Андрей Троицкий
Лобовое столкновение
Глава третья
Около часа бумер катил по темноте, петляя по проселочным дорогами. Ни встречных машин, ни указателей. Когда на место одного из двух пропоротых колес поставили запаску, машина пошла лучше. Но тачку трясло, дефектное колесо жевало резину. Димон, согнув ноги и положив голову на колени Рамы, лежал на заднем сиденье, временами стонал в голос. Эти стоны доводили до исступления. Но когда Димон терял сознание, они прекращались. Рама, напуганный тишиной, принимался теребить Ошпаренного, пока тот снова не приходил в чувство. Пару раз останавливались, врубали свет в салоне, задирали Димону рубаху, осматривали живот. Но что там разглядишь… Все пузо и даже грудь залиты кровью, которая быстро засыхала и шелушилась, как старая краска.
Костян вытаскивал аптечку, скатывал из обрезка бинта жгутик, засовывал его в глубокую рану. На какое-то время кровотечение остановилась. Димон продолжал стонать, беспокойно елозил на сиденье, стараясь перевернуться со спины набок. Но любое движение вызывало новый приступ боли. Рама держал его за плечи, чтобы не вертелся, повторяя: «Тише, тише ты». Но Димон не слушал или не понимал слов, делал новые попытки перевернуться набок. Кровотечение продолжалось, Ошпаренный быстро слабел.
– Держись, братан, – повторял сидевший за рулем Килла. – Сейчас мы тебе больничку найдем.
– Хрена мы тут чего найдем, – вздохнул Кот. – Темень такая. Глухомань.
После очередной остановки проехали еще километров пять. С обеих сторон асфальтовую дорогу в два ряда обступил хвойный лес. Где они сейчас? Куда едут? Неожиданно впереди на обочине показался яркий щит, укрепленный на железных столбиках. Кажется, указатель. Издалека отчетливо виден красный крест. Вот это удача. Значит, где-то совсем рядом, возможно, в двух шагах, за следующим поворотом, больница или госпиталь. Красный крест… Не зря сюда перли, не ошиблись, выбрав направление.
Килла притормозил, чтобы получше разглядеть указатель.
– Тьфу, мать их, – выругался Килла.
На большом куске жести был нарисован горящий костер, на заднем плане голубой лес и речушка. Лирическая картинка перечеркнута жирным красным крестом. Внизу надпись: «Костер рыбак не погасил, окрестный лес огонь скосил».
– Вот же кидалово, – кивнул Кот.
Димон снова застонал. Проехали еще пару километров, миновали спящую деревеньку в несколько дворов, ни одно окно не светится, даже собаки не лают. И снова потянулся мрачный лес, которому, кажется, не будет конца. Из-за дальнего поворота вынырнул светлый микроавтобус, фары дальнего света ослепили Киллу, он не мог разглядеть тачку до тех пор, пока она не поравнялась с бумером. Уазик с красной полосой вдоль кузова и надписью «Скорая помощь». Машина проехала мимо.
– Это же «скорая», – крикнул Килла.
Врубив заднюю передачу, стал отчаянно сигналить. Задом он погнал бумер за уазиком. Поравнявшись с ним, опустил стекло, стал кричать водиле, чтобы тот остановился. Уазик шел тяжело, лысая резина плохо держала дорогу. Но водитель, напуганный появлением странной иномарки и этой неожиданной погоней, не сбавлял ход.
– Да тормози ты! – кричал Килла, срывая голос. – Куда прешь, урод? Тормози, тебе говорят.
Прибавив хода, бумер задом обогнал машину «скорой помощи», встал перед ней, перерезав дорогу. Водитель ударил по тормозам, понимая, что гонка проиграна. Килла открыл дверцу кабины. Костяк вышел из машины, стукнул ладонью по ветровому стеклу уазика.
– Где доктор?
– У нас там человек умирает, – Килла показал пальцем на бумер.
– Нет тут никакого доктора, – водила выпрыгнул из кабины, помотал гривой седых волос. Он уже справился с первым испугом, поняв, что машину у него никто отбирать не собирается и самого, кажется, не покалечат.
– Да ты чего, не понял? Я тебе говорю: давай в больницу вези.
Костян схватил водилу за шкирку, тряхнул. Приподнял и снова поставил на асфальт.
