Алеся Троицкая
Между мирами, или Поцелуй для дракона
Глава 4
Оливия
Я притаилась за живой изгородью, затаив дыхание. Сердце колотилось так, что, казалось, его удары вот-вот выдадут мое убежище. Колени дрожали, во рту пересохло.
Страх липким потом стекал по спине, путался в волосах на затылке. Из последних сил я сдерживала желание броситься прочь, затеряться в ночи. Но нельзя, слишком многое поставлено на карту.
Голоса Ияра и Акихара доносились до меня, словно через толщу воды. Обрывки фраз, полные гнева и отчаяния. Я сжалась в комок, силясь расслышать, ухватить суть.
– Созвать Совет… отправить патрули… твари тьмы уже на пороге! – прорычал Ияр. От его голоса, низкого, с хрипотцой, мурашки побежали по коже.
– Опустишь Завесу? Ты в своем уме? – зашипел Акихар. – Советники тебя на куски порвут! Как ты не понимаешь…
– Плевать! – Ияр взмахнул рукой, обрубая возражения. – Я не могу рисковать ни землями, ни народом. Ради их спасения готов на все!
Его точёный профиль застыл, будто высеченный из мрамора. Только желваки ходили на скулах, да пылали яростью черные глаза. Воплощенная решимость, несгибаемая воля.
Акихар отшатнулся, лицо исказила гримаса боли.
– Друг мой, очнись! Священный камень высосет тебя досуха. Ты не бог, ты просто…
– Владыка Амманека, – отрезал Ияр. – И я сделаю то, что должен. Пусть даже ценой собственной жизни.
Его голос, полный мрачной уверенности, хлестнул плетью. Я сжалась, кусая губы. Великие боги, во что я ввязалась? В какие дебри занесло меня безумное приключение?
На миг в душу закралось малодушное желание – бросить все, умчаться прочь. Гори оно огнем, это затерянное царство и его мрачный правитель!
Но я тут же одернула себя. Вспомнила о Лоре. Нет, я не могу, не имею права бросит подругу.
Сделав глубокий вдох, я заставила себя сосредоточиться на диалоге варваров. От следующих слов похолодело в груди:
– Я подарю тебе голову ведьмы, – процедил Акихар. – Принесу ее к твоим ногам в день свадьбы. Ты обретешь и жену, и покой.
Ияр кивнул, на губах змеилась зловещая ухмылка.
– Да будет так. Я знаю, ты не подведешь, брат. А теперь ступай. Нам многое нужно успеть до рассвета.
Тяжёлые шаги, лязг мечей – и вот уже тьма поглотила две мощные фигуры. Растворила, укрыла своим плащом.
Несколько мгновений я сидела оглушённая, не в силах пошевелиться. Мысли метались, разлетались осколками. В голове звенела одна-единственная фраза: «Голову ведьмы… к твоим ногам».
Это про меня, Небо всеблагое! Они охотятся за мной, жаждут расправы. Вообразили злой колдуньей, посланницей тьмы. За что? Почему?
Застонав, я обхватила себя руками. Знобило, тело сводило судорогой. Только не это, только не сейчас! Надо собраться, надо что-то делать. Лора, я должна найти Лору!
Повинуясь неясному импульсу, я вскочила и бросилась вглубь сада. Петляла меж деревьев, путалась в полах длинного платья. Сердце частило, кровь стучала в висках. Быстрее, ну же!
Я металась, словно безумная, ведомая одним лишь наитием. Страх за подругу, желание спасти гнали вперёд. Вскоре впереди забрезжил слабый огонёк. Беседка! Увитая лиловыми цветами.
Задыхаясь, я ворвалась под сень ажурной резьбы. И застыла, потрясённая.
Лора полулежала на парапете, лениво покачивая ногой. В руке поблескивал гранёный кубок. Растрепавшиеся кудри сияли медью в свете луны.
– Лив, подруга! – Лора улыбнулась, сверкнув зубами. – А я тут звёзды считаю. Красотища-то какая, а?
Я схватила ее за плечи, впилась пальцами до синяков. Заглянула в осоловелые глаза, в расширенные зрачки.
– Очнись, дурёха! Мы не на пикнике, а в шаге от смерти! Эти бешеные варвары…
– Брось! – Лора отмахнулась, звякнув браслетами. – Ну что они нам сделают, а? Мы же гостьи, как-никак. Да и вообще…
Она икнула, с блаженной улыбкой откинулась на спинку ложа.
