Том Риддл
Камбоджа и год ЮНТАК
Устройство на новом месте и отъезд
В отеле мне сообщили, что, поскольку компьютеры еще не привезли в Передовой предвыборный отряд, у меня в распоряжении будет почти месяц, время, которое можно посвятить изучению языка и культуры кхмер. Расслабленный темп. Я устроился в уютном отеле “Рояль”, том самом, в котором в 1975 году останавливался репортер “Нью-Йорк таймс” Сидни Шамбург, это знает любой, кто смотрел фильм “Смертельные поля”. Бассейн все еще находился на том же самом месте, позади отеля, причудливо-грубоватый стиль которого показался мне интересным. В моем номере был кондиционер, который почти всегда работал, и одна из горничных стирала мои штаны и рубашки за пятьдесят американских центов за штуку, что удваивало ее зарплату в том случае, если я менял свою одежду пять раз в неделю. Свое нижнее белье я стирал сам. Французы построили “Рояль” в 1930 г. в расчете на то, что он станет лучшим отелем Камбоджи. Он отличался интересной внутренней отделкой: высокими потолками, широкими деревянными полированными перилами на витых лестницах, и в моей просторной ванной было нечто, чего такой неотесанный парень, как я, раньше не видел – биде.
На второй день в Камбодже я присоединился к группе волонтеров ООН, изучающих язык и культуру кхмер. Администраторы ООН не пожалели денег для организации самых лучших занятий, которые можно купить за деньги. Для этого они наняли выдающегося лингвиста мистера Тила Тинга из Австралии. М-р Тинг, камбоджиец по происхождению, изучал прогрессивные способы преподавания в университете в Австралии, но решил использовать ту же методику, которая применяется в общеобразовательных школах Камбоджи: яростно писал на доске – заставлял студентов это переписывать себе в тетради, опять яростно писал на доске – заставлял студентов переписывать, и так целый день. Таким образом, м-р Тинг умудрялся пропустить отработку правил, ролевые игры, диалоги, другими словами, любой вид участия обучающихся в образовательном процессе. По словам еще 18 студентов группы, методика “я пишу – вы переписываете” отрабатывалась каждое утро, каждый день.
После обеда началось занятие по культуре и страноведению. Сегодняшняя тема – “женщины”. Поскольку некоторые мужчины в классе, как и я, были неженаты, м-р Тинг, не теряя времени, рассказал нам, как отличить хорошую камбоджийку от плохой. “Плохую” выдаст подволакивание каблучков босоножек при ходьбе. Он это продемонстрировал и попросил прислушаться к звуку – шаркающий, скребущий – шаркающий, скребущий. Продолжая тему женщин, м-р Тинг сказал нам, что проституция раньше не была так распространена в Камбодже, как во всей Азии. Если ему верить, правда заключалась в том, что эти французы-гедонисты[6] занесли сюда древнейшую профессию в прошлом веке, чтобы их солдаты не скучали по дому. Все пошло от французов, а камбоджийцам потом уже было с этим не справиться. Вот почему, по словам людей, не живущих в отеле “Рояль”, водителя рикши можно “уложить” за вокзалом, взяв с него всего два доллара.
К вечеру я был измотан. В гостинице меня ждала записка: “М-ру Тому немедленно приступить к обязанностям в Передовом предвыборном отряде”. Вот так закончился мой первый и последний день изучения языка и культуры кхмер.
На следующий день на работе я и встретился со своим начальником, Хьюго. Хьюго был родом из Болгарии, а его акцент, по моему мнению, был похож на акцент графа Дракулы. Он переехал из Болгарии в Нью-Йорк для работы в ООН, и теперь его жена и дети живут в Коннектикуте, а его самого прислали в Камбоджу две недели назад. Я с ним поговорил минут двадцать.
Он имел довольно приятную наружность, но курил сигарету за сигаретой и выглядел немного осунувшимся для человека одного со мной возраста. Сразу же после нашей встречи Хьюго на три дня отправился “на площадку”. Потом у меня состоялся с ним еще один получасовой разговор, и он снова исчез на неделю. Но ничего, неожиданно прибыли компьютеры, и мне надо было их устанавливать. Без проблем. Затем мне нужно было обучать пятерых других работников. Без проблем.