– Ну, где доктор?
– Говорю же, это моя машина, – сказал мужик. – Я ее выкупил. У нас уже пятый год больница не работает, вот я и…
Кот обошел уазик, схватившись за ручку, рванул ее на себя. Дверца распахнулась, на мокрый асфальт посыпались вилки капусты, которыми микроавтобус оказался набит по самую крышу. Капуста падала и падала вниз, пока на дороге не образовалась целая гора из зеленых кочанов.
– А где ближайшая больница? – напирал Килла.
– Я же говорю, в Полыни.
– Какие Полыни, чего ты гонишь?
– Райцентр Полыни, – терпеливо объяснял водила.
– Короче, разворачивайся, – сказал Кот. – Выгружай свои овощи. Повезешь нас в эти Полыни. Покажешь, как там все.
– Ребят, у меня бензина не хватит, – заволновался водила. – И вообще, не надо вам в Полыни. Мы тут все у Собачихи лечимся.
– У какой еще Собачихи? Слушай, ты что больной или прикалываешься? – дергался Килла. – Совсем охренел…
– Да подождите вы, – крикнул Кот. – Давай рассказывай, что за Собачиха.
– Ну, я же говорю, бабка… Она поможет, ну, если роды принять. Или что. В прошлом годе Вити Смирнову ногу косилкой отрезало. Так она пришила. За раз.
– Ладно, давай, поехали к твоей Собачихе, – сдался Килла.
– Нет, не поеду, – нахмурился водила, его глаза потемнели от суеверного страха. Кажется, мужик боялся эту старуху. – Я точно сказал: не поеду.
– Ты чего, офигел? – Килла схватил мужика за отвороты телогрейки, потянул на себя, несколько раз припечатал спиной к борту уазика.
Кот кое-как оторвал Киллу от водилы.
– Скажи, как доехать до твоей Собачихи.
– Да тут всего полкилометра по трассе. Потом направо. Там плохая дорога будет, дождями развезло. Потом старый комбайн. От него первый дом – Собачихин.
– Пошли, – сказал Рама, отступив от водилы.
– Ладно, мужик, спасибо тебе, – добавил Кот.
Поворот нашли без труда, съехали с асфальта на припорошенную снегом грунтовку, сбавили ход.
Через пару минут колеса провалились в промоину, схваченную сверху ледяной коркой и укрытую снегом. Рама, пересевший за руль, выругался. Он попытался сдать бумер назад, дергал вперед. Но колеса лишь глубже увязали в рыхлых колеях. Снег и комья грязи летели из-под покрышек. Движок захлебывался на полных оборотах, но бумер никак не хотел вылезать из промоины.
– Все, сели, – покачал головой Рама.
Кот и Килла, выбравшись из машины, принялись толкать бумер сзади, но машина только глубже увязала в раскисшей глине. Рама попеременно врубал передний и задний ход, выворачивал руль. На заднем сиденье очнулся и начал стонать Ошпаренный. Он больше не говорил связных слов, не просил пить, выдавливал из себя какие-то междометия и снова стонал. Кажется, у него подскочила температура, начинался бред. Бумер рывками двигался назад и вперед, пока не сел по самое брюхо.
– Погоди, Петька, сейчас еще толкнем, – крикнул Кот.
Но в машине уже никого не было. Кот увидел спину Рамы. Чтобы не поскользнуться и не упасть, Петя широко расставлял ноги и, медленно удаляясь от бумера, шагал вдоль заполненной водой колеи, неся на руках затихшего Димона.
– Рама, куда ты? – крикнул Килла. – Рама, ты чего, оглох?
Рама, экономя силы, не отвечал. Кот побежал следом.
– Куда ты пошел? – кричал он. – Подожди, давай помогу.
Килла, тяжело вздохнув, побрел следом.
* * *
Вадим провел в камере несколько часов, а потом его отвели в кабинет на втором этаже. Мент в штатском представился старшим следователем ОВД Павлом Анатольевичем Суслиным. Обычный мужик, среднего роста, в сером недорогом костюмчике и галстуке, которые вышли из моды в незапамятные времена.
Суслин сразу не понравился Вадику: глаза красные, видно, что с перепоя. Губы плотно сжаты, будто следователь уже решился на какую-то пакость и теперь остается только провести это решение в жизнь.
