bannerbannerbanner
Жажда

Трейси Вульф
Жажда

Полная версия

Лия смотрит мне прямо в глаза и отвечает:

– Обо всем.

Глава 13
Выкуси

Я понятия не имею, как можно ответить на такое. Что тут вообще можно сказать? И что подумать?

– У тебя такой шокированный вид, – замечает Лия через несколько секунд неловкого молчания. – Я просто прикалываюсь, Грейс.

– А, ясно. – Я смеюсь вместе с ней, ведь что еще мне остается делать? Но что-то тут не так. Может быть, дело в том, какой серьезный был у нее вид, когда она сказала мне, что лжет обо всем. А может, в том, что я не могу не думать, что сначала она говорила правду, а последние ее слова – это ложь… Как бы то ни было, единственное, что я могу сделать, это пожать плечами и сказать: – Я так и подумала, что это прикол.

– Конечно, что же еще? Но видела бы ты свое лицо.

– Да уж, – со смехом отвечаю я.

Несколько секунд она молчит, я тоже, пока молчание опять не становится неловким. Чтобы прервать его, я спрашиваю:

– А что это был за язык? Он звучал так клево.

Лия секунду смотрит на меня, словно пытаясь решить, хочется ли ей ответить на этот вопрос.

– Это аккадский. Он произошел от языка шумеров.

– В самом деле? Значит, ему три тысячи лет?

Похоже, она удивлена.

– Да, вроде того.

– Это просто невероятно. Я так восхищаюсь лингвистами и антропологами, которые занимаются подобными вещами. Ведь они не только выясняют значение отдельных букв, не только складывают их в слова, но и дознаются до того, как все это звучало в те древние дни. Уму непостижимо. – Я благоговейно качаю головой.

– Безусловно. – Ее глаза горят воодушевлением. – Основы речевой деятельности настолько…

Мой телефон вибрирует – пришло несколько текстовых сообщений подряд, – и Лия замолкает. Я достаю его – видимо, Мэйси наконец надоело ждать, когда я вернусь. И действительно, у меня накопилась куча сообщений от моей двоюродной сестры, причем они с каждым разом становились все беспокойнее и беспокойнее. Видимо, она уже давно отправляет мне сообщения, но у меня был выключен звук.

Мэйси: Куда ты делась?

Мэйси: Я жду, когда ты вернешься.

Мэйси: Куда ты делась???

Мэйси: Я иду тебя искать.

Мэйси: Ты в порядке???

Мэйси: Ответь мне!!!!!

Мэйси: Что случилось?

Мэйси: Ты. В. Порядке????

Я быстро пишу ей: «Все хорошо» – и мой телефон сразу же пикает опять. Я гляжу на написанный прописными буквами вопрос моей двоюродной сестры: «ГДЕ ТЫ?» – и понимаю, что лучше мне найти ее сейчас же, пока у нее окончательно не поехала крыша.

– Извини, Лия, но мне надо идти. Мэйси совсем распсиховалась.

– Почему? Потому что ты ушла с вечеринки? Она это переживет.

– Да, но, по-моему, она здорово волнуется. – Я не рассказываю Лии о том, что произошло минувшей ночью, когда на меня напали те два парня, и не говорю, что, скорее всего, именно поэтому Мэйси так разнервничалась, когда я пропала. Вместо этого я посылаю моей кузине сообщение о том, что я сейчас в комнате Лии, и встаю: – Спасибо за чай.

– Останься хотя бы еще на пару минут и допей свой чай. – Видно, что она позабавлена и немного разочарована. – Ты же не хочешь, чтобы твоя двоюродная сестра решила, что ей можно тобой помыкать.

Я отношу свою чашку в ванную, чтобы помыть.

– Она мной не помыкает. Думаю, она боится, что я расстроена или что-то вроде того. – Легче дать такое объяснение, чем вдаваться в детали того, что сделали ночью Марк и Куинн. – К тому же, если я хоть сколько-нибудь знаю ее, сейчас она направляется в твою комнату.

– Наверное, ты права. Мэйси склонна истерить.

– Я этого не говорила… – Меня прерывает стук в дверь.

Лия усмехается, словно произнося слова: «Я же тебе говорила».

– Не вздумай мыть чашку. – Она берет ее у меня из рук. – Просто пойди и покажи Мэйси, что ты вовсе не выплакала все глаза. И что я тебя не убила.

