Михаил Тырин
Желтая линия
Действительно, бас принадлежал огромному мордастому мужику в голубом комбинезоне. Он появился из-за какой-то малозаметной двери.
– Где медики?! – рявкнул комендант.
Откуда-то уже спешили, дожевывая на ходу, трое людей помельче – тоже в голубом, но с красными и желтыми нашивками. Бойцы неохотно отлипли от решеток и потянулись к центру зала, выстраиваясь в неровную шеренгу. Медицинская команда вооружилась какими-то баночками и палочками и пошла вдоль строя, собирая мазки с ладоней и, кажется, с языков.
С улицы тем временем появился еще кто-то мокрый, уставший и сердитый. И такой же громогласный, как комендант.
– Опять тряпье раскидали! – с ходу заорал вошедший, ногой поддавая раскиданные повсюду грязные болотные штаны. – Языками заставлю вылизывать!
Потом он сорвал с головы шлем и с грохотом швырнул его в стену.
– Где старшие?! Почему оружие не собрано?!
Тут же какие-то люди куда-то побежали, в разных концах зала вспыхнули новые очаги ругани.
– М-да… – только и проронил Щербатин, сокрушенно наблюдая за непринужденной обстановкой военной базы.
– «Ребята у нас хорошие», – вздохнул я, вспоминая слова лейб-мастера Чиза.
– Никто, между прочим, не обещал нам легкой жизни, – вполголоса напомнил Щербатин.
– Ну давай. – Я с ехидством усмехнулся. – Договаривайся насчет теплого местечка.
– Подожди, – сказал Щербатин, солидно покачав головой. – Рано.
В самом деле, время для переговоров явно не настало. Договариваться с орущими, злыми и вымотанными офицерами не представлялось реальным. Тот крикливый, который кидался шлемом, вдруг набросился на бойцов, вставших в круг у ворот.
– Убрались отсюда, живо! Сейчас антротанки пойдут, мне потом ваши кишки с пола собирать?
Когда я увидел эти самые антротанки, мне захотелось вскочить и немедленно сбежать подальше. С пронзительным скрежетом в зал начали вваливаться несуразные двуногие машины, еще более грязные, чем люди. Они едва не цеплялись верхушками за потолок – в каждой было метра по четыре или пять высоты. Тяжеленные ноги опускались с такой силой, что все вокруг дрожало. Комки грязи валились на пол, разбиваясь в брызги.
– Эй, куда, куда! – закричал вдруг какой-то офицер, выскочив перед передовым танком и отчаянно замахав руками. Но машина продолжала тупо шагать вперед, не собираясь останавливаться. Пехотинцы поспешно разбежались в стороны, а танк, сделав еще несколько шагов, ткнулся в стену и завалился назад, грохнув всеми своими узлами, сочленениями и навесными агрегатами.
– Пену дайте, пену! – раздался неестественный, словно из пустой бочки, голос. – Вода льет на контакты, я сейчас задымлю!
Мы со Щербатиным настолько обалдели от происходящего, что не сразу сообразили – о помощи взывал сам танк! Или, сообразил я чуть позже, человек, сидящий внутри.
– Где техники?! – нервно закричал кто-то.
Появилось несколько человек в серых мешковатых комбинезонах с оранжевыми полосами. Танк действительно задымил, завоняло горелым пластиком. Техники принялись обдавать его из толстых шлангов, заливая желтой клочковатой пеной. Растеклась громадная лужа, потеснившая народ к воротам.
Остальные танки, а их я насчитал восемь, встали вдоль стены и замерли. Техники принялись тянуть к ним толстые кабели, уходящие под пол. Не прошло и минуты, как раздался громкий хлопок, свет в зале померк на мгновение, и у еще одного танка расползлись в стороны железные ноги. Он сполз по стене, оставив глубокие борозды-вмятины. Где-то под корпусом забились бело-голубые искры.
– Убирай кабель! – истошно орал динамик. – Убирай от меня кабель!
Один техник бросился к танку, за что-то схватился, но тут же отлетел в сторону от мощного электрического удара.
– Раздолбаи! – кричал кто-то от ворот. – Дебилы! Кретины!
Я почувствовал, что Щербатин ерзает на месте. Его оптимизм явно пошатнулся. Трудно было представить, что в этом сумасшедшем доме найдется для нас «теплое местечко».