– Похитят нас! Запрут в этом дворце, будут неге и роскоши учить. Чур я первая к кха… как его там…
У меня потемнело в глазах. Я с размаху залепила подруге пощёчину. Та охнула, схватилась за щеку. В голубых глазах плеснулось потрясение пополам с обидой.
– Лив, ты чего? С ума сошла?
– Это ты сошла! – прошипела я. – Совсем мозги растеряла от похоти. Очнись, идиотка! Нас тут на куски порвут, стоит только с места сдвинуться. Акихар поклялся мою голову на свадьбе преподнести своему повелителю!
Из горла Лоры вырвался сдавленный писк. Кубок выпал из ослабевших пальцев, звякнул о каменные плиты. Ало-чёрная жидкость растеклась зловещей лужей.
Я рывком поставила подругу на ноги. Та пошатнулась, вцепилась в мои плечи.
– Господи, Лив… Я не думала… не хотела… – зубы Лоры выбивали чечетку, в глазах плескался неподдельный ужас. – Что же делать? Как нам быть?
– Бежать, – отрезала я. – Немедленно. Иначе останемся тут навсегда – в качестве украшений на пиру.
Решительно разорвав объятия, я потащила Лору к арке. Та семенила следом, путаясь в собственных ногах и шлейфе платья. Ничего, протрезвеет на свежем воздухе. Нам сейчас лишь бы до портала добраться.
Чёрный провал беседки остался позади, впереди замаячила спасительная калитка. Ну же, скорее!
И в этот миг воздух содрогнулся от скрежещуще-лязгающего звука. Рёв боевого рога – раскатистый, властный, жуткий в своей неумолимости. Он ввинчивался в уши, вибрировал в костях, вышибал воздух из груди.
Я застыла, будто налетев на стену. Рядом испуганно пискнула Лора.
Сад ожил, забурлил, наполнился гулом множества голосов. Повсюду замелькали факелы, блеснули начищенные доспехи. Тяжёлый топот, бряцание оружия, отрывистые команды. Стражники! Десятки, сотни – несметное войско хлынуло из потайных врат.
Над замком вспыхнуло зарево – мертвенно-белое, слепящее. Ветер донес стоны и скрежет, леденящие кровь. Из пролома в небесах вынырнули крылатые тени. Птицы? Твари тьмы?
Лора взвизгнула, вцепилась мне в руку. Я обхватила ее за талию, рванула к калитке.
– Скорее! Надо убираться, пока не поздно!
Мы петляли меж деревьев, припадали к земле, когда рядом мелькали факелы. Сердце колотилось, во рту стоял привкус крови.
Страх гнал вперёд, придавал сил. Лишь бы успеть, лишь бы проскочить! Пока не грянула буря, пока разверзшийся ад не поглотил нас.
Я припустила быстрее, волоча за собой Лору. Позади маячили башенки дворца, впереди серебрился спасительный портал. Древняя арка, укрытая плющом – дорога домой.
Когда мы добрались до нее, от усталости подкашивались ноги. Все тело дрожало, легкие горели огнем.
Слепо нащупав холодный камень, я на миг застыла в отчаянной мольбе. Небо всемилостивое, помоги нам! Не дай сгинуть в чужом мире, верни домой. Обещаю, я все сделаю, только спаси!
И, зажмурившись что было сил, шагнула в темный провал. Лора, всхлипывая, цеплялась за мой локоть.
Долгое падение сквозь время и пространство. Мир кувыркнулся, сжался в крохотную точку. Горло перехватило, виски сдавило раскаленным обручем. Еще немного – и я не выдержу, задохнусь, лопну…
А потом все кончилось. Мы вывалились в родной мир, дрожа от пережитого. Сердца колотились, ладони вспотели. Счастье накрыло с головой – дикое, пьянящее. Живы!
Несколько ударов сердца мы стояли, боясь шелохнуться. Вслушивались в звуки клуба – музыку, смех, звон бокалов. Никогда еще этот шум не был так сладок.
– Надо проверить… – Лора приникла к двери, напряглась струной.
– Не стоит.
Но подруга уже просунула нос в щель. Ахнула, отпрянула. И вдруг расхохоталась – звонко, освобожденно:
– Шутка! Все путём, мы дома! Только волшебство исчезло…
В голосе мелькнула горечь. На миг в душу кольнуло острой иглой – неужто жаль? Но Лора тут же просияла, сунула мне под нос раскрытую ладонь:
– Гляди, какой финик сорвала! То ли слива, то ли…
Закинула в рот, надкусила – и смешно сморщилась:
– Тьфу, кислятина!