– Она наверняка так не думает. Она просто беспокоится обо мне. – Подойдя к двери, я распахиваю ее и, как и было предсказано, вижу двоюродную сестру.

– Я здесь, – говорю я ей, улыбаясь.

– О, слава богу. – Она порывисто обнимает меня. – А я уже подумала, что с тобой что-то стряслось.

– Что со мной вообще могло случиться, если почти все ученики сейчас на вечеринке? Я просто немного прогулялась, – пытаюсь пошутить я.

– Ну, не знаю. – На ее лице вдруг отражается неуверенность. – Много чего…

– Думаю, Мэйси беспокоилась, что ты вышла из школы, – перебивает ее Лия. – Окажись ты снаружи в этом платье, сейчас была бы уже при смерти.

– Да, именно так! – Мэйси с готовностью ухватывается за этот предлог. – Мне не хотелось, чтобы ты замерзла насмерть до того, как закончится первый полный день твоего пребывания на Аляске. – Это странный ответ – ведь она отлично знает, что едва не произошло со мной минувшей ночью, и ей известно, что я так боялась быть выброшенной наружу именно потому, что не хотела замерзнуть. Но сейчас не время выяснять что к чему, а потому я просто поворачиваюсь к Лии. И говорю:

– Спасибо за все.

– Не за что. – Она ухмыляется. – Заходи как-нибудь. Мы могли бы сделать друг другу маникюр и педикюр или косметические процедуры, или заняться чем-нибудь еще.

– Хорошая идея. И мне хотелось бы, чтобы ты что-нибудь рассказала мне о своих изысканиях.

– Маникюр и педикюр? Изыскания? – переспрашивает Мэйси. Похоже, она удивлена.

Лия картинно закатывает глаза.

– Ты, разумеется, приглашена тоже. – И вдруг резко захлопывает перед нами дверь.

Честно говоря, это кажется мне странным, ведь до этого он вела себя так дружелюбно. Правда, стоило появиться Мэйси, как тон Лии стал куда резче. Но вполне возможно, что это скорее связано не со мной, а с моей двоюродной сестрой.

Мэйси шепчет:

– Поверить не могу, что Лия Танака в самом деле предложила тебе вместе делать маникюр и педикюр. И что она вообще пригласила тебя в свою комнату.

В тоне моей двоюродной сестры звучит не зависть, а только изумление и растерянность. Как будто она находит чрезвычайно странным, что у Лии и у меня может быть что-то общее.

– Это было нетрудно. – говорю я. – Она показалась мне очень милой.

– Обычно милой ее не назовешь, – замечает Мэйси, идя вместе со мной по коридору. – Она самая популярная девушка в школе и из кожи вон лезет, чтобы никто об этом не забывал. Хотя в последнее время она стала настоящей затворницей.

– Думаю, после потери своего бойфренда она имеет на это право.

У Мэйси делаются большие глаза:

– Она рассказала тебе и об этом?

– Да. – Мне в голову приходит ужасная мысль: – А что, это секрет?

– Нет, просто… Я слышала, что она не любит говорить о Хадсоне. – Моя двоюродная сестра вдруг осекается и начинает смотреть куда угодно, только не на меня. И я уверена, что она отвела взгляд потому, что чувствует себя не в своей тарелке, а не потому, что старинный гобелен, на который она сейчас глядит и который, вероятно, видела уже тысячу раз, кажется ей более интересным, чем наш разговор. Но почему ей вдруг сделалось неловко?

– Это неудивительно, ты не находишь? – отвечаю я. – И она не то чтобы рассказывала мне о нем, а просто упомянула, что он умер.

– Да. Что-то около года назад. Его смерть потрясла всю школу. – Мэйси избегает смотреть на меня, что кажется мне все более и более странным.

– Он здесь учился?

– Да, но он закончил школу за год до своей смерти. Однако это все равно здорово выбило нас из колеи.

– Еще бы. – Мне хочется спросить, как это произошло, но Мэйси явно настолько некомфортно, что было бы просто невежливо донимать ее расспросами, и я решаю закрыть эту тему.

Пару минут мы идем молча, чтобы вопрос рассосался, затем Мэйси вновь становится сама собой.