– Группы «Крысолов» и «Заслон» – в столовую! – орали офицеры. – Группа «Шквал» – в мойку, потом в столовую. Группы «Цепь» и «Маятник» – остаются, убирают бардак…
Я поглядывал на танки, ожидая, когда из них наконец начнут вылезать танкисты. Но так и не дождался.
– Эх, Беня, – вздохнул Щербатин. – Сидели бы сейчас в светящихся лишайниках, слушали бы, как падают капельки. Нет вот, потянуло на приключения.
– Люди, между прочим, в столовую идут, – напряженно заметил я. – Может, наконец договоришься насчет нас?
– Рано, – отрезал Щербатин, сурово сдвинув брови.
Зал как-то быстро опустел. Несколько человек еще ходили взад-вперед, отшвыривая ногами болотные штаны к стенам. Потом и они ушли. Остались только техники, которые возились с упавшими танками. Один удалось поднять и поставить на подзарядку. Из второго извлекли какой-то блок и унесли.
Уже уходя, один из техников постучал ногой по грязному исцарапанному корпусу.
– Сипо, мы к девочкам сегодня. Ты с нами? – Он довольно противно ухмыльнулся. – Пошли, весело будет.
– Отвали, – равнодушно ответил танк.
– Да ладно, пошли. Вон на тебе сколько штук навешано. Может, найдется одна для девочек?
– Есть одна штука, – сказал танк и плавно качнул какой-то трубой с обгорелым наконечником. – Для тебя берегу. Ты сам у меня скоро станешь девочкой.
– Ну, дело твое. – Техник скрылся в ближайшем коридоре.
– Тут и девочки есть? – удивленно пробормотал я.
– Не для тебя, – холодно ответил Щербатин. – С нулевым холо никаких девочек. Отвлекают от самоотверженных трудов на благо Цивилизации.
– Да я так просто… – смутился я.
А про себя подумал: сволочи!
– Ладно, пора двигать костылями, – деловито произнес Щербатин, вставая. Он высмотрел офицера, который возился с кнопками, закрывая ворота. Это был тот самый крикун, который пинал болотные штаны.
– Новенькие, – отрекомендовался мой приятель. – Готовы к труду и обороне.
– Чего? – Офицер поднял на нас усталые недружелюбные глаза. У него было худощавое лицо с острыми, словно специально отточенными чертами. Пятна грязи не скрывали их, а, наоборот, подчеркивали.
– А это что? – Он тронул грязной рукой роскошный халат Щербатина. – Какое холо?
– Ноль! – ответил Щербатин и изобразил пальцами кружочек. Однако его игривый тон не нашел поддержки.
– С нулевым не положено, – сказал офицер. – Снимай. Пусть пока у меня полежит.
Щербатин растерянно обернулся на меня. Оба мы подозревали, что «пока» – это значит «навсегда».
– Снимай, снимай, – с раздражением повторил офицер и протянул руку. – И идите оба к коменданту. Вон та дверь.
– А нам бы поесть…
– Сначала к коменданту.
Ворота наконец сомкнулись, офицер собрался уходить, но вдруг повернулся, что-то вспомнив.
– Ты, – он указал на Щербатина, – пойдешь ко мне, в группу «Цепь». И ты… – Он помялся немного, разглядывая меня. – Ты – к Рафину, в «Крысолов».
Мы в панике переглянулись. Нас хотели разлучить!
– А можно?.. – начал было Щербатин.
– Нет, – отрезал офицер. – Ничего нельзя.
Он ушел и унес шитый золотом халат. Щербатин сиротливо шевелил плечами, он был жалок, как черепаха, которую лишили панциря.
– Ладно, – вздохнул он. – Идем к коменданту.
Мордатый громогласный комендант долго с нами не церемонился. Он усадил Щербатина на скамью и поднес к его затылку приборчик, похожий на машинку для стрижки.
– А номер где? – враждебно спросил он, словно мой приятель мог его потерять или пропить.
– Нету, – сказал Щербатин.
– Как это? Вы откуда такие взялись?
– Мы с пищевых промыслов, – с достоинством представился Щербатин. – Там номер присваивается по итогам первой экспедиции.
– И чего? – с подозрением спросил мордоворот.
– Итогом оказалось крушение промысловой машины.
