bannerbannerbanner
Жажда

Трейси Вульф
Жажда

Полная версия

Но вместо этого я достаю телефон и делаю фотографию таблички. Надо будет погуглить слово «чинук». Я знаю, что оно означает «ветер», по меньшей мере, на одном из языков коренных народов Аляски, и будет интересно выяснить на каком.

Вообще-то надо будет погуглить все непонятные слова на этих табличках, и, обходя флигели – одни побольше, другие поменьше, – я фотографирую каждую табличку, чтобы затем выяснить значение всех не известных мне слов. К тому же, думаю я, это поможет мне запомнить, где что находится, ведь я понятия не имею, в каких аудиториях преподаются предметы из моего списка.

Я немного беспокоюсь – а что, если тех предметов, занятия по которым проводятся в этих домиках, окажется слишком много? Что же мне тогда делать? Бегать каждую перемену в мою комнату, чтобы напялить на себя все эти теплые одежки? А если да, то сколько здесь, в Кэтмире, длятся перемены? Потому что шести минут – столько длилась каждая перемена в моей прежней школе – мне определенно не хватит.

Дойдя до конца ряда построек, я вижу выложенную камнями дорожку, которая, похоже, идет по территории школы, ведя к противоположной стороне замка. Меня охватывает странное чувство, похожее на то, которое я вчера вечером испытала в библиотеке: внутренний голос говорит мне, что надо повернуть назад, и я на секунду останавливаюсь.

Но я знаю, что это просто-напросто игра моего воображения, как и тогда, когда меня напугало то дерево, а потому избавляюсь от непонятного чувства и продолжаю идти вперед.

Но чем дальше я отхожу от главного здания, тем более пронизывающим становится ветер, и, чтобы не замерзнуть, я ускоряю шаг. Теперь ясно, что мне однозначно не станет жарко и можно распрощаться с мыслью об избавлении от одного из слоев одежек, как предлагал тот веб-сайт. Напротив, с каждой секундой все более и более реальной становится перспектива превратиться в ледышку.

Но я все равно не поворачиваю назад. Кажется, теперь я обошла уже более половины территории школы, а раз так, идя вперед, я скорее дойду до главного здания, чем если направлюсь назад по той же дороге, по которой пришла. И я еще плотнее обматываю шарфом лицо и продолжаю идти вперед.

Я прохожу мимо деревьев, мимо замерзшего пруда, на котором я бы с удовольствием покаталась на коньках, если бы мне удалось удержать равновесие во всех этих одежках, затем вижу еще два небольших флигеля. Табличка перед одним из них сообщает, что этот домик называется Шайла и что там находится магазин, а на табличке, прибитой над дверью второго, написано: «Танана – студия танца».

Названия этих флигелей прелестны, однако количество преподаваемых в них предметов немного удивляет меня. Не знаю, чего именно я ожидала от Кэтмира, но определенно не такого. Здесь преподаются все предметы, предлагаемые для изучения в обычной старшей школе, но сколько же тут и других, которых в государственных школах не сыщешь днем с огнем.

Надо признать, что все известные мне сведения о дорогих школах-пансионах почерпнуты из старого DVD моей матери с фильмом «Общество мертвых поэтов», который она заставляла меня смотреть вместе с нею раз в год. Но показанная в этой картине частная школа-пансион Велтон отличается от Кэтмира. В Велтоне царили сверхстрогость, сверхжесткость и сверхчванство, а в Кэтмире, похоже, наблюдается только последнее из трех.

Ветер все усиливается, и я еще больше ускоряю шаг. Дорожка проходит мимо нескольких больших деревьев – не вечнозеленых, а голых, безлистных, с ветвями, покрытыми инеем и усеянными сосульками. Я останавливаюсь, чтобы полюбоваться ими, потому что они красивы и потому что преломляемый ими солнечный свет образует на земле у моих ног пляшущие радужные пятна.

