Далия Трускиновская
Коломбине дозволено все
С этого ли все началось? Пожалуй, что с этого. Мы брели лесной дорогой в гости к друзьям, на старый хутор. Нас то и дело облаивали собаки, тяжелая корзина с пирогами оттянула мне руку, ни один из попадавшихся хуторов и отдаленно не походил на искомый, и мой спутник уже начал прохаживаться насчет способности женщин к ориентации на местности. Словом, светила перспектива ночевать в лесу под кустом.
Тогда-то я и увидела этот огромный разлапистый куст шиповника, усыпанный великолепными, чуть не с яблоко, сочными ягодами с белыми бликами на тугих алых и оранжевых боках. Мне пришло в голову, что если собрать их, распределить по размеру, нанизать на крепкую нитку, надеть на шею и пройтись по городу, то наверняка случится что-то роковое – в меня влюбятся или, на худой конец, я сама влюблюсь.
Очень уж разволновал меня этот шиповник. Так разволновал, что даже отпала необходимость лезть в колючий куст, рвать плоды и искать иголку с ниткой: ожерелье само сложилось в воздухе перед моими глазами. И оно произвело странное действие.
Я оборвала замысловатую остроту своего спутника. Более того – я заметила, что его сумка явно легче моей корзины, и рассудила здраво: он вполне мог бы нести и то и другое. В результате он поплелся следом за мной, уже не осмеливаясь острить, а я успокоила его: на верблюдов обычно навьючивают куда больше.
Действительно, ожерелье из шиповника могло стать началом чего-то прекрасного и увлекательного. И очень жаль, что я на целых полгода о нем забыла. А вспомнила потому, что сижу вот перед белым листом бумаги, а в голове как будто кто красными шариками жонглирует – во всяком случае, так я зрительно воспринимаю привязавшуюся ритмичную песенку, что-то вроде «синьорина-тамбурина-серпантина…» И мелодия бы еще ничего, но рифма! Как будто мне приказали перевести на русский итальянскую канцонетту!
– Брысь, окаянная! – гоню я ее.
– Мандолина-образина-половина! – издевается рифма. И скачут красные шарики, время от времени образуя ожерелье.
Вот в таких условиях начинаю я свое повествование.
Так вообразим же себе буфет. То есть довольно-таки противное заведение общественного питания, где столы протираются тряпкой примерно дважды в день, ножи в жестяной посудине для столовых приборов отсутствуют, а в меню входят салат «Столичный», два сорта булочек и никудышный кофе, разливаемый половником из алюминиевой кастрюли. Впрочем, бывают и яйца под майонезом, и помидоры со сметаной – это уж как кому повезет.
Есть музыкальное сопровождение – буфет-то типографский, коридор сюда ведет мимо линотипного цеха и всякий раз, когда дверь открывается, слышен рокот, Есть и сопровождение, так сказать, обонятельное. Сюда залетают запахи краски, ацетона, чуть ли не бензина, и все это сливается в довольно неаппетитный букет.
Невзирая на перечисленные достоинства, здесь среди рабочего дня пьет кофе довольно много народу. Господа журналисты народ ленивый. И лучше будут изо дня в день клясть кастрюльный кофе, чем пробегут в плохую погоду метров триста до ближайшего кафе.
Публика здесь смешанная. Кто в спецовке, кто при галстуке. А вон те две женщины, занявшие столик в углу, одеты в простенькие юбки и свитерочки. Они только что сами убрали со столика грязную посуду, расставили свои тарелочки и теперь сидят и беседуют. Одна, светленькая, – Лариса, другая, темненькая, – Марианна. Обе пришли сюда в свой нерабочий день лишь ради зарплаты. И обе на радостях решили кутнуть. То есть взяли они и салат «Столичный», и по две булочки каждого сорта, и кофе. Так и кутят.
Наблюдаем дальше. Марианна пьет маленькими глотками кофе, поглядывает на Ларису и время от времени лениво вставляет словечко, как если бы речь шла о предмете незначительном. Лариса же откинулась на спинку стула, ее кофе стынет, а сама она с не менее скучающим видом врет. И ведь что интересно: и Марианна знает, что все это – вранье, и Лариса понимает, что Марианна ее насквозь видит, и, тем не менее, обе прямо-таки наслаждаются ситуацией.
Такое с женщинами бывает нередко. Ибо никакое здесь, если вдуматься, не вранье. Это – Ритуал. Вот именно, с большой буквы. Так что прислушаемся.
