что христианская «Армия Бога» и иранские шиитские фундаменталисты пользуются даже одной и той же терминологией и имеют одного и того же врага – воплощением зла является «большой Сатана», правительство США.
Такие группы устраивают тренировки, включающие упражнения в стрельбе и выживании в диких местах, предсказывают гражданские войны и расовые мятежи, предупреждают об иностранной интервенции в Америке силами ООН, но проповедуют, что «Бог позаботится, чтобы некоторые (их члены) выжили и увидели лучший мир» (9). Одно из их «военных руководств» утверждает даже, что «Иисус не стал бы возражать против употребления смертоносного оружия» (10). Параллели с исламскими, индуистскими и буддийскими фундаменталистами сами напрашиваются, даже если американцы не хотят их видеть (11).
Причина, по которой их не хотят называть христианскими фундаменталистами, заключается в том, что «настоящие христиане» не стали бы делать то, что они делают. Таким образом, их не хотят считать христианами и описывают как изолированных фанатиков, не желая видеть в них организованное христианское фундаменталистское движение. Но добрые мусульмане, иудеи, индуисты и буддисты сказали бы то же самое о своих фундаменталистах. «Настоящие» мусульмане, иудеи, индуисты и буддисты тоже этого бы не сделали!
Подобно католическим фундаменталистам времен инквизиции, все фундаменталисты стремятся к общественной диктатуре, в которой они были бы диктаторами. Телевизионный проповедник американских фундаменталистов Пэт Робертсон в опубликованной в 1991 г. книге «Новый мировой порядок» объясняет, что вся неуверенность нынешней светской жизни – «не что иное, как новый мировой порядок для рода человеческого под господством Люцифера и его последователей» (12). В своем «Контракте с американской семьей» он полагает, что сорок миллионов американских избирателей-фундаменталистов «сосредоточатся на задаче преодоления разрушительного морального разложения и общественного распада, вызванного тридцатилетней войной левых радикалов против традиционной семьи и американского религиозного наследия» (13). Это вовсе не голос демократического компромисса, а взгляд людей, верящих, что они ведут беспощадную войну с дьяволом. Чтобы победить в схватке с дьяволом, надо все поставить на карту.
Как и в случае «Контракта с Америкой», каждый взгляд, который этот «Контракт с американской семьей» хочет навязать всему остальному населению, был опробован на рыночный лад в опросах общественного мнения таким образом, чтобы от 60 до 90% американцев согласились с ним, как только его услышат(14). Иное дело, захотят ли от 60 до 90% населения жить согласно этим взглядам, если им их навяжут. Каждый согласен, что надо ударить по порнографии, но лишь до тех пор, пока не услышит, каковы будут определения порнографии.
В Иране и Афганистане прежние правительства свергаются новыми правительствами фундаменталистов. На Ближнем Востоке они замедляют многообещающий мирный процесс. В Индии религиозные войны содействуют центробежным тенденциям, которые могут привести к распаду второй по населению страны мира. В Турции светское государство оказывается под угрозой, когда его граждане видят, как в Боснии и Чечне убивают мусульман, а христианский мир не вмешивается: все большее число турок превращается при этом в фундаменталистов.
Экономические плиты производят огромный социальный разрыв между теми, кто хочет вернуться к древним добродетелям, и теми, кто хочет пользоваться новыми свободами, понимая, что древние добродетели не будут истинами будущего. В период кусочного равновесия никто не знает, какие новые способы социального поведения позволят людям преуспеть и выжить. Но поскольку старые способы, по-видимому, не работают, надо проверять на опыте различные новые способы.
Моральные ценности – если они могут выдержать испытание временем – должны способствовать выживанию людей. Правильные моральные ценности (содействовавшие выживанию человечества в течение долгого времени) могут меняться: например, сексуальное воздержание неженатых молодых людей принимает иной характер после изобретения противозачаточных пилюль. Но эксперименты с новыми формами образования семей, многие из которых окажутся непригодными, пугают фундаменталистов, верующих в несомненную вечную истину. Как же можно найти новые моральные ценности, содействующие выживанию человечества, без периода экспериментирования, который неизбежно должен вызвать у многих беспокойство?