– У вас нет времени, и у меня его кот наплакал, поэтому давайте скорее покончим со всеми формальностями, – предложил мент, но не пояснил, с какими формальностями надо скорее покончить. Достал из сейфа папку с номером и, откинувшись на спинку стула, стал неторопливо переворачивать рукописные странички.
Пауза растянулась на четверть часа.
– Послушайте, у меня билет на поезд, – сказал Вадик, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно. Он посмотрел на часы и понял, что тот поезд давно ушел, увозя тетю Тоню от неприятностей и проблем. – Черт… Я все это уже объяснял мент… милиционерам на вокзале. В зале ожидания, который слева от главного входа, меня ждала моя родная тетка Антонина Егоровна Супрунец. Я прошу вас: снимите трубку, позвоните в линейное отделение. Пусть проверят…
– Молодой человек, не морочьте мне голову вашей тетей, – поморщился Суслин. – Наверное, когда-нибудь вы штудировали УПК. Должны знать, что ваши родственники имеют право не давать показания, изобличающие вас в содеянном. Поэтому цена тетиным рассказам, – последнее слово Суслин произнес, как плюнул, да еще скорчил презрительную гримасу, – цена им три копейки в базарный день. Пусть она спокойно катит на родину и ни о чем не вздыхает.
– А как же я? У меня же…
– У вас на руках просроченный билет, это я уже слышал, – кивнул Суслин. – На этот поезд вы опоздали. У меня к вам несколько вопросов. Постараюсь покороче. И вообще я сделаю все, чтобы не задержать вас здесь ни одной лишней минуты.
– Но тогда почему меня взяли на улице и доставили…
– Не кипятитесь, – следователь выставил вперед ладонь, жестом призывая собеседника к спокойствию. – Это в киношках вопросы задает только следователь. В жизни все по-другому. Можете спрашивать меня, о чем хотите. Но наберитесь терпения. Всему свое время. А на поезд вас обязательно посадят, отобьют новый билет. И всех дел. Я лично позвоню дежурному по вокзалу, вам помогут с переоформлением. Договорились?
– А у меня есть выбор? – робко усмехнулся Вадим.
Следователь разложил на столе бланк допроса свидетеля и, сверяясь с паспортом Вадима и задавая короткие вопросы, принялся бисерным старушечьим почерком покрывать бумагу. Фамилия, год и место рождения, образование и специальность… Вадим скучал, гадая про себя, когда и чем кончится эта тягомотина.
– Значит, ты по образованию дорожный строитель? – почему-то обрадовался Суслин. – В некотором смысле мы коллеги. Я тоже закончил автодорожный. Только не в Киеве, в Питере. И специальность другая: мосты, инженерные коммуникации.
Вадим хотел спросить: каким макаром строители мостов становятся старшими следователями криминальной милиции, но решил, что в его положении подкалывать мента по меньшей мере глупо. Суслин, открыв папку, порылся в бумагах, передал Вадику фотографию женщины лет сорока с небольшим. Лицо круглое, полноватое, на щечках ямочки, платиновая блондинка, прическа высокая, нечто подобное с незапамятных времен носят работники торговли. Пиджачок старомодного кроя, темная блузка. Такую встретишь на улице, не оглянешься. Глубоко зевнув, Суслин спросил, знаком ли Вадим с этой особой.
– Никогда ее не видел. У меня хорошая память на лица.
– Валентина Нефедова, аферистка со стажем, – сказал следователь, убирая фото в папку. – Мы ее ловили почти два года. Без особого успеха. Занималась риэлторской деятельностью. Организовывала фирмы-однодневки и продавала простакам новые квартиры, которые уже находились в собственности других граждан.
– Я не интересуюсь московским жильем, – ответил Вадим. – Целыми днями вкалываешь на чужих людей. Денег хватает на хлеб с маслом.
Вадим немного успокоился. В коридоре послышались чьи-то шаги, женский голос. Через окно, забранное декоративной решеткой, виднелся кусочек неба, усыпанный звездами. Почему-то верилось, что в такой прекрасный вечер с человеком не может приключиться ничего дурного.
