Тори Телфер
Леди-убийцы. Их ужасающие преступления и шокирующие приговоры
«Самая умная преступница из тех, кого мне доводилось допрашивать»
На предварительном слушании по делу Нэнни, состоявшемся 15 декабря, судья решил отправить ее в государственную психиатрическую лечебницу, где врачи могли бы определить ее дееспособность. «Мышьячка Нэнни» не расстроилась, узнав, что предстоит провести в больнице девяносто дней. Напротив, испытала облегчение. Для него это было сродни роскоши.
«Теперь, может быть, я смогу немного отдохнуть, и не придется отвечать на столько глупых вопросов», – рассмеялась она. Женщина возлагала большие надежды на психиатрический отпуск и даже сказала тюремной надзирательнице: «Возможно, врачи в больнице научат меня трезво мыслить».
Верная себе, Нэнни наслаждалась пребыванием в лечебнице, где отпраздновала 50-летие. Она привлекала много внимания из-за популярности и перед каждым приходом психиатров неизменно прихорашивалась. Один из врачей восторженно рассказывал журналистам о ее поведении, отмечая, что Нэнни все еще страдает от головных болей (последствия пережитой в детстве травмы), а в остальном здоровье идеальное. Да и она сама практически идеальна. «Если бы у вас были маленькие дети, – отметил он, – вы бы с радостью взяли ее няней».
Однако начальство с ним не соглашалось. 14 марта группа судмедэкспертов объявила Нэнни «психически неполноценной женщиной с выраженными нарушениями способности рассуждать и искажением силы воли» и дала рекомендацию отправить ее обратно в лечебницу. Однако обвинение продолжало настаивать на своем, требуя, чтобы над ней состоялся суд, так что Нэнни снова отправили в тюрьму, а адвокаты подали заявление о ее невиновности по причине невменяемости. Экспертизу о вменяемости назначили на апрель, и все плевались, поскольку обе стороны пригласили своих экспертов. «Это слушание превращается в битву психиатров», – саркастически заметили журналисты небольшой газеты из Южной Каролины.
Нэнни не нравились условия тюрьмы и присущие ей ограничения. Хотелось вернуться в райский уголок психиатрической лечебницы, где всем было знакомо ее имя.
«Ты не видишь людей [в тюрьме], а я люблю их», – жаловалась она. Возможно, Нэнни имела в виду, что в тюрьме люди не видели ее. Тем не менее даже из-за решетки удалось очаровать парочку мужчин. Один «пожилой ухажер» зашел так далеко, что отправил ей по почте предложение руки и сердца, но Нэнни порвала письмо. «У меня было достаточно мужей», – заявила она журналистам, которые, как и прежде, жадно ловили каждую ее остроту.
Экспертиза о вменяемости превратилась в хаос из-за всех этих «он сказал» и «она сказала», а заключение скакало от вменяемости к невменяемости туда и обратно, подобно волану для бадминтона. «Миссис Досс является умственно неполноценной и в юридическом смысле должна считаться невменяемой. К тому же она давно не в своем уме», – громогласно заявлял врач со стороны защиты. Прокурор шипел, что у него в распоряжении пятеро психиатров, готовых объявить ее вменяемой, а затем процитировал заключение одного из врачей: «Это проницательная, умная, изобретательная, эгоистичная и самолюбивая женщина, чья жестокость проявляется в моменты разочарования, выплескиваясь на мужчин, в особенности на мужей». Главный врач психиатрической лечебницы отметил, что Нэнни могла «долго хихикать по пустякам», а затем впадать в долгую депрессию. Если это не показатель невменяемости, что же это? Эксперты со стороны обвинения лишь фыркали. По словам одного из них, Нэнни была социопатом, а также «проницательной и расчетливой женщиной, которая симулировала безумие, чтобы спастись от электрического стула… Это самая умная преступница из тех, кого мне доводилось допрашивать». Над последним заявлением Нэнни громко расхохоталась.