Я так очарована этой причудливой игрой света, что некоторое время готова терпеть даже ветер, поскольку именно он заставляет радужные пятна плясать. Однако в конце концов мне становится слишком холодно стоять на месте, и я, миновав деревья, выхожу к еще одному замерзшему пруду. Судя по всему, он являет собой место отдыха, поскольку вокруг него стоят скамьи, а в нескольких ярдах от дорожки возвышается увенчанная снежной шапкой беседка.

Я делаю пару шагов в ее сторону, подумав, что можно было бы посидеть в ней и минутку отдохнуть, но тут замечаю, что она уже занята: в ней сидят Лия – и Джексон.

Глава 16
Иногда, только держа своих врагов близко, можно избежать гипотермии. Вот черт!

Я дала себе слово, что, увидев Джексона в следующий раз, не стану спасаться бегством, как напуганный кролик, но сейчас определенно не лучшее время для того, чтобы толочься рядом. Ведь все в облике этих двоих так и кричит, что они говорят о чем-то очень серьезном. И, что еще важнее, о чем-то сугубо личном.

Они подались друг к другу, но их тела не соприкасаются.

Их плечи напряжены.

И каждый из них всецело поглощен тем, что говорит другой.

Мне хотелось бы оказаться к ним поближе, хотелось бы услышать, о чем идет речь, хотя это совершенно не мое дело. Очевидно одно – если у людей такой напряженный и сердитый вид, как у этих двоих, у них определенно есть какая-то проблема, и я бы погрешила против истины, если бы сказала, что не хочу знать, в чем она состоит.

Не понимаю, почему это кажется мне таким важным – возможно, потому, что в их ссоре чувствуется какая-то интимность, от которой у меня начинает болеть живот. Что нелепо, ведь Джексон едва мне знаком. К тому же во время двух из наших четырех встреч он прошел мимо меня так, будто я вообще не существую.

Это уже само по себе недвусмысленный намек на то, что он не желает иметь со мной никаких дел.

Вот только я все время вспоминаю выражение его лица, когда он отогнал от меня Марка и Куинна в ту первую ночь. И то, как расширились его зрачки, когда он дотронулся до моего лица и вытер каплю крови с моих губ.

Когда его тело касалось моего, все мое естество замирало, ожидая возможности возродиться, ожить.

Тогда у меня не было такого чувства, будто мы с ним чужие.

Наверное, именно поэтому я и продолжаю наблюдать за ним и Лией, вопреки голосу рассудка.

Теперь они ругаются так ожесточенно, что я могу слышать их возбужденные, громкие голоса, хотя от меня до них далеко. Я не могу расслышать их слов, но мне это и не нужно – мне и так понятно, насколько они оба взбешены.

И тут Лия замахивается и бьет Джексона ладонью по той щеке, которую пересекает шрам, бьет с такой силой, что его голова дергается назад. Он не дает ей сдачи, собственно, он не делает ничего, пока ее рука не приближается к его лицу опять.

На сей раз он перехватывает ее запястье и крепко сжимает его, а она пытается вырвать руку. Теперь она вопит во все горло – звучащие в ее воплях ярость и душевная боль пронзают меня, и на глазах моих выступают слезы.

Я хорошо знаю эти звуки. Знаю порождающую их боль и ярость, из-за которой их бывает невозможно сдержать. Они исходят из самых глубин твоей души и рвут ее в клочья.

Я инстинктивно делаю шаг в сторону Лии, меня тянет к ней и эта ее боль, и чувствующийся в их перепалке надрыв. Но тут ветер усиливается, и они оба вдруг поворачиваются, воззряются на меня, и от стеклянного взгляда их темных глаз меня пробирает дрожь. Они глядят на меня так, словно они хищники, а я добыча, и им не терпится вонзить в меня клыки.

Я говорю себе, что нервничаю без причин, но все равно испытываю странное чувство, когда машу им рукой. Вчера мне казалось, что мы с Лией можем подружиться – особенно после того, как она пригласила меня заходить к ней, чтобы вместе делать маникюр и педикюр, – но очевидно, что в том, что происходит сейчас между Джексоном и ею, нет ни капли дружеских чувств. И хорошо, думаю я, ведь мне совсем не хочется встревать в ссору двух человек, между которыми явно что-то было. Но я также не хочу оставлять их наедине друг с другом, раз уж Лия распалилась настолько, что ударила своего собеседника, а он, защищаясь, схватил ее за руку.