В дальнем темном углу кабинета лежали объемистая красно-синяя сумка и темный рюкзак. «Молнии» застегнуты. Видимо, перед началом допроса барахло снизу, из дежурной части, перенесли сюда и просто свалили в углу. В сумку наверняка заглядывали, но поленились выгружать из нее шмотки, просто прощупали их. Авось, найдется ствол, тротиловая шашка или пакет с анашой. И твердое днище, под которым разложены пакетики с деньгами, понятно, не поднимали. Менты в своем репертуаре: хватают только то, что само плывет в руки. Если бы они знали, какой сюрприз спрятан там под днищем, под тряпками… Господи, что бы тут началось…
– А этот предмет вам знаком?
Суслин, выдвинув ящик, положил на стол охотничий нож.
– Мне ближе знакомы мастерок и малярная кисть, – покачал головой Вадим. – А это первый раз вижу.
– Нет, вы все-таки подумайте. Пожалуйста, посмотрите повнимательнее. Возьмите в руки. Только осторожнее, не обрежьтесь. Очень острый клинок.
Вадим взял нож, повертел его в ладонях. Дома у него была парочка похожих игрушек, китайская подделка, сработанная из негодного железа, которое даже заточку не держит. А это настоящее боевое оружие из прочной стали, сделано в Англии. Обоюдоострый широкий клинок, латунный тыльник, деревянная рукоятка с графитовым напылением. Нож так и просится в руку. Подушечкой пальца Вадим осторожно коснулся заточенного клинка, едва не порезал кожу.
– Ну, светлые мысли в голову не приходят?
– Ни светлых, ни темных. Не мой ножик.
– Так и запишем, – следователь склонился над листками протокола.
Вадим положил нож на стол. Закончив с писаниной, Суслин с ловкостью фокусника выудил откуда-то, едва ли не из рукава, продолговатый прозрачный пакет. Взяв нож двумя пальцами, нежно упаковал его в целлофан, запечатал пакет и сунул в ящик стола. Сердце Вадима забилось тревожнее. Точно, мент задумал какую-то пакость. Но что у него на уме?
* * *
Дорога к дому Собачихи оказалась недалекой, но на место пришли, когда над полем уже занималась утренняя заря. Ошпаренного тащили попеременно. Димон стонал, отключался, снова приходил в себя и начинал стонать. Он открывал глаза, видел над собой серое небо, по которому медленно плыли низкие облака, шевелил растрескавшимися губами. Кажется, спрашивал, где он и куда его несут на руках. Когда дорога повернула в сторону, решили срезать путь, взяли напрямик через поле, ориентируясь на проржавевший остов комбайна, брошенного здесь в незапамятные времена. Шли гуськом, след в след. Ноги вязли в рыхлом снегу, от ветра, разгулявшегося на открытом пространстве, слезились глаза.
В окнах старой избы за невысоким забором, сбитым из горбыля, как ни странно, горел свет. Когда через незапертую калитку вошли на двор, Килла долго барабанил в окно ладонью.
– Эй, есть кто дома? Эй, как тебя там? Собачиха, открывай.
Тишина. Хозяйка не появилась, даже матерчатая занавеска не дрогнула. Килла толкнул дверь, оказавшуюся открытой, Рама осторожно пронес Димона через холодные сени в горницу. Раненого уложили на лавку у окна. В единственной комнате жарко натоплено, на комоде коптит керосиновая лампа, а людей нет. Килла осмотрелся, заглянул в закут за печкой, отделенную от комнаты старой латаной занавеской. Вернулся, стал трясти Кота за рукав.
– Кот, поди сюда. Поди быстрее.
И потащил за собой в закуть. Кот, протиснувшись за занавеску, замер от неожиданности. На высокой скамье лежала пожилая женщина, седые волосы скручены пучком на затылке, вязаная кофта застегнута на все пуговицы, глаза полуоткрыты. Руки скрещены на груди.
– Смотри, – сказал Леха Килла.
Лицо бледное, нос заострился, как у лежалого покойника. В закуте темно и душно, пахнет лампадным маслом и сушеной травой. Кажется, женщина не дышала.
– Эй, Собачиха, вставай. Слышишь?
Костян потряс старуху за плечи, поводил ладонью перед лицом.
– Да вставай же ты…
И отступил назад. Похоже, что хозяйка того… Приказала долго жить.
– Слышь, Килла, да она умерла, – прошептал Костян. – У нее глаза стеклянные.