– А-а… – Комендант, видимо, что-то вспомнил. – Вы тут через телепорт…
Он вытянул откуда-то ребристый шланг с металлическим наконечником и, приставив его к голове Щербатина, что-то включил.
– Ой! – вскрикнул Щербатин, и на лице моего напарника промелькнул испуг.
– Следующий, – буркнул комендант. – Ты тоже нулевой?
После щербатинского «ой» мне было страшновато садиться на скамейку. Однако от прикосновения шланга я ощутил только легкий укол в затылок, и комендант сказал обоим: «Свободны».
– А номер? – озабоченно спросил Щербатин.
– Есть номер, – ответил комендант, уже скрывшись за какой-то шкаф.
– А какой?
– Зачем тебе?! – Он высунул свирепую физиономию. – Все равно не запомнишь. Будет надо – поставишь сканер и считаешь. Идите оба на склад.
Мы побрели по коридору, невольно потирая затылки. Казалось, что под сводом черепа завелась какая-то маленькая колючая штучка, которая продолжает беспокоить. А может, и в самом деле что-то вставили.
Мы выяснили, где склад, и отправились туда, но не сразу. Сначала, набравшись наглости, посетили без особого разрешения столовую. Ничего страшного не произошло – из окошечка нам просунули две тарелки с комбикормом, и мы его с аппетитом проглотили.
Единственная проблема – нам пришлось ужинать стоя. Все места за столами заполнили усталые, злые, малообщительные пехотинцы.
Склад располагался, как нам объяснили, на «минус втором уровне». Подземелье, как и полагается, было сырым. Более того, по стенам стекали струйки воды с улицы. Мы шлепали по лужам в коридорах, потом долго стучали в очередную железную дверь и ждали, пока заспанный кладовщик в чистенькой серой униформе высунулся, окидывая нас подслеповатым взглядом. Лицо его было бесформенным и невыразительным, как картофелина.
– Какая группа? – спросил он.
– Э-э… «Цепь», – вспомнил Щербатин.
– Заходи. Ну, быстрей, быстрей…
– А я – «Крысолов», – представился я.
– А ты жди. – И железная дверь закрылась.
Мне пришлось несколько минут наблюдать, как по стенам стекают капли и бегают рыжие многоножки. Щербатин вышел, волоча на себе охапку серо-зеленого барахла. Кроме того, на спине его висела облупленная металлическая труба с двумя рукоятками. Я подумал, что с оружием такого размера можно заниматься разве что уничтожением слонов и носорогов.
Щербатин взглядом указал мне на дверь, и я вошел. Хозяин долго блуждал в лабиринтах стеллажей, потом вынес мне точно такую же охапку, как у Щербатина.
– Ты сказал, «Крысолов», да? – Он наморщил лоб.
– Да-да, – поспешно закивал я.
– Сейчас, обожди еще… – Он снова скрылся.
Новая форма была такой же сырой, как весь этот подвал. Я начал перебирать вещи. Мятые влажные штаны с курткой. Плотный и тяжелый бушлат. Шлем, ремень. Небольшой, но тяжеленький нож. Сапоги – чуть повыше и покрепче, чем мои прежние, промысловые. Жилет с твердыми вставками. Рюкзак, внутри – стопка белых носков, какие-то флаконы, щетки, серая коробочка, обмотанная проводом. Серое грубое белье…
– На, получай. – Кладовщик выложил передо мной замысловатое ружье, все состоящее из каких-то трубочек. – И боезапас. – Рядом легла матерчатая сумка, поделенная на продолговатые карманы. В каждом – небольшой баллончик желтого цвета.
– Это что?
– Огнемет, – равнодушно ответил кладовщик и зевнул. – «Крысоловам» огнеметы положены. Приставку будешь брать?
– Какую? Зачем?
– Электрическую, конечно. – Он вытащил и грохнул о стол две увесистые штуки, соединенные проводом. – Вот это цепляешь под ствол, а это – на ремень. Или в рюкзак.
– И что дальше?
– Опускаешь в воду, жмешь на спуск – и готово. В радиусе пятнадцати метров ни одна тварь не усидит, выскочит с воплем. Ни одна не подкрадется.
– А люди?
– А что люди? У людей гидрокостюмы. – Он шлепнул ладошкой по болотным штанам. – Если не промочил, все нормально. А промочил – лучше не пробуй. Ну, берешь приставку?