Через три дня присяжным понадобилось всего пятнадцать минут, чтобы заключить, что Нэнни Досс полностью вменяема. Сама убийца с этим радостно согласилась. «Я такая же нормальная, как и все, – усмехнулась она. – Мне кажется, я лучше остальных должна понимать, сумасшедшая я или нет. Никогда за всю жизнь я не была в столь здравом уме». Во время оглашения приговора она жевала жвачку и широко улыбалась фотографу, снимавшему ее крупным планом.
Официальный суд назначили на начало июня, поэтому все были потрясены, когда 17 мая она внезапно признала себя виновной.
Женщина надеялась на более мягкий приговор и думала, что неожиданное признание вины может ей немного помочь. Еще возможно, она не до конца понимала последствия такого признания. Она хотела, чтобы ее отправили обратно в лечебницу, где Нэнни чувствовала себя свободной и популярной, и, возможно, не понимала, что для этого уже поздно. Ее официально признали вменяемой, и, признав вину, она официально стала убийцей.
Приговор вынесли 2 июня. Обвинение призвало судью рассмотреть возможность смертной казни. Нэнни сидела между адвокатами, снова жевала жвачку и «была в симпатичном вечернем платье синего цвета». Слушание оказалось коротким, а вот приговор – очень долгим. Пожизненное заключение. Это мог бы быть электрический стул, но судье претила мысль об убийстве женщины. «В этом суде еще не было женщины, которую бы приговорили к смертной казни за какое бы то ни было преступление в штате Оклахома, – сказал он. – Возможно, это когда-нибудь случится… Но жители штата примут такой расклад с неохотой».
После вынесения приговора Нэнни отметила: «Я не держу ни на кого зла».
Прочь с первых полос
Нэнни очутилась в тюрьме 4 июня и не появлялась в новостях до сентября, когда у нее снова взяли интервью. «Я думала, про меня все забыли, – признавалась Нэнни. – Думала, обо мне больше не пишут». Она упомянула, что похудела в тюрьме на три с половиной килограмма, поскольку приходилось стирать белье по старинке, а еще пожаловалась, что головные боли усилились.
Нэнни рассказала журналисту, что ее «обманом заставили» подписать заявление с признанием в отравлении Досса. Она не впервые намекала на заговор. Несколькими месяцами ранее женщина заявила репортеру из «Талса Уорлд», что ее вынудили признаться в убийстве четырех мужей и данную идею она почерпнула из журнальной статьи. Возможно, Нэнни осознавала, что звездный статус убийцы не вечен, и больше не хотела придерживаться этого образа. Она пыталась придумать другой ракурс для своей истории: невинная дама из клуба одиноких сердец, жестоко обманутая полицией.
В остальном же Нэнни казалась вполне счастливой и не проявляла желания вернуться к привычной рутине, состоявшей из замужней жизни и ведения домашнего хозяйства. «Я странный человек, – говорила она. – Если бы меня сейчас отпустили, я бы тут же отправилась в больницу в Вините и с радостью провела там остаток жизни. Звучит немного безумно, да?»
Хотя психиатрическая больница, возможно, и была ее личным раем, Нэнни и в тюрьме чувствовала себя достаточно комфортно. Она наконец могла делать все то, что ей запрещал Сэм Досс: смотрела фильмы, сидела перед телевизором и иногда даже участвовала в танцах («строго для пятидесяти женщин-заключенных»). Она любила тюремную надзирательницу миссис Н. Ф. Уитакер, которая была для нее «как мать».
В сентябре у Нэнни случился небольшой сердечный приступ, и она месяц провела в постели, но в остальном прекрасно проводила время.
Оставшиеся в живых родственники ее не навещали, хотя, возможно, для нее это не стало сюрпризом. Тюрьма, по ее словам, была «самым настоящим домом».
А что вообще значил дом для Нэнни Досс? Она презирала отца за то, что тот бросил мать и разрушил их маленькую семью, однако впоследствии сама растоптала пять браков. Она представила убийство мужа как действие человека, разочаровавшегося в любви. Глупая Нэнни, всегда слишком далеко заходившая в своих поисках прекрасного принца! Однако она не брала на себя ответственность за смерти родных.
