Когда на следующее утро Арбенс узнал о радиопередачах, то внутри у него все похолодело. Он стал диктатором, которого так ловко изобразило ЦРУ. Арбенс запретил вылеты собственных ВВС из страха, что летчики будут дезертировать. Потом он приказал провести обыск в доме антикоммунистического студенческого лидера, который тесно сотрудничал с ЦРУ, и отыскал там подтверждения американского заговора. Он приостановил действие гражданских свобод и начал арестовывать сотни людей, начав со студенческой группы, имевшей связи с ЦРУ. По меньшей мере семьдесят пять ее членов подверглись пыткам, были убиты и захоронены в братской могиле.
«В правительственных кругах паника», – телеграфировала 8 июня резидентура ЦРУ в Гватемале. Это было как раз то, что хотел услышать Хейни. Он отдал распоряжение подлить еще немного масла в огонь фальсификатами: «Группа советских комиссаров, офицеров и политсоветников, во главе с членом Московского Политбюро, приземлилась в… В дополнение к воинской повинности коммунисты введут и трудовую повинность. Соответствующий указ уже в типографии. Всех мальчиков и девочек в возрасте 16 лет в рамках исполнения трудовой повинности отправят на один год в специальные лагеря – главным образом, для политической и идеологической обработки, а также для того, чтобы разрушить влияние семьи и церкви на молодых людей… Арбенс уже давно покинул страну. Его заявления из Национального дворца фактически делает его двойник, завербованный советской разведкой».
Всерьез увлекшись базуками и автоматами на юге страны, Хейни раздавал налево и направо несанкционированные приказы вооружать крестьян и подстрекать их к нападениям на гватемальских полицейских. «По нашему мнению, весьма сомнительно… чтобы кампесинос[15] стали принудительно убивать полицейских, – телеграфировал Виснер Хейни. – Это приведет к гражданской войне… дискредитировав движение и выставив его членов как банду террористов, приносящих в жертву невинных людей».
Полковник Монсон, агент ЦРУ в кабинете Арбенса, требовал сбросить бомбы и применить слезоточивый газ. «Это жизненно необходимо», – сообщили Хейни из резидентуры ЦРУ. Монсону велели «быстрее шевелиться. Тот согласился… И сказал Арбенсу, что коммунисты и все его враги будут казнены».
Резидентура ЦРУ в Гватемале снова призывала к атаке: «Мы настоятельно просим, чтобы сбросили бомбу, чтобы продемонстрировали силу, чтобы выслали все доступные самолеты, чтобы армия и столица поняли, что настал решительный час».
18 июня Кастильо Армас начал свое долгожданное наступление, на подготовку которого ушло больше четырех лет. Отряд численностью 198 мятежников атаковал порт Пуэрто-Барриос на атлантическом побережье. Но он был легко отброшен полицейскими и докерами. Еще 122 мятежника напали на армейский гарнизон в Сакапе. Но они тоже были разгромлены, и спасти удалось лишь немногим более тридцати. Третий отряд численностью 60 человек выступил из Сальвадора, однако был целиком арестован местной полицией. Облачившись в кожаную куртку и сев за руль потрепанного универсала, Кастильо Армас лично повел 100 мятежников из Гондураса в направлении трех гватемальских деревень. Он ночевал под открытым небом в нескольких милях от границы, неоднократно обращаясь к ЦРУ по радио и прося пополнить запасы провианта, дать больше солдат и оружия. Но по прошествии всего трех суток более половины его отряда было уничтожено или попало в плен.
В полдень 19 июня посол Пьюрифуа по специальному каналу связи в американском посольстве написал непосредственно Аллену Даллесу: «Бомбу! Повторяю: бомбу!» Менее чем два часа спустя к Виснеру, едва скрывая досаду, обратился уже Хейни: «Неужели мы собираемся стоять в стороне и смотреть, как тает последняя надежда свободных людей в Гватемале – этой стране, окунувшейся в глубины коммунистических репрессий и злодеяний? Стране, которая ждет, когда же, наконец, мы направим на врага американские войска?.. Разве наше вмешательство теперь, при сложившихся обстоятельствах, не намного более приемлемо, чем выступление славной морской пехоты в Корее? Ведь перед нами тот же противник, с которым мы сражались в Корее и можем завтра столкнуться в том же Индокитае».