Я покачала головой, укоризненно глянув на подругу, а потом посмотрела на часы. Однако, надо же, а казалось – вечность прошла в том мире. Но циферблат уверял – минуло лишь пять минут. Поразительно!
Переглянувшись, мы заспешили прочь. Пересекли холл, подхватили вещи, ввалились в машину. Несколько минут ехали молча, переваривая случившееся. Первой не выдержала Лора:
– Это ж надо! Ни одна живая душа не поверит.
– И не надо.
Лора покосилась виновато:
– Прости, что сомневалась раньше… считала психом слегка… Каюсь!
Хмыкнув, я откинулась на сиденье. Обида давно прошла. Сейчас во мне плескалось лишь облегчение вперемешку с опустошением.
– И все ж, как ты с этим варваром снюхалась?
Лора застонала, закатила глаза мечтательно:
– Ох, Лив, это ж песня, а не мужик! Глазища – омуты, мускулы – горы. Как обнял, зашептал жарко – у меня аж коленки подогнулись. Любой бы растаял!
– Так ты ж ни слова не разобрала!
– И чё? Тут и без словаря всё ясно. Эх, жаль не срослось! Я б от такого мачо с радостью понесла.
– Совсем сдурела, подруга?!
– А то! Всё, Лив, привыкай. Теперь и я на век кошатницей заделаюсь. Буду по своему дикарю сохнуть, от земных мужиков нос воротить. И что нам, спрашивается, не везет так? Всем мирам красавцы, а нам – облом!
Лора скосила на меня хитрый глаз:
– Слушай, может рискнем ещё разок? Набьем гарем, осчастливим аборигенов…
– Даже не думай! Больше ни ногой в тот дурдом. Чую, на порталах теперь крепкий замок – от таких оторв, как мы. И слава богу!
Отвернувшись к окну, я стиснула кулаки. В груди ныло, тянуло – тоскливо и горько. Прощай, мой дикий правитель. Прощай, несбывшийся сон. Пусть хранят тебя твои мрачные боги. И не дают свидеться с безумными девами вроде меня…
***
Утро понедельника встретило гнусным «мяу» и перспективой рано вставать. Красота! А ведь могла бы ещё часок понежиться в постели…
Застонав, я смахнула наглого Кекса с груди. Потянулась сладко, до хруста, зевнула… И вдруг застыла в холодном поту.
Что за?!
Шелковые простыни испарились, как мираж в пустыне. Тело сковала чугунная тяжесть. В нос ударил приторный кумар – благовония? Тлеющие палочки? Не дай бог пожар!
Нехотя приоткрыв глаза, я охнула. Надо мной копошился какой-то бедлам восточного базара. Цветастые тряпки, бусы, амулеты. На стенах – мазня вместо обоев. А с потолка пялился мутный, желтый кристалл в лапе. Пульсировал противно, будто маятник.
Я протёрла глаза. Ущипнула себя – больно! Увы, кошмар не развеивался. Реальность обрушилась со всех сторон – чуждая, дикая.
Грудь сдавило, в висках застучало. Стоп, при чем тут грудь? С ужасом скосила взгляд ниже – и чуть не заорала.
На мне покоилась мужская рука. Смуглая, мускулистая, в татуировках. Обнимала собственнически, прижимала к разгоряченному торсу.
Сердце рухнуло в пятки, колотясь, как бешеное. Медленно, зажмурившись, я повернула голову. И встретилась взглядом со своим кошмаром.
Господи Иисусе! Рядом, впечатавшись в подушку лицом, дрых Он. Дикарь из грез, мучитель, палач. Голый по пояс, едва прикрытый простыней. Будто статую вылепил искусный мастер – мощный, безупречный.
Дыхание перехватило, кровь зашумела в ушах. Это сон, бред, злая шутка! Не могу я лежать в одной постели с врагом. С тем, кто жаждет моей смерти!
Страх, дикий, первобытный, сдавил горло. Сейчас очнётся – и конец мне! Голову с плеч снесёт, как обещал.
Но даже ужас не мог заглушить постыдный трепет, горячую волну, разлившуюся внизу живота. Кончики пальцев закололо от желания прикоснуться к смуглой коже, очертить линии татуировок, бугристые шрамы. Это было неправильно, безумно, невозможно – и все же искушало похлеще запретного плода.
