Тинкай Тынық-ай
Аян
Не вечен на такыре волчий след…
Наследие Степи сияет в каждом!
Пусть семени десятки сотен лет,
А в нас с тобой взойдёт оно однажды.
Догорали последние огни засыпающего Улытау. Из долины, в которой уютно примостился посёлок, ещё иногда доносились обрывки звуков – шумно сворачивала пикник отдыхавшая на речке компания, а чуть ближе во влаге синеватых потёмок одинокий мужской голос гнал домой через берёзовые колки заплутавшую корову. Отдаляясь и затихая, тонко позвякивал колокольчик и похрустывали под копытами сухие ветки.
Наш маленький лагерь освещался рыжими отблесками вечернего костра, по тентам палаток вились мягкие тени.
Ветер утих, воцарились тихие, неспешные летние сумерки. Нас, сидящих у огня, наконец перестал терзать едким запахом дым. Теперь он тягучим призрачным муаром восходил прямо к бездонному небу, иногда озаряясь салютами горячих искр, которые костёр выпускал навстречу частым звёздам Сары-Арки.
Заканчивался насыщенный движением и эмоциями день, и сейчас, в покое вечера, по телу медленно разливалась усталость. Большое бревно, на котором я сидел, прислушиваясь к негромким разговорам товарищей и звукам ночной природы, было удобным. Оно казалось мягким и убаюкивающим. Хотелось даже не спать – раствориться в этой безукоризненной летней ночи, в этом уютном треске дров и невесомых волнах ветерка, играющего в верхушках рощи.
Всю поездку, хоть и была она великолепной, меня преследовали непростые мысли. В телекомпании, где я работал, мне предложили вести крупный аналитический проект: двухгодичный контракт, очень хороший гонорар и большой скачок в карьере телеведущего. Журналисту важно быть универсалом, и мне это всегда удавалось, но сейчас всё было как-то по-другому. Тема скучная, без души. К тому же, и самое главное, мы с супругой ждали первенца, а новый проект предполагал полное погружение и минимум времени для семьи. И, хотя время вроде с лихвой компенсировалось деньгами, которые можно на эту семью потратить, а такой роскошный шанс в профессиональном росте выпадает не каждому в моём деле, на душе у меня всё равно было муторно. Запомнить первые годы жизни своего долгожданного ребёнка сквозь рабочий угар – это почти преступление. С другой стороны, отказаться от предложения и зависнуть в карьере, когда впереди столько расходов… Да и какой это пример для сына или дочери – в моём возрасте продолжать прыгать по мелким передачам и шоу?
Фотоаппарат, стоявший рядом на штативе, смачно щёлкнул – завершилась съёмка звёздного неба. Я скрутил его с треноги, дождался, пока прекратит мигать лампочка памяти, и нацелился на костёр. Несколько кадров, даже не проверяя дисплей – огонь на фото прекрасен всегда, и, пожалуй, на сегодня фотографий достаточно. Тянуло скорее нырнуть в лёгкий летний спальник.
Я уже уложил сумку с фотоаппаратом в свой угол палатки, когда из-за тента раздался голос Аяна:
– Тим, не спишь? Можно твоей техникой поснимать, если ещё не убрал?
В детстве мы учились с Аяном в одной школе. Он показывал хорошие успехи и в спорте, и на занятиях, со всеми дружил, пару раз дрался из-за девчонок, а однажды в старших классах вместе со мной и другими ребятами попался, прогуливая урок. Словом, был вполне обычным парнем. Но даже в школьные годы в его манере говорить, в задумчивом взгляде и твёрдой походке читалась какая-то отстранённость, обособленность. Между ним и любым другим человеком всегда была ясно ощутима прозрачная, но внушающая уважение стена.
Мы давно потеряли связь, и я был рад обстоятельствам, что снова свели нас вместе. Хотелось узнать, как сложилась его жизнь после школы, но до сих пор ритм путешествия по Центральному Казахстану не оставлял времени поболтать.
Только одно сразу бросалось в глаза: с возрастом его необычайные черты приобрели ещё большую драматичность, заиграли гранями мирной сдержанной силы, еле заметными следами пережитых бурь и присутствием какого-то важного невысказанного знания.
Я достал фотоаппарат и вылез из палатки.
У костра сидела вся наша группа – все самодостаточные, интересные, целеустремлённые. Все они, как и я, кто впервые, вопреки своим привычкам, а кто в очередной раз, предпочли лету на морских пляжах поездку к жаркому сердцу страны, и никто из нас ещё ни разу об этом не пожалел. Аян взял протянутый фотоаппарат и сквозь объектив всмотрелся в пламя. Сделал фото, посмотрел на экранчик, улыбнулся, вновь прицелился, оценил результат, что-то с улыбкой прошептал себе под нос. Потом сунул руку в карман, достал пригоршню каких-то щепок, мха, подбросил в костёр и ещё раз щёлкнул камерой.