Виснер замер. Одно дело – посылать на смерть легионы иностранцев. И совсем другое – отправлять бомбить иностранную столицу американских пилотов!
Утром 20 июня резидентура ЦРУ в Гватемала-Сити сообщила, что правительство Арбенса «восстанавливает нервы». В столице «очень тихо, магазины закрыты. Люди безучастно ждут, прошедшее восстание можно считать фарсом».
Напряженность в штабе ЦРУ становилась почти невыносимой. Виснер превратился в фаталиста. Он телеграфировал Хейни и в резидентуру ЦРУ: «Мы готовы санкционировать бомбардировку, как только будем полностью убеждены, что это существенно увеличит вероятность успеха без пагубных последствий для интересов Соединенных Штатов… Мы опасаемся бомбить военные учреждения. Скорее всего, это настроит армию против мятежа, нежели вызовет массовое дезертирство… Мы убеждены, что нужно атаковать гражданские объекты, чтобы пролилась кровь невинных людей, это отлично укладывается в русло коммунистической пропаганды и враждебно настроит против них все слои населения».
Бисселл доложил Даллесу, что «положительный исход борьбы по свержению режима президента Арбенса в Гватемале остается весьма и весьма сомнительным». В штаб-квартире ЦРУ «все были на грани помешательства, раздумывая о том, что предпринять в создавшейся ситуации, – написал Бисселл несколько лет спустя. – Столкнувшись с жуткой неразберихой, мы четко знали лишь одно: мы на грани провала». Даллес ограничил воздушные силы Кастильо Армаса всего тремя истребителями-бомбардировщиками F-47 «Тандерболт». Причем исправным оказался лишь один самолет. «Теперь, – записал в своих мемуарах Бисселл, – на карту была поставлена не только репутация агентства, но и его собственная».
Когда Даллес готовился к встрече с президентом, он тайно санкционировал еще один авиаудар по столице. Утром 22 июня единственный самолет ЦРУ поджег маленькую нефтяную цистерну на окраине города. Через двадцать минут огонь был потушен. «У народа создается впечатление, что эти атаки демонстрируют невероятную слабость, отсутствие решительности и малодушие, – бушевал Хейни. – Потуги Кастильо Армаса повсеместно высмеиваются как безнадежный и дешевый фарс. Антикоммунистические и антиправительственные настроения близки к нулю». Он телеграфировал напрямую Даллесу, требуя немедленного выделения большего числа военных самолетов.
Даллес поднял трубку и позвонил Уильяму Поули, одному из самых богатых и влиятельных бизнесменов в Соединенных Штатахи, главном из спонсоров Айка на выборах 1952 года и заодно консультанту ЦРУ. Если кто-то и мог тайно предоставить военные самолеты, так это Поули. Затем Даллес направил Бисселла на встречу с Уолтером Беделлом Смитом, с которым ЦРУ ежедневно консультировалось по поводу операции «Успех», и генерал одобрил вышеупомянутый «обходной» запрос самолетов. Но в последнюю минуту заместитель госсекретаря по Латинской Америке Генри Холланд яростно возразил, заявив, что нужно непременно посоветоваться с президентом.
22 июня в 14:15 Даллес Поули и Холланд отправились в Овальный кабинет. Эйзенхауэр спросил: «Каковы шансы на успех мятежа на данный момент?» Нулевые, признался Даллес. «А если у ЦРУ будет больше самолетов и бомб?» Ну, тогда, возможно, процентов двадцать, неуверенно предположил Даллес.