Сейчас, умиротворенный и беззащитный, Ияр не походил на монстра из кошмаров. Жестокого тирана, упивающегося властью. Во сне его лицо смягчилось, разгладилось. Будто сбросил невидимые доспехи, тяжкий груз короны. И невольно залюбовалась его новой ипостасью. Расслабленной, почти юной. Такой, какой могла бы быть, если бы…
Тряхнув головой, я одернула себя. Господи, о чем я думаю?! Лежу в кровати мужчины, что жаждет моей крови! Любуюсь им, фантазирую! Форменное безумие, стокгольмский синдром в терминальной стадии. Надо сматываться отсюда, пока мозги не расплавились в кашу.
Но даже мысль о побеге не гасила пожар, вспыхнувший внутри. Жар растекался по жилам, туманил голову. Тело будто свинцом налилось, сладкой истомой. Все инстинкты вопили – прижаться теснее, обвить руками шею, втянуть терпкий мужской запах. Раствориться, слиться с ним воедино…
Я зажмурилась. Нет, нельзя, это неправильно! Грязно, постыдно, недостойно. Тянуться к врагу всем существом, млеть от одной мысли о его прикосновениях. Грезить, как жесткие пальцы прижмут к горячей коже. Как властные губы впиваются в мои, подчиняя, побеждая…
Всхлипнув, попыталась отстраниться. Усмирить одуряющее желание, вернуть ясность ума. Куда там! Даже простыня, скользнув по бедру, обожгла калёным железом. А смоляные кудри так и манили запустить пальцы, притянуть голову варвара для голодного поцелуя.
Закусив губу до солоновато-металлического привкуса, я начала осторожно отодвигаться. Миллиметр за миллиметром, затаив дыхание. Каждый шорох простыней отдавался громом в ушах, заглушал стук собственного сердца. Малейшее движение Ияра – и я покойница.
Древний инстинкт самосохранения обострил все чувства. Кожа покрылась мурашками, во рту пересохло. Почти физически ощущала спиной тяжелый, пронизывающий взгляд. Лопатки сводило от фантомного ожидания удара.
Наконец-то я выбралась из-под мускулистой руки, свесила ногу с кровати. Пол обжег ледяным прикосновением, по телу пробежала судорожная дрожь. Неужели получится, неужели смогу?..
Миг триумфа – и тут же обжигающий стыд поражения. Коварное покрывало змеей обвилось вокруг лодыжки, дернуло назад. Взмахнув руками, я грохнулась на пол. Больно, до искр из глаз!
Сердце оборвалось, провалилось в желудок. Все, мне хана! Сейчас проснется и голыми руками придушит. Зажмурилась, сжалась в комок. Только бы не кричать, только бы не умолять! Гордость, Оливия, где твоя гордость?
Но секунды капали, а расправа все не наступала. Только размеренное сопение нарушало тишину, дыхание спящего великана. Неужели пронесло? Неужели бог гордецов смилостивился?
На подгибающихся ногах подкралась к двери. Сердце бухало, кровь шумела в ушах. Спертый воздух забивал горло, от ладана и смолы кружилась голова. Давила, обволакивала тяжелым саваном.
Рванув створку на себя, зажмурилась от хлынувшего света. Заморгала слепо, беспомощно. Что за?!
Книги, колбы, свитки – все сливалось в размытое марево. Танцевало перед глазами, дробилось калейдоскопом. Купол в потолке – обманчиво хрупкий, готовый обрушиться в любой миг. И стол – массивный, жертвенный. С пятнами подозрительно бурого цвета.
Голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Нет, только не это! Истерика – непозволительная роскошь. Соберись, тряпка! Должен же быть другой выход!
Рывком распахнула следующую дверь – и чуть не захлебнулась волной жара и влаги. Купальня, будь она неладна! Уже окуналась, спасибо. Едва не отдала душу и тело заодно.
Последняя надежда – заветная третья дверь. Трясущимися руками отдернула тяжелую портьеру, шагнула внутрь… И обмерла. Хаос, бардак и разруха! Оружие, доспехи вперемешку с хламом. Кошмар перфекциониста!
И вот она я, посреди этого безумия. Одна, растерянная, в чужом мире. Без шанса на спасение, на побег. Обречена до скончания века торчать в покоях спящего людоеда. Пока не надоем. Или не сожрет.
Застонав, сползла по стене. Обхватила колени, уткнулась в них лбом. Разревелась бы – да боязно, вдруг услышит.