– Красиво получается? – спросила наблюдавшая за его действиями Вероника.
Подвижная девчонка с короткой стрижкой, всё путешествие она держалась в одном темпе – с одинаковой нетерпеливой жадностью впитывая красоты ландшафтов и историю края, задавая десятки пытливых вопросов экскурсоводам и внимательно изучая тексты брошюр и копии документов в музеях.
– Не то слово. Огонь – это сама жизнь. А что может быть красивее жизни? А ведь когда-то мы этого вообще не замечали, помнишь?
Аян лукаво глянул на Нику. Она на секунду потупила взгляд, быстро дёрнула плечами, будто сбрасывая невидимую руку.
– Тогда не до того было…
– Вот-вот! Азарт! Быть ещё успешнее, зарабатывать ещё больше, ещё, ещё! Ничего не нужно – только работа. Превратиться в машину достижений. Рационализировать своё время… Совсем перестать навещать родителей, только звонить им из пробок. И то, если уши не заняты мотивационными лекциями… В тренажёрку – в три часа ночи: надо быть в форме, чтобы тебя принимали всерьёз… – Аян вздохнул. – Круглые сутки гонка, гонка, гонка, остальное – потом… Когда-нибудь… Нет… Не хочу больше терять эту разумную Вселенную вокруг.
– О, ну сейчас начнётся история просветлившегося продажника, – Рустам, супруг Вероники, безобидно ухмыльнулся и обнял девушку.
– Звучишь, как сектант… «Разумная Вселенная», – хмыкнула Вероника.
Аян тихо рассмеялся.
В огне что-то громко треснуло: сломалась горящая толстая ветвь и обрушилась в центр костра. Аян ловко подсунул в конструкцию новую из подготовленной рядом кучи веток.
– Знаю. Но по-другому не могу описать то, что я теперь постоянно вижу и чувствую. Словами это передать затруднительно… Да и надо ли? Тот факт, что все мы здесь сейчас находимся, уже означает, что внутри мы чувствуем жизнь одинаково. Даже если называем эти чувства по-разному.
Настроение вечера неуловимо поменялось. В словах Аяна звучало что-то особенно трогающее, глубокое. Настоящее. Будто он знал некую истину: простую по своей формулировке и несоизмеримо сложную в понимании. Истину из тех, что раз и навсегда переворачивают жизнь. У меня возникло будоражащее чувство чего-то сокрытого, может быть, даже жутковатого. Кажется, это ощущали все, но первым не выдержал я.
– Так… Что с тобой произошло?
– Да, Аяныч, последний раз, когда мы встречались, ты пропагандировал предпринимательство, а сейчас носишься по стране, как какой-то степной дух. Правда, что ли, в секту попал? – с некоторым напряжением спросил Сырымбет, сидевший по левую сторону от костра, ближе к Аяну.
Сырым – мой давний друг, хороший парень с золотыми руками. К праздным рассуждениям о высоком он всегда относился с опаской.
– Нет, нет, не в секту, конечно, – запротестовал Аян. – В двух словах – я очень долго себя искал, но обнаружил в итоге совершенно случайно. И, кстати, вовсе не там, где пытался найти… Хотя нет, так не объяснишь, нужно рассказывать… Моя история не о том, как деньги или их отсутствие портит человека. Я никого не призываю, да и сам не собираюсь отказываться от полезного и оплачиваемого труда по душе. Вообще, доходы, работа, статус, амбиции, в равной степени как и уход от них, – всё это тут не при чём!.. Обо всём, что со мной произошло, надо слушать без предубеждений. Не спешите с выводами, если что-то покажется вам неправильным, возмутительным… может, даже обидным. Боюсь, во что-то вы не сумеете сразу поверить, а во что-то, скорее всего, просто не захотите.
Он замолчал, вглядываясь в наши лица.
– Жути наводишь, – вполголоса сказал Сырым и неловко рассмеялся.
Все с ожиданием смотрели на Аяна. Тот отступил от костра, присев на бревно напротив меня. Нас разделял огонь, и горячие воздушные потоки, качающиеся над языками пламени, делали его образ слегка мистическим.
– Сейчас я чувствую себя легко и счастливо. Но для этого мне пришлось пройти очень много болезненных трансформаций. Я с самого начала противился и не позволял происходящему меня захватить. Может быть, без борьбы всё произошло бы проще… А может, все эти трудности как раз были необходимы мне, чтобы прийти к той точке, в которой я сейчас нахожусь.
Его речь казалась слишком гладкой, манерной, книжной, но это скорее привлекало, чем отталкивало, хотя и было немного странным, будто перед тобой выступает артист, отвыкший от нехудожественного текста.