Казалось, у Нэнни есть вполне конкретные представления о ролях, которые должны играть мужья и другие члены семьи, и она впадала в ярость, когда люди разочаровывали ее, не справляясь с этими ролями. (Помните слова обвинения? Ее «жестокость проявляется в моменты разочарования, выплескиваясь на мужчин, в особенности на мужей».) Вполне вероятно, проблемы возникли или усугубились в результате травмы головы в раннем детстве, поскольку многочисленные исследования, проведенные в последние десятилетия, связывают травмы лобных долей с учащением случаев агрессивного и неконтролируемого социального поведения.
Возможно, болезненные и неадекватные реакции на поведение окружающих также были спровоцированы самым ранним и сильным разочарованием в другом человеке. В отце, который задушил девичью тягу к романтике, который фактически выдал ее замуж против воли и забил последний гвоздь в гроб с ее идеалами любви, бросив жену.
Однако в прессе почти ничего об этом не писали. Не исследовали раннюю историю Нэнни и в последующие десятилетия. Сегодня ее до сих пор помнят как веселую бабулю-убийцу, читавшую в тюрьме любовные романы и одержимую поиском более новых моделей мужа.
Подобное отношение сохраняется ко всем пожилым женщинам, которые идут на убийство. Пропасть между архетипом бабушки (улыбается нам из-под нимба седых волос, печет потрясающие пироги, является кладезем знаний о старых временах) и архетипом убийцы (обычно мужчина, физический сильный, преследует жертв в темных переулках, пролезает в окна спален) настолько велика, что сложно связать одно с другим.
Мы часто обращаемся к юмору, чтобы примириться с этой пропастью и/или преуменьшить ее. Как заявила одна газетная статья о Нэнни Досс, «Бабушка, ты крыса!»
В 2015 году 68-летняя жительница России по имени Тамара Самсонова была арестована по подозрению не только в серийном убийстве, но и в каннибализме. Во время допроса она устроила целый спектакль в лучших традициях Нэнни Досс, отправив судебным репортерам воздушный поцелуй. Заголовки о ней полны мрачного веселья: ее окрестили Старушкой-потрошительницей, Бабой-ягой и Бабушкой Лектером. Да, это весьма остроумные прозвища, но преступления, в которых ее обвиняют, не менее ужасны, чем те, что совершил сам Джек-Потрошитель. И все-таки, если их совершает пожилая женщина, это почему-то превращается в шутку.
В лучших традициях женщин-убийц, навеки связанных с кухней, камеры наблюдения засняли кадры, где Самсонова несет горшок, по слухам, с головой последней жертвы.
Или возьмем Мелиссу Энн Шепард, канадку 81 года, которую подозревали в серийных убийствах. В 2016 году пресса обращалась с ней так же, как в 1954 году с Нэнни. Одна статья о ее преступлениях начиналась так: «Она похожа на милую старушку, но…» В другой ее называли розовощекой маньячкой. Ой! В каком-то смысле нас приучили смеяться над похожим нарративом. Так, весь фильм «Мышьяк и старые кружева» построен на ситуативной иронии над пожилыми женщинами, которые убивают. Однако мы сейчас говорим о лишении человека жизни. Когда это происходит в реальности, это ужасно. Канадская «розовощекая маньячка» накачала мужчину бензодиазепином и дважды переехала его на автомобиле. Нэнни убила мать, которую, по ее утверждениям, очень любила. В конце концов, это трагические, а не комедийные истории.
Однако стоит отдать ей должное: Нэнни была умна. Она знала, как себя подать. Была достаточно прозорлива, чтобы понять: будучи мужеубийцей, можно спрятаться за личиной вялой, влюбчивой женщины и, возможно, таким образом сохранить жизнь. Если бы пресса выставила ее маньячкой, способной на убийство собственной матери, ей бы никогда не досталось все это внимание: смешки операторов, остроты полицейских и искренние заявления врача, что из нее получилась бы замечательная няня. (А еще она обожала быть в центре внимания. Нэнни, которую всегда ограничивали мужчины – от сурового отца до пуританина Сэма Досса.) Женщина была практически звездой реалити-шоу, которая подчеркивала самые выгодные аспекты своего прошлого.