– А ты послушай, дышит она или нет, – Килла прятался за спиной Кота.
– Да ты сам послушай.
Кот попятился назад, задернул занавеску, решив про себя, что они попали в дом покойника. Видимо, старуха еще вечером истопила печь, почувствовала себя худо, сил не хватило даже фитиль в лампе задуть. Она доковыляла до закути за печкой, легла на полати, скрестив руки на груди. Видно, чуяла приближение смерти, молилась. И прожила еще час или того меньше. Бог ее прибрал.
– Давай лекарства, что ли, искать.
Переставив керосиновую лампу на полочку, Кот подошел к самодельному фанерному шкафчику, крытому морилкой, стал выдвигать ящики, надеясь найти склянки с лекарствами. Но попадалась лишь сушеная трава в пакетиках, связки каких-то корешков, баночки с мазями неизвестного свойства. Рама сидел на лавке, положив себе на колени голову Димона. Надо бы скинуть промокшую куртку, стащить с себя носки и ботинки, полные воды. Но от усталости, разлившейся свинцом по телу, он не мог и пальцем пошевелить. Димон больше не подавал голоса: то ли забылся сном, то ли снова потерял сознание. Килла шарил по столу, хватал все, что подворачивалось под руку, и, засовывая в рот, работал челюстями. Наворачивая хлеб и холодную картошку, запивал еду травяным настоем из бутылки.
– Ой, горькая, бля, – повторял он. – Ой, бля, горькая…
Кот отступил от шкафчика, решив, что поиски лекарств в этой избе – дело дохлое. Когда совсем рассветет, нужно пробежаться по деревни, от дома к дому. Возможно, тут есть медпункт или живет какой-нибудь врач-пенсионер. Услышав тихие шаги за спиной, Кот вздрогнул. Килла, отскочив от стола, оглянулся, выпучив глаза, замер на месте. Посередине комнаты стояла мертвая старуха. Для покойника она выглядела очень даже неплохо. Румянец на щеках, кожа гладкая, зубы свои, не вставные.
– Отвар-то я напрасно оставила, – Собачиха показала пальцем на бутылку с травяным настоем, которую успел ополовинить Килла. Оглянувшись, посмотрела на Ошпаренного, вытянувшегося на лавке. – Не подох еще?
Кот, на минуту потеряв дар речи, беззвучно зашевелил губами.
– Ну, чего вам нужно? – спросила Собачиха. – Грабить пришли?
Через несколько минут хозяйка выставила непрошеных гостей в сени, оставив в натопленной комнате только раненого Димона. Растопив железную печку, парни улеглись вокруг нее на соломе, твердо решив вздремнуть хоть часок. Но не прошло и четверти часа, как тишину разорвал дикий крик Ошпаренного.
– А-а-а-а… Ма-ма-ма…
– Чего она с ним делает? – Килла, открыв глаза, сел, прислушался. – Может, пойдем посмотрим?
– Ага, тебя там только не хватало, – покачал головой Кот.
– А-а-а-а, – надрывался Димон.
– Орет, значит, живой, – сказал Рама, снова лег на солому и с головой накрылся худым одеялом.
Глава четвертая
Следователь Суслин вытащил из папки тонкую стопку фотографий, положил перед Вадиком.
– Вот еще, взгляните.
Снимки черно-белые, сделаны ночью или поздним вечером при помощи фотовспышки. Женщина в кожаном полупальто с меховым воротником лежит на мокром асфальте, раскинув в стороны руки. Пальто распахнулось, шелковая косынка замазана чем-то черным. Светлые волосы похожи на грязные сосульки. Рядом на асфальте раскрытая сумочка на длинном ремешке, вывалились какие-то бумажки, мобильный телефон и записная книжка. Лицо залито кровью, на шее ниже подбородка темная продолговатая дыра.
– Снова не узнали? – следователь улыбнулся. – Нефедова, она самая. Правда, на этих карточках выглядит паршиво. Девять дней назад ее ударили ножом на Мосфильмовской улице. Ударили сзади, в спину. Точно под ребра. А потом, когда она упала, перерезали горло и пищевод.
– Зачем вы мне показываете карточки? И зачем все это рассказываете?
