Туро
Внутреннее и внешнее
– Эти благородные джентльмены охраняют мой дом! – прокричал взволнованный Номад, быстро пересекая гостиную и широко раскидывая руки в стороны.
Такой необычный джентльмен, он был очень честным и агрессивным. Номад подошёл к пианино, воспроизвёл красивые переливания его стуков, затем с грохотом опрокинул его крышку перед обескураженным пианистом и, злобно глядя перед собой, направился к выходу. Я шёл за ним, но глаза мои закрывались, я так хотел спать, но разум заставлял мыслить и соображать до конца, но как же я хотел заснуть тогда!
Мы вышли и оказались перед происходящим: вечеринка летела, потеряв своё ускорение. Я чуть не ослеп от света.
– Взгляни на жестоких монстров, – сказал Номад, дотронувшись до моего плеча; я никогда после не забуду этого прикосновения, – они любят лишь того, кто ощущает одно и то же вместе с ними, то есть одних себя, несчастные.
– Нужно любить других, правда? – спросил я сонным голосом.
Странно, но мой вопрос попал в точку.
– Конечно, мы ведь люди, живые люди! Уважающие друг друга, понимающие, любящие… Эх, всё пропало! Надеюсь, в один момент каждый возьмёт и пустит себе пулю в лоб, все вместе, и то было бы восхитительно!
– Страшно… Но зачем? И кто тогда изведает неизведанное? – качаясь, прошептал я, но Кампай не услышал мои вопросы, потому что пошёл направо, спустился по ступеням. Я двинулся за ним, чуть не теряя сознание.
Той ночью я чувствовал, будто общался понемногу с сотней людей, что было бы кошмаром для меня в реальности, а что было реальностью, что было сном, я тогда перестал понимать. Раздражение и усталость давили, боль в голове резала, но частица сознания требовала идти за ним и помочь ему (последнего требования я не расслышал).
Я тоже спустился, на пути споткнувшись и упав на мраморные ступени. С усилием я поднялся, поискал взглядом Номада, но не нашёл. Вскоре я услышал его голос:
– Тоби! – кричал он. – Тебе нужен свежий воздух. Уйдём отсюда!
Он стоял за углом дворца, куда я плёлся, пока он зазывал меня к себе рукой, вопросительно и волнительно оглядываясь вокруг.
Там находился другой пассаж, похожий на первый, только без единой души и с поворотом, за которым скрылся Кампай. Там был гараж. Номад открыл механические ворота; я остался ждать в стороне. Только в этот момент я заметил, что начинало светать.
Из гаража выкатился изящный тёмно-красный спортивный автомобиль, за рулём которого сидел Номад. У роскошной мощной машины не было крыши; он крикнул:
– Добро пожаловать в движение! – и дверца открылась, и мягкое кожаное белое сидение обняло меня сонного. Я погрузился в его движение.
Мы выехали на дорогу; было мрачно, серо, но достаточно светло; за кронами просыпавшихся деревьев виднелись розовые краски, пока ещё тусклые, но обещавшие прекрасную зарю. Мотор ревел, как тяжёлая гитара; Кампай повернул налево и проехал до поворота направо, повернул и туда, и перед нами открылся вид на широкое шоссе. Он начал увеличивать скорость; я испугался.
– Кажется, я хочу выйти из… – я пытался перекричать яростный стон двигателя.
– Слишком поздно! Мы в движении! Наблюдай, куда оно приведёт!
Вскоре мы мчались на огромной скорости по пустому шоссе; сонливость моя исчезла, усталость канула, и вот я уже ясно смотрел на мокрый асфальт и на светлевшее небо. Страх скорости возбуждал меня; он понравился мне, но, смотря на дорогу, я предчувствовал, что мы врежемся. Я понял, о чём мне говорил Кампай, произнося слова о том, что всё рушилось в его глазах. Мы летели, ускоряясь, и конец с каждой секундой казался неизбежнее. Я вспомнил тот обрыв в горах, и так же, как и тогда ночью, сейчас мне захотелось упасть или спрыгнуть с несущейся жизни. Но тогда я хотел оторваться от неподвижности, а сейчас желал покинуть движение. Я взглянул на горизонт, на розовевшее над океаном небо, и его мягкость немного успокоила меня, и я отбросил мысли о бесполезной и жалкой смерти, и я обратил внимание на то, что я не ощущал ни капли боли в голове!