– Беру, – кивнул я, решив, что бросить ее под кровать, если не понравится, никогда не поздно.
– Там комнатка. – Кладовщик кивнул в сторону коридора. – Наряжайтесь сразу. Старое барахло сюда принесете. А вообще, – он преодолел затяжной зевок, – оставьте там, я сам заберу.
Щербатин уже начал примерку. В крошечной комнате стояли две скамейки и даже некоторое подобие зеркала – обгоревшая дверь, снятая с какой-то машины. Большое затемненное стекло худо-бедно отражало мир.
– И это называется военная форма, – ворчал Щербатин. – Да я в своей пижаме выглядел в три раза воинственней.
И правда, мятые бесформенные вещи с военного склада бравого вида ему не придавали. Деформированное стекло-зеркало еще больше уродовало грузную и нескладную фигуру Щербатина. Впрочем, форма могла еще отвисеться на плечах.
– А ты поправился, – заметил я.
– Еще бы! Ты тоже покруглел. Это называется восстановлением после обезвоживания.
Я скинул промысловую робу и тоже начал одеваться. Влажное белье холодило кожу, в отсыревшем подвале это было не очень приятно. Одеваясь, я поглядывал на свое отражение, и надо сказать, это тоже не прибавляло радости. Моему взору представал довольно жалкий и потрепанный субъект, больше похожий на грузчика с овощебазы, чем на воина великой Цивилизации.
Потом ситуация стала меняться. Я затянул ремень, и это придало фигуре какую-никакую форму. Я надел жилет – он прибавил мне плечи и вообще увеличил торс. Затем я примерил шлем, который сгладил не очень удачные обводы моего черепа. Из сырого теста действительно получался воин.
Потом я взял в руки огнемет. Отражение в стекле почти не передавало деталей, оно демонстрировало лишь силуэт. Чего-то не хватало. Может быть, нож следовало повесить немного повыше и наискосок, чтоб не болтался? Наконец, я понял – нужно заправить концы брюк в сапожки.
Из зеркала на меня смотрел другой человек. Нет, конечно, человек был тот же – я сам, но суть изменилась. Фантазия невольно добавляла моему грозному силуэту несуществующие черты. Я видел себя смелым, быстрым, решительным. Я скользил меж болотных зарослей, наводя ужас на врагов ревом огнемета. Я, стиснув зубы, выносил из-под огня раненого командира. А потом я отдыхал, скинув шлем, на сухом островке под деревом. Я угрюмо смотрел в пустоту, а в руке дымилась забытая сигарета. Впрочем, здесь никто не курит, сигарета отменяется.
И вдруг я услышал тихий смешок Щербатина.
– Расслабься, – сказал он. – Здесь никто не оценит твоей героической стойки.
Я вяло огрызнулся. Мне захотелось побыть одному, посмотреть подольше на свое отражение. Что-то произошло, когда я надел форму и взял оружие, что-то изменилось.
Я никогда не чувствовал себя воином или бойцом. Солдатом – да, в армии. Но это совсем не то. Солдат – существо безликое, униженное, мелкое, лишенное прав. Солдат – обязательно чей-то раб.
Воин – другое дело. Он сам по себе имеет ценность, без легиона себе подобных за спиной. Воин выносит приговор и исполняет его. Он выше и значительнее других, потому что он – надежда, защитник, спаситель. Ему многое прощают, потому что его жизнь ненадежна, неустроена и в любой момент может окончиться. Ему позволяют насладиться жизнью, пусть даже короткой.
И вдруг это бремя достается мне! Просто так, по прихоти судьбы. Неужели любой может стать воином? Неужели в каждом человеке зреет запас силы, мужества, самоотверженности, который позволяет ему так просто, в один момент, стать воином и не бояться опасностей войны?
Я искоса и чуть свысока глянул на Щербатина, который в данный момент путался в ремнях и пряжках. Щербатин надеялся с кем-то договориться и просидеть весь срок в какой-нибудь кладовке.
Я буду воином. Мужчина должен быть готов к этому – оставить плуг и взять меч. Если так нужно. И не важно, за что и для кого я буду рисковать. За себя. За свое первое холо.