Я не знаю, что предпринять, и просто смущенно смотрю на них, а они – на меня.

Когда Джексон отпускает запястье Лии и делает пару шагов в мою сторону, на меня вдруг накатывает такой же панический страх, как вчера, на вечеринке. И та странная завороженность, которая с самого начала всякий раз нападала на меня при встрече с ним. Не знаю, что в нем есть такого, но всякий раз, когда я вижу его, меня начинает тянуть к нему, хотя я не в силах понять почему.

Он приближается ко мне, и мое сердце начинает неистово биться.

Однако я не отступаю. Один раз я уже бежала от Джексона, но больше не стану.

Но тут Лия вдруг хватает его и тянет назад. Опасные огоньки в ее глазах гаснут (правда, в его глазах они остаются), и она радостно машет мне рукой:

– Привет, Грейс! Давай к нам.

Ну нет, благодарю покорно. Ни за что. Ведь все мои инстинкты кричат мне, чтобы я бежала отсюда со всех ног, хотя я не знаю почему.

И вместо того чтобы идти к ним, я опять машу ей рукой и кричу:

– Вообще-то мне надо вернуться в комнату, пока Мэйси не начала разыскивать меня опять. Я просто хотела немного исследовать кампус, прежде чем завтра у меня возобновится учеба. Хорошего дня!

Последнее пожелание – это явный перебор, ведь оба они взбешены, но, нервничая, я всегда либо теряю дар речи, либо начинаю нести всякую чушь, так что сейчас у меня получилось не так уж и плохо. Во всяком случае, именно так говорю я себе, когда поворачиваюсь и иду прочь – так быстро, как только могу.

Каждый шаг требует от меня выдержки, ведь мне приходится заставлять себя не оглядываться через плечо, не проверять, смотрит ли на меня Джексон или нет. Ощущение мурашек на затылке говорит мне, что сейчас он глядит мне вслед, но я пытаюсь не обращать на это внимания.

Как и на странное чувство, которое возникает у меня всякий раз, когда я вижу его. Я уверяю себя, что это пустяки, что это ничего не значит. Что я ни за что не влюблюсь в парня, в котором столько заморочек.

Но мне все равно ужасно хочется оглянуться – до того момента, когда Джексон вдруг не оказывается рядом со мной. В его глазах светится интерес, а волосы развеваются на ветру.

 

– Зачем тебе так спешить? – спрашивает он, преградив мне путь и пятясь, так что я вынуждена замедлить шаг, чтобы не врезаться в него.

– Да так. – Я опускаю взгляд, чтобы не смотреть ему в глаза. – Мне холодно, я замерзла.

– Так каков твой ответ? «Да так»? – Он останавливается, вынудив меня сделать то же самое, затем, одним пальцем подняв мой подбородок, все-таки заставляет меня взглянуть ему в глаза. И улыбается кривой улыбкой, от которой у меня замирает сердце, – собственно, именно поэтому я так и старалась не смотреть на него. Особенно после того, как только что наблюдала такую бешеную ссору между ним и Лией. – Или хочешь сказать, что ты правда дико замерзла?

Если приглядеться, можно все еще различить след ее ладони на его прочерченной шрамом щеке. Это бесит меня, хотя и не должно бы, если учесть, что я едва знаю этого парня. А потому я делаю шаг в сторону и говорю:

– Я замерзла. Так что извини, но мне нужно идти.

– На тебе столько всего надето, – замечает он, тем самым подтвердив, что я выгляжу так же несуразно, как чувствую себя, и снова преграждает мне путь. – Ты уверена, что замерзла и что это не отговорка?

– Мне нет нужды искать отговорки. – Однако именно это я и делаю – ищу отговорки и пытаюсь убежать от того, что я только что наблюдала. И от всех тех чувств, которые он будит во мне, хотя на самом деле мне хочется одного – обнять его крепко-крепко и не отпускать. Это нелепое чувство, нелепая мысль, но от этого слова не становятся менее реальными.