Все шло хорошо…
Потом я узнал, почему меня выдернули из страноведческо-языкового класса. Было решено, что всех его студентов через несколько недель пошлют из столицы в провинции, где они произведут подробную перепись потенциальных избирателей, но прежде, чем они туда отправятся, другие должны расчистить им дорогу. Среди “других”, оказывается, должен быть я.
Таким образом, в апреле 1992 года мне доверили миссию – объездить в команде с другими волонтерами отдаленные провинции Камбоджи и собрать имеющиеся у правительственных камбоджийских работников данные о потенциальных избирателях.
Так что прощай, Пномпень, и…
Здравствуй, Кампонгчнанг
Я отправился на мой первый выезд со своим русским товарищем Сергеем и картографом ВООН. Оказалось, что все шесть картографов в избирательном компоненте также были волонтерами и, как и я, отозваны из страноведческих и языковых классов.
Первый русский дипломат, которого я встретил, Сергей, сразу же мне понравился. Интеллигентное лицо и полноватое тело делали его поразительно похожим на Наполеона Бонапарта. Дипломат всегда и везде, Сергей каждое утро энергично пожимал руки каждому в офисе. Его манеру всюду вести себя дипломатически дополняло курение сигарет через мундштук.
Нам нужно было добраться до Кампонгчнанга (Кам-бунг Ча-нанга), столицы провинции, носящей то же название, которая находилась всего лишь в 87 километрах от Пномпеня. Поскольку главная национальная дорога, автострада-5, соединяет Кампонгчнанг со столицей, мы подумали, что доехать туда будет несложно. Уже на окраине Пномпеня, однако, наш широкий бульвар сузился сначала до двух-, затем до полутораполосного, а потом превратился в однополосную деревенскую дорогу, забитую машинами, мотоциклами, телегами, запряженными волами, груженными охапками соломы для защиты посуды по дороге на рынок в Пномпене. Дыша пылью, поднятой машинами, перевозчики восседали под соломенными навесами, защищающими их от солнца. В нашем “ниссане патруле” был кондиционер. Сергей сидел за рулем, а картограф и я донимали его бесконечными вопросами о Камбодже, на которые он терпеливо отвечал.
Меньше чем через час поток движения поредел, бамбуковые домики с крышами из листьев пришли на смену кирпичным и деревянным домам. Вдоль дороги, однако, все еще продавались безалкогольные напитки и кокосовые орехи. Стоял сухой сезон, и солнце нещадно палило. Попадались длинные незаасфальтированные участки дороги, и проезд по каждому мосту превращался в приключение. ООН каким-то образом подсчитала, что 4 100 мостов в Камбодже нуждались в ремонте, и многие из них, с дырами на месте выломанных досок или кусков покрытия, находились по дороге в Кампонгчнанг. Мосты стали источником трудоустройства для многих молодых мужчин, особенно безногих. Подавая сигналы руками, они помогали водителям объезжать дыры. Водители, озабоченные тем, чтобы не провалиться и не сорваться с моста, пристально следили за жестами рук. Когда машина наконец выезжала на противоположный берег, водитель вздыхал с облегчением и давал немного денег в эти, теперь протянутые руки.
Ремонт дороги также являлся источником дохода, но главным образом для маленьких детей. Он заключался в том, что вдоль всего поврежденного участка расставляли десятилетних мальчиков, предупреждающих, что впереди РАБОТАЮТ ДЕТИ. Другие мальчики кидали грязь и камни в выбоину, огороженную треножником из палок. Обслуживал эту команду ремонтников человек на велосипеде, с багажника которого свисали два ведра питьевой воды. Периодически он останавливался и поил детей, таким образом не давая им умереть от обезвоживания.
Один раз студенты в лагере для беженцев рассказали мне трогательную историю о ферме вот в таком месте. Они расписали ее как удивительно буколическую. Но сейчас, в разгар сухого сезона, всё, кроме листьев на верхушках деревьев, редко посаженных для тени вдоль дороги, и пальм, окаймляющих сухие рисовые поля, было коричневым, раскаленным и пыльным. Взглянув на детей, пасущих буйволов, на которых в деревне возят воду, я подумал – а стоило ли за все это воевать?