Вот такие раздумья владели мной, пока Щербатин неслышно надо мной хихикал, подгоняя форму. Мне до его иронии не было дела. Щербатину никогда не стать настоящим воином. А мне – посмотрим…
– Беня, – сказал он, – если ты вдоволь насладился своим глупым видом, пошли наверх. Только не надо пыжиться и выпячивать грудь. Ваять с тебя памятник тут никто не будет.
Я посмотрел на Щербатина. Он и в полевой форме выглядел жуликоватым кладовщиком.
– Крыса ты тыловая, – сказал я ему. – Вот ты кто.
Часть II
ВОИН
– Умеешь обращаться? – спросил дежурный офицер, возвращая мне огнемет, который я на ночь сдал в оружейку.
Я неопределенно повел плечами. Я, конечно, не умел.
– Смотри… Баллон сюда. До щелчка, понял? Потом закручиваешь эту штуку, пока не пшикнет. Крутится тяжело, но ничего, привыкнешь. Сдвигаешь рамку – освобождается вот эта тяга. Все, готов к бою. Аккуратней. Рамку на место поставь, а то шмальнешь сейчас…
Я принял огнемет в свои не очень твердые руки и встал в строй. Пехотная команда «Крысолов» в количестве двадцати одного бойца выстроилась у ворот и вот-вот должна была выйти под враждебное небо. На меня поглядывали. Я старался не замечать.
У меня побаливала голова – ночь выдалась тяжелая. Казарма размещалась в огромном длинном помещении, где, кроме меня, было еще человек триста. Всю ночь стоял шум – кто-то кашлял, кто-то вскрикивал, некоторые слезали с кроватей и ходили туда-сюда. Вдобавок до самого утра по крыше молотил дождь.
Затем был подъем под вой сирены, огромные очереди в туалеты и умывальники, сутолока у кормушек в столовой. Сейчас мне ужасно не хватало чашки крепкого кофе.
– Зачем эту ерунду взял? – шепнул мне сосед слева.
– Какую? – Я не без труда повернул свою больную голову.
На меня смотрел рыжий боец с бледной кожей и неестественно широко поставленными глазами. Брови и ресницы у него тоже были рыжими, почти незаметными. Он походил на грустного лягушонка.
– Вот эту. – Он постучал пальцем по батарее разрядника, которая висела у меня на ремне. – Намучаешься с ней. А применять нельзя – кругом свои, все в воде. Зря.
– Так ведь гидрокостюмы… – растерялся я.
– Почти все дырявые. И у тебя будет дырявый. Зря взял.
– Не знаю… – Я еще больше растерялся. – Может, пока оставлю в казарме?
– Ты что! Пропадет – вычтут уцим из выслуги. Таскайся теперь с ней. Вечером сдай обратно на склад.
– Ага. Слушай, а…
– Тихо! – шикнул рыжий. – Сейчас накачка будет.
Перед строем появился офицер в серой форме, без шлема и оружия. Он мне сразу очень понравился – пожилой, благородный, с хорошей классической сединой на висках. У него было честное лицо, оно располагало к душевному разговору.
Наверно, мы тоже ему нравились. Он смотрел на нас по-отцовски. Нет, скорее, как смотрит учитель на повзрослевших учеников. Смотрел без суеты, без спешки, успев каждому заглянуть в глаза.
– Вижу, есть новички, – произнес он с легкой грустью. Я невольно подобрался, но он глядел куда-то мимо.
– Цивилизаторы! – сказал он громко, веско, чуть с хрипотцой. – Не ваша вина в том, что вы тратите лучшие силы тут, на роковой земле, погрязшей в подлой крови, злобной жестокости и несправедливом угнетении наций друг другом! Вы могли бы сейчас возводить огромные и разнообразные города! Или конструировать автоматические машины и приборы! Или гениально создавать всякие талантливые шедевры, чтобы счастливая радость рождалась на глазах наших дружеских собратьев!
Только что был добрый душевный папочка – и вдруг туповатый докладчик, профессиональный метатель лозунгов. Не очень, впрочем, профессиональный. Я с удивлением посмотрел на седого офицера. И сразу заметил – в глазах у него появилось что-то деревянное, несгибаемое, дебильное.