Он склоняет голову набок, вскидывает одну бровь – и мое сердце начинает биться еще чаще.

– Да ну? В самом деле?

Вот тут-то мне и следует опять начать двигаться вперед. Следует сделать что угодно, лишь бы это не выглядело так, будто я вешаюсь ему на шею. Но я не сдвигаюсь с места.

Не потому, что Джексон преграждает мне путь, хотя именно это он и делает, а потому, что все мое естество неудержимо влечет к нему. В том числе и к исходящей от него опасности. Особенно к опасности, хотя прежде я была не из тех девушек, которые рискуют просто ради острых ощущений.

Возможно, поэтому-то, вместо того чтобы обойти его и побежать к замку, что было бы правильно, я смотрю ему прямо в глаза и говорю:

– Да, в самом деле. Потому что я тебе не подчиняюсь.

Он смеется. И это самый наглый и надменный смех, который мне когда-либо приходилось слышать.

– Мне подчиняются все… в конечном итоге.

О боже! Какой козел!

Я картинно закатываю глаза, обхожу его сбоку и иду по дорожке, выпрямив спину и ускоряя шаг, – по идее, это должно показать ему, что я не желаю, чтобы он шел за мной. Потому что, когда он говорит такие вещи, мне становится неважно, что меня влечет к этому парню. Зачем тратить время на человека, который возомнил, что своим существованием он всех осчастливил?

Однако, похоже, Джексон умеет понимать язык тела не так хорошо, как я полагала, или же ему просто-напросто пополам. Как бы то ни было, он не отваливает, как ожидала я, а идет рядом со мной, не отставая, как бы быстро я ни заставляла себя идти.

Это достает и само по себе, а тут еще и эта мерзкая самодовольная ухмылка, которой он даже не пытается скрыть. И взгляд искоса, за которым следуют слова:

– Близко общаясь с Флинтом Монтгомери, ты слишком высовываешься. Лезешь на рожон.

Я игнорирую его и иду дальше, просто иду дальше.

Не дождавшись моего ответа, он продолжает:

– Дружба с дра… – Он вдруг осекается и прочищает горло. – Дружба с таким малым, как Флинт, это…

– Что? – набрасываюсь на него я, вне себя от злости. – Дружба с Флинтом – это что? О чем ты?

– Это все равно что намалевать у себя на спине мишень, – отвечает он, немного ошарашенный моим гневом. – Близко общаясь с Флинтом, ты не сможешь оставаться в тени.

– Да ну? А что же тогда могло бы означать близкое общение с тобой?

Его лицо утрачивает всякое выражение, и какое-то время я думаю, что он не станет отвечать. Но в конце концов он говорит:

– Это была бы полнейшая, совершеннейшая глупость.

Это не тот ответ, которого я ожидала, особенно от такого высокомерного и вредного типа, как он. Но его откровенность и прямота обезоруживают меня, и, хотя до этого мне казалось, что тут нечего говорить, я отвечаю:

– И все же ты здесь.

– Да. – Его темные задумчивые глаза всматриваются в мое лицо. – Я здесь.

Между нами повисает молчание – тяжелое, опасное, полное скрытых смыслов и напряженное, словно натянутый под цирковым куполом канат.

Мне надо уйти.

Ему надо уйти.

Но мы оба застыли и не сдвигаемся с места. И, быть может, я сейчас даже не дышу.

Наконец Джексон шевелится, хотя напряжение это не разряжает, и делает шаг ко мне. Потом еще, еще, пока между нами не остаются только мои объемистые одежки и тончайший слой воздуха.

По спине у меня бегают мурашки – не от холода, а от того, что Джексон сейчас так близко.

Мое сердце стучит часто и гулко.

Голова идет кругом.

Во рту сухо, как в пустыне.

Состояние остальных частей моего тела не лучше… особенно когда Джексон берет мою руку в перчатке и большим пальцем гладит мою ладонь.

– О чем вы с Флинтом говорили? – спрашивает он, секунду помолчав. – На вечеринке?