ЛАРИСА. А что мне еще оставалось? Он приклеился, как банный лист к неудобному месту. Ну, ты же знаешь его! Он до тех пор скулил, пока и не сообразила – проще выйти замуж за этого зануду, чем объяснить ему, почему я этого не хочу. Ты ж понимаешь – сокровище!
МАРИАННА. Да уж – сокровище…
ЛАРИСА. Конечно, он человек надежный, этого у него не отнимешь, но других достоинств я пока не заметила.
МАРИАННА. А на кой они тебе? Мужик он? Мужик. Ты ж его не директором на завод берешь или там солистом в оперу. А от мужа других достоинств, по нашим временам, и не требуется.
ЛАРИСА. Твоя правда.
И снисходительно-насмешливые интонации достойны бальзаковских дам.
Но о том, что здесь творят Ритуал, догадаться просто – слишком царственна Лариса и мудра Марианна. Война-то из-за этого зануды велась между ними основательная, и достался он Ларисе, несмотря на то, что она старше, ей двадцать восемь, а Марианне – двадцать шесть.
Так что подтекст их разговора примерно таков:
ЛАРИСА. Ты за этим занудой гонялась, а мне он, в общем-то, до лампочки.
МАРИАННА. Выходит, не до лампочки, раз соглашаешься.
ЛАРИСА. А ты бы за ним помчалась, повизгивая от восторга!
МАРИАННА. Да уж держись за него, держись, тебе и такой сойдет…
Честно говоря, особой ценности этот жених действительно не представляет, хотя преисполнен положительности. Однако бывают случаи, когда нагромождение достоинств тоску на женщину нагоняет. Валерий Яковлевич Соймонов как раз и есть такой случай.
Ситуация рискованная, не так ли? Соперницы – за одним столиком! Но распускать руки и языки, поливать друг друга остывшим кофе они не станут, ибо Ритуал важнее. Ритуал – он самолюбие бережет. А смысл его таков: Прекрасная Дама, сжалившись, снизошла до недостойного и осчастливила его. А другая Прекрасная Дама не пожелала снизойти до недостойного и вовеки не снизойдет. И одна собеседница усердно соглашается с другой: да, мы обе с тобой Прекрасные Дамы. И все довольны.
Впрочем, Соймонов далеко, а Кологрив – близко. Лариса почувствовала его приближение, едва услышав за спиной рокот линотипов из открывшейся двери, и окаменела, чтобы, упаси боже, не повернуться к нему. Но он шумно идет с какими-то мужчинами, и потому Лариса окаменела напрасно – он ее все равно не видит.
Кологрив – лицо почтенное, невзирая на его тридцать лет. Олег Дмитриевич Кологрив – заместитель редактора городской газеты. А Лариса – старший корректор.
Кологрив и сопровождающие его лица становятся в очередь. Лариса продолжает творить Ритуал, а сама поглядывает на Кологрива. Он высок, он статен, он вальяжен, пиджак из ярко-рыжей замши картинно распахнут, и импортный свитер облегает выпуклую грудь. Лицо у него открытое, глаза ясные, улыбка живая, и есть в нем тот шик, на который мгновенно реагируют все женщины, даже пенсионного возраста.
Недостаток у Кологрива только один. Кологрив женат.
Стало быть, завязка такова: героиня увлечена одним, а замуж почему-то собралась за другого. Теперь сюжет может развиваться двояко. Либо она смиряется и становится верной женой Соймонова, всю жизнь тоскуя по Кологриву. Либо в последнюю минуту удирает из-под венца, сохраняя безупречную верность возлюбленному.
А если ни то, ни другое, что же тогда?
Глава первая.
«Не буди лихо, пока спит тихо»
Напившись кофе, Лариса и Марианна отправились к себе в редакцию. Там они обнаружили Зою, уже успевшую получить зарплату.
Лариса, Зоя, Марианна и отсутствующая в эту минуту Людмила составляли первую смену корректуры.
А поскольку начальницей обеих смен была Лариса, то следовало бы взять у нее интервью по правилам современной журналистики. То есть начать с микроклимата и так называемого распределения ролей в коллективе.