– …Но пришло суровое время, и оно живет по своим законам, – продолжал «папочка». – Вам нашлась смертоносно опасная работа в водавийских болотах, чтобы и тут засияло солнце разумной человечности. Этот непосильно суровый труд вы осилите на пределе нечеловеческих возможностей, потому что больше некому это совершать. Вы вернете мирное счастье этой трагической земле, задыхающейся в невинной крови умирающих жертв…
Пожилой и благородный, похоже, сам плохо понимал, что говорил. Зато экспрессии в его голосе было выше крыши. Я вспомнил – мой сосед назвал это представление «накачкой».
Офицер тем временем сделал паузу и прошелся перед строем, красиво склонив седую голову.
– Наши братья ульдры – эти чистые и восторженные дети природы – кричат от боли и ужаса перед натиском злобного коварства ивенков. Их невинные глаза плачут под колесами смертоносных боевых машин, их погибающие младенцы тонут в кровавой мясорубке несправедливой войны. Наше оружие требует отомстить за справедливость!
Тут, наверно, нам полагалось крикнуть «ура», офицер даже примолк, чтобы нам не мешать. Но никто не кричал. Пехотинцы смотрели кто куда, терпеливо дожидаясь окончания речи.
– Вы уходите, – с горечью проговорил докладчик. – Уходите, чтобы защищать великие ценности Цивилизации от жестокости коварных замыслов. Я – фельд-мастер Фими-То – тоже когда-то стоял в строю и готовил свои мысли к решительной борьбе. Но сегодня я должен провожать вас – сильных, юных, полных замыслов и надежд, – провожать в коварные водавийские болота, навстречу кровавым жестокостям…
Я не выдержал и тихо спросил соседа:
– У нас такая лекция будет каждый день?
– Нет, – помотал головой «лягушонок». – Просто сегодня в команде много новичков.
– …Сотни миров еще ждут применения наших несгибаемых рук! – прогремел торжественный голос фельд-мастера, и на этом, к счастью, все кончилось. Он склонил голову и отошел в сторонку.
Надо думать, после такой речи новобранцы должны были со всех ног бежать в болота, чтобы рвать и метать, не щадя живота, презрев опасность и так далее. Но у меня никаких порывов не возникло. Прежде всего я еще плохо знал, кого именно я должен рвать и куда затем метать. А главное – за что, за какие «кровавые жестокости».
И вообще, меня удивило, что могучая Цивилизация пользуется такими дешевыми методами пропаганды. Могли бы хоть актера профессионального нанять… или поэта, чтоб придумал хороший текст.
Командиром нашей группы, как я вчера выяснил, был кавалер-мастер Рафин-Е – человек совсем молодой, но очень резкий и постоянно сердитый. Он вышел к нам и моментально рассеял патриотические чары, витавшие после выступления седого фельд-мастера.
– Работаем в оцеплении космопорта, – сказал он, пристально разглядывая какую-то ссадину на своей ладони. – Как всегда, стоим в первой линии после автоматики. Новички!
Я и еще несколько бойцов вздрогнули и невольно расправили плечи.
– Учить вас, как видите, некогда, – сообщил кавалер-мастер. – Смотрите на других и учитесь сами. И не фокусничать. Все, бегом к машинам!
Он пошел первым. Группа смешалась и, обгоняя командира, бросилась к выходу. Я видел, что все спешат, и тоже поторапливался. Вдруг в машинах не хватает мест и мне придется всю дорогу стоять?
Я пробежал всего несколько шагов, когда полностью осознал свою ошибку насчет электрошокера. Батарея так молотила по ноге и так мешала бежать, что хотелось ее отшвырнуть подальше – пусть потом вычитают сколько угодно уцим.
Нас ждали вездеходы на больших – в человеческий рост – колесах. Раздрызганный двигатель тарахтел, отравляя воздух. Цивилизации явно не было дела до экологических проблем. Перед тем как втиснуться в небольшой квадратный люк, я успел немного оглядеться. Однако смотреть было не на что – поблизости имелся лишь длинный высокий забор, а также несколько ангаров, тонущих в тумане. Дождь прошел, мир был насквозь мокрым.
Машина пошла, мягко качаясь. Дутые колеса хорошо пружинили. В узеньких щелях-окошках мелькала бледно-зеленая растительность, иногда виднелись просветы пасмурного неба.
Вскоре у меня начала уставать шея. Шлем оказался не таким уж и легким, особенно без привычки. Я взял да и снял его, положив на колено. Тут же рыжий сосед толкнул в бок.