– Тебе не хочется есть? – спрашивает она. – На вечеринке ты ничего не ела.

Я хочу сказать, что не прочь подкрепиться, ведь я ничего не ела с самого утра, когда Мэйси насыпала мне в миску сладких хлопьев из своего запаса, – но, видимо, на меня снова начинает действовать горная болезнь, поскольку желудок крутит, и это определенно не к добру.

– Знаешь, наверное, я сейчас просто лягу спать. Я не очень-то хорошо себя чувствую.

На лице Мэйси отображается тревога.

– Если утром тебе не станет лучше, нам надо будет зайти к школьной медсестре. Ты находишься здесь уже больше суток, так что пора бы тебе привыкнуть к здешней высоте.

– Когда я погуглила этот вопрос, то получила ответ, что для этого нужно от двадцати четырех до сорока восьми часов. Если завтра после уроков мне так и не станет лучше, я зайду к вашей медсестре. Идет?

– Если завтра после уроков тебе не станет лучше, мой отец наверняка потащит тебя к ней сам. С тех пор как ты попросила его оставить тебя в Сан-Диего, чтобы закончить там первую четверть, он места себе не находит от беспокойства о тебе.

Похоже, между нами вот-вот опять повиснет неловкое молчание, но сейчас я этого просто не вынесу, а потому меняю тему:

– Странно, что я так устала, – говорю я. – Который сейчас час?

Мэйси смеется:

– Еще только восемь часов, королева вечеринок.

– На вечеринки я начну ходить на следующей неделе. После того как высплюсь и у меня пройдет эта проклятая горная болезнь. – Я прижимаю руку к животу, вдруг ощутив острый приступ тошноты.

– Какая же я идиотка! – Мэйси закатывает глаза. – Запланировать вечеринку на первую пару дней после твоего приезда – это с моей стороны непростительная глупость. Прости меня, мне так жаль.

– Никакая ты не идиотка. Ты просто пыталась помочь мне познакомиться со здешними учениками.

– Я пыталась показать всем мою легендарную старшую кузину…

– Я старше тебя всего лишь на год.

– Старше есть старше, что, разве не так? – Она усмехается. – В общем, я пыталась как продемонстрировать всем тебя, так и помочь тебе акклиматизироваться. И не подумала о том, что тебе может понадобиться один-два дня просто для того, чтобы начать нормально дышать.

 

Мы доходим до нашей комнаты, и Мэйси отпирает дверь. И как раз вовремя – едва мы входим, как мой желудок восстает и я только-только успеваю добежать до ванной, где меня рвет ядовитой смесью из цветочного чая и «Доктора Пеппера».

Кажется, Аляска и правда пытается меня убить.

Глава 14
Тук-тук, кто там?

Следующие пятнадцать минут я пытаюсь извергнуть из себя все содержимое моего желудка, надеясь, что если этот медвежий угол и впрямь желает моей смерти, то она хотя бы будет быстрой.

Когда полчаса спустя тошнота наконец отпускает меня, я чувствую себя вымотанной, сильно болит голова.

– Может, мне все-таки привести к тебе медсестру? – спрашивает Мэйси, перестав ходить взад и вперед за моей спиной и вытянув руки, чтобы подхватить меня, если по пути в кровать я вдруг начну падать. – Думаю, это необходимо.

Я тяжело вздыхаю, ложась в прохладную постель.

– Давай подождем еще немного.

– Вряд ли…

– Можешь считать, что я пользуюсь привилегией старшинства. – Я натянуто улыбаюсь и зарываюсь головой в подушку. – Если утром мне не полегчает, мы вызовем медсестру.

– Ты уверена, что не хочешь вызвать ее прямо сейчас? – Мэйси переминается с ноги на ногу, не зная, что делать.

– После всего того внимания, которое обрушилось на меня с момента моего приезда в эту школу? Да. Однозначно.

Видно, что она недовольна отказом, но в конце концов все-таки кивает.

Пока моя двоюродная сестра умывается и облачается в ночную рубашку, я то засыпаю, то просыпаюсь, но когда она выключает свет и ложится в кровать, на меня опять накатывает тошнота. Я пережидаю ее, стараясь не думать о том, как мне хочется, чтобы моя мама была сейчас рядом и приласкала меня, и в конце концов погружаюсь в неспокойный сон, из которого в шесть тридцать утра меня вырывает будильник. Затем кто-то выключает его звук.