Постепенно ее история превратилась в запутанную сказку: капризная принцесса, которая не могла найти желаемого, и обреченные поклонники, которые не могли ей дать то, в чем она нуждалась.
В тюрьме Нэнни сохраняла фирменный юмор. В мае 1957 года она сострила: «Когда на кухне не хватает рук, я всегда предлагаю помощь, но мне не разрешают там работать». Пресса, все еще очарованная ею, активно цитировала эти слова. Однако после двух лет заключения женщина призналась журналисту из «Дэйли Оклахоман», что потеряла волю к жизни. Она хотела, чтобы ее снова судили в Канзасе или Северной Каролине, где ей также предъявили обвинения в убийстве. «Может, они посадят меня на электрический стул», – сказала она.
Увы, жизнь убийцы, которую никто не воспринимал всерьез, тянулась без происшествий. Через семь лет после заключения она инсценировала еще один сердечный приступ, благодаря чему хотя бы на мгновение смогла вырваться из тюрьмы. (Врачи не могли ничего найти. Бабушка, ты крыса!) Спустя десять лет, 2 июня (в тот же день, когда ее приговорили к пожизненному заключению), Нэнни Досс умерла от лейкемии.
К тому времени жуткая слава была на исходе. На нее много лет не обращали внимания. В заголовках статей, объявивших о смерти, Нэнни называли мужеубийцей, женой-отравительницей и признанной убийцей, поскольку одного ее имени уже было недостаточно, чтобы читатели вспомнили, о ком вообще идет речь.
Худшая женщина на земле
Лиззи Холлидей
В конце XIX века женщина по имени Лиззи отбывала срок за поджог в Восточной государственной тюрьме штата Пенсильвания. Первые полтора года она была образцовой заключенной, но за два месяца до освобождения начала вести себя странно, будто у нее помутился рассудок. Поэтому ее определили в психиатрическую лечебницу, где врачи подтвердили умопомешательство и присматривали за ней, пока не подошел срок выхода на свободу.
После Лиззи отправилась в штат Нью-Йорк в поисках работы. В городке под названием Ньюбург она познакомилась с пожилым Полом Холлидеем, который искал помощницу по хозяйству. Он некогда был женат и успел стать отцом шестерых детей. Один из отпрысков был умственно неполноценным и все еще жил на ферме отца. Лиззи сказала Холлидею, что буквально полтора месяца назад приехала из Ирландии. Они договорились, что девушка будет получать сорок долларов в месяц.
Довольно быстро Холлидей понял, что дешевле взять Лиззи в жены и тогда за ее работу не придется платить.
Кроме того, она обладала некоторым обаянием, так что Холлидею ничуть не претила данная мысль. Он сделал Лиззи предложение, и у пары завязались отношения, в которых, по словам детей Холлидея, молодая жена обладала «особым влиянием».
Видите ли, Лиззи, подобно духу отмщения, принесла Холлидею множество неприятностей. Однако, сколько бы боли ни причиняла, муж не уходил. Весной 1891 года Холлидей обнаружил на месте своего дома кучу дымящегося пепла. Стоявшая у развалин Лиззи невозмутимо сообщила, что его больной сын сгорел дотла. Она заявила, что мальчик погиб, пытаясь вызволить ее из огня. Вот только история противоречила реальности. Когда на пожарище нашли комнату мальчика, стало ясно: дверь была заперта, а ключ находился у самой Лиззи.
И все же Холлидей не ушел. Не прошло и месяца, как Лиззи сожгла его амбар и мельницу, заявив, будто ему все равно нужна новая, а потом сбежала с другим мужчиной, чтобы попробовать себя в конокрадстве. Ее быстро арестовали и бросили обратно в тюрьму, где она сразу стала рвать на себе волосы и пронзительно кричать. Из-за этой свистопляски ее в итоге выпустили из тюрьмы по причине невменяемости и отправили на другой берег реки Гудзон, в государственную лечебницу «Маттеван» для душевнобольных преступников.