– Я не помню, честно. – Это звучит как уход от ответа, но это чистая правда. Когда Джексон прикасается ко мне, я с трудом могу припомнить даже мое собственное имя.

Он не ставит мои слова под сомнение, но уголки его губ приподнимаются в на редкость самодовольной улыбке.

– Вот и хорошо, – шепчет он.

Эта его самодовольная ухмылка почему-то помогает мне успокоиться – наконец-то, – и теперь уже моя очередь задать вопрос:

– А о чем ругались вы с Лией?

Не знаю, чего я ожидала – возможно, что сейчас у него снова сделаются стеклянные глаза или он скажет, что это не мое дело. Но вместо этого Джексон отвечает:

– О моем брате. – И его тон говорит, что он не просит сочувствия и не потерпит его.

Я ожидала не такого ответа, но тут те немногочисленные фрагменты информации, которые у меня есть, складываются в цельную картину, и у меня падает сердце.

– Хадсон… был твоим братом?

Сейчас я впервые вижу в его глазах неподдельное удивление.

– Кто рассказал тебе про Хадсона?

– Лия. Вчера, когда мы с ней пили чай. Она сказала, что… – Я осекаюсь, видя ледяной холод в его глазах.

– Что именно она рассказала тебе? – Он произносит это пугающе тихо.

Я сглатываю и быстро заканчиваю:

– Только одно – что ее бойфренд умер. О тебе она ничего не говорила. Я просто предположила, что ее бойфренд может быть…

– Моим братом? Да, Хадсон был моим братом. – Тон у него сейчас ледяной, полагаю, это нужно ему для того, чтобы не показать мне, какую боль эти слова вызывают в его душе. Но я тоже пережила утрату и уже несколько недель пытаюсь делать то же самое, так что ему меня не обмануть.

– Мне так жаль, – говорю я и беру его за руку. – Я знаю, словами твоему горю не поможешь, но мне правда очень жаль, что ты так страдаешь.

Несколько долгих секунд он молчит и глядит на меня этими своими темными глазами, которые видят так много и показывают так мало. Наконец, когда я начинаю думать, что еще тут можно добавить, он спрашивает:

– Почему ты полагаешь, что я страдаю?

– А разве нет?

Опять долгое молчание. Затем он отвечает:

– Не знаю.

Я качаю головой:

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

Он тоже качает головой, пятится, отступает на пару футов назад. Теперь моя рука сжимает пустоту.

– Мне нужно идти.

– Подожди. – Я знаю, что мне не стоит этого делать, но все равно опять беру его за руку. – Что, ты уйдешь просто так?

Он позволяет мне держать его руку одну секунду, две. Затем поворачивается и идет к пруду таким быстрым шагом, что это больше похоже на бег.

Я даже не пытаюсь догнать его. За последнюю пару дней я уяснила, что, когда Джексон Вега хочет исчезнуть, он исчезает и мне не под силу этому помешать. Так что я поворачиваюсь в другую сторону и иду к замку.

Теперь, когда я точно знаю, куда направляюсь, путь кажется мне куда короче, чем вначале, когда я блуждала по кампусу школы. Но меня не оставляет неприятное чувство – мне чудится, что за мной следят. Что, разумеется, полная чушь – ведь Джексон двинулся в другую сторону, а Лия ушла из беседки сразу после их перепалки.

Это чувство не отпускает меня всю дорогу до входа в замок. Но мне не дает покоя и что-то еще, хотя я никак не могу понять что. Во всяком случае, до тех пор, пока я наконец не оказываюсь в тепле и безопасности моей комнаты. Это доходит до меня, когда я один за другим снимаю с себя слои теплых одежек.

Ни на Лии, ни на Джексоне не было куртки…

Глава 17
Лучший друг девушки – это не бриллианты, а благоразумие

– Ты уверена, что у тебя для этого достаточно сил? – спрашивает Мэйси несколько часов спустя, когда я достаю из стенного шкафа толстовку.

Она что, шутит?

– Совсем не уверена.

– Так я и думала. – Она испускает тяжелый вздох. – Если хочешь, мы можем все отменить. Сказать всем, что у тебя еще не прошла горная болезнь.