Все возникающие отсюда напряжения крайне преувеличиваются в новых стилях жизни, демонстрируемых электронными средствами информации. Интерес их состоит именно в том, что они позволяют человеку думать и мысленно экспериментировать с новыми стилями жизни, не подвергаясь риску первыми применить их на практике, возможно, с ущербом для собственной жизни. Электронные средства в действительности не левые и не правые – они свободомыслящие. Они проповедуют доктрину, по которой индивиду разрешается делать все, что он хочет, независимо от общественных условностей.
Но с точки зрения фундаменталиста эти новые телевизионные стили жизни должны быть запрещены, поскольку они демонстрируют, с точки зрения старых ценностей, безнравственность. Их надо разоблачать как зло. Религиозные фундаменталисты, по своему внутреннему убеждению, – социальные диктаторы. Так как они знают правильный путь на небо, то, по их мнению, надо заставлять других следовать этим путем. И так как это «правильно», здесь нет никакой диктатуры. Свободомыслящие средства информации просят своего ближнего оставить их в покое; а религиозные фундаменталисты считают своим долгом вынудить своего ближнего «хорошо себя вести».
В Соединенных Штатах христианские фундаменталисты – одна из двух групп, голоса которых в 1994 г. передали власть в конгрессе республиканцам (второй группой были белые мужчины со средним образованием). Эти две группы в значительной мере пересекаются друг с другом, и это неудивительно, поскольку белые мужчины со средним образованием понесли наибольшие потери и в своей текущей заработной плате, и в своих видах на будущее. Трое из четырех христианских фундаменталистов голосовали в 1994 г. за республиканцев, составив в совокупности 29% полученных республиканцами голосов (15). Без сомнения, христианские фундаменталисты будут управлять назначением ближайшего республиканского кандидата в президенты, и Боб Доул подпевает их голосам.
В Америке самое отчетливое проявление этого основного напряжения видно внутри самой республиканской партии – предпочтительной партии большинства свободомыслящих и большинства христианских фундаменталистов. Когда речь идет о неприязни к демократам, они союзники, но когда дело касается регулирования социального поведения, никакие две группы не могут быть дальше друг от друга.
В конечном счете люди не примут ценностей свободомыслящих, допускающих все, что угодно. Эти ценности не годятся на практике. Но люди не примут также нынешнего состава религиозных ценностей. Они тоже не годятся на практике. Лишь социальное экспериментирование может определить, какие ценности годятся, но как раз такое экспериментирование больше всего ненавидят фундаменталисты. Ввиду этого терроризм религиозных фундаменталистов – не пройденный этап: нам еще предстоит его пережить.
ЭТНИЧЕСКИЙ СЕПАРАТИЗМ
Этнический сепаратизм, подобно религиозному фундаментализму, представляет собой общее явление в периоды экономической неуверенности. В статистическом смысле, поскольку реальный ВВП на душу населения продолжает расти, все участвуют в игре с положительным итогом, в которой каждый может выиграть, но если при этом 80% наемной рабочей силы переживает снижение реальной заработной платы, как это происходит в Соединенных Штатах, то средний трудящийся не видит положительного итога игры. Он видит игру с отрицательным итогом, в которой больше проигравших, чем выигравших. Вокруг него не хватает хороших рабочих мест, большинство его соотечественников переживает снижение реальной заработной платы, и ему приходится бороться с другими за свое экономическое выживание. И поскольку ему нужны союзники в этой борьбе и враги, у которых можно отнять хорошие рабочие места, то неудивительно, что средний трудящийся в нашу эпоху кусочного равновесия сочувствует этническому сепаратизму.
