Лев Толстой
Как умирают русские солдаты

– Опять выпалил, подлец, – говорили около нас.

– Вишь, сволочь, не боится. Слово знает, – замечал говорун.

(– Задело, задело, братцы мои, – вдруг послышались радостные восклицания, – ей-богу, задело одного! Бог важно-то! Ай лихо! Хоть лошадей не отбили, да убили черта одного. Что, дофарсился, брат? – и т. д.)

Между чеченцами вдруг стало заметно особенное движение, как будто они подбирали раненого, и вперед их побежала лошадь без седока. Восторг толпы при этом виде дошел до последних пределов – смеялись и хлопали в ладоши. За последним уступом горцы совершенно скрылись из виду, и рота остановилась.

– Ну-с, спектакль кончен, – сказал мне мой знакомый, – пойдемте чай пить.

– Эх, братцы, нашего-то, кажись, одного задели, – сказал в это время старый фурштат, из-под руки смотревший на возвращавшуюся роту, – несут кого-то.

Мы решили подождать возвращения роты.

Ротный командир ехал впереди, за ним шли песенники и играли одну из самых веселых, разлихих кавказских песен. На лицах солдат и офицера я заметил особенное выражение сознания собственного достоинства и гордости.

– Нет ли папиросы, господа? – сказал N., подъезжая к нам, – страх курить хочется.

– Ну что? – спросили мы его.

– Да черт бы их побрал с их лошадьми (паршивыми), – отвечал он, закуривая папиросу, – Бондарчука ранили.

– Какого Бондарчука?

– Шорника, знаете, которого я к вам присылал седло обделывать.

– А, знаю, белокурый.

– Какой славный солдат был. Вся рота им держалась.

– Разве тяжело ранен?

– Вот же, навылет, – сказал он, указывая на живот. В это время за ротой показалась группа солдат, которые на носилках несли раненого.

– Подержи-ка за конец, Филипыч, – сказал один из них, – пойду напьюсь.