И вот что ответила бы подстегнутая наводящими вопросами Лариса:
– Роли, которые мы волей-неволей играем, или, точнее, образы, в которых нас воспринимают окружающие, приблизительно таковы. Зоя – женщина исключительно домашняя, Марианна – книжная девочка, Людмила – балованное дитя, поскольку самая младшая. Во второй же смене, которую мы часто зовем вражьей сменой, имеются:
Римма – творческая женщина, которая три раза в год публикует подборку своих стихов, мечтает о сборнике, и на этом основании окончательно отказалась следить за своей внешностью. Эрнестина – модная женщина, Ольга – умудренная опытом женщина, и, наконец, Регина – скандальная женщина. В силу этого она оказалась главой вражьей смены, но по части синтаксиса здорово хромает.
Наша домашняя женщина – самая старшая, ей за тридцать, но мы к ней обращаемся на «ты». Это все-таки молодит. У нее двое мальчишек и вечно голодный муж. Воспитывает она их по телефону.
Наша книжная девочка заменяет нам энциклопедический словарь. Судите сами, достоинство это или недостаток? То же могу сказать о ее полноте. Судите сами, недостаток это или достоинство? А лицо у нее приятное.
Наше балованное дитя считает себя красавицей. Переубедить ее трудно. Мы как-то с Марианной и Зоей насчитали у нее шесть недостатков. И одного из них хватило бы, чтобы назвать женщину каракатицей! Но мужчины – глупый народ. Видимо, как раз недостатки их и привлекают. А что у Людмилы за душой, кроме внешности, я не знаю.
Вот такой ответ на предполагаемые вопросы дала бы Лариса, и из него бы следовало, что она давно разложила по полочкам достоинства и недостатки своих коллег, смирилась и с теми и с другими, хорошо ладит с Зоей, сносно – с Марианной, а Людмилу почему-то недолюбливает.
Себя Лариса считает деловой женщиной. И впрямь – руководя таким пестрым коллективом, поневоле станешь деловой…
Лариса с Марианной и Зоя могли бы зайти в корректорскую. Но как раз был период пикировки с вражьей сменой из-за пропавшей щетки для волос и не дошедших до адресатов телефонных звонков.
Даже не зайдя поздороваться, Лариса, Марианна и Зоя прямо в коридоре принялись рассказывать сны.
Неизвестно, с каких времен это повелось, но каждый рабочий день в первой смене начинался именно с этого. И даже, встретившись в свой выходной, не смогли коллеги отказаться от любимого развлечения.
Ларисе приснилось, как она сдает кастрюлю со вчерашним борщом в камеру хранения. Марианна видела обычно сюжетные сны, соответственно прочитанной на ночь книге. На сей раз ее почтила визитом Екатерина Вторая – слезно жаловалась на Потемкина.
Зоя несколько раз порывалась прервать рассказчиц, намекая, что их сны не идут ни в какое сравнение с ее сном. Наконец ей дали слово.
ЗОЯ. Стою я в корректорской, разбираю гранки. Главное, все как наяву. Телефон звонит, Людка говорит, что на полчаса опоздает. Словом, полное ощущение реальности. И тут входит Кологрив…
Лариса на всякий случай окаменела. Но Зоя вместо продолжения замолчала. По коридору проходила врагиня корректуры номер один – корреспондент Елена, написавшая за последние полгода штук пять докладных и распространившая несколько совершенно гнусных сплетен. Переждав, Зоя продолжала.
ЗОЯ. Ну вот, входит Кологрив с авоськой, а в авоське штук пять капустных кочанов, еле тащит. И говорит: «Зоя, надо будет сделать голубцы». Я, разумеется, спрашиваю, зачем ему понадобилось такое бешеное количество голубцов. А он говорит – на нашу свадьбу, мы же всю редакцию в гости позовем. Яспрашиваю – так это вы, значит, мне предложение делаете? А он говорит, что да, он меня давно наметил.
Неизвестно, как события развивались дальше – во-первых, Лариса с Марианной принялись хохотать, а во-вторых, в дверях своего кабинета внезапно возник Кологрив, и до того кстати, что все три корректорши дружно захлебнулись хохотом.
Кологрив, щурясь, торопливо окинул взором мрачноватый коридор и заметил Ларису. Физиономия его оживилась и сделалась такой, словно снизошло на него долгожданное озарение. Но соорудил немедленно Кологрив солидное выражение лица и сказал отрешенно-начальственным тоном:
– Лариса Николаевна, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет.