Холлидей высмеял решение. Он настаивал: Лиззи «полностью в здравом уме» и «рассчитывала с помощью своего поведения избежать наказания». Однако врачи не согласились. Лиззи провела в лечебнице год, а затем ее отпустили под опеку Холлидея с заверениями, что та выздоровела.
Брак продержался еще год, а затем Пол внезапно исчез.
Лиззи сказала соседям, что муж уехал по делам. Однако некоторые заметили, что на ферме последние пару дней происходило что-то подозрительное: по ночам там раздавались жуткие звуки и бродили тени. Кроме того, сама Лиззи была несколько чудаковатой, соседи не особенно ей доверяли. В какой-то момент, дождавшись, когда Лиззи не будет дома, они решили обыскать ферму, со страхом гадая, не обнаружится ли там тело.
Но тел обнаружилось сразу два.
Дурнушка от природы
Лиззи Холлидей родилась в 1860 году в графстве Антрим, Ирландия. При рождении она получила имя Элизабет Маргарет Макнолли. У родителей было кроме нее еще девять детей, и вся семья переехала в штат Нью-Йорк, когда Лиззи была еще ребенком. Уже на американской земле она превратилась в буйного подростка. «Она так любила скандалить, что вся семья от нее отвернулась, – рассказывал ее брат Джон. – Она не могла усидеть на месте и занималась спортом, чтобы как-то выплеснуть агрессию».
Лиззи была очень развита физически и отличалась непредсказуемостью. Как-то она набросилась на отца, а в другой раз жестоко избила сестру Джейн. А если и проявляла любовь, то с той же яростной энергией. Когда после долгого отсутствия Лиззи вернулась домой и узнала, что отец скончался, она бросилась на его могилу и стала рыть землю голыми руками.
Лиззи была невысокой, но невероятно сильной, и окружающие всегда обращали внимание на мускулистое тело, равно как и на чудесную полупрозрачную кожу ирландки. Вот только большой нос и крупный лоб вызывали насмешки и даже отвращение. Кто-то из соседей прошипел, что у Лиззи «отвратительное лицо и самый странный нос, какой [ему] доводилось видеть». Один домовладелец и вовсе назвал ее дурнушкой от природы.
Лиззи была не особенно грамотна, однако отличалась хитростью и постоянно искала наживы. К сожалению, на многих работодателей она производила не лучшее впечатление: странно одевалась, была подвержена перепадам настроения и, откровенно говоря, пугала их. Однажды девушка бросила нож в дразнившего ее юношу, а в другой раз плюнула в лицо маленькой девочке. Когда начальник попытался внести коррективы в ее методику выпекания хлеба, Лиззи с воплями направилась в ближайший суд, утверждая, будто мужчина на нее напал. По правде говоря, она постоянно появлялась в суде, даже пыталась отправить под арест двоих мальчишек, которые грозили ей игрушечными пистолетами. Зато, когда настроение поднималось, Лиззи ходила в методистскую церковь и зачарованно наблюдала за религиозными бдениями.
В перерывах от работы выходила замуж, а в перерывах между браками устраивалась на новую работу.
В возрасте пятнадцати лет она вышла замуж за старого дезертира, носившего вымышленное имя – Кетспул Браун. Их отношения зиждились на страхе. Лиззи говорила родственникам, что Браун хочет ее убить, а Браун, в свою очередь, признавался врачу: «Я ее боюсь; она мне угрожала». У пары родился сын, и после родов Лиззи впала в депрессию. Она приходила в гости к сестре и жаловалась, что постоянно слышит чье-то пение и видит, как в комнате мигают огни. Однажды, занимаясь починкой платья, она вдруг вскричала: «Какой смысл жить?» – и разорвала изделие.
После трех лет брака Кетспул Браун умер от брюшного тифа, а Лиззи еще трижды выходила замуж, и каждый муж оказывался значительно старше. Ни один брак не принес счастья.
