Помолчав, Сергей принялся рассказывать дальше свою историю.
– Сариб говорил мне, что это место называется Небесным Сапфиром. По преданию оно образовалось в момент “падения” с неба некоего могущественного духа, который, пройдя сквозь миры и века, низринулся (или был низринут) на нашу Землю, чтобы тут обрести возможность исполнить свое предназначение.
Дерево мудрости, которое ты сегодня видел — одна из земных персонификаций этого духа, как, впрочем и все остальное, что нас тут окружает: всё это в некотором смысле — Он.
По ходу дела, пока я писал ту картину, я начал понимать, что по сути пишу портрет, а не пейзаж. Тот факт, что мне доверили такое дело, вселял в меня чувство глубочайшей признательности. И от всего этого я чувствовал себя совершенно счастливым.
При этом мне ничего не было нужно; само состояние моего ума, моего сознания было таким, что физическая жизнь часто просто забывалась. Ни есть, ни пить практически не хотелось, за исключением случаев, когда хотелось именно ощутить вкус пищи.
Однажды я поймал внутри себя мысль, что не ел уже дня три. Меня это совсем не удивило. Я просто отправился на кухню — лишь ради интереса. Там я нашел свежие фрукты, сыр и хлеб, и, почему-то, выбрал гранат. Размером он был с маленький арбуз и только лишь я взял его в руки, как он треснул ровно пополам. Внутри оказались крупные, размером с вишню, ягоды в тонкой кожуре, наполненные свежим гранатовым соком. Несколько таких ягод — это всё, что я съел в тот день.
Я видел, что Сариб как будто бы ждёт меня, ждёт пока я дорисую свою картину. Ему без сомнения было очень хорошо, он кайфовал от каждого мгновения пребывания здесь, но при этом в нём все время ощущалось легкое нетерпение. Иногда он приходил в шатёр-студию и по долгу разглядывал мою картину, и вместе с ней — и сам тот пейзаж, который я старался на ней изобразить. Практически всегда он оставался очень доволен моей работой, и понимающе кивал, обнаруживая на холсте все новые и новые детали, которые мне удавалось выхватить из окружающей реальности и поместить на холст. Пару раз он слегка намекнул мне, как и на что ещё можно посмотреть, и, следуя его совету, я обнаружил массу новых удивительных граней, которые придавали содержанию картины еще большую глубину и насыщенность.
Всё это время было для меня настоящей сказкой, и я завидовал сам себе, из будущего, где я снова буду лишён всего этого. Ведь я знал, что мне предстоит отсюда уйти. Я знал наверняка, что моё время тут ограничено, и от меня, от моего желания никак не зависит, сколько я здесь ещё пробуду.
Однажды вечером, когда я, вернувшись из шатра, отдыхал в своей комнате, пришёл Сариб и присел за стол.
— Я должен рассказать тебе одну вещь, — сказал он, — которую ты должен знать. Я был здесь раньше — всего однажды. Сюда я пришел с твоим другом, Таджиком. Может ты думаешь, что он торговец наркотиками, но на самом деле это совсем не так. Все, что он привозил тебе было нужно лишь для того, чтобы иметь повод иногда видеться с тобой. Он был очень сентиментальным человеком, что, впрочем, не мешало ему исполнять свою задачу. Он нашёл тебя и ждал, пока ты станешь тем, кем ты стал теперь, художником, который смело использует свой талант, и при этом не ограничивает свой дух нелепыми рамками общественной жизни. Он знал, что однажды ты придёшь сюда и напишешь тут свою лучшую картину. Я очень его уважал. Он был моим лучшим другом. Лучше него никто никогда меня не понимал. Он один всегда был для меня настоящим, искренним другом. Когда он привёл меня сюда, я ещё очень многого не знал. Тогда я был другим, и здесь я, наконец, стал тем, кто я есть сейчас. Когда я вернулся обратно, никогда уже я не был прежним и всё, чего я с тех пор искренне желал, было — поскорее вернуться сюда. То же самое будет и с тобой. Ты же понимаешь, о чем я?
Фактически, план с картиной придумал именно Таджик. У него никогда не было проблем с деньгами, но ему нужен был от тебя жест, как подтверждение того, что его выбор правильный. Когда ты, не торгуясь, дал ему столько, сколько он запросил для “поездки в горы”, последние сомнения на твой счет его покинули. Он объяснил мне, как я должен буду тебя найти, как я предложу тебе написать тут эту картину, и всё остальное. Можешь не сомневаться: всё сбылось в точности, слово в слово так, как он говорил мне. Слово в слово. И вот мы здесь и близки к завершению того, что должно быть сделано. Ведь картина уже практически готова?