Краем глаза заметила распахнутую террасу, метнулась было туда. Но куда там! Один взгляд вниз – и меня парализовало. Пропасть, зияющая темнота без конца и края. Острые скалы, песчаные барханы – верная погибель.
Всхлипнув, отшатнулась. Прижалась лбом к ледяным перилам. Ну почему, почему все так? Почему меня угораздило? В какой миг свернула не туда, увязла в трясине безумия?
Из мрачных дум вырвал требовательный мяв. Кекс! Живой, невредимый. Желтые глазищи сверкают, хвост трубой. Будто не в гости к дикарю угодил – а на променад вышел, паршивец.
– Ох, пушистик! Вляпались мы с тобой по самые уши.
– Мяу!
– Да пробовала я, пробовала. Все закоулки обшарила, каждую щель. Глухо, как в танке.
– Мряяяу!
– Нечего тут мявкать! Без тебя тошно. Я ж не просила, чтоб меня закидывало в этот бедлам.
Кекс презрительно дернул ухом. Ясно, мол, кто у нас тут вздорная баба.
Вздохнув, поплелась следом. Куда деваться, котяра дело говорит. Сама вляпалась – сама и выпутываться. Не пристало леди на судьбу пенять, рук опускать.
Ияр, по-прежнему спящий, встретил меня мертвой тишиной. Бледный, холодный, едва дышит. Аж до костей пробрало – не человек, а подобие.
Тронула его лоб – ледяной, липкий. Кристалл над головой мерцает тускло, зловеще. Как сердце замирающее: то вспыхнет, то погаснет. Миг – и все, прощай, приятель. Поминай как звали повелителя.
Меня накрыло острой волной сочувствия. Сердце сжалось. Он ведь не со зла, наверное. Просто не знает, как иначе, звериные инстинкты в нем слишком сильны. Никто не учил его ласке и пощаде, только жестокости с детства.
Я села рядом, взяла его безвольную руку. Прижалась к ней щекой, прислушалась. Пульс слабый, прерывистый, того и гляди пропадет совсем. Ох, властитель… Сам ведь тоже страдаешь, я уверена. Мучаешься, терзаешься. Но гордость не дает показать слабость.
Я-то знаю, каково это. Сама всю жизнь за маской пряталась, никого к себе не подпускала. Задирала нос, сердце в ледяной панцирь пряталась. И что в итоге? Одна как перст. Ни друзей, ни любви.
Хотя нет, неправда. Кекс вон он, рядышком жмется, мурлычет. И Лора – уж она-то точно не бросит. Я перед ними в долгу.
Вздохнув, я прилегла рядом с Ияром. Голову устроила у него на груди, обняла за талию. Такой теплый, надежный, хоть и еле дышит. Не брошу я тебя, слышишь? Не оставлю. Мы же люди все-таки, не звери. У нас всегда душа с душой говорит.
Глаза закрылись сами собой, я погрузилась в полудрему. Напряжение схлынуло, мысли путались. Какие-то шепоты мерещились, отсветы. Далекие раскаты грома, будто сама вселенная гудит, выворачивается наизнанку.
Но при этом на душе – покой и умиротворение. Словно так и должно быть. Будто сами высшие силы все решили. Что ж, значит, такая у нас судьба. Принимаю ее. Теперь мы с тобой вместе, Ияр. Отныне и навсегда.
Засыпая, я чувствовала, как кристалл над нами теплеет, разгорается, пульсирует сильнее. Может, это наши сердца так бьются в унисон? Сливаются в одно целое?
Время покажет. А сейчас – спи, Оливия, просто спи…
Глава 5
Оливия
Солнечный луч, назойливый и ласковый, щекотал моё лицо. Я недовольно поморщилась, не желая просыпаться. Так хотелось ещё понежиться под уютным одеялом, в томной дрёме, на границе сна и яви. Там, где мысли путаются, образы смазываются, а мир кажется зыбким и призрачным.
Но реальность настойчиво вторгалась в моё сознание. В нос бил терпкий запах благовоний, в ушах эхом отдавались далёкие голоса, кожу покалывало от прикосновения чужого тела…
Чужого тела?!
Я распахнула глаза. Сердце рухнуло вниз, сжалось в комок. Всё вокруг было незнакомым, чуждым. Высокие своды, увешанные шкурами стены, грубая утварь. И огромный кристалл, мерцающий над головой, словно недремлющее око.