И что же тут произошло? Сумочка выпала из Ларисиных рук? Румянец опалил щеки? Ничуть! Как подобает Прекрасной Даме, Лариса даже бровью не повела, а с достоинством проследовала куда велено. Когда дверь закрылась, Зоя и Марианна переглянулись.
ЗОЯ. Из-за той ошибки, что ли? Наконец-то добрались!
МАРИАННА. Это у Людмилочки уже второй ляп за месяц.
ЗОЯ. Опять допрыгается до выговора.
Зоя и Марианна стали ждать Ларису. Прежде всего, негоже бросать коллегу в момент выговора – а она, как старшая в смене, отвечала за Людмилины ляпы. А потом, следовало продемонстрировать свою солидарность.
Но не о выговоре зашла речь в кологривском кабинете.
Об ошибке он, конечно, знал. Читатель нынче пошел такой, что стоит ему заметить в газете опечатку, как, позабыв о гуманности, хватает он телефонную трубку, трезвонит в редакцию и сообщает о ляпе почему-то с неподдельным восторгом в голосе.
Будучи еще сотрудником секретариата, Кологрив намастачился отвечать на подобные звонки следующей жуткой формулировкой:
– Да, мы в курсе, благодарим, виновные расстреляны.
И, не дожидаясь реакции онемевшего звонителя, клал трубку.
Так вот, прежде всего Кологрив шлепнулся в кресло, указывая Ларисе на соседнее:
– Садись, мать.
Она послушно села.
КОЛОГРИВ. Только ты можешь меня спасти. Влип я, мать, как дурак.
ЛАРИСА. А когда же ты влипал, как умный? Ну, я слушаю.
КОЛОГРИВ. Ты понимаешь… И рассказывать как-то неловко…
ЛАРИСА. Долги?
КОЛОГРИВ. Хуже.
ЛАРИСА. С Валентиной что-нибудь?
КОЛОГРИВ. Вроде того.
ЛАРИСА. Будешь ты говорить по-человечески?
КОЛОГРИВ. Не знаю, сможешь ли ты меня правильно понять…
ЛАРИСА. А чего мне понимать? Ты говори, что нужно сделать.
КОЛОГРИВ. Ну, мать! Ну, не ожидал! вот это – хорошо сказано! И ты действительно сделаешь то, о чем я попрошу?
ЛАРИСА. Я же сказала.
КОЛОГРИВ. Замечательно! Ты сегодня в восемь свободна?
ЛАРИСА. Если надо – свободна.
КОЛОГРИВ. Тогда подходи к историческому музею – знаешь, где боковой портал, напротив кафе? Я буду ждать тебя.
Вот тут-то Лариса и лишилась дара речи. Неизвестно, что послужило причиной, но обуревавшая ее уже несколько лет мечта стремительно начинала сбываться. У Ларисы еще хватило ума притвориться, что она рассчитывает время, пока Кологрив с радужной улыбкой выпроваживал ее из кабинета.
Тут к ней кинулись коллеги с воплем: «Ну???»
ЛАРИСА. Мелочи.
ЗОЯ. Это из-за той ошибки?
ЛАРИСА. Я эту дуру Людмилу еле отстояла. Все валила на дежурного редактора – он, мол, тоже не заметил. А замред у нас, сами знаете, въедливый.
Так вот проявляла заботу Лариса о кологривском авторитете, и все клеточки у нее плясали от радости. Хоть и странным показался Ларисе такой способ назначать свидания, да и лаконичность Кологрива тоже была какой-то несоответствующей, но клеточки не обращали на такую чушь внимания, они плясали и кувыркались, они визжали дикими голосами и бесились, как чертенята.
И пока Лариса врала по телефону Соймонову, что сегодняшний вечер у нее занят, коллега из вражьей смены заболела, придется поработать, клеточки прямо-таки верещали от восторга. Отвязаться от нелюбимого, чтобы помчаться на свидание к любимому – вот это и есть настоящий восторг.
Но ждал нашу героиню сюрприз.
Встретив накрашенную и наманикюренную Ларису ровно в восемь у музея, Кологрив вручил ей сверток.
КОЛОГРИВ. Клади в сумку, мать, и ни о чем не спрашивай. Можешь улыбаться и говорить о чем-нибудь нейтральном.
ЛАРИСА. Это что такое? Взрывчатка?
КОЛОГРИВ. Дома увидишь. А теперь медленно двигаемся отсюда.