Те из нас, кто стал взрослым во времена «холодной войны», склонны забывать, что периоды, когда национальные границы перемещаются, гораздо более обычны, чем периоды, когда они застывают на месте (16). С окончанием «холодной войны» возобновился более обычный ход событий. С тех пор, как исчезла Берлинская стена, возникло двадцать новых стран, и две страны, Восточная и Западная Германия, объединились в одну. Исправление границ, которое мы до сих пор видели, это вовсе не конец процесса исправления, сопровождающего исчезновение коммунизма, а самое начало национальной географии нового типа. Если однажды где-то в мире границы начали двигаться, это узаконивает представление, что они могут двигаться в любом месте (17).
Нации держатся вместе из-за внешних угроз или из-за сильной внутренней идеологии. Коммунизм был такой сильной внутренней идеологией. Он убеждал жить вместе этнические группы, прежде никогда не ладившие между собой: от них требовалось если не любить друг друга, то, по крайней мере, тер петь друг друга. Может быть, стоит напомнить, что Сталин начал свою деятельность в послереволюционной России в качестве комиссара по делам национальностей. Он подавлял национальные меньшинства России, сочетая идеологию с силой. «Коммунистический Манифест» явно исключал государство, основанное на одной национальности (18). Нынешние же руководители России, как и большинства других стран, не имеют на своей стороне ни силы, ни идеологии.
Коммунизм был сильной внешней угрозой, сдерживавшей национальные движения во всем остальном мире. Национальные или сепаратистские движения, боровшиеся между собой, в конце концов были бы подавлены коммунизмом. Во время «холодной войны» Северная Лига, партия, выступающая за разделение Италии на две страны (с ее точки зрения, за отделение богатой, эффективной, честной северной половины от бедной, неэффективной, нечестной южной), не могла бы существовать, так как голосовать за нее значило бы обеспечить избирательную победу коммунистов. Но теперь северные итальянцы могут позволить себе сказать южным итальянцам, что они о них думают. Италию больше не соединяет клей «холодной войны».
В некоторых случаях, как, например, в Югославии, коммунизм был и внутренней идеологией, и внешней угрозой. Тито использовал коммунистическую идеологию и угрозу поглощения Югославии восточноевропейской империей СССР, чтобы убедить ныне враждующие этнические группы жить вместе. Но как только внутренние обещания коммунизма потеряли привлекательность и исчезла внешняя угроза советского захвата, этнические группы обрели свободу начать между собой резню -и они принялись за это, хотя посторонние наблюдатели полагали, что эти народы очень похожи друг на друга.
Впрочем, важно также понять, что этнические раздоры – это вовсе не религиозные войны двадцать первого века, как представлял себе такие войны Сэмюэл Хантингтон*. Национальное государство – это явление девятнадцатого и двадцатого века, и в большинстве случаев трудно объяснить, исходя из какого-нибудь общего принципа, почему нации существуют в нынешнем своем виде, а не какие-нибудь в каком-нибудь другом сочетании. Каков бы ни был принцип деления наций, легко указать контрпримеры. Например, арабский мир разделен на множество стран, несмотря на общий язык, общее этническое происхождение и общую религию(19).
То, что теперь происходит, это не религиозные войны; это явление национальных или религиозных расколов, где линии этнического или религиозного разлома столь малы, что посторонние часто не могут их увидеть даже после того, как им говорят, что такие линии существуют. Кровь и происхождение – в душе, а не в теле (20). Вопрос не в том, «кто принадлежит к нам», а в том, что само понятие «мы» часто означает нечто существующее, но невидимое другим.