Аян ещё раз ненадолго задумался и начал рассказ:
– Я работал в одной очень крупной и успешной торговой компании. Собственно, там мы с Вероникой были коллегами. У меня уже было несколько повышений, и ожидалось ещё. Но в какой-то момент я поймал себя на том, что работа перестала приносить мне радость. Не знаю точно, что произошло, но постепенно у всего будто стал пропадать, нет, скорее, даже не пропадать, а портиться вкус. Такое нарастающее внутреннее беспокойство, знаете? Будто ты не на своём месте, не в своей жизни. Хотелось чего-то… то ли большего, то ли другого. Вот только чего? Отличный коллектив, зарплата, бонусы, карьерный рост, командировки… Командировки, кстати, и выбили меня из колеи окончательно.
Однажды приехали важные партнёры из Сингапура, и нам с руководителем надо было покатать их по разным местным достопримечательностям. Шеф сам был родом из Караганды, потому экскурсионную программу решили сделать по Центральному Казахстану. Сингапурские коллеги были в восторге, их настроение даже отчасти передалось мне. Помню, как мы все вместе улеглись, распластавшись на горячих, магнитящих к себе камнях Теректы Аулие, рядом с тысячелетними петроглифами и просто смотрели в небо на бегущие облака. Уже тогда я ловил себя на странных, непривычных чувствах, которые то ли давно забыл, то ли никогда ещё не испытывал. Эти чувства непонятным образом были созвучны моему выгоранию, отчего дискомфорт только увеличился. Я понимал, что смотрю на небо, но ощущение было таким, как бывает, когда смотришь кому-то в глаза – какой-то невидимый, будоражащий невербальный контакт.
Сингапурцы были настолько впечатлены, что тут же пригласили нас нанести ответный визит. Вот так всё и началось.
Через несколько недель я приехал в Сингапур на профильную конференцию. На ней я, как всегда, много с кем познакомился, и в том числе с выходцами из СНГ, живущими по всему миру. У меня словно открылся новый взгляд. Особенно вдохновляло, что многие коллеги осели на островах. Я подумал – вот оно, вот то, что мне нужно!
Очень захотелось тоже, знаете, просыпаться под шум прибоя, идти на работу мимо аутентичных храмов, перейти на морскую диету… Красота! Меня захватили мысли о том, чтобы сменить официальный костюм на летние шорты, а надоевшие эти душные и холодные одновременно конференц-залы на открытые мансарды юго-восточных побережий.
Решение было вроде принято, но по возвращении домой его реализации постоянно что-то мешало. Я не мог просто взять и вырваться из своего рабочего колеса. Да и, честно, страшновато бросать карьеру, идущую на взлёт… В общем, противоречия раздирали. Потребность в переменах стала моим постоянным фоновым состоянием.
Сам этого от себя не ожидал – от невыраженной тоски я вдруг начал рисовать. Коллеги сначала посмеивались. Но скоро притихли и с любопытством просили показать мои картины. Некоторые упрашивали понравившуюся работу им подарить или продать, какие-то картины мне не терпелось отдать самому.
Я продолжал поиски путей к морю, и потому особенно странным мне самому казалось, что, погружаясь при любой возможности в изучение вакансий и тонкостей рабочих виз куда-нибудь в Малайзию, рисовал я абсолютно другие сюжеты. Тёмные пещеры, подсвеченные факелами, зеленоватые камни на склонах сопок, корни и ветви большого раскидистого дерева – этому мотиву вообще был посвящён целый ряд работ.
И ещё мне начали сниться ненормальные сны. Снился жар. Именно жар – без картинок, без осознания себя. Только раскалённое дыхание во тьме. Просыпаясь, я садился рисовать. Это успокаивало. Я отпускал контроль разума и будто со стороны наблюдал за своими руками и тем, что появляется на холсте.
Однажды на картине получилось что-то вообще неожиданное: в рассветных лучах – колыбелька посреди степи, сама тоже излучающая мягкий свет.
В то утро я, как всегда, захватил картину на работу. Очень хорошо помню слова Вероники, когда она её увидела – они стали спусковым крючком для всех больших перемен в моей жизни. Она в своём стиле, – Аян улыбнулся, – прямо, без попыток смягчить сказала то, что я сам боялся себе сказать: «Ты занимаешься не своим делом. Увольняйся. Тебе нечего делать в продажах». И я, наконец, решился. Картину отдал Веронике, и в тот же день написал заявление.
Рустам весело глянул на Аяна.
– Да, эта картина, собственно, поменяла не только твою жизнь. Она до сих пор висит у нас, кстати. В рамке, в нашей спальне, – он взглянул на супругу.