ЛАРИСА. Вот выброшу сейчас в ближайший мусорник!…
КОЛОГРИВ. Ты что?! Я те выброшу! Неси как несешь! И говори о чем-нибудь, пока не дойдем до угла.
ЛАРИСА. А ты, часом, не помешался?
КОЛОГРИВ. Как я тебе, мать, уже докладывал, я влип.
Сердитая Лариса мало того что остановилась, она еще и присела на чугунную тумбу у каких-то ворот. Кологрив вынужден был остановиться возле нее.
КОЛОГРИВ. Ты чего, мать? Ты чего расселась?
ЛАРИСА. Отдыхаю! Ногу натерла!
КОЛОГРИВ. Ты еще насморк подхвати!
ЛАРИСА. А тебя, джентльмен, я не задерживаю.
КОЛОГРИВ. В том-то и дело, что задерживаешь!
И тут Лариса окончательно поняла, что за Кологривом наблюдают, и скорее всего – из кафе. Это вполне могла быть его супруга Валентина.
КОЛОГРИВ. Я же тебе ясно говорю – неприятность у меня.
ЛАРИСА. И поэтому я играю в твоем спектакле роль без слов?
КОЛОГРИВ (беря ее за руку). Ну, Лариса, ну, будь другом, ну, ты же обещала, ну, Крыска-Лариска, ну? Ты что, хочешь, чтобы у меня опять разразился семейный скандал?
ЛАРИСА. Значит, тебя опять застукали при заходе налево?
КОЛОГРИВ. Я же говорю – совершенно дурацкая история! Вместо того чтобы приехать из Москвы завтра утром на поезде, она прилетела сегодня днем на самолете. А в дверях квартиры записочка: мол, жду тебя, Олежек, в восемь у портала и так далее. Она позвонила мне и спросила, в чем дело, а я изобразил плохую слышимость. Искать мою даму было негде, на работу она сегодня не выходила. А записка подписана твоим инициалом «Л». Ну, меня осенила гениальная идея! Уж ты-то вне подозрений. Могу же я встретиться с тобой в городе, чтобы вернуть тебе книги?
ЛАРИСА. Все это великолепно, но уже десять минут девятого и твоя подруга теоретически…
КОЛОГРИВ, Вот именно – теоретически! Крыска, ты ведь тоже женщина и понимаешь, что они опоздают минут на двадцать, как всегда, Это, у вас, наверное, ритуал такой. Вот на чем я и построил свой супергениальный расчет – ведь на деловое свидание женщина приходит вовремя. Валентина увидела тебя, успокоилась, а сейчас дадим ей возможность уйти из кафе.
ЛАРИСА. Жалко Валентину.
КОЛОГРИВ. Ну, чего ты? Ты же спасла меня! Я знал, ты поможешь, мы же старые боевые кони!
ЛАРИСА. Как не выручить старого боевого коня!
КОЛОГРИВ. Ты не беспокойся, там даже почерк был похож на твой.
ЛАРИСА. Четко ты рассчитал. Осталось только заржать и разрыть землю копытом!
КОЛОГРИВ. Ну, это уже лишнее. Так что давай за углом расстанемся, я сделаю круг и как раз выйду навстречу…
ЛАРИСА. Кому?
КОЛОГРИВ. Ну, не могу ж я тебя, мать, посвящать во всю свою личную жизнь!
ЛАРИСА. Извини! Пока!
И она, сорвавшись с тумбы, умчалась. Кологрив ее преследовать не стал.
Совесть Ларисы была чиста – если Валентина сидела в кафе, то она видела женщину «Л», и более того – ровно в восемь.
Но, кроме чистой совести, ничего отрадного не имелось.
Безукоризненный маникюр! Импортная тушь для ресниц с удлинителем! Персиковый румянец! «Как рыбе зонтик…» – хотела было прокомментировать Лариса, но неожиданно родилось другое сравнение – «Как коню косметика». И это как-то больше соответствовало истине.
Впрочем, Лариса недалеко убежала от музея. Ее осенила мысль – раз Валентина следит за Кологривом и не считает это унизительным для себя, почему бы Ларисе не попробовать?
Она понеслась обратно.
И с ужасом обнаружила в себе совершенно шпионские таланты, как то: умение растворяться в толпе возле трамвайной остановки, способность к слежке по отражениям в витринах, безошибочное определение спасительных углов и выступов в стенах.