— Да, — ответил я, — завтра я сделаю несколько последних штрихов и — всё. Что мы будем делать потом, отправимся назад?
— Ты пойдешь один, — сказал мне тогда Сариб. — Я не вернусь с тобой. Ты возьмешь с собой эту картину и поедешь с ней туда, куда отвезут тебя погонщики мулов. Там за эту картину ты получишь столько, сколько попросишь. Завтра мы простимся с тобой.
— А мы когда-нибудь увидимся снова? — поинтересовался я. Мысль о близящемся часе прощания с Сарибом очень меня взволновала. За всё это время мы с ним настолько сроднились, что я совершенно искренне пожалел тогда, что весь обратный путь буду лишён его общества. Однако все оказалось ещё более серьезно, и об этом я узнал на следующий день. Но пока что я не могу тебе об этом сказать. Уже поздно, и у нас ещё будет время поговорить.
На этом Сережа замолк.
Этюд, который он закончил в тот вечер был первым в целой серии картин, которые затем стали появляться по одной каждый день. Он расставлял их вдоль стены своей комнаты.
Все эти дни слились для меня в один. Я не могу точно сказать, чем я был занят всё это время. Я много и подолгу сидел у Дерева, много ходил по горам, и часто, поднимаясь чуть выше по окружающим склонам, я подолгу вглядывался вглубь Озера. Казалось, что там, внутри, в глубине этой живет некая часть меня, и она манит меня. И при этом она совершенно немыслима, непостижима, запредельна. От этой синевы веяло каким-то странным одиночеством. Но это не банальное одиночество.
Люди обыкновенно хотят быть с такими как они сами, их очень вдохновляет их собственное отражение в других. Ведь по сути мы никогда не видим других людей. Мы всегда видим только себя, а окружающие — это просто повод в очередной раз взглянуть на свое собственное отражение.
С озером чувство одиночества было иного рода. Мы были с ним наедине и я понимал, что сам я отражаюсь в его глубине, как оно отражается в моих глазах, в моём сердце. Это такое одиночество родственных душ, которые нераздельны, но и неслиянны. Единство в множественности. Одиночество пустоты в самой себе…
Дни у озера я считал по количеству Серёженых картин. Когда он нарисовал тринадцатый этюд, вечером за чаем он сказал мне:
— Однажды мы с Сарибом сидели точно также как сейчас с тобой, пили чай и смотрели вглубь озера. И тогда он рассказал мне, что я должен буду сделать, прежде чем смогу снова вернуться сюда. Он рассказал мне, что я должен буду вернуться в свой город, и найти там тебя. Он достаочно подробно описал мне тебя, рассказал кто ты, чем занимаешься. Он сказал мне также, как я должен буду тебя пригласить, и как сделать так, чтобы ты принял приглашение. “Только вместе с ним ты сможешь снова прибыть сюда”, — сказал Сариб, — “и не раньше, чем для этого наступит время”.
— Но почему я? — удивился я. — Почему именно я?
— Потому что ты — такое же звено в этой цепи, как Таджик, Сариб и я сам. Такова твоя судьба, для этого ты пришел в этот мир.
— Ты художник, а я… даже мой фотоаппарат тут не работает. Чем ещё я мог заслужить такую благодать. Все эти дни я нахожусь в состоянии какого-то немыслимого блаженства, но я всё равно не понимаю, за что мне это, почему я?
– Благодать?.. – Сергей на минуту как-то странно замолчал. – Ну, пусть так. Однако тебе предстоит выполнить две вещи. Ты не сможешь вернуться сюда прежде, чем сделаешь это.
— Значит, я ещё приду сюда!? — обрадовался я.
— Разумеется, — кивнул он и на некоторое время замолчал, вглядываясь в закатные лучи Солнца, растворенные в бездонной озерной синеве. — Как и всем нам, тебе предстоит ещё один раз побывать в чертогах Небесного Сапфира.
— Что же я должен сделать?
— Прежде всего ты должен будешь отправиться в обратный путь со всеми картинами, которые я напишу здесь. Погонщики мулов доставят тебя туда, где ты оставишь эти картины. Там ты получишь все, что посчитаешь для себя необходимым, и потом отправишься домой. Затем ты найдешь человека, которого приведешь сюда, и на этом твоя миссия будет закончена. После этого ты будешь свободен делать всё, что посчитаешь нужным. Хотя я уже знаю, что ты сделаешь.