Дорога была в плохом состоянии, но к 10.30 мы доехали до Кампонгчнанга. Естественно, администрация провинции не знала, что мы едем, но нас приняли тепло. Пожав руки, мы сразу же сели за стол переговоров. Сергей, используя свои дипломатические и лингвистические навыки, сделал небольшое вступление: “Мы из ЮНТАК, Временного органа ООН в Камбодже. Мы здесь, чтобы в начале 1993 г. помочь камбоджийцам провести свободные и справедливые выборы. Сейчас мы работаем над первой фазой, планированием, и будем счастливы получить любую возможную информацию о существующих округах, общинах, деревнях и их населении. Более того, наш картограф хотел бы видеть любые карты, которые у вас есть, чтобы определить границы избирательных округов”. Было ясно, что камбоджийцам понравилось официальное вступление – правительственные чиновники закивали в знак одобрения.
В помещении было жарко, не было электричества, и секретарша, единственная женщина в офисе, поставила перед нами воду со льдом (с местной фабрики льда). Картограф и я пили воду маленькими глотками, а Сергей и чиновники-кхмеры курили.
Чиновники решили, что справятся с поставленной задачей до конца дня, даже за такое короткое время.
– Да, очень хорошо, спасибо. Где нам пока побыть?
– Мы вас проводим в гостиницу.
Это был государственный отель. Людям, которые им занимались, почти ничего не платили, и они работали соответственно. Коридоры были такими же пыльными, как дорога, пол не подметали уже несколько месяцев, и уборка туалетов и душевых была отложена на неопределенное время. Тем не менее на кроватях под москитными сетками белели чистые простыни, и персонал был дружелюбным. Пыльный серо-бетонный цвет пола, стен и потолка являлся основным мотивом интерьеров; еще одной общей чертой был балкончик в каждой комнате.
Наши окна выходили на реку Тонлесап, у самого рынка. Широкая река казалась застывшей, вдоль берегов покачивались плоские рыболовецкие домики-лодки вьетнамцев. Эти ребята, на несколько месяцев приплывшие из Вьетнама, заявляли, что им нравится такая жизнь, а камбоджийцы предпочитали жить на суше.
Вечером, поторговавшись с местным рыбаком, мы организовали экскурсию вверх по реке на моторном каноэ. Ни у одного из плавучих домиков, покачивающихся у берегов, не было металлической крыши – только из листьев бамбука. Если б не изредка мелькавшие телеантенны, то можно было бы сказать, что это сцена из фильма Фрэнсиса Копполы “Апокалипсис сегодня”.
Наш лодочник доставил нас обратно еще до заката. Жара немного спала, и мы решили прогуляться вдоль реки. Я еще раз подметил, что только вьетнамцы жили на берегу у самой воды, но их дома торчали на высоких сваях на случай выхода реки из берегов в дождливый сезон. Голые по пояс босоногие дети вели себя так, будто они никогда раньше не видели иностранцев, и, возможно, так и было. Они толпились вокруг нас, кричали и смеялись. Бабушки орали на них, но дети не слушались.
Немного позже мы пересекли глубокий ручей по покосившемуся мосту без поручней. Середина моста раскачивалась, казалось, что следующий шаг будет последним. Местные, однако, спокойно шли по мосту в обоих направлениях. Перейдя на другую сторону, мы услышали выстрел из крупнокалиберной винтовки или из чего-то наподобие этого. Что произошло? Затем еще один выстрел и еще три. Люди, сохраняя спокойствие, пытались понять, где стреляли. Медленно они двинулись в сторону выстрелов, и медленно мы пошли за ними. Что могло случиться? Домашняя ссора? Ограбление? Нет, кто-то готовил обед, и в золе, по непонятным причинам, было пять пуль. Два милиционера услышали выстрелы и пришли провести расследование – два гражданских камбоджийца – в милицейских кепках, прочных рубашках, с автоматами. Поняв, что ничего не произошло, они разрешили мне запечатлеть их на фото. Один из них по привычке держал палец на курке.