Не ответив, Суслин поднялся на ноги, шагнул к порогу, распахнув дверь, высунулся в коридор. Вскоре перед Вадимом предстал долговязый парень лет двадцати с чумазой мордой, одетый в латаное тряпье со свалки. И воняло от него так, будто молодой человек только что вылез из помойки. Суслин, усадив оболтуса на стул, что-то пошептал ему на ухо, уселся на прежнее место и, показав пальцем на Вадима, спросил, знает ли гражданин Бубнов Павел Иванович этого человека.
– Черт его поймет, – Бубнов подался вперед, щуря сволочные водянистые глаза, долго всматривался в лицо Вадима. – Ну, не могу точно сказать… Слишком темно было. И бегал он быстро. Раз – и все. Нырнул в темноту. Только пятки засверкали.
– Супрунец, встаньте.
Вадим медленно поднялся со стула. Павел Анатольевич пристукнул по столу ладонью, недовольный ответом Бубнова.
– Теперь смотри. Разуй глаза, смотри внимательно. Этот?
– Кажись, этот.
– Кажись или точно этот?
– Точно, этот, – сдался Бубнов. – Он самый.
Следователь заполнил какой-то бланк, дал Бубнову расписаться и чуть ли не силой вытолкал его за порог кабинета, сказав, что официальное опознание в присутствии понятых состоится завтра днем. И еще, погрозив Бубнову кулаком, посоветовал сегодня же сходить в баню. Иначе его помоют из брезентовой кишки в подвале ОВД.
– Не в жилу тебе брать на себя эту чертову аферистку Нефедову, – сказал Суслин, устроившись на стуле. – Ну, по-человечески мне все ясно. Резать бабу, пусть даже по ней тюрьма плачет, это как-то не того… Неэстетично, не по-спортивному. Удар в спину, да еще перерезанная глотка. Заседателям такие вещи не нравятся.
– Я никого…
Суслин не слушал.
– Но тут тебе можно помочь, – продолжал он. – У меня есть парочка других кандидатов. Эти тебе точно подойдут.
– Каких еще кандидатов?
– Ну, криминальные трупы. Вот, скажем, пенсионер Зуев. Между прочим, между нами говоря, – следователь многозначительно поднял кверху указательный палец, – он инвалид третьей группы. Вот так. Хотя его инвалидность к делу не относится.
Павел Анатольевич бросил на стол фото пожилого мужика с перекошенной физиономией. То ли он был в дупель пьяным, то ли нарочно гримасничал в объектив фотокамеры.
– Вот тебе кандидат. Фотография сделана при жизни. Неделю назад его пристукнули молоточком.
– Каким еще молоточком? – тупо переспросил Вадим.
– Для разделки мяса, – объяснил Суслин. – Ему несколько раз навернули по башке, бросили живого на диван. А когда он немного очухался и позвал на помощь, вогнали в ухо заточку, сделанную из трехгранного напильника.
– Очень интересно.
– Слушай и запоминай. Зуев, с которым ты познакомился у винного магазина, пригласил тебя домой, чтобы раздавить пузырь. Во время распития стал приставать к тебе с оскорбительными предложениями. В смысле, хотел тебя потрахать. Ты, разумеется, предложение отклонил, возмутился этой оскорбительной гнусностью. Тогда Зуев навалился на тебя, решив взять свое насильно. Ведь так было дело?
– Насильно? – переспросил Вадим.
– Вот именно, – обрадовался Суслин. – Он был старым педрилой, который трахал все, что шевелится. Встретил у магазина тебя, молодого, симпатичного, и слюна побежала. Короче говоря, ты, защищаясь, схватил со стола молоточек и ударил этого развратника по затылку. Несколько раз. Показать тебе орудия убийства, ту заточку и молоток?
– Не надо, – потряс головой Вадим.
– А то давай, посмотри. Может быть, что-то вспомнишь.
– Я уже нож посмотрел.
– Хорошо. Сейчас ты напишешь явку с повинной. Я свистну Бубнова, он подтвердит твои показания. Так сказать, закрепит их. Он был в вашей компании, но испугался, когда дело дошло до драки, и сделал ноги. Завтра выедем на место преступления и продолжим следственные действия.
– Я смотрю, ваш Бубнов везде был и все видел. И как Нефедову прирезали. И как Зуева пристукнули. Удивительно.