– Ты что! – воскликнул он. – Расшибешь голову на первой же яме. Надень обратно!
По счастью, нам не попалось ни одной приличной ямы. Однако шлем я надел и покорно мучился в нем. Вообще, неудобств хватало. Гидрокостюм был, само собой, без вентиляции, и я весь взмок. И вдобавок отбил зад о жесткую скамейку. «Ничего, привыкну, – думал я, – со временем и в резиновых штанах дырки появятся, и задница ороговеет…»
Машина встала, сильно качнувшись. Мы высыпали на бескрайнее бетонное поле космопорта. Вокруг было полно бойцов, все куда-то торопились. Команды разбегались по позициям.
– Стоим, – объявил наш командир и ушел.
Сзади прогрохотали железные ноги – четыре антротанка, сотрясая бетон, топали согласно назначению. Потом я увидел Щербатина. Его группа тоже куда-то бежала, бежал и Щербатин, обхватив обеими руками свое диковинное оружие. Он был запыханным, красным, его лицо выражало полную обескураженность. Видать, давненько никуда не бегал – обычно за него бегали другие.
Очень далеко сквозь туманную дымку просматривались несколько серых куполообразных зданий. Я искал глазами боевые звездолеты – все-таки мы на военно-космической базе, – однако так и не увидел ни одного. Вообще, поле было пустынным. Лишь где-то перекатывались машины, похожие отсюда на игрушки, да копошились люди-муравьи.
– Построились! – скомандовал Рафин-Е, неизвестно откуда взявшийся. – По одному с интервалом, встали, быстро!
Он подозвал жестом какого-то человека в серой форме, с круглым баком за спиной и коротким шлангом в руках.
– Поднимите руки и закройте глаза, – без выражения произнес человек и пошевелил шлангом.
Я еще не очень-то доверял здешним традициям, поэтому остерегся закрывать глаза. А если сейчас он этим шлангом меня по физиономии?..
– Зажмурься, а то глаза заболят, – посоветовал рыжий «лягушонок». – Это брызги от мошек.
Нас опрыскали едким пахучим раствором, от которого у меня немного защипало кожу. После этого командир скомандовал «Бегом!» и, как всегда, двинулся первым.
Прямо от края бетонного поля начиналось болото. Группа немного сбавила ход на границе жижи и тверди. Рафин-Е обернулся и крикнул:
– Шилу, живо ко мне!
Самый здоровый из нашей команды боец подбежал к кавалер-мастеру, закинул огнемет за спину и затем присел на корточки. Командир проворно запрыгнул ему на плечи.
– Прямо! – скомандовал наездник.
Перед нами лежало болото – такое же ровное, как поле космопорта. Небольшой бережок порос блеклыми кустами. За ним простиралась желто-зеленая, тонущая в дымке бесконечность. Ее однообразие нарушали низкорослые кривые деревца, темные бока старых полугнилых древесных стволов, комки спутанных веток, а также всякий мусор, брошенный с территории порта.
Едва мы сошли с покрытия поля, под ногами зачавкало. Мы углублялись, и я почувствовал холод сквозь ткань гидрокостюма. Вскоре мы перестали видеть порт – его прикрыла дымка, стелющаяся над гнилой водой.
Я начал проваливаться – сначала по колено, затем по пояс. Несколько раз рыжий знакомец помогал мне выбраться, но потом потерял терпение.
– Не ходи по ровному, – сказал он. – Где ровное – там топь. Прыгай по островкам.
Деревья здесь долго не жили. Они росли, пока корни могли держать вес ствола. Потом заваливались, а на их остатках цеплялись новые побеги. Таким образом получались островки-кочки, спутанные комки растительности, массивные и упругие. По ним хорошо было прыгать, но требовалась осторожность, чтобы не запутаться и не рухнуть во весь рост в жижу.
Ногам было прохладно от постоянного контакта с водой, верх же окончательно взмок. Батарея на поясе уже просто бесила.
В тумане обрисовалась неказистая фигура антротанка, застывшего враскорячку посреди обширной булькающей заводи.
– Стой! – крикнул Рафин-Е, который с комфортом ехал на плечах подчиненного. – Разбиваемся в цепь! Десять шагов интервал, по одному в линию, живо!