Одного мужа она пыталась напоить отравленным чаем, а еще безо всякой на то причины порвала в клочья его пуховую перину прямо на улице.
Пятый муж Лиззи был, в отличие от всех предыдущих, молод и красив, но все пошло прахом, когда он признался, что «первую жену забил до смерти». В ужасе Лиззи сгребла сына в охапку и бежала в Филадельфию. Там она открыла лавку, застраховала ее, а затем сожгла, чтобы получить деньги по страховке, но попутно спалила несколько соседних домов.
Отбыв срок сперва в тюрьме, а затем в психиатрической лечебнице, Лиззи вышла на свободу и обнаружила: сын исчез. «Моему мальчику сейчас лет двенадцать, – рассказала она журналисту спустя годы. – Но я так его больше и не видела».
Кровь из сердца
В нескольких километрах от фермы Холлидея жила милая и безобидная семья: 74-летний Том Маккуиллан, его жена Маргарет и их 19-летняя дочь Сара. Стояло лето 1893 года, Сара была в отпуске и наслаждалась отдыхом. 26 августа к дому Маккуилланов подъехала на повозке какая-то женщина. Она представилась миссис Смит и сказала, что ищет уборщицу. В другой ситуации за работу взялась бы Сара, но она была занята бездельем, так что помочь вызвалась Маргарет. Какая-то соседка заметила, что миссис Смит кажется странной, и посоветовала Маргарет не соглашаться. Однако Маргарет только отмахнулась и уехала на повозке с миссис Смит, в шутку прокричав родным на прощание: «Если вдруг больше не увидимся, прощайте!»
Через несколько дней эта, с позволения сказать, миссис Смит вернулась к дому Маккуилланов в состоянии паники. Она заявила, что Маргарет упала с лестницы и отчаянно хотела увидеть дочь. Том Маккуиллан хотел отправиться сам, но миссис Смит была непреклонна: Маргарет должна была увидеть Сару. Так что девушка села в повозку, и они уехали.
Прошло два дня, а от жены и дочери так и не было вестей.
Том Маккуиллан заподозрил неладное и отправился на поиски миссис Смит. Вскоре он понял, что женщина дала ложный адрес и вымышленное имя.
Никто не знал, о ком идет речь, когда он спрашивал в округе о загадочной миссис Смит, которой нужна была помощь в уборке дома.
Тем временем подозрения появились и у одного из сыновей Холлидея. Отца слишком долго не было видно, а отговорки Лиззи не вязались с его отсутствием. Сын понаблюдал за Лиззи пару дней, рассчитывая понять, что происходит, а затем пошел в полицию и выхлопотал ордер на обыск.
Местный констебль с командой полицейских прибыли на ферму и застали Лиззи за чисткой ковра от крови. Увидев мужчин в дверях своего дома, Лиззи в ярости вскочила на ноги и пригрозила их всех убить, если они посмеют войти. Констебль пропустил угрозы мимо ушей, тогда Лиззи схватила деревянную доску и ударила его по руке, вереща, что «вырежет ему кровь из сердца».
Мужчины не испугались и осмотрели территорию. В доме на первый взгляд было пусто, а вот амбар вскоре выдал свою страшную тайну. Под слоем мусора и кипой сена обнаружились тела Маргарет и Сары Маккуиллан. Руки и ноги у них были связаны, а головы обмотаны тканью. Обе женщины получили множественные пулевые ранения в грудь.
Поначалу Лиззи отмахивалась от жутких улик и твердила: если и произошло что-то плохое, она не имеет к этому никакого отношения. Но довольно скоро женщина начала вести себя странно. Она теребила одежду, утверждая, что по ней ползают жучки. Позже, когда ее спросил о найденных телах любопытный сосед, она отказалась встречаться с ним взглядом, но, отворачиваясь, посмотрела на него «украдкой».
Постепенно у окружающих стал назревать вопрос, и его Лиззи Холлидей будут задавать до конца ее дней: она и впрямь не в своем уме или только притворялась?