– И дать Флинту повод думать, что я трусиха? – Вообще-то мне по барабану, подумает ли Флинт, что я испугалась, или нет – просто Мэйси так радовалась перспективе поиграть в снежки, что я ни за что не лишу ее этого удовольствия. А после того как она предложила все отменить, поскольку ей известно, что я не в форме, моя решимость только возросла. – Мы пойдем играть в снежки и…

– И надерем кому-то задницу?

– Я хотела сказать «постараемся не опростоволоситься», но, пожалуй, ты права – тут нужен более позитивный настрой.

Она смеется – именно этого я и хотела, – вскакивает с кровати и начинает утепляться, натягивая на себя один слой одежек за другим. Хоть у кого-то в этой странной школе есть голова на плечах. После того как вчера я узрела ту пару придурков, гулявших по морозу в футболках, а сегодня увидела, что ни на Джексоне, ни на Лии не надета теплая куртка, мне начало казаться, что всем здесь холод нипочем. Как будто они инопланетяне и только я человек, причем несведущий и слабый.

После того как мы обе облачаемся – на сей раз я посчитала – в шесть слоев одежек, Мэйси тянет меня к двери.

– Поторопись, нам не стоит опаздывать, не то мы попадем в засаду.

– Попадем в засаду. Устроенную с помощью снежков. Фантастика. – Никогда еще Сан-Диего не казался мне таким раем на земле.

– Вот увидишь, ты будешь в восторге. К тому же игра в снежки даст тебе возможность познакомиться со всеми друзьями Флинта. – Она еще раз смотрит на свой макияж в зеркало, висящее у двери, и чуть ли не выталкивает меня в коридор.

– Всех друзей Флинта? – переспрашиваю я. – Сколько же человек придет на эту вашу игру?

– Не знаю. По меньшей мере пятьдесят.

– Пятьдесят человек? На игру в снежки?

– Может, и больше. Очень может быть.

– Как такое вообще возможно? – не понимаю я.

– А что, это имеет значение? – отвечает моя двоюродная сестра, подняв брови.

– Еще бы. Как вообще можно держать контакт с таким количеством людей, которые к тому же кидают в тебя снежки?

– Тебе не надо будет держать с ними контакт. Твоя забота – это сокрушать всех вокруг, не давая никому шанса сокрушить тебя.

– Возможно, ты права. Возможно, на меня опять напала горная болезнь.

– Слишком поздно. – Мэйси берет меня под руку и ухмыляется: – Мы уже почти пришли.

– Не могла бы ты уточнить, кто именно там будет? Туда придет кто-нибудь из тех, с кем я знакома – помимо Флинта?

– Не знаю, будет ли там Лия. Кэм не придет – они с Флинтом не очень-то ладят друг с другом.

По правде говоря, мне все равно, появится ли там Лия. Или Кэм. Меня интересует только один человек, и, поскольку Мэйси не упомянула его сама, пожалуй, мне придется спросить ее о нем.

– А Джексон? – Я пытаюсь говорить как можно более небрежно, хотя после сегодняшней нашей встречи биение моего сердца учащается, даже когда я просто-напросто произношу его имя.

– Джексон Вега? – Голос Мэйси почти срывается на писк.

– Ведь это его мы видели на нашей лестничной площадке в первый день моего пребывания тут, да?

– Да. Э-э… да. – Мэйси останавливается, упирает руки в бока и воззряется на меня: – Почему ты спрашиваешь о Джексоне?

– Не знаю. Мы с ним встретились пару раз, и мне просто стало интересно, любит ли он играть в снежки.

– Ты пару раз встретилась с Джексоном Вегой? Каким же образом это произошло, если с момента твоего приезда сюда рядом с тобой почти все время была я?

 

– Ну, не знаю, когда я ходила по школе. Мы с ним встретились всего несколько раз.

– Несколько раз? А не пару? Когда ты с ним встречалась? Где? Как это было?