Я поспешил занять самое удобное место – на куче прочных, сплетенных намертво стеблей. Там было совершенно сухо и вдобавок мягко. Можно было сидеть, свесив ножки.
Но стоило спокойно перевести дух, как меня окликнул рыжий «лягушонок».
– Так нельзя! – с тревогой заговорил он. – Тебя же отовсюду видно. Спрячься за кучей!
Я оглянулся. За кучей вяло шевелилась желтоватая блестящая трясина.
– Да-да! – закивал «лягушонок». – Прямо туда.
Я вспомнил рекомендацию кавалер-мастера: брать пример со старожилов. Наверно, в этом был резон. Я сполз с облюбованной кучи и почувствовал, как болото обхватило мои ноги.
– А не засосет?
– Нет, – почему-то засмеялся боец. – Никто не засосет.
Он отправился выбирать место для себя, а я задумался: «никто не засосет» – это достаточная гарантия безопасности?
– Эй, новенький! – раздался из-за спины голос кавалер-мастера. – Как там тебя…
– Пехотинец Беня, – отозвался я, содрогаясь от отвращения к собственной кличке. Надо будет узнать, нельзя ли ее поменять.
– Беня… – Командир хмыкнул с высоты чужих плеч. – Если увидишь чего – просто крикни, понял? Других позови. Сам не стреляй, а то своих спалишь сдуру. Понял, нет?
Я сдержанно кивнул.
– И это еще… Вернешься на базу – волосы сними с лица. У тебя паста в рюкзаке есть.
Я невольно потрогал щетину. После обезвоживания она росла медленно, но все же росла.
«Лошадка» Шилу повез Рафина-Е дальше, а я подумал, что неплохо бы как-нибудь, проявляя чудеса героизма, вынести раненого кавалер-мастера из-под огня. Чтоб он не называл меня «эй, новенький» и не говорил, что я действую сдуру.
Мое погружение в трясину тем временем остановилось на уровне пояса, за край гидрокостюма вода пока не затекала. Ноги уперлись во что-то плотное, и я чувствовал, как это плотное тихонько ходит вверх-вниз, словно дышит. Видимо, это было не дно, а слой перегнившей растительности.
Я начал устраиваться, переступать с ноги на ногу, искать надежные опоры. Дождался того, что рыжий сосед сердито зашипел на меня:
– Тихо! Не шевелись, замри. Сейчас всех змей и жуков сюда соберешь своим шумом.
Я как стоял – так и застыл. Ни про каких жуков я, естественно, и не слышал. Мало нам кровожадных и подлых ивенков, так еще и жуки со змеями! Немедленно мне стало казаться, что кто-то тихонько шевелится у самых ног, обвивает, цепляет резиновые штанины острыми жвалами. Лучше бы он мне ничего не говорил!
Я украдкой взглянул на соседа. Он устроился за небольшим гнилым стволом, став почти невидимым на фоне зеленой слизи. Он лежал, и я удивился, как он еще не промок до нитки. А может, и промок. Может, нужно промокнуть насквозь и обваляться в грязи, чтобы стать незаметным и выжить.
– Эй, – тихо позвал я. Сосед тут же навел на меня свои широко расставленые глаза. Кивнул вопросительно. – Что делать теперь?
– Ничего не делай. Гляди туда – и все.
– И долго? Это на весь день, что ли?
– Нет, не очень долго. Командующий кого-то встречает в порту. Как он уедет, так нас и отзовут.
– Ладно. Как тебя зовут-то?
– Нуй.
– А я – Беня, – вздохнул я.
– Да знаю…
«Он знает. Все знают. Еще денек-другой, и сменить имя будет уже невозможно».
* * *
Довольно скоро меня начала одолевать хандра. Время шло, ничего не происходило, а желто-зеленая болотная страна была молчалива и однообразна. Откуда-то стала появляться уверенность, что эту гниющую зелень мне нюхать до конца жизни. Очень короткой, быть может, жизни.
Сонная булькающая равнина сама по себе взгляд не радовала. Хотя и говорят, что в болотах есть своя красота, что даже ими можно любоваться. Я бы с удовольствием полюбовался из окна теплого сухого домика или хотя бы из машины. Но когда стоишь по пояс в грязи, а где-то рядом копошатся невидимые твари… Что тут говорить?