Вероника в задумчивости потянулась к лежащим рядом дровам для костра, выцепила небольшую ветку, сунула одним концом в пламя, подожгла. Подождала, пока кончик разгорится, подняла ветку, рассматривая тлеющий огонёк, потом бросила её в костёр целиком и сказала:
– Я когда увидела эту картину, поняла – моя. Хотя не сразу поняла, почему. Принесла домой, показала Русу. Поставила на тумбочку, весь вечер ходила, посматривала на неё, а потом будто щёлкнуло что-то, – она улыбнулась. – Поняла. В результате появилась Леська.
Вероника ласково посмотрела в сторону одной из палаток. Рустам тоже повернул голову, прислушался:
– Пойду, проверю её.
Его силуэт растворился во мраке, застывшем за пределами светового круга костра. Тихонько зажужжали молнии – Рустам аккуратно открывал палатку.
Когда он вернулся, Аян уже продолжал:
– Уход с работы принёс мне ну просто необыкновенное облегчение. Появилось счастливое ощущение крыльев за спиной и бесконечных горизонтов впереди! Как после выпуска из школы. По удачному совпадению, я узнал, что одна из компаний, с которыми мы раньше сотрудничали, открыла в Индонезии агентство по приёму туристов. Пара звонков, и вот я уже собираюсь в Джакарту и готовлюсь к новой профессии! Всё происходило так стремительно, что я даже не всем друзьям успел рассказать о своём решении. Я собирал вещи – пришлось почти полностью обновить гардероб, попутно слушал онлайн-интенсивы по туризму, на автомате завершал деловые обязательства и готовил квартиру к своему долгому отсутствию. Хотел пустить квартирантов, но не успел даже этим заняться.
В общем, очень скоро я пересёк почти полмира и заселился в квартирку неподалёку от офиса на юге Джакарты, я арендовал её заранее.
В первые же пару недель я увидел все главные достопримечательности, побывал на самых знаменитых островах: Бали, Суматре, Борнео. Я видел неспящие пляжи и драгоценные дворцы, плавучие рынки и потрясающие мечети… Реальность превратилась в мечту…
Аян приподнял брови и с досадой поджал губы.
– Было только одно омрачающее обстоятельство, и поначалу, в насыщенном темпе новой жизни, я не придавал ему достаточного значения. Ко мне вернулись навязчивые сны. Теперь это был огонь. Целыми днями я, сопровождая туристов или по другим делам, бывал то в красочной современной Джакарте, то на райских островах, то в джунглях, то в маленьких своеобразных рыбацких деревушках. Но каждую ночь, где бы я ни засыпал, мне в одном и том же сне являлось пламя.
Понятно, меня начали тревожить мысли о том, что эти сны – сигнал начала душевной болезни. Но рассказать о них доктору означало бы для меня признать свою ненормальность. Поэтому я ограничился услугами лжегуру, который за две тысячи рупий провёл со мной неубедительную духовную беседу, продал мешочек успокоительных трав и на прощанье подарил тоненькую, помятую и пропахшую благовониями книжку с мантрами и мандалами. Травы, мандалы, мантры, равно как и беседа, увы, не помогли.
Вскоре среди услуг компании, в которой я работал, появились йога-туры, включающие подводную медитацию, и, хотя я не то чтобы любитель погружений, мне показалось вполне логичным противопоставить силы океана огню из моих снов.
Я внимательно прослушал инструкцию, надел баллон, маску и ласты и позволил погрузить себя (у самого не получалось) на подводные скалы у живописных коралловых рифов. Если медитация предполагает погружение в себя, то, поверьте мне, сложнее всего сделать это в окружении отвлекающей морской пестроты. Но я был очень настроен избавиться от навязчивых видений, а потому закрыл глаза и отдал свои тело и сознание океану. Мне казалось, что я растворился в воде. Внутренним взором я видел весь мировой океан, все связанные им моря – от радужных рифов жарких стран до тёмных, монохромных ледяных лабиринтов севера, – он понизил голос, выразительно разведя руки. – Я концентрировался и заставлял себя представлять шипящий звук, с которым, по моей задумке, должен был погаснуть истязающий меня в снах огонь.
В какой-то момент я поймал себя на новом состоянии, опять чужеродном моему привычному мышлению, но гармоничном. Такое уже происходило, правда, в глубоком детстве, когда, балуясь, мы надолго задерживали дыхание, пока не закружится голова и не потемнеет в глазах. Тогда, сделав вдох и начав снова ощущать свои конечности, которые тут же начинало колоть тысячами мелких иголочек, мы вдруг, будто в первый раз, вступали в мир. Сознание заново обнаруживало собственное дыхание, тело, окружающую атмосферу, но главное – осознавалась абсолютная абсурдность всего остального: слов, ссор, зависти, желаний и обид. Через сколько-то вдохов это состояние всегда проходило, но воспоминание о нём почему-то осталось на всю жизнь.