Каталония и Страна басков не хотят, чтобы ими управляли из Мадрида. Баски подкладывают бомбы. При этом все жители Испании – римские католики. В Канаде спорный вопрос – язык, а не религия, но каждый мыслящий житель Квебека знает, что он живет в англоязычной Северной Америке и что без знания английского языка он не может сделать большую карьеру – даже в случае, если Квебек отделится от Канады. Во Франции бретонцы говорят об усилении местной власти. Корсиканцы более склонны к насилию: в 1994 г. они взорвали четыреста бомб, убив сорок человек (21). Британская лейбористская партия предлагает предоставить валлийцам и шотландцам местную автономию в случае своей победы на выборах. Ни в одном из этих случаев нет религиозных проблем.
Там, где в разных частях одной страны существуют однородные этнические группы, большие государства распадаются или угрожают распасться – как в случае Канады и Индии. В этнически однородных государствах, таких, как Германия, открытая иммиграция заменяется этнической иммиграцией, когда от человека требуют доказать не то, что он – законный беженец, а то, что его бабушка была немка (22). Этнические государства (Словения, Израиль, Иран, Армения, Словакия, Чешская Республика, Афганистан, Македония) появлялись, как грибы после дождя. Где они не могли появиться, возникали войны (Босния, Хорватия, Грузия, Нагорный Карабах, Руанда). Ненавистный сосед часто имеет ту же религию. Там, где этническая однородность географически не существует, начинают требовать этнических чисток, даже если не пользуются этим выражением (балтийские государства, прежняя Югославия, мусульманские республики бывшего СССР и христианские республики бывшего СССР – Грузия и Армения).
В Соединенных Штатах те же требования проявляются не в географическом сепаратизме, а в требованиях специальных этнических квот и привилегий. Теперь каждый американец может претендовать на принадлежность к некоторой группе меньшинства, заслуживающей особого обращения. В политическом процессе теперь доминируют особые группы (такие, как защитники окружающей среды или люди с физическими недостатками). Глухую «Мисс Америка» критикуют другие глухие американцы – за то, что она говорит, вместо того, чтобы пользоваться языком знаков, делающим ее недостаток очевидным. Все хотят чем-то отличаться от большинства, состоящего из белых мужчин, и иметь какое-нибудь гарантированное положение легального «меньшинства». В ответ на это «большинство» белых мужчин (в действительности меньшинство) хочет, чтобы все эти особые привилегии были выметены из страны.
В Соединенных Штатах неочевидно, что старая плавильная печь все еще работает, – и даже неясно, хотят ли люди, чтобы она работала. Белые граждане Калифорнии проводят референдумы для наказания латиноамериканских иммигрантов – все равно, легальных или нелегальных. Теперь принадлежность к группе часто определяется тем, кого хотят выслать на родину или изгнать из страны (23).
Все это происходит в мире, где, как можно было бы подумать, все впитывают в себя общую электронную культуру и где почти все готовы отказаться от части своего национального суверенитета, войдя в большую региональную экономическую торговую группу, такую, как Европейское сообщество (24). Но без поддержки идеологии или без внешней угрозы мирное сожительство стало куда труднее.
Как мы знаем из истории, без внешней угрозы, без господствующей идеологии – пропагандируемой или защищаемой – и без господствующей над ними державы национальные государства втягиваются в столкновения со своими соседями. До сих пор для таких столкновений всегда было достаточно граничных споров; так обстоит дело и сейчас, так будет в дальнейшем. Босния и прежняя Югославия предвещают будущее. Эти события уже вызывают эхо в Чехословакии, в Чечне, на границе Армении и Азербайджана и в Грузии. Возможно, они вызвали эхо в других местах (Уэльс, Квебек, Каталония, Корсика), а в дальнейшем вызовут его в Африке и в Индии. Мир не собирается вмешиваться, чтобы остановить такие конфликты. Посторонние не любят смотреть такие события по телевидению, но еще меньше они любят смотреть, как умирают их собственные солдаты. Политики всего мира поняли также, что общественное внимание сохраняется очень недолго. Оно хочет, чтобы что-нибудь сделали по поводу каждой новой проблемы, но хочет этого лишь в течение короткого времени.