Нам захотелось выпить пива в маленьком плавучем ресторанчике. Дружелюбные официантки-вьетнамки, познакомившись, пригласили нас опять их навестить этим же вечером. Две из них танцевали ча-ча-ча. Еще одна подошла поближе и посмотрела на меня с выражением полной пустоты во взгляде, означающей: “За десять долларов, милый, я твоя”. Она сама была милая, но в моей жизни уже было достаточно пустоты.
Мы вернулись в гостиницу. Сергей принял свой четвертый или пятый за сегодняшний день душ и познакомил нас с еще тремя постоялицами пустого отеля – работницами местного банка. Теоретически они должны были получать стандартную государственную зарплату в двадцать тысяч риелей (около тридцати долларов) ежемесячно, но, по их словам, им часто недоплачивали. Девушки уже год прожили в этой грязной гостинице, хотя вид их комнаты создавал впечатление, что они только что въехали и не имели времени распаковаться. У одной из них глаза были в красных прожилках и навыкате, и кожа желтоватая – результат многих лет недоедания. Она смеялась, как гиена, и меня это сводило с ума.
Забота о здоровье ума, однако, вскоре отошла на второй план, потому что у меня началась диарея. Я проснулся посреди ночи от боли в животе в жаркой, темной комнате, лишенной воздуха. Чтобы добраться до туалета, нужно было пройти через вестибюль и пробежать пролет по скользким ступенькам. Я повесил свой фонарь на шнурке на шею, присел над дырой в полу и задумался над тем, что я вообще делаю в Камбодже.
Утром голова еще кружилась и расстройство желудка не прекращалось. Сергей сказал, что мне нужно пить рисовый отвар, настойчиво намекнул, что у нас много дел в Камбодже, и попросил забыть о недомогании. С этим все было ясно.
Мы поехали в штаб провинции. Там депутат, ответственный за отношения с ЮНТАК, уверенный в себе кхмер, сказал нам, что мы не просто первая делегация ЮНТАК, посетившая его провинцию, но и первая делегация, обязавшая его приступить к выполнению официальных обязанностей.
Депутат, выкурив несколько сигарет Сергея, представил нам результат своей работы. Так как копировальной машины не существовало, все было или написано от руки, или очень аккуратно напечатано на невероятно тонкой бумаге. Он озвучивал статистику на кхмере, Сергей записывал ее, а я тут же вносил данные в наш ноутбук. Я уже выучил числа на кхмере и понимал их, если он читал “1-2-5-9”, но если он произносил “одна тысяча двести пятьдесят девять” – я не понимал. К счастью, Сергей понимал все и его почерк был разборчивый. Тем утром в штабе провинции и потом в пыльном офисе округа нам стало ясно, что правительственные чиновники честно выполняли свой долг по ведению статистики в регионе. Они знали, сколько здесь живет людей, когда и откуда они приехали и кто из чужих поселился на этой территории.
Утром наш сердечный хозяин-депутат объявил, что устроит банкет в нашу честь, но к вечеру это обещание было забыто и заменено на приглашение выпить особенного пальмового вина, тодди. Он объяснил нам, что сок каких-то там особенных пальмовых деревьев был наиболее вкусен после девяти вечера и что он принесет его нам ровно в десять. Я был уверен, что в девять уже усну. Но в восемь, когда готовился идти спать, он объявился в отеле и пригласил к себе домой, где нас ожидало пальмовое вино.
Мы преодолели приличное расстояние среди кустарника по дороге, которая подошла бы для тестирования луноходов. По прибытии нас проводили вверх по деревянному крыльцу его однокомнатного дома, освещенного флуоресцентной лампой, приделанной к аккумулятору машины. То самое особенное пальмовое вино поджидало нас вместе с коробкой пива “Миллер Драфт”, приобретенной на случай непредвиденных обстоятельств.