Я просыпаюсь, не понимая, что происходит, и пытаясь припомнить, где я нахожусь и чей мерзкий будильник орал мне в ухо. Затем вспоминаю все. После еще одного бегства в ванную, которое случилось около трех часов ночи – у меня опять начались рвотные позывы, хотя в моем желудке уже ничего не осталось, – тошнота наконец прошла, что очень меня радует. И все остальное, кажется, тоже пришло в норму – у меня больше не кружится и не раскалывается голова, а горло хотя и пересохло, но не болит.

Похоже, Интернет не ошибался насчет акклиматизации, занимающей от двадцати четырех до сорока восьми часов. Кажется, теперь я полностью восстановилась.

Но, сев, я обнаруживаю, что это далеко не так – каждая моя мышца ноет, словно я только что совершила восхождение на вершину Денали, а до того пробежала марафон. Я уверена, что это просто результат обезвоживания, а также напряжения, которое я испытывала весь вчерашний день, но, как бы то ни было, сейчас у меня нет настроения вставать. И не хочется делать вид, будто все хорошо, и идти на уроки.

Я снова ложусь, натягиваю одеяло на голову и пытаюсь решить, что же мне делать. Десять минут спустя я все еще лежу, тщась что-нибудь придумать, когда Мэйси ворчит и просыпается.

Первым делом она хлопает по своему будильнику, чтобы снова заставить его замолчать, чему я чрезвычайно рада, поскольку для пробуждения она выбрала самый что ни на есть омерзительный звук, но тут Мэйси встает с кровати и подходит ко мне.

– Грейс? – шепчет она, словно желая узнать, как я, и в то же время боясь разбудить меня.

– Со мной все нормально, – говорю ей я. – Вот только ноют мышцы.

– Фу ты черт. Наверное, это от обезвоживания. – Она подходит к холодильнику, достает из него графин воды, наливает два стакана, дает мне один из них, затем садится на свою кровать. С минуту она пишет текстовое сообщение – надо полагать, Кэму, – затем бросает свой телефон на кровать и снова устремляет взгляд на меня. – Мне надо идти на уроки – сегодня в планах тесты по трем предметам, но я еще зайду, когда смогу, чтобы справиться о твоем самочувствии.

Мне очень нравится ее уверенность в том, что на уроки я сегодня не пойду, так что я, разумеется, не спорю. Только говорю:

– Тебе нет нужды сбиваться с ног, справляясь о моем самочувствии. Сейчас мне уже намного лучше.

– Что ж, тогда считай это днем здоровья из серии «это ж надо, меня только что занесло на Аляску».

– А что, для этого в самом деле существует день здоровья? – прикалываюсь я, сев и прислонившись спиной к стене.

Мэйси фыркает:

– Не день, а несколько месяцев. Аляска – это вам не шутки.

Теперь фыркаю уже я:

– Что верно, то верно. Я нахожусь здесь менее двух суток, но это я поняла.

– Это потому, что ты боишься волков, – поддразнивает меня моя кузина.

– И медведей, – нисколько не смутившись, добавляю я. – Как и любой здравомыслящий человек.

– Тут ты права. – Она ухмыляется: – Тебе надо денек посачковать, делая все, чего ты хочешь. Почитать книгу, посмотреть по телевизору какую-нибудь развлекуху, полакомиться чем-нибудь из моего запаса вредной еды, если ее выдержит твой желудок. Папа скажет твоим учителям, что учебу ты начнешь не сегодня, а завтра.

Черт, я даже не вспомнила про дядю Финна.

– А он не станет возражать, если я пропущу сегодняшние уроки?

– Не станет, ведь он сам это и предложил.

– А как он мог узнать, что… – Я замолкаю, услышав стук в дверь. – Кто это?

– Мой папа, кто же еще? – Мэйси подходит к двери и распахивает ее.

Вот только это вовсе не дядя Финн. Это Флинт, и, взглянув на Мэйси в ее коротенькой ночной рубашке и на меня в моем вчерашнем платье и с размазавшимся макияжем, он начинает ухмыляться до ушей.

– Как же классно вы смотритесь, дамы, – он присвистывает. – Похоже, вчера вы решили поднять эту вашу вечеринку на совершенно новый уровень, да?