– Давай без лирики, у меня времени мало. Судьи примут во внимание, что ты убил человека, защищая свою честь и мужское достоинство. Учтут твою явку с повинной, чистосердечное раскаяние. Наконец, они рассмотрят личность потерпевшего. Старый вонючий педераст, растленный тип и все такое. Он никому не может внушить симпатии. Короче, получишь ниже низшего предела. Ну, твое мнение?
– Слушайте, вы ведь договариваетесь со мной не о ремонте квартиры. – Вадим чувствовал себя сбитым с толку, совершенно замороченным. Даже человеческих слов не находилось, чтобы продолжать этот бредовый спектакль. – Вы заставляете меня взять на душу загубленную человеческую жизнь. Знаете что… Пошлите на вокзал машину, пусть снимут с поезда другого пассажира. Первого попавшегося. Возможно, он согласится на ваше заманчивое предложение.
– Уж больно ты разборчивый, – вздохнул Суслин. – Это тебе не нравится, то не подходит. Я человек опытный, даю только дельные советы. Зуев для тебя – просто находка.
– Я отвечаю вам твердо и ясно: я никого пальцем не тронул. Ни вашу аферистку, ни инвалида третьей группы Зуева. И буду стоять на своем. Даже если меня отправят…
– Только не надо этого пафоса, – улыбнулся Суслин. – Отправят его… Когда отправят, будет поздно жопой вертеть.
Вадим давно и твердо усвоил, что московские менты парни шустрые и умеют состряпать дело буквально на пустом месте. Но чтобы так быстро и так грубо… Обобрать загулявшего ханыгу или иногороднего строителя, возвращающегося домой с халтуры, – это понятно. Святое дело. Но взять средь бела дня невинного человека и назначить его убийцей. Собрать все доказательства преступления, не выходя из кабинета, найти свидетеля и даже получить признательные показания. И все это в течение каких-то жалких двух с половиной часов. Нет, такое в голове не укладывается, это выше человеческого понимания. Похоже на страшный сон, хочется ущипнуть себя за кончик носа и проснуться.
Следователь залез в ящик, швырнул на стол три целлофановых пакетика с деньгами. Вадим посмотрел на доллары и помертвел. Перевел взгляд на Суслина и даже не узнал его лица, кожа следователя сделалась серой, как свинец, глаза потемнели.
– Кого ты убил за эти деньги? – тихо спросил Суслин. – Нефедову? При себе у нее была крупная сумма. Деньги пропали.
– Я клянусь вам, – Вадим почувствовал, как на глаза помимо воли наворачиваются слезы, – клянусь, что я…
– Кого ты убил?
Суслин подскочил со стула. Короткий замах. В следующее мгновение кулак врезался в лицо Вадика, он почувствовал, что пол ушел из-под ног, стул опрокинулся. Через минуту Вадик оказался возле батареи парового отопления в углу кабинета. Голова кружилась, его тошнило от вкуса крови и от животного страха, раздиравшего душу.
– Кого ты убил? – орал Суслин, склонившись над задержанным. – Отвечай, мразь. Кого ты грохнул? Когда и где?
Дважды следователь пнул Вадика носком ботинка в бедро и колено. А потом въехал ногой в живот.
– Дайте слово сказать! Послушайте меня минуту!
Спиной Вадик прижался к батарее, закрыл лицо руками. Следователь опустил занесенную для удара руку, отступил на шаг.
– Мы делали ремонт на квартире одного бандита, – Вадик всхлипнул. – Я нашел эти деньги в тайнике. Решил их прикарманить, а заодно прихватить с собой еще что-нибудь из вещей. Стал рыться в шкафах, потом на антресолях. Там висел замок, но я его сбил молотком. А там, на этих антресолях, чего только нет… Три пистолета, патроны, карабин, оптика к нему, несколько наборов отмычек, автомобильные номера, микросхемы… Господи, вот вам готовый кандидат. Берите его и мотайте срок на полную катушку.
– Вставай, – скомандовал Суслин. – Да не трясись ты! Не трону. Садись на стул. Что за стволы ты нашел?
– Два пистолета Макарова и один какой-то иностранный. Патроны. И несколько снаряженных обойм.
– Ключи от квартиры у тебя?
– Бросил в почтовый ящик, когда уходил, – не поднимаясь с пола, ответил Вадик.