– Что за странные расспросы? – Зря я заговорила о Джексоне. Она была сама не своя, когда речь шла о Флинте, но тогда все шло по-другому, ей было приятно о нем говорить. Теперь же у нее, похоже, совсем сносит крышу. – Он оказался в вестибюле, я тоже. Мы встретились случайно.

– С Джексоном ничего не происходит случайно. И он не очень-то разговорчив с теми, кто не входит в… – Она осекается.

– Кто не входит куда? – спрашиваю я.

– Ну, не знаю. Просто…

– Просто что? – Она улыбается немного слащавой улыбкой, но ничего не говорит, и это раздражает меня. – Почему ты все время это делаешь?

– Делаю что?

– Начинаешь фразу и не заканчиваешь ее. Или что-то говоришь, но не договариваешь, а перескакиваешь на что-то совсем другое.

– Я не…

– Не нет, а да, и притом все время. И, честно говоря, это немного напрягает. Как будто есть какая-то тайна, которую мне не полагается знать. В чем дело?

– Это нелепо, Грейс. Просто в Кэтмире полно всевозможных странных группировок и особых и строгих правил поведения. Я не хотела надоедать тебе рассказами обо всех этих вещах.

– Потому что ты предпочитаешь, чтобы я стала местным изгоем?

Она картинно закатывает глаза:

– Об этом тебе надо беспокоиться в последнюю очередь.

Это первая стоящая информация, которую я получила от нее с начала этого разговора.

– А о чем тогда мне надо беспокоиться в первую очередь?

Мэйси испускает вздох, долгий, тихий и немного грустный.

– Я хотела сказать вот что – Джексон не очень-то дружелюбен с теми, кто не входит в Орден.

– Орден? Что это такое?

– Ничего, пустяки. – Но я продолжаю молча смотреть на нее в ожидании объяснений, и она, вздохнув еще раз, добавляет: – Все просто, так мы называем самых популярных парней в школе, потому что они всегда держатся вместе.

Я думаю о тех парнях, среди которых Джексон восседал на вечеринке, и о тех, кто вместе с ним вышел из коридора северного крыла, когда Флинт тащил меня в мою комнату. Я вспоминаю, что тогда подумала, что среди них Джексон, похоже, главный, но в тот день я не придала этому значения, поскольку помышляла только об одном – о том, как заставить себя не глазеть на него.

Так что объяснение Мэйси, кажется, имеет смысл, говорю себе я. Однако в ее тоне и в ее попытках не смотреть мне в глаза есть что-то, заставляющее меня думать, что она знает куда больше, чем говорит.

Но коридор школы – не лучшее место для того, чтобы на нее наседать, к тому же если мы не поторопимся, то и вправду можем опоздать.

Я иду дальше, Мэйси тоже, притом стараясь держаться как можно ближе ко мне. Я удивленно смотрю на кузину, гадая, что у нее на уме, и тут она, говоря громким сценическим шепотом, спрашивает:

– Ты познакомилась и с остальными?

– С остальными членами Ордена? – Произнося это слово, я чувствую, что оно звучит нелепо, ведь все эти парни учатся в двенадцатом классе школы, а не руководят монастырем. – Нет, только с Джексоном.

– Только? То есть он был один? – Теперь Мэйси уже не просто беспокоится, а прямо-таки психует.

– Да. А что?

– О боже! Что он сделал? Ты в порядке? Он тебя не обижал, не причинил тебе вреда?

– Джексон? – Я не могу скрыть удивления.

– Конечно, Джексон! Ведь сейчас мы говорим о нем.

– Нет, ничего такого он не делал. Почему ты вообще об этом подумала?

Она всплескивает руками, всем своим видом демонстрируя раздражение и страх.

– Потому что это Джексон. Он один стоит целой банды душегубов.

– Он был… – Я качаю головой, пытаясь подобрать подходящее слово. Но Мэйси все равно не поймет, так что лучше выразиться скупо: – По большей части он был… интересен.