– Так тебе все и расскажи, – насмешливо бросает Мэйси и скрывается в ванной. Я же вообще не заморачиваюсь с ответом и просто показываю ему язык. Он смеется и вскидывает брови.

– Вот именно, мне бы очень хотелось послушать ваш рассказ, – говорит он и, подойдя к моей кровати, садится на нее. – Куда это ты сбежала? И почему?

Я решаю не выкладывать ему всего – ведь тогда мне пришлось бы попытаться объяснить мою странную реакцию на Джексона, не говоря уже обо всем том, что последовало затем, – и довольствуюсь частью правды. – Это все горная болезнь. Меня затошнило, и я вернулась к себе.

Это стирает с его лица улыбку.

– А как ты чувствуешь себя сейчас? С горной болезнью шутки плохи.

– Сейчас я уже дышу вполне нормально. Честное слово, – добавляю я, увидев сомнение на его лице. – Я почти пришла в себя. Наверное, мне просто надо было привыкнуть к горам.

– Кстати, о горах. – На лице Флинта снова появляется подкупающая улыбка. – За этим я и зашел. Сегодня вечером после ужина мы собираемся поиграть в снежки. Вот я и подумал – может, ты к нам присоединишься? Ну, если будешь хорошо себя чувствовать и все такое.

– Играть в снежки? – Я качаю головой: – Вряд ли мне стоит это делать.

– Почему?

– Потому что я даже не умею лепить снежки, не говоря уже о том, чтобы их бросать.

Он смотрит на меня так, словно я сморозила глупость.

– Надо просто набрать снега, слепить его в комок и бросить в того, кто стоит к тебе ближе всех остальных. – Он показывает руками, как это делается. – Ничего трудного.

Я смотрю на него с сомнением.

– Давай, Новенькая, попробуй. Уверяю тебя, ты не пожалеешь.

– Осторожнее, Грейс, – говорит Мэйси, выйдя из ванной с полотенцем на голове. – Никогда не доверяй… – Флинт, подняв брови, поворачивается к ней, и она замолкает.

– Сегодня после уроков они будут играть в снежки, – объясняю я ей. – И он хочет, чтобы в этом поучаствовали и мы. – Вообще-то Мэйси он не приглашал, во всяком случае напрямую, но я ни за что не пойду без нее. По улыбке на ее лице я понимаю, что сделала правильный выбор.

– В самом деле? Нам надо непременно пойти, Грейс. Флинт славится своими играми в снежки.

– Все это отнюдь не повышает мою уверенность в себе, ведь я понятия не имею, что мне надо будет делать.

– Вот увидишь, тебе понравится, – хором говорят они.

На сей раз брови поднимаю уже я сама, глядя то на Флинта, то на мою кузину.

– Поверь мне, – просит Флинт. – Я о тебе позабочусь.

– Не верь ему, – возражает Мэйси. – Стоит этому малому взять в руку снежок, как он превращается в сущего дьявола. Но это вовсе не значит, что игра в снежки – это плохое развлечение.

Я по-прежнему считаю, что мне не стоит соглашаться, но, кроме Флинта и Мэйси, у меня в Кэтмире нет друзей. Кто знает, каким боком повернется ко мне Лия, а что до Джексона… Джексон многогранная личность, но другом я бы его не назвала. Если уж на то пошло, его не назовешь даже дружелюбным.

– Ну, ладно, уговорили, – с достоинством сдаюсь я. – Но если эта ваша игра в снежки прикончит меня, мой призрак будет вечно являться вам обоим.

– Уверена, что ты сможешь пережить эту забаву, – заверяет меня Мэйси.

Флинт же только подмигивает.

– А если нет, то это далеко не худший способ провести вечность.

И прежде чем я успеваю придумать достойный ответ, он наклоняется и чмокает меня в щеку.

– До скорого, Новенькая. – И, не оглядываясь, бесшумно выходит за дверь.

Я остаюсь один на один с Мэйси, которая стоит, раскрыв глаза и разинув рот, и восторженно аплодирует этому невинному поцелую. А также тому печальному факту, что, каким бы очаровательным ни был Флинт, он даже близко не вызывает во мне таких чувств, как Джексон.

Глава 15
Оказывается, ад в самом деле может замерзнуть

– Он что, действительно… – задыхаясь, бормочет Мэйси, когда Флинт закрывает за собой дверь.