Он снизу вверх глядел на следователя, еще не веря в свое чудесное спасение. Суслин сел за стол, положил перед собой чистый лист бумаги.
– Адрес? – спросил он. – Вставай, я сказал, придурок хренов. Отвечай на вопрос. Ну, живо.
* * *
К полудню трактор на гусеничном ходу дотащил бумер до двора Собачихи. Тачку поставили за дом, подальше от любопытных глаз. Костян протянул деду трактористу мятую купюру, но тот испуганно замахал руками.
– Не, не, много, – дед тряс головой, поглядывая то на разбитую физиономию Кота, то на денежку в его руке. – Много. Могу нажраться.
– Так у меня меньше нету.
Дед долго качал головой, наконец, не снимая меховой рукавицы, взял деньги. И подвел грустный итог своим размышлениям.
– Придется нажраться. Понятно?
– Понятно, – кивнул Кот.
Повернувшись, дед, подгоняемый похмельной жаждой, быстро дошагал до трактора, ловко забрался в кабину. Заложив крутой поворот, выехал на улицу. Магазин в деревне открывался в полдень, а дешевую водку завезли как раз накануне. Костяк проводил трактор взглядом, улыбнулся и узкой тропинкой дошагал до дома. В сенях Килла, присев на корточки, скреб ножом мелкие картофелины. Он курил, роняя пепел в кастрюлю. Рама, усмехаясь, стоял над ним, наблюдая за ходом творческого процесса.
– Леха, ты чего это, дежурным заделался? – спросил Кот.
– Да эта сказала, что картошки наварит, если я почищу. Жрать хочется, блин, аж живот сводит.
– Димон как? – спросил Кот.
– Да она говорит, что все нормально, а в дом не пускает, – пожаловался Килла. – Стонет он все время. Хреново ему. Собачиха травы какие-то заваривает. Воняет – караул.
Дверь в комнату открылась, в сени вышла хозяйка.
– Когда вы поуспокоитесь? – спросила Собачиха. – Чем вашего друга задели? Отверткой, что ли?
– Нет, бабка, – помотал головой Килла. – На арматурину он напоролся. Чисто случайно.
– Угу. Я дура, по-твоему, круглая?
– Ну, как он? – спросил Кот.
– Счастье, что ни желудок, ни кишечник ему не пропороли. Начался бы перитонит, заражение. Тогда никакие мои травы не помогли бы. Повезло ему, отвертку в бок воткнули. Крови потерял много, а так ничего. Выкарабкается, потому что молодой.
Она посмотрела на Кота и Раму таким взглядом, что мурашки по спине побежали. Теперь понятно, почему тот ночной водила, перевозивший на «скорой» капусту, упорно отказывался показывать сюда дорогу. Такая старуха одним взглядом человека в гроб вгонит.
– Поубивают вас когда-нибудь всех, – выдала свой мрачный прогноз Собачиха. – Поубивают ни за что.
– Не мы такие, – ответил Рама. – Жизнь такая.
Собачиха не слушала.
– И машина у вас страшная. Катафалка какая-то.
Она хотела уйти обратно в комнату, но тут в сени со двора вошла девица лет двадцати. Голубые глазищи, короткая дубленка распахнута, на груди, туго обтянутой кофточкой, светлая коса. Рама неожиданно закашлялся, отступил назад. Костян хотел присвистнуть, но в последний момент передумал. Килла перестал чистить картошку, воткнул нож в половицу. Собачиха обняла девку за плечи, повела в кухню.
– Иди, родная, я там для твоей матери все приготовила, – пропустив гостью в дверь, старуха повернулась к парням. – Ну, чего уставились? Раздевайтесь. Вы только на себя поглядите. Как в говне ходите. Катька постирает, потом вам все принесет.
– А одежда хоть какая-нибудь есть? – забеспокоился Килла. – Ну, надеть. Не голяком же…
– Сейчас принесу.
Собачиха ушла, вместо нее вернулась Катька. Она тащила застиранные шмотки, сложенные стопкой. Бумазейные рубашки, брезентовые штаны, еще какую-то рвань. Парни, раздеваясь, поглядывали на Катьку, которая не отворачивалась, не стесняясь мужской наготы. Килла, скинувший с себя все, кроме дырявых носков, шагнув к девушке, ущипнул ее за мягкое место и заржал.