После нескольких стаканов тодди и пары банок пива, чтобы его разбавить, наш хозяин заявил, первый раз заговорив по-английски, что я – его давно потерянный брат. Он рассказал, как работал с американцами до 1975 г. и какие теплые воспоминания сохранились у него о том периоде, какие нежные чувства он испытывал ко всем их родственникам. Затем заявил, что если бы меня направили работать в его провинцию, это стало бы одним из самых счастливых событий в его жизни. Теперь, когда он меня знал, по его словам, “очень хорошо”, он мог с полной уверенностью добавить, что, если б мы работали в паре, это обеспечило бы успешные выборы в Кампонгчнанге. Наконец, когда мы уже наполовину опьянели и побратались, он похвастался, что обучал английскому мисс Чану, леди с глазами, налитыми кровью, которая проживала в той же гостинице и поехала с нами на вечеринку. Поддавшись общему духу, Чана, вопреки стандартам камбоджийской морали, сейчас допивала банку пива. Довольно уверенная в себе, после нескольких поощрительных тычков ее учителя, она тоже заговорила со мной по-английски. “Вэри йелл сенк ю”, – сказала она.
Тем временем стали собираться соседи, являясь откуда-то из тени, чтобы посмотреть на первых иностранцев на их улице. Камбоджийские дети, в отличие от вьетнамских, были очень тихими.
Мы покинули провинцию, тепло попрощавшись со всеми, и мой брат, депутат, не упустил случая доехать с нами до Пномпеня.
Путешествие в Баттамбанг и Бантеаймеантьей
Через пять дней меня и Сергея послали на выполнение нашей второй миссии: в провинции Баттамбанг (Бат-там-бонг) и Бантеаймеантьей (Бан-тии Мии-ан-чой). Это была особая миссия: туда должны лететь две команды на грузовых самолетах ООН, чтобы разобраться в ситуациях в обеих провинциях.
Мы летели на воздушном перевозчике животных, С160. Его дверь распахивалась сзади челюстью крокодила, чтобы можно было загрузить скот или, как в нашем случае, внести туда канцелярские шкафы, ящики медикаментов, багаж и другие необходимые вещи. Пассажиры сидели в длинных брезентовых навесах по обеим сторонам от фюзеляжа, окна были похожи на бессистемно разбросанные иллюминаторы корабля.
Из-за бюрократической путаницы наших имен не было в списке, но с удостоверениями ЮНТАК нас пропустили в самолет. Там было, как в машине с закрытыми окнами в жаркий летний день. Так мы жарились несколько минут, пока не заработал двигатель. И когда он заработал, его грохот заполнил собой все и любой разговор стал невозможен. Длинная пробежка по взлетной полосе – и мы в воздухе. Прохладнее стало только после набора высоты.
Через сорок пять минут мы приземлились в Баттамбанге, где нас ждал водитель, бывший шофер польского посла. Баттамбанг – второй по величине город в Камбодже. Его можно пересечь на мотоцикле за полчаса. Он, с его тенистыми улицами, проложенными французами так, что главные идут параллельно реке, обладает некоторым шармом Восточного полушария. В центре города стоит огромный белый особняк XIX века, утопающий в цветах, с двумя пушками у ворот. Когда-то он принадлежал французскому губернатору. Нас провели внутрь и быстро скрыли от суеты особняка в тихом конференц-зале. Мы сидели за огромным круглым деревянным полированным столом, ждали, думая о том, как в этой провинции обстоят дела.
Провинция Баттамбанг граничит с Таиландом, и именно отсюда многие беженцы уходили в Таиланд в 1979 г. и начале восьмидесятых. Сейчас, благодаря Парижскому мирному договору и ООН, 370 000 этих беженцев, которых называли “возвращающимися”, были на пути домой из Таиланда. ООН обеспечивала безопасность возвращающихся, и Баттамбанг радовался переменам. ЮНТАК щедро давала деньги на строительство и ремонт дорог, жилье, полицейскую защиту идущих домой, выкапывание колодцев и другие улучшения инфраструктуры. Соответственно, кое-что перепадало на улучшение работы местных властей.