Увы, это не сон. Безумие, в которое я угодила по воле судьбы, никуда не делось. Я всё ещё здесь, в параллельном мире, в покоях дикаря-варвара. Того, чьё смуглое лицо преследовало меня во снах, чей образ отпечатался на подкорке.
И сейчас он лежал рядом. Нависал надо мной горой литых мышц, опаляя знойным дыханием. Золотые глаза смотрели пронзительно, почти безумно. В их бездонных омутах плескалось пламя – древнее, первобытное.
Я затрепетала, как пойманная в силки птица. Попыталась отодвинуться, слиться со стеной. Но куда там! Мужчина одним движением подмял меня под себя, вдавил в постель.
– Кто ты? – его голос, низкий и хриплый, вибрацией отдался внутри.
Губы шевельнулись, силясь произнести хоть слово. Но горло будто сдавило стальным обручем. Только сипение и всхлипы, жалкие и беспомощные.
Он склонил голову набок, будто прислушиваясь к моим мыслям. Вгляделся в искажённое ужасом лицо, на дрожащие губы. Но узнавания в его глазах не было. Он смотрел на меня как на чужачку, незнакомку. Словно видел впервые.
И тут меня озарило. Волосы! Мои белые локоны потемнели, приобрели каштановый оттенок. Видимо, здешняя магия изменила мою внешность, чтобы я не выделялась. Вот почему он не набросился на меня с воплем "Лунная ведьма!". Вот почему смотрит с вожделением, а не с яростью.
От этой мысли захотелось истерически расхохотаться. Нет, Оливия, рано радуешься! Может он и не узнал тебя, но легче от этого не стало…
– Не припомню тебя. Ты из новеньких? – его шёпот скользил по коже, как раскалённый шёлк, бросая в дрожь. Жёсткие пальцы очертили линию подбородка, коснулись трепещущей жилки на шее. Шершавые подушечки царапнули нежную кожу, посылая вдоль позвоночника волну мурашек. – Как такое совершенство могло ускользнуть от моего взора?
Наглая лесть, пустые комплименты – а как кружат голову! Висках стучало, щёки пылали. Нестерпимо захотелось ответить лаской на ласку, слиться губами, телами. Раствориться в его силе, покориться первобытной мощи…
Но здравый смысл предостерегающе кольнул. Этот дикарь опасен, он погубит тебя. Играет, точно кот с мышкой. Заманивает в силки, чтобы разорвать на части, напиться твоей крови.
Я отпрянула, натянула покрывало до подбородка. Руки дрожали, сердце частило. Как затравленный зверёк, я чуяла опасность всем своим существом. И тело реагировало само – сжималось в страхе и предвкушении.
Мужчина хищно улыбнулся. Нависая надо мной, он одним движением вклинился меж моих бёдер. Грубо развёл их коленом, прижался недвусмысленной твёрдостью. В янтарных омутах глаз вспыхнуло вожделение пополам с нежностью.
– Не бойся, прелестница. – длинные пальцы огладили мою щёку, зарылись в волосы. – Я одарю тебя своей милостью. Всё, что ты знала раньше – ласки и утехи – покажется тусклой тенью. Твоё тело запоёт, душа воспарит. Я подарю тебе наслаждение, которого ты не изведала.
Его слова лились патокой, дурманили разум. Я цеплялась за остатки самообладания, точно за край обрыва. Ещё миг – и разожму пальцы, рухну в манящую бездну.
А он уже накрыл мои губы своими. Терзал, подчинял, не терпя возражений. Я глухо застонала, выгнулась дугой. Внутри всё сводило сладкой судорогой, кровь вскипала.
Какие уж тут связные мысли! Сама потянулась к нему, прильнула, обвила руками шею. Пальцы зарылись в спутанные пряди, царапнули твёрдые плечи. Ещё, ну же, ещё!
Реальность плыла и дрожала, точно марево. Существовал лишь этот поцелуй – голодный, опьяняющий. Мужской запах – соль, специи, раскалённый камень – кружил голову похлеще вина. Жар его кожи прожигал насквозь даже сквозь покрывало.
Время остановилось, законы бытия смешались. Не было больше правил и запретов. Лишь древний зов плоти, дикий и неодолимый. Лишь обоюдное желание, сжигающее изнутри.