И что же она увидела в результате?
Женщину она увидела! Совладелицу своего инициала «Л»! Женщину, подбегающую к Кологриву и целующую его в щеку посреди улицы.
Оправдать человека, взвывшего при посторонних, может только великое изумление. В кологривской даме Лариса узнала Людмилу!
Все стало ясно.
Куча фактов, которым Лариса не придавала особого значения, сплелась в цепь, вроде тех чугунных цепей, которые встречаются в качестве декоративного элемента на улицах Старого города.
Смотреть вслед уходящим Людмиле и Кологриву не стоило – во избежание истерики. И Лариса приказала себе мчаться домой.
Но от быстрой ходьбы в голове у нее наступило некоторое прояснение, она сбавила темп и с удивлением обнаружила, что оказалась в аллее парка. Видимо, сгоряча она проскочила мимо своей автобусной остановки и двинулась домой пешком.
Впрочем, спешить все равно было незачем.
К вечеру в парке стало безлюдно. Голые деревья и кусты просвечивали насквозь. И впечатление от них было на редкость удручающее. Темнело.
Вдруг Ларисе бросилось в глаза что-то яркое и – совсем близко. Она остановилась, пригляделась и решила, что это ожерелье из красных шариков, надетое неизвестной растяпой на торчащую ветку. Лариса подошла поближе и попятилась. Наваждение – вот что это было, именно наваждение, потому что – откуда в апреле возьмется на ветке ожерелье из алых плодов шиповника, совершенно свежих, глянцевитых, без единой морщинки?
Но как Лариса ни трясла головой – оно продолжало качаться на ветру, нарядное, праздничное, С темно-зелеными хвостиками. Ожерелье заманивало, завлекало – возьми!
Ладно, решила Лариса, от подарков судьбы не отказываются. Она решительно сняла ожерелье с ветки и бросила его в сумку.
По дороге домой ее смятение временно притихло, как будто душевный кавардак по случаю кологривских шашней и изумление по случаю ожерелья взаимно нейтрализовали друг друга.
Последняя вспышка произошла дома – когда Лариса догадалась посмотреть, что же вручил ей Кологрив.
В газету был завернут рублевый вафельный торт.
Лариса совершенно спокойно открыла окно и вышвырнула его в темноту – может статься, и на чью-то голову.
Очень нехорошими словами помянула она в эту минуту Людмилу. И ладно бы Людмила еще была красавицей! Волосы серые – без краски не обойтись, глаза маленькие – по часу гримирует. А Лариса?…
Охваченная внезапным сомнением, Лариса прыгнула в ванную, к большому зеркалу. И мрачно констатировала – вид в меру полинялый, вороньим пугалом еще не назовут, а боевым конем – запросто!
Тут в дверь позвонили. Лариса открыла.
На пороге стоял человек невысокого роста, щупленький, виду невесомого и в шлепанцах. Это был сосед Дима.
ДИМА. Привет! А я с просьбой. Аська в гостях и меня туда на часик зовет, а Дениска сопливится, не хочу его брать. Посидишь с ним?
ЛАРИСА. А что ж! Заодно и цветным телевизором побалуюсь.
Она рассудила сразу – чем злобствовать в гордом одиночестве, лучше отмякнуть душой в обществе пятилетнего ребенка.
Через десять минут Лариса спустилась этажом ниже.
Пожалуй, не стоит описывать, как Дениска выскочил навстречу с воплем: «Те-тя-Ла-риса-при-шла-а-а-а!», как Дима дал последние наставления и как, стоило захлопнуться двери, Дениска завопил старую свою дразнилку! «Лариска-плюс-Дениска!!!»
И вместо того, чтобы рассказать ребенку сказку на сон грядущий, Лариса поддалась на провокацию, и через пять минут оба ползали по ковру, расставляя солдатиков, самолеты и танки, выли, бубухали и всячески изображали генеральное сражение.
Но, летя на троллейбусную остановку, сосед Дима не заметил двух женщин за газетным киоском. А они его заметили.
ОДНА. Смотри! Тебе и карты в руки!
ДРУГАЯ. Поскакал! А окно-то горит? Во, вот она!
Действительно, в окне Диминой квартиры появился женский силуэт. Лариса, теснимая Дениской на левом фланге, из-за кресла, срочно перебазировала аэродром на подоконник.
ОДНА. Давай! И ничего не бойся.