Я взглянул также на его лицо: Номад был серьёзен; я думал, он тоже впал в страшное оцепенение, холодный пот выступал на его бронзовую кожу.
Движение наше – мимолётное! – длилось не больше трёх минут, но берег всё ещё простирался слева, куда вскоре свернул Кампай, затем остановил машину на золотом песке. Солнце поднималось, небо переливалось в малиновых и голубых цветах, его лицо было освещено пробуждавшимися лучами, но, казалось, он не замечал всего этого. Я увидел прозрачные слёзы в его наполненных страхом, напряжённых глазах, и часть ужаса, испытываемого им, передалась мне.
Мы вышли из машины; Номад подошёл к воде, но потом вернулся, достал из багажника красную электрогитару, дотронулся до неё лбом, но холод корпуса не остудил его горячую голову; он осторожно поставил её у дверцы автомобиля и вновь вернулся к самому краю океана. Я ощутил, что случится что-то ужасное, но не знал, как остановить огромное инертное движение.
Я стоял неподвижно, сердце стучало словно поршень, все мускулы были напряжены, страх пропал, но беспомощность сковала меня.
Кампай упал на колени, гордо выпрямил грудь навстречу лучам солнца, в свете которых вид его был потрясающим. Я подошёл к нему и увидел, как блестели слёзы на его щеках, в его закрытых глазах, отражая свет.
– Закончатся ли закаты и рассветы? – спросил он хриплым, рвавшимся, словно чужим голосом.
«Они бесценны…» – услышал я ответ воздуха.
Но Кампай не расслышал его. В воде я увидел отражение его руки, в которой был пистолет.
– Прощай, Тоби…
Кровь покрыла прекрасное утро.
Послесловие
На протяжении всей своей дальнейшей жизни я задавался многими вопросами, в том числе спрашивал, что же есть ход звука и почему он так влияет на человека.
Впоследствии я стоял на том берегу и много раз наблюдал розовую зарю, слушал плеск слабых волн и глядел в даль океана. Давно произошедшее всё ещё пробуждает во мне гнев и жалость. С ужасом вспоминаю, как холодный ветер дул издалека, заставляя меня ощутить слёзы на глазах. Я видел смерть, и кровь, и воду, и песок, и улетевшую жизнь, которые тогда стали одним и тем же, то есть неподвижным, внешним. Моё внутреннее, сердце, разум, душа, было неспокойно: сердце билось, в уме проносились мысли, душа кричала, отталкивала удар, совершаемый тем, что я видел перед собой, в то время как всё внешнее оставалось спокойным. Внутри всё так тряслось, что, казалось, если бы оно порвалось, как струна, то перестало бы колебаться и слилось бы с неподвижным. Уже потом я пойму, что вот она, сущность живого и неживого, и буду продолжать жить, когда последствия того, что со мной произошло тем летом, понемногу отпустят меня; произошедшее, конечно, изменило меня, и после переживаний, полный душевных ран, я вернулся в то колебание между подвижным и неподвижным, что называется жизнью.
Но тихо бились прозрачные волны о берег, солнце поднималось всё выше, и я видел, стоя рядом с убившим себя человеком, то есть с тем, что несколько секунд было человеком, как летела одинокая и живая птица высоко над водой, и понимал, что с холодным мёртвым воздухом она составляет одно целое, что с ним она есть одно и то же; и какие-то тонкие затихающие звуки проносились в мыслях или, возможно, где-то наяву.
Звук пересекает сердца и разумы. Бессмысленное звучание дарит чувство. Я вижу бег, прыжки, танец при светлых тёплых переливаниях; плач, тоску, падение при тонких холодных качаниях. Искренний смех и чистые слёзы при полёте настоящего звука. Полёт на крыльях различных чувств во времени. Плавление льда, огонь и пламя, и страсть.
Слушать и улетать, понимать, быть одному или вместе, в конце концов, чувствовать, жить.
2018
Tuareau
В оформлении обложки использована фотография «Starry Space Background», авторские права которой принадлежат Marketplace Designers, с https://www.canva.com.
Просьба автора: если вы прочитали эту повесть, то (если Вам не слишком сложно) оставьте, пожалуйста, отзыв на сайте ЛитРес, а также Вашу оценку. Автору необходимы Ваши мнение и критика.