Мы уже засомневались, помнят ли о нас, когда вошел сам м-р Губернатор. Мы встали и пожали друг другу руки. Я сразу же понял, что губернатор, в отличие от моего друга в Кампонгчнанге, никогда бы не принял меня за своего давно потерянного брата. Он был похож на жирного Чеширского Кота, сидел в своем любимом кресле, зевал, курил сигарету и изучал потолок все то время, пока Сергей объяснял задачи нашей миссии. Было ясно, что мы его не очень интересовали, тем не менее в присущей ему манере внезапно принимать решения он вдруг назначил нам в помощь одного из своих лейтенантов и пожелал всего хорошего. Уходя, мы встретили две другие делегации ООН – группу индонезийских полицейских и юридического консультанта Высшей комиссии по делам беженцев ООН. Для губернатора мы были всего лишь еще одной лишней заботой.
Лейтенант губернатора разместил нас за символическую плату в губернаторском гостевом доме. После Кампонгчнанга он нам показался “Хилтоном” – большие чистые комнаты, выложенные плиткой полы, кондиционер, от трех до пяти кроватей в каждой комнате. Мы поставили наши сумки и сразу же пошли на ланч.
В Баттамбанге был только один ресторан, настолько хороший, что в нем даже давали меню. Ресторан “Голубая река” выходил окнами на мутно-коричневую реку Баттамбанг, берег которой по камбоджийской традиции был превращен в мусорник ресторана. Все было так, как должно быть. В ресторане, заполненном невооруженными солдатами ООН и полицией, работниками НГО и несколькими камбоджийцами, по телевизору постоянно крутили рок-видео из соседнего Таиланда.
После обеда мы еще раз встретились с государственными чиновниками, и, как обычно, Сергей записывал данные о численности населения, а я вводил их в наш компьютер.
Вечером мы пошли в тот же ресторан. Там певица в сопровождении музыкальной группы исполняла слащавые камбоджийские песни о любви, а две официантки медленно танцевали. Нигде не было видно никаких вьетнамок, но я подумал, что по закону спроса и предложения через месяц или два камбоджийские проститутки столкнутся с серьезной конкуренцией. После ужина я распечатал собранные за день данные, а позже вечером Сергей их проверил. Ощущение прохлады в комнате с кондиционером было чудесным, когда мы наконец пошли спать. Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Посреди ночи электричество отключили, и мы проснулись мокрые от пота в жаркой, душной комнате. Мой неустрашимый бодрый лидер сказал, что в нашем грузовике, к счастью, есть кондиционер. Встав пораньше утром, мы двое, картограф и водитель проехали шестьдесят километров на север, в столицу провинции Бантеаймеантьей, Сисопхон (Си-со-поун).
По дороге я заметил, что сельская местность стала зеленее, более тропической, чем около Пномпеня. Я обратил внимание Сергея на то, что у многих людей здесь дела, кажется, идут очень неплохо для камбоджийских фермеров. Он согласился, добавив, что этот уголок Камбоджи, с его большими полями и обильными осадками, считается рисовой корзиной страны. Даже в сухой сезон фермерам удается сохранить свои небольшие ирригационные прудики.
На дороге, как обычно, было много выбоин и ям, но они быстро исчезли. ООН производила работы по улучшению этой дороги от Баттамбанга до Сисопхона, а инженеры Королевской тайской армии – от Сисопхона до Араньяпратета (А-рань-я-пра-тет) на тайской границе. Последние тринадцать лет Араньяпратет служил центром тайско-камбоджийских спасательных операций на границе. Почти на каждой проезжающей мимо машине, как и на нашей, большими черными буквами было написано “ООН”. Огромные самосвалы и дорожно-сортировочные средства проезжали мимо, поднимая клубы пыли, из-за которых водители вынуждены были ехать с включенными фарами. Мы проехали мимо временных лагерей, которые были организованы для возвращающихся, – прочно сколоченные деревянные бараки, на которых, без сомнения, разбогатели некоторые подрядчики.
Мы добрались до Сисопхона с ощущением, что провели три часа в цементной коробке. Но мой русский лидер был, как всегда, на высоте: он представил нас администрации провинции так, как будто только что сошел с трапа американского президентского лайнера. В этот раз оказалось, что губернатор м-р Ит Лер – старый друг Сергея (он учился в России). Как и у губернатора предыдущей провинции, у него было слишком много встреч с иностранными помощниками, но он приветствовал нас тепло и дружелюбно. Он произвел на меня впечатление человека, который стал бы артистом, если судьба не вмешалась бы и не сделала из него губернатора. Он назначил нам в помощь своего начальника полиции.