ДРУГАЯ. Я и не боюсь. Только бы он раньше времени не вернулся.
Она вошла в подъезд, и очень скоро в Диминой квартире раздался звонок.
– Это мама с папой! – обрадовался Дениска, помчался открывать, не справился, и Лариса пришла ему на помощь.
Она увидела молодую женщину – очень и очень ничего себе…
Дениска, растерявшись, спрятался за Ларису.
НЕЗНАКОМКА. Это квартира Челноковых?
ЛАРИСА. Да, а кто вам нужен?
Недоразумение свершилось само собой, и никто в нем не был виноват. Войдя в незнакомый дом и обнаружив там женщину в халатике, за которую прячется ребенок, всякий принял бы ее за хозяйку.
И уж во всяком случае, Ларисиной вины в случившемся не было – она и слова сказать не успела, как гостья взяла быка за рога.
НЕЗНАКОМКА. Вы и нужны. Я пришла, чтобы внести, наконец, ясность в положение. Дело в том, что мы с Дмитрием давно уже близки… и вот намечаются последствия…
Лариса попятилась.
Первая мысль была – сказать правду. Мол, не жена я ему, соседка, так что загляните в другой раз. Но… Раз уж Ларисе узнала такую жуткую новость, то просто обязана утаить ее от Аси, Диминой жены и, по итогам пятилетнего соседства, Ларисиной подруги.
Вообще-то Лариса не понимала, за какие такие достоинства Дима Челноков пользуется успехом у женщин. Ростом он был чуть повыше нее и совершенно неспортивного вида, хотя до сих пор занимался альпинизмом и горными лыжами. Ну, кандидат наук – так кто же теперь не кандидат! Даже анекдот есть про подгулявшего мужичка, объявившего себя во хмелю директором мясного магазина. А ударный финал анекдота таков:
– Не слушайте вы его, люди добрые, это у него мания величия! На самом-то деле он – кандидат…
Впрочем, вернемся к героине! Лариса быстро прикинула план действий. В правоте незнакомки она крепко усомнилась. Но у той был агрессивный вид и она явно приготовилась к сражению. Значит, затевать спор не стоило.
Лариса улыбнулась не хуже образцово-показательной продавщицы.
ЛАРИСА. Что же вы так, с порога, сразу обо всем? Такие дела на пороге не решаются. Раздевайтесь, вот тапочки. Я сейчас Дениску уложу, попьем чаю, побеседуем.
И поскорее увела от ошарашенной незнакомки Дениску.
Нарядив мальчика в оранжевую пижамку, Лариса, ради атмосферы домашней идиллии, вывела его пожелать чужой тете спокойной ночи. Но результат оказался неожиданным. Незнакомка, успевшая скинуть пальто и сесть на кухонный табурет, вроде как вздрогнула и поднесла руку к глазам.
НЕЗНАКОМКА. Странно… Пижамка – ну совсем как моя. Знаете, иногда в детстве запомнится какая-то неприятная ерунда – и на всю оставшуюся жизнь. У меня была такая же, но с утятами… нет, с другими какими-то птенцами, не помню… Но оранжевая…
И ни ласкового слова ребенку, ни даже улыбки в ответ на его «спокойной ночи, тетя!» не дождалась от незнакомки Лариса. Очень ей это не понравилось, и приятное впечатление, которое произвела на нее миловидность незнакомки, стерлось мгновенно.
Уведя Дениску, Лариса, прекрасно знавшая Асино хозяйство, быстро накрыла на стол и завела разговор.
Но что это был за разговор! Поскольку Лариса фактически не являлась уязвленной стороной, то и не возникало у нее позыва к истерике или обмороку. Более того – Лариса встряхнулась! Она должна была спровадить незнакомку до прихода Аси. И стоило послушать, как она рванулась в атаку! Тряхнув боевым своим журналистским прошлым, принялась Лариса расспрашивать, где незнакомка живет, да какие у нее условия, да на каком она месяце, да помогут ли родители, и все это с безупречной профессиональной цепкостью, подкрашенной благодушием. Тактика оказалась удачной. Незнакомка, сбитая с первоначального своего наскока, растерялась и отвечала, как на экзамене. Похоже, она рассчитывала на скандал, после которого этой же ночью жена выставит Диму за дверь, а скандала-то как раз и не получалось.