– Да ладно, пустяки, – говорю я.

– Он только что… – Похоже, она не может подобрать нужное слово, поскольку вместо этого стучит себя по щеке в том самом месте, куда Флинт поцеловал меня.

– Пустяки, – повторяю я. – Ведь он поцеловал меня не в губы. Обыкновенное проявление дружелюбия, только и всего.

– Ко мне он никогда не проявлял такого дружелюбия. И к другим тоже.

– Ну, ведь у тебя уже есть бойфренд. Возможно, он боится, что Кэм надерет ему задницу.

Мэйси смеется. В самом деле смеется, что… ну, хорошо, мысль о том, что ее худой, долговязый парень действительно может надрать задницу Флинту, кажется довольно нелепой, но разве она не должна хотя бы попытаться его защитить?

– Хочешь, я с ним поговорю? – дразню ее я. – Чтобы в следующий раз он поцеловал и тебя?

– Разумеется, нет! Спасибо, но меня вполне устраивают Кэм и его поцелуи. Я просто хочу сказать, что ты нравишься Флинту. – Схватив щетку, она начинает расчесывать ею свои волосы.

Несмотря на все, в тоне ее мне слышится нечто такое, что заставляет меня прищуриться.

– Погоди. Выходит, ты все-таки влюблена во Флинта?

– Разумеется, нет. Я люблю Кэма. – Она, не глядя мне в глаза, хватает какое-то средство для волос.

– Убедительно, как же. Послушай, если ты хочешь замутить с Флинтом, то разве тебе не следует расстаться с Кэмом и начать действовать?

– И вовсе я этого не хочу.

– Мэйс…

– Я говорю серьезно, Грейс. Возможно, когда-то я и была в него влюблена, но это было в девятом классе, давным-давно, и теперь это уже не важно.

– Из-за Кэма. – Я внимательно наблюдаю за ее лицом в зеркале, пока она начинает укладывать свои короткие разноцветные волосы.

– Да, потому что я люблю Кэма, – отвечает она, делая так, чтобы пряди на ее голове встали торчком. – И потому, что здесь так не бывает.

– Как не бывает?

– Ну, мы тут поделены на группы. И члены этих групп почти не общаются.

– Да, я заметила это на вечеринке. Но это же не значит, что вам нельзя общаться, не так ли? И если тебе нравится Флинт, а ты нравишься ему…

– И вовсе мне не нравится Флинт, – с тяжелым вздохом говорит она. – А я определенно не нравлюсь ему. Но если бы он даже мне нравился, это бы все равно ничего не изменило, потому что…

– Потому что он так популярен?

Она опять вздыхает и качает головой:

– Дело не только в этом.

– А в чем? – У меня возникает такое чувство, будто я попала в фильм «Дрянные девчонки», только место его действия перенесено на Аляску.

Прежде чем Мэйси успевает ответить, раздается стук в дверь.

– Интересно, сколько же человек стучится в твою дверь до семи тридцати утра? – шутливо спрашиваю я, идя открывать. Мэйси не отвечает, только усмехается и начинает накладывать макияж.

Открыв дверь, я вижу моего дядю – он с беспокойством смотрит на меня.

– Как ты себя чувствуешь? Мэйси сообщила мне, что вечером и ночью тебя рвало.

– Лучше, дядя Финн. Моя тошнота прошла и головная боль тоже.

 

– Ты в этом уверена? – Он делает мне знак вернуться в кровать, что я выполняю, причем, если честно, испытывая при этом некоторое облегчение. Последние две ночи я так мало спала, что сейчас чувствую себя как в тумане, хотя горная болезнь наконец-то отпустила.

– Ну, хорошо. – Он кладет ладонь мне на лоб, словно проверяя, нет ли у меня температуры.

Я хочу пошутить насчет того, что горная болезнь – это не вирус, но, когда он целует меня в макушку, у меня перехватывает дыхание. Потому что сейчас, когда он сдвинул брови и скривил рот, так что на его щеках еще четче обозначились ямочки, дядя Финн стал так похож на моего отца, что мне приходится собрать всю мою волю в кулак, чтобы не заплакать.