В бёдра упиралось твёрдое и горячее, распаляя, дразня, требуя. Я застонала громче, задвигалась бесстыдно, откровенно. Покрывало сползло, и в вырезе пижамной майке показалась упругая округлость груди. Тонкая ткань не скрывала, а лишь подчёркивала её соблазнительные очертания. Тут же жадный рот накрыл затвердевший сосок прямо через шелковистую материю. Прихватил зубами, пососал с нажимом. Вспышка острого, почти болезненного удовольствия – и реальность закружилась чёрно-алым вихрем.
Из груди рвался крик, тело вздрагивало, как от ударов. Ещё немного – и порву одежду, раздвину ноги, впущу в себя. Да пусть хоть на части разорвёт – лишь бы продлить это сладкое безумие!
Теперь я понимала Лору. Это не поддавалось логике, и этому невозможно противостоять. Я хотела этого мужчину так же сильно, как и он меня.
Но вместе с вожделением пришло отрезвление. Холодом и горечью плеснуло в грудь – не любовь, а похоть. Не нежность, а власть. Он ведь даже имени моего не знает! Что ему за дело до моих чувств, моего сердца?
Урывками, сквозь шум крови в ушах, я слышала его рваный шёпот:
– Я отмечу тебя таром… Станешь кьярой, будешь рожать для круга Вторых…
Словно ледяной водой окатило. В груди всё оборвалось, сжалось. Так вот она, истина – тебя всего лишь хотят пометить, точно кобылу! Сделать племенной самкой для отборных жеребцов. Сильной, породистой – но всё равно рабыней.
Я закричала и рванулась прочь. Безуспешно – стальной хваткой он держал меня, не давая вырваться. В золотых глазах уже плескалось раздражение вперемешку с вожделением. Ещё миг – и разозлится всерьез. И тогда пощады не жди!..
Но в этот миг хлопнула дверь. В покои ввалилась пёстрая толпа – советники, слуги, стража. Я сжалась под их любопытными взглядами, пытаясь прикрыть наготу. Щёки заливала краска стыда.
Пришельцы не скрывали своего изумления. Только Акихар хитро усмехнулся в кулак. Высокий худой старик забормотал нараспев, воздевая руки:
– О великий Ияр! Радуйся, ибо боги даровали тебе чудесное исцеление! Жизнь твоя будет долгой, а власть нерушимой…
Дальше я не слушала. Лихорадочно шарила глазами, ища лазейку. Голова шла кругом от пережитого, от болезненного возбуждения и страха. Лишь бы сбежать, лишь бы не видеть его – несбывшийся морок, полночный кошмар!
И тут взгляд зацепился за знакомое пятно. Кекс – мой храбрый пушистый защитник! Он прятался за портьерой, сверкая янтарными глазами. Поймал мой взгляд, дёрнул ухом – мол, беги, глупая, чего медлишь? Я твой тыл прикрою!
Губы невольно дрогнули в улыбке. Даже здесь, за тридевять земель, не бросает меня мой верный друг. Насмешливый взгляд, упрямо задранный подбородок – всё говорило о готовности сражаться. Бесстрашный котяра!
Пока Ияр распекал стражников, я спустила ноги с кровати. Подхватила покрывало, обмоталась наспех. Сердце ухало, дыхание срывалось – но теперь от волнения и надежды. Пора выбираться из этой западни, пока голова кругом не пошла!
Только я дёрнулась вперёд – как тяжёлая рука сомкнулась на локте. Я ахнула, вскинула глаза – и провалилась в бездну. В два чёрных омута, где плясало голодное пламя.
– Куда же ты, красавица? – хриплый голос вибрацией отдался в костях. – Мы не закончили.
Веление и обещание. Приказ и угроза. Всё смешалось, спуталось. Я закусила губу, кровь бешено стучала в висках. Дикое, исступлённое желание вновь накрыло с головой – отдаться, покориться, слиться в экстазе. Забыть обо всем, познать запретную негу в его руках…
Из горла вырвался сдавленный всхлип. Я дёрнулась раз, другой – напрасно. Хватка была стальной, нечеловечески сильной. Поняла – не вырвусь. И разрыдалась – горько, безутешно. От страха, стыда и отчаяния.
Моя истерика привела его в чувство. Он встряхнул меня, процедил сквозь зубы:
– Довольно! Найра, забери девчонку. Проследи, чтобы её привели в порядок. И после праздника… Пусть ждёт меня здесь же.
– А тряпье это сжечь, – снова взглянул на меня. – В Заграбье, знаю, у вас по-иному, женщины штаны носят, мужам равны. Но здесь, в Амманека, свои обычаи. Нас, верных закону Ярыша, такое оскорбляет.