Возмутительнице спокойствия было лет двадцать, на Ларисин взгляд, и скроена она была без единого уголочка, вся кругленькая, ладненькая, причем мотив окружности невольно повторялся во всем – в покрое сумки, узоре шейного платочка, рыжеватых кудряшках на лбу, наконец. Это так контрастировало с суховатой, подтянутой, похожей на классическую английскую леди Асей, что Лариса готова была понять Диму. Вот только замечалось в незнакомке, при всей ее ладности и уютности, что-то страшно неустроенное, чуть ли не бездомное, как у забредшей в тепло бродячей кошки.
И смутно делалось Ларисе от этого ощущения, ох как смутно…
Завершив допрос, – причем Незнакомка выпила за это время четыре чашки крепкого чая с вареньем и так распарилась, что даже ее суетливые ответы обрели плавность, – Лариса поблагодарила ее за визит. А затем, сбив с толку комплиментом ее модным туфлям, предложила сопернице одеваться и отбывать, потому что вот-вот явится Дима, а обсуждать такие дела втроем – нелепо, дико и наводит на мысль о скандале в гареме. И раз они, женщины, пришли к какому-то соглашению, то мужчину в это впутывать уже не стоит.
Соглашения, разумеется, никакого не было, но разговор длился так долго, что сам по себе мог сойти за это соглашение. И потому ход, каким Лариса выпроводила незнакомку, вполне можно назвать ловким. А проснувшиеся сегодня при слежке за Кологривом шпионские таланты подсказали Ларисе потушить на кухне свет и поглядеть из-за шторы, действительно ли незнакомка уехала и не столкнулась ли с Челноковыми на троллейбусной остановке.
Такого кошмара не произошло. И, вздохнув с облегчением, Лариса вспомнила, что так и не спросила, как зовут соперницу. Но это уже не имело значения.
Вскоре явились и Дима с Асей. Выслушав положенные благодарности, Лариса заторопилась домой и только попросила Диму зайти к ней на пять минут – у нее вроде дверца от шкафа собралась отлететь.
И был дан горнолыжнику и альпинисту жесточайший разгон. Припертый к стенке, Дима отбивался тем аргументом, что хоть и напозволял себе лишнего, но о последствиях слышит впервые.
За неимением времени на перебранку, Лариса ему поверила. Пора уж было искать выход из положения. Ведь Асе, в ее теперешнем состоянии, знать про мужнины подвиги не следовало. Она ждала второго малыша, хотя и Дениску-то родила, невзирая на запреты эскулапов.
Но мирились они свирепо.
ДИМА. Да люблю же я Аську, сама видишь! Но у нее одна хворь за другой, а я? Мне эти женские хворости уже поперек горла стоят. Постоянно ей врач все запрещает, я теперь – особенно! А я что, каменный? У меня тоже какие-то потребности имеются, и…
ЛАРИСА. Дать бы тебе по твоим потребностям!
ДИМА. Ты, что ли, в монастыре живешь? Я с тобой откровенно говорю, ты же свой парень, а ты?…
ЛАРИСА. Свой парень? Опять – старые боевые кони?
ДИМА. Какие кони? А-а! Ну, вроде того… Уж ты-то должна понять!
ЛАРИСА. Попытаюсь. Ладно… Будут вам боевые кони…
Разобравшись кое-как с этической стороной дела, они перешли к практической: как не допустить Димину случайную подругу до законной и реальной жены.
Вот и закрутилось все, и не повернуть назад. Вот и Дима удрал домой, и в окнах напротив свет погас, а Лариса все сидит и размышляет.
Два раза в течение дня боевым конем обозвали! И оба раза за то, что блудливым мужикам выкрутиться помогла! Ну, есть ли после этого справедливость на свете?
И принялась Лариса со всей жестокостью по отношению к себе, дуре бестолковой, вспоминать, как впервые встретила подлеца Кологрива, как он ничтоже сумняшеся со своей Валентиной ее знакомил, как недавно пирожным в буфете угощал, а она и растаяла, дуреха несуразная… И как она, еще в бытность его скромным выпускающим в многотиражке, грешки его мелкие покрывала, а сама ведь занимала там куда более важный пост – корреспондентский. И как помчалась вслед за ним в городскую газету – хоть уборщицей, хоть машинисткой! Вот и оказалась в итоге корректором… Ведь не переиграть, ведь не вернуть бездарно растраченного времени, вот что обидно. И вечера сегодняшнего обидного не переиграть.