– Я все же думаю, что Мэйси права, – продолжает он, не замечая, насколько я вдруг пала духом. – Сегодня тебе лучше будет весь день отдыхать и приступить к занятиям только завтра. Потеря родителей, переезд, Кэтмир, Аляска – ко всему этому невозможно привыкнуть быстро, а тут еще горная болезнь.

Я киваю и отвожу взгляд, чтобы не дать ему заметить горя, отражающегося в моих глазах.

Должно быть, он понимает, каково мне сейчас, поскольку больше ничего не говорит, а только похлопывает меня по руке, после чего подходит к туалетному столику, за которым Мэйси все еще накладывает макияж.

Они начинают говорить, но голоса их звучат так тихо, что я ничего не могу расслышать, а потому просто перестаю прислушиваться и натягиваю одеяло до подбородка. И жду, чтобы мучительная тоска по моим родителям прошла.

Спать я не собиралась, но все-таки засыпаю. В следующий раз я просыпаюсь в час с чем-то и слышу, как у меня урчит в животе. Но на сей раз это вызвано тем, что в желудке уже более суток не было ничего, хоть сколько-нибудь напоминающего еду.

На холодильнике стоит банка арахисового масла и лежит упаковка крекеров, и я жадно набрасываюсь и на то, и на другое. Умяв тонну арахисового масла и целую упаковку крекеров, я наконец снова начинаю чувствовать себя человеком.

А еще я чувствую себя в этой комнате и в этой школе как в западне.

Я пытаюсь не обращать внимания на охватившее меня возбуждение, пытаюсь смотреть мои любимые сериалы на Нетфликсе, читать журнал, который не дочитала в самолете. Я даже пишу сообщение Хезер, хотя и знаю, что она сейчас в школе, – я надеюсь, что мы с ней сможем какое-то время вести переписку по телефону. Но ей удается отправить мне только одно сообщение, в котором она пишет, что сейчас у нее контрольная по математическому анализу, так что из нашей переписки явно ничего не выйдет.

Что бы я ни пыталась делать, ничего у меня не клеится, и в конце концов я решаю просто пойти погулять. Возможно, прогулка по здешней аляскинской глуши поможет мне прочистить мозги.

Но, похоже, здесь, на севере, одно дело, решить отправится на прогулку и совсем другое – подготовиться к ней. Я быстро принимаю душ и, поскольку я тут человек новый, гуглю, как нужно одеваться на Аляске зимой. Оказывается, что утепляться нужно очень тщательно, даже когда на дворе еще только ноябрь.

Когда я нахожу заслуживающий доверия сайт, мне становится ясно, что Мэйси не зря накупила мне столько теплых вещей. Сначала я надеваю купленные ею шерстяные лосины и мою фуфайку-безрукавку, затем добавляю еще один слой теплого белья – штаны и рубашку. После чего натягиваю еще и флисовые штаны ярко-розового цвета (ну, конечно) и серую флисовую куртку. Сайт предлагает мне напялить поверх нее еще одну, более теплую, но пока еще не так холодно, как будет через пару месяцев, и я решаю пропустить этот предмет гардероба и сразу перейти к шапке, шарфу, перчаткам и двум парам носок. Наконец я облачаюсь в пуховую парку, которую мне купил мой дядя, и обуваюсь в непромокаемые зимние сапоги, стоявшие внизу моего стенного шкафа.

Быстрый взгляд в зеркало говорит мне, что выгляжу я так же несуразно, как и чувствую себя.

Но у меня будет еще более несуразный вид, если в свой второй полный день на Аляске я замерзну насмерть, а потому я игнорирую это чувство. К тому же, если во время прогулки мне станет жарко, я смогу снять с себя флисовый слой одежды – во всяком случае, именно это рекомендует найденный мною сайт, поскольку здесь, на севере, пот – это твой враг. Оказывается, нахождение во влажной одежде может привести к гипотермии. Как и все остальное в этом штате.

Вместо того чтобы отправить Мэйси сообщение в то время, когда она сдает какой-то свой тест, я оставляю ей записку, в которой говорю, что собираюсь исследовать территорию школы, – мне, разумеется, хватит ума не выходить за стену в здешнюю глухомань, где водятся волки, медведи и один бог знает кто еще.