– Интересен? – На сей раз она смотрит на меня так, будто я только что заявила, что собираюсь заняться бодисёрфингом в аляскинской тундре. – Ничего не понимаю. Мы говорим об одном и том же Джексоне или нет? – Она затаскивает меня в ближайший уголок и, схватив за руки, крепко сжимает их. – Очень высокий, совершенно шикарный и наводящий жуть? Черные волосы, черные глаза, черная одежда и сногсшибательное тело, да? Плюс высокомерие, достойное рок-звезды… или самопровозглашенного диктатора не такой уж маленькой страны, да?

Должна признать, что это довольно точное описание, особенно про высокомерие. И про совершенно шикарный вид, хотя этим его привлекательность не исчерпывается. Взять, к примеру, его глаза, видящие слишком много, или голос, становящийся бархатным, когда он считает, что все идет так, как хочется ему. Не говоря уже о шраме, благодаря которому он кажется не просто красивым, а безумно сексуальным. И он определенно умеет наводить ужас.

– Да, это он.

– Ты же знаешь, тебе нет нужды врать. Мне ты можешь рассказать, что случилось. Честное слово, если не хочешь, я никому ничего не скажу.

– Никому не скажешь чего? – Теперь я совершенно сбита с толку. Потому что не могу понять, почему тот факт, что я встречалась с Джексоном, так подействовал на мою кузину.

– Не скажу, что он с тобой сделал. – Она окидывает меня взглядом, как будто ищет признаки того, что Джексон на меня напал.

– Он ничего со мной не делал, Мэйси. – Немного раздраженная, я высвобождаю руки из ее хватки. – То есть он, конечно, не Махатма Ганди, но он мне помог, когда я в этом нуждалась, и он определенно не причинял мне вреда. Почему в это так трудно поверить?

– Потому что Джексон Вега не помогает никому. И никогда.

– Я этому не верю.

– А должна верить. – Она четко произносит каждое слово, чтобы я выслушала и поняла то, что она говорит. – Потому что он опасен, Грейс. Очень опасен, и тебе следует держаться от него как можно дальше.

Я хочу сказать ей, что он вовсе не опасен, но тут вспоминаю, как Марк и Куинн сразу стали как шелковые, стоило ему только появиться в вестибюле. И страх на их лицах был вызван не только тем, что он отбросил их к противоположной стене.

Теперь я вспоминаю, что они боялись его. Очень боялись.

– Я говорю серьезно. Тебе нужно опасаться его. Если он и правда тебе помог, то это только потому, что он чего-то от тебя хочет. Но и это странно, ведь если Джексон чего-то хочет, он это берет. Всегда брал и всегда будет брать.

Я здесь всего три дня, но даже я понимаю, что это неправда. Наверное, поэтому я и говорю:

– Это Джексон не дал Марку и Куинну выбросить меня в снег, Мэйси. И я не думаю, что он сделал это, потому что хочет что-то от меня получить.

– Что? Это был он?

– Да, он. Зачем же ему было это делать, если он такой негодяй?

– Не знаю. – Она явно потрясена. – Но если он помог тебе один раз, это вовсе не значит, что он сделает это опять. Так что будь с ним осторожна, хорошо?

– Не он пытался меня убить.

Она фыркает:

– Ну, ты находишься здесь всего несколько дней. То ли еще будет.

– Это… – Мне никак не удается придумать язвительный ответ, который показал бы ей, насколько нелепы ее слова, и в конце концов я просто зявляю: – То, что ты говоришь, ужасно.

– Ужасно или не ужасно, но это истинная правда. – Вид у нее сейчас абсолютно серьезный, что немного не вяжется с ее всегдашней веселостью. – Ты должна мне верить.

– Мэйси…

– Не думай о Джексоне Веге. Если, конечно, ты сейчас не пытаешься придумать, как будешь держаться от него как можно дальше.

Я замечаю что-то у нее за спиной, и у меня становится сухо во рту.

– Возможно, сделать это будет нелегко, – выдавливаю я из своего вдруг сжавшегося горла.

– Это почему?

– Потому что я никуда не уйду, – звучит низкий насмешливый голос Джексона, и моя двоюродная сестра бледнеет и широко раскрывает глаза. – И Грейс тоже.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35 
Рейтинг@Mail.ru