— А что же я буду делать всё это время, пока не найду его, того, о ком ты говоришь?
— Это самое главное, — помолчав, ответил Сергей. — Все это время ты будешь хранить образ Небесного Сапфира в своём сердце…
Тогда на миг мне показалось, что в этих его словах звучит какой-то странный пафос, но теперь я знаю, что только лишь для этого я прожил всю свою жизнь. И до, и после. Именно так Дух Озера приходит в мир людей.
Олег Борисович замолчал. Молчал и я. Прошло несколько напряжённых минут. Мое первое впечатление от всего услышанного было очень странным, в какой-то момент я даже испытывал искреннее негодование за то, что вынужден всё это слушать.
Интерес мой однако при этом только возрастал. Я даже почувствовал некий азарт, и мне ужасно хотелось узнать, что же произошло дальше, и чем всё это закончилось. В конце концов я не выдержал и спросил:
— И вы теперь собираетесь туда снова?
— А вы хотели бы отправиться вместе со мной? — вдруг спросил Олег Борисович.
— Я!? — на минуту это предложение полностью сбило меня с толку. Такого я совсем не ожидал. Но в тот же миг я уже знал безо всякого сомнения, что я поеду с ним туда, я понял, почему он рассказывал мне всё это. И я без лишних колебаний согласился: — Думаю, мне было бы это крайне интересно…
— Несомненно, — подтвердил Олег Борисович рассматривая меня в своей обычной манере, как бы сканируя. — Интересно. Но и более того. Я думаю, что фактически у вас и выбора-то нет. Вы давно назначены судьбой побывать там, и сегодня я могу сказать вам об этом. Поэтому я и пришёл. Я предлагаю вылететь завтра же.
— Я согласен, — взволнованно пожал плечами я, — надеюсь, вы знаете, как нам туда добраться?
— Можете не сомневаться, каждый, кто был там однажды, обязательно приходит туда снова. Забыть этот путь невозможно. Кроме того, нас уже там ждут…
— Мне нужно что-нибудь взять с собой?
— Много барахла тащить с собой не нужно. Самое главное: возьмите несколько тетрадей и карандашей. Вы должны будете записать всё, что сможете. Только поверьте мне, это даже не просьба, это — совет. Эти тетради вам очень пригодятся и во время поездки, и особенно после.
— Благодарю вас, и надеюсь, что оправдаю ваши ожидания… — хотел было пошутить я.
— О, не говорите этого. — Оборвал меня Олег Борисович. — Мои ожидания тут совсем ни при чем. — Он снова отвернулся и долго смотрел в окно. Солнце уже зашло, мы сидели с ним в темной кухне, и только теперь я вспомнил, что забыл включить свет, что вода в чайнике совсем остыла, и что завтра я уезжаю в путешествие, которого ждал всю свою жизнь, путешествие, в котором я может быть наконец-то открою самое главное, своё истинное предназначение.
Олег Борисович скоро ушёл. На прощание он посмотрел мне в глаза своим проникновенным взором и предупредил, что завтра заедет за мной рано утром на машине. Самолёт вылетает в 9:45. Шесть часов лету плюс три часа разницы, и мы на месте. И там нас уже ждут!
После его ухода мне сделалось, мягко говоря, не по себе. Чтобы как-то освободиться от гнетущего состояния ожидания, я сел за стол и записал всё, вышеизложенное. Потом я отправился в душ. Собрал небольшой рюкзачок с самым необходимым, и сел пить чай. На улице светало.
В половине седьмого приехал Олег Борисович. Мы немного посидели на кухне, он выкурил сигарету, выпил чашку кофе. Внешне он был спокоен, но по всему ощущалось, что он полон предчувствий. Он медленно и отстранённо наслаждался каждым мгновением происходящего, и это его состояние весьма меня вдохновило. Спустившись вниз, мы сели в машину, в которой ждал нас шофер.
По дороге мы заехали в кафе, где нам подали свежий завтрак. Олег Борисович предложил выпить по пятьдесят коньяку, и я с удовольствием его поддержал. Затем мы снова сели в машину и уже через сорок минут были в аэропорту. У Олега Борисовича оказался билет на моё имя с данными моего паспорта, чему я, впрочем, не очень и удивился. Мы прошлись по магазинам, ничего не купив, и пошли на посадку. Самолет оказался небольшой, и не очень загруженный. После бессонной ночи я чувствовал себя весьма утомленно, и едва лишь мы оторвались от земли, заснул.