Я иду к выходу, спускаюсь по лестнице, не обращая внимания ни на кого, – правда, мне почти никто и не встречается на пути, поскольку большинство учеников и учителей сейчас на уроках. Наверное, мне следовало бы испытывать чувство вины из-за того, что сама я здесь, а не там, но, честно говоря, я чувствую только облегчение.

Спустившись на первый этаж, я выхожу наружу через первую же попавшуюся дверь – и едва не передумываю идти гулять, потому что меня тут же бьет в лицо ветер и мороз.

Возможно, мне все-таки следовало надеть тот дополнительный слой теплых одежек.

Но сейчас уже слишком поздно об этом жалеть, так что я натягиваю на голову капюшон и прячу замотанное шарфом лицо в высокий воротник парки. И иду по двору, хотя все мои инстинкты кричат мне поскорее убраться обратно внутрь.

Но мне всегда говорили, что важные дела надо начинать и кончать в соответствии с заранее намеченным планом, и я вовсе не желаю весь остаток учебного года сидеть тут взаперти, как пленница. Лучше умереть.

Я засовываю руки в карманы и продолжаю идти.

Поначалу я чувствую себя так скверно, что могу думать только о морозе, о том, как он действует на мою кожу, хотя едва ли не каждый ее дюйм покрыт несколькими слоями теплой одежды.

Но чем дольше я иду, тем теплее мне становится, так что я ускоряю шаг и наконец-то начинаю оглядываться по сторонам. Солнце встало часа четыре назад, почти в десять утра, так что сейчас у меня впервые выдалась возможность увидеть здешнюю глухомань при свете дня.

Как же тут все красиво – даже на территории школы. Мы находимся на склоне горы, так что мне постоянно приходится идти либо вверх, либо вниз, что на этой высоте отнюдь не просто, хотя теперь мне уже стало намного легче дышать, чем два дня назад.

Сейчас, в ноябре, растений вокруг немного, но везде виднеются вечнозеленые деревья. И их зелень красиво смотрится на фоне белого снега, который устилает здесь почти все.

Мне любопытно, как это – слепить снежок, но я, конечно, не снимаю перчаток. Я нагибаюсь, беру горсть снега и пропускаю его сквозь пальцы, просто чтобы посмотреть, как он сыплется вниз. Когда он высыпается, я снова нагибаюсь, беру еще снега, затем леплю из него комок, как говорил Флинт.

Это легче, чем я думала, и через несколько секунд я уже изо всех сил швыряю получившийся снежок в ближайшее дерево, стоящее слева от развилки, которую дорожка образует впереди. И с удовлетворением смотрю, как он ударяется о ствол и взрывается, после чего иду к левому ответвлению дорожки.

Но, подойдя к дереву, я понимаю, что еще никогда не видела ничего, подобного этим его темным, корявым корням. Огромные, серые, шишковатые, хаотически переплетенные и словно вышедшие из какого-то страшного ночного кошмара, они едва ли не кричат прохожим: «Берегись!» Добавьте к этому обломанные ветви и местами содранную со ствола кору – и кажется, что этому дереву самое место в фильме ужасов, а вовсе не на безупречно аккуратной территории Кэтмира.

Не стану скрывать – я настораживаюсь. Да, я знаю, нелепо испытывать отвращение к дереву, но чем ближе я подхожу, тем уродливее оно выглядит и тем более стремной кажется мне тропа, которую оно охраняет. И, решив, что, отправившись на прогулку, я и без того уже достаточно далеко вышла из своей зоны комфорта, я иду не налево, а направо, по дорожке, которая освещена солнцем.

Этот мой выбор оказывается удачным – за первым же поворотом я вижу несколько флигелей. Я останавливаюсь, не доходя до них, поскольку там сейчас наверняка идут занятия, и мне совсем не хочется, чтобы меня застукали, когда я буду заглядывать в окна классов, как какая-нибудь извращенка.

К тому же перед каждым таким домиком установлена табличка, на которой написано его название и указано, что в нем преподают.

Один из наиболее крупных флигелей называется Чинук, и в нем преподается изобразительное искусство. Я занимаюсь живописью с тех самых пор, когда поняла, что цветные карандаши годятся не только для раскрашивания книжек-раскрасок, и сейчас мне очень хочется подбежать ко входу, распахнуть дверь и посмотреть, что собой представляет здешняя изостудия, в которой мне предстоит работать.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35 
Рейтинг@Mail.ru