Мы сидели возле офиса губернатора в тени большого мангового дерева, когда мимо нас проехала колонна автобусов, забитых камбоджийцами, возвращающимися из Таиланда. Процессию замыкали несколько грузовиков с их вещами. Нам сказали, что Сисопхон, находящийся всего лишь в пятидесяти километрах от тайской границы и Араньяпратета, превратился в ворота для возвращающихся в Камбоджу.
Первая встреча завершилась, наступило время обеда. Начальник полиции и его лейтенант ехали впереди на мотоцикле, каким-то образом лавируя в пыли, показывая нам дорогу к лучшему ресторану в городе, “Чунг Хуа”. На обед была курица, кроме того, огромная живая кудахтающая курица бегала под столом и вокруг него на протяжении всего обеда.
Поскольку с нами был шеф полиции, обслуживание было отличным. Для себя полицейские заказали пиво и слишком большой, по моему мнению, ланч. Мне принесли жареную рыбу с овощами. В конце обеда официантка вручила счет полицейскому, он застенчиво улыбнулся и передал его нам. Обед был за наш счет и ужин – тоже. Вышло почти по пять долларов на каждого.
Начальник отвел нас в лучший и единственный отель в городе, правительственный гостевой дом. Наша комната занимала весь верхний этаж обветшалого двухэтажного здания и представляла собой длинный зал с восьмью узкими кроватями. Внизу размещались бак с накачанной для мытья водой и одинокий унитаз.
Вентиляторы отсутствовали, а в тени было 360 по Цельсию (960 по Фаренгейту). В соседней комнате жили солдаты ООН из Малайзии и Индонезии. Когда и они пожаловались на жару, мне немного полегчало.
И этой, и следующей ночью, по мнению Сергея, было слишком жарко, чтобы спать. Жарясь в нашей бетонной печи без кондиционера, мы долго не могли уснуть, даже после того, как завершился показ вечерних десятичасовых новостей по ВВС[7]. Мы продолжали говорить, пока не убедились, что исчерпали все возможные темы человеческих разговоров, включая декламацию стихов Пушкина по-русски, для лучшего понимания “непостижимой русской души”. В итоге, когда уже нечего было сказать, у Сергея вырвалось:
– Ты не представляешь, насколько я все это ненавижу.
– Ненавижу что? – я был поражен. Неужели мой любезный русский лидер жалуется?
В комнате было темно. Мы оба вытянулись на наших матрасах.
– Ненавижу эту бесконечную езду, эту жару, машины, в которых укачивает, эту еду, эту комнату.
Он и правда жаловался.
– Ну же, – сказал я. – Это наше приключение, наше испытание. Мы на передовой.
– Я все это ненавижу. Передать не могу насколько.
– Тогда зачем ты здесь?
– Сейчас в России довольно трудные времена, а здесь мне неплохо платят, и, ты знаешь, за тринадцать лет Камбоджа превратилась в мою вторую родину.
– То есть все-таки она тебе немного нравится?
– Иногда бывает терпимо, но, ты знаешь, моему сыну сейчас шесть. У нас есть домик в деревне и несколько яблонь…
Сергей немного подумал.
– А у тебя… у тебя же могла быть комфортная жизнь в Америке. Зачем тебе это все?
– Мне в Америке скучно. А здесь нескучно.
В 39 мне все еще было нечего терять, уезжая из США.
– Я скучаю по моей жене, – продолжил Сергей.
– А я скучаю по цельнозерновым хлебцам и моему горному велосипеду… Но здесь все на грани, и мы тоже. Здесь, товарищ, мы на острие бритвы.
– Так тебе это нравится?
– Кажется, цветочки закончились – ягодки впереди.
– То есть для тебя это всего лишь очередное приключение?
– Здесь я занимаюсь тем, что наполняет жизнь смыслом.
– Ты так думаешь?
– Увидим.
На этом разговор завершился.
На следующее утро мы вернулись в Баттамбанг, а оттуда – в Пномпень.