Спасибо, хоть одежду мою приказал сжечь, а не меня саму. Повезло ещё, что пижама простая, без прикрас. Страшно подумать, что бы он сказал при виде губки Боба на моей груди!
Дверь за мной захлопнулась, отсекая безумие владычьих покоев. Я перевела дух, прислонившись к шершавому камню. Сердце колотилось, мысли путались. И вдруг – озарение, острое, как ожог: Кекс! Мой храбрый защитник, пушистый друг – он же остался там, в логове зверя!
Рванулась было обратно – безрассудно, отчаянно. Но пальцы Найры, сухие и цепкие, впились в локоть. Боль отрезвила, вернула на землю.
– Ух ты, шустрая какая! – проскрипела старуха, сверля колючим взглядом. – Дождись вечера, позовет тебя господин.
Ага, только и жду! Страшно подумать, что с Кексом будет, коль обнаружат его. Да и водятся ли в этом мире коты? Надеюсь, хватит ему ума не высовываться. Хотя о чём это я – умнее кота свет не видывал!
Пока мы шли бесконечными коридорами, спускаясь всё ниже и ниже, страх мой сменился любопытством. С интересом разглядывала я стены из грубо отёсанных камней, подогнанных так плотно, что меж ними зазора не было. Дивилась на слюдяные окошки, на росписи дивные – выходит, и местные жители к красоте неравнодушны.
Блуждая взглядом по затейливым фрескам и барельефам, я не могла отделаться от мысли: какой простор для исследований! Будь моя воля – застряла бы тут на месяцы, изучая каждый завиток, каждый узор. Столько тайн хранят эти древние стены, столько загадок… Эх, жаль, не до научных изысканий сейчас. Не до археологии, когда твоя собственная судьба на волоске висит.
И все же, как ни погано было на душе, не могла я совсем уж впасть в уныние. Шутка ли – очутиться в ином мире, в эпицентре местной истории! Тут сам воздух дышит стариной и волшебством. Любой камень, любая безделушка – немой свидетель минувших эпох. Я словно в портал времени угодила, в живую летопись древности.
Но чем дольше я разглядывала сумрачные своды и причудливые барельефы, тем явственнее закрадывались тревожные мысли.
Поневоле вспомнились байки про гаремы султанские. Как пленниц из дальних стран в наложницы забирали, обряжали в шелка, алмазами осыпали. Только не мечта это – кошмар сущий! Золотая клетка, где за красивым фасадом – рабство и бесправие. Прихоть господская вместо закона, похоть звериная вместо любви. Неужто и меня такая участь ждет?
От мыслей этих мороз по коже продирал. Утешало одно: Найра вроде не в угол с невольницами меня тащит, а в какие-то потаенные покои. Неспроста ведь нишу приметила, в узкий лаз нырнула. Может, не все потеряно? Может, выход сыщется, лазейка тайная?
Размышляя так, вновь принялась я красоты дворцовые разглядывать. Что ни говори, а ловок был зодчий, дело свое знал. Каждое крыло, каждая анфилада – игра форм и линий, буйство фантазии. Даже полустертые росписи на стенах – и те дух захватывают.
– Нравится тебе? – спросила Найра, заметив, как я разглядываю картину, где девушка, укутанная в тончайшие ткани, кружилась в вихре, поднятом взмахами могучих крыльев дракона.
– Очень, – не стала лукавить я. – Очень талантливый художник писал!
– Нет уже давно в живых того мастера красок.
– Однако же творения его до сих пор дворец украшают.
– Прежний владыка, отец Ияра, любил позировать ему, – усмехнулась Найра. – Все полотна его во дворце повесить велел, боле полусотни их. И на всех, как видишь, он сам, повелитель прежний. Гордец был, что уж там.
Приглядевшись к картинам, я не увидела на них никакого правителя. Только грозные драконы и иногда безликая дева. Переспрашивать не стала – вдруг старушка не в себе, вот и мерещится ей всякое. Но про деву я всё же решила уточнить:
– Кто она? Его жена?
Найра скривилась, как от кислятины:
– Не жена – первая и единственная любовь!
Я прикусила язык, мысленно обругав себя за бестактность. И впрямь, где уж любви взяться в дворцовых сетях? Одни интриги, борьба за благосклонность владыки. Вон, даже лицо девушки художник спрятал – видать, от ревнивых взглядов берёг.