Президент и Поули почти идентично описали этот разговор в своих мемуарах – за одним лишь исключением. Эйзенхауэр не упомянул Поули, и ясно почему: тот совершил закулисную сделку со своим политическим благотворителем. «Айк повернулся ко мне, – написал Поули, – и говорит: «Билл, отправляйтесь и получайте самолеты».
Поули позвонил в банк «Риггс», расположенный в квартале от Белого дома. Потом вызвал к себе никарагуанского посла в Соединенных Штатах. Взяв 150 тысяч долларов наличными, он отвез посла в Пентагон. Наличность Поули вручил ответственному офицеру вооруженных сил, который быстро оформил три «Тандерболта» в собственность правительства Никарагуа. Тем же вечером самолеты с полным боекомплектом прибыли в Панаму из Пуэрто-Рико.
Они вылетели на рассвете, обрушив огневую мощь против тех самых гватемальских вооруженных сил, лояльность которых являлась ключевой в плане по свержению Арбенса. Пилоты ЦРУ атаковали с бреющего полета военные составы, везущие солдат на фронт. Они сбрасывали бомбы, ручные гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Они взорвали радиостанцию, на которой работали американские христианские миссионеры, и случайно потопили… британское торговое судно, зашедшее в док у тихоокеанского побережья.
А на суше Кастильо Армас оказался не в состоянии продвинуться ни на дюйм. Повернув обратно, он радировал ЦРУ, умоляя усилить удары с воздуха. «Голос освобождения», транслируемый с передатчика на крыше американского посольства, выдавал в эфир лживые истории о том, как тысячи мятежников кольцом охватывают столицу страны. Громкоговорители на крыше посольства разрывались заранее записанным на магнитофон ревом истребителей P-38. Президент Арбенс, напившись до умопомрачения, тупо размышлял сквозь пелену перед глазами, что находится под огнем самих Соединенных Штатов!
Днем 25 июня ЦРУ разбомбило плацы самой крупной военной части Гватемала-Сити. Это окончательно сломило боевой дух офицерского корпуса. В ту ночь Арбенс созвал свой кабинет и сообщил, что в армии начался мятеж. Это была правда: горстка офицерского состава тайно решила примкнуть к ЦРУ и свергнуть своего президента.
Посол Пьюрифуа встретился с заговорщиками 27 июня, в тот день казалось, что до победы рукой подать. Но потом Арбенс передал власть в стране полковнику Карлосу Энрике Диасу, который сформировал хунту и поклялся сражаться с Кастильо Армасом.
«Нас надули», – в панике телеграфировал Пьюрифуа. Эл Хейни отправил донесение во все резидентуры ЦРУ, где назвал Диаса «агентом коммунистов». Он приказал одному красноречивому офицеру ЦРУ, Энно Хоббингу, ранее – шефу Берлинского бюро «Тайм», на рассвете следующего дня провести короткую беседу с Диасом. Хоббинг передал Диасу следующее: «Полковник, вы не удобны для американской внешней политики».
Хунта исчезла немедленно, потом ее друг за другом сменили еще четыре, каждая из которых становилась все более и более проамериканской. Посол Пьюрифуа теперь потребовал, чтобы ЦРУ отошло в тень. 30 июня Виснер телеграфировал всем «участникам», что настало время, когда «хирурги должны уйти, уступив место медсестрам, которые позаботятся о пациенте».
Пьюрифуа маневрировал еще в течение двух месяцев, прежде чем Кастильо Армас наконец вступил в президентство. Его ждал орудийный салют и официальный обед в Белом доме, где вице-президент предложил следующий тост: «Мы в Соединенных Штатах наблюдали, как люди Гватемалы участвуют в истории, весьма значимой и поучительной для всех народов, – заявил Ричард Никсон. – Во главе с храбрым солдатом, который этим вечером является нашим гостем, гватемальский народ восстал против коммунистического правления, крах которого стал наглядным свидетельством его пустоты, ошибочности и продажности».
Гватемала вступала в суровое сорокалетие милитаристских правителей, «эскадронов смерти» и вооруженных репрессий.
Руководители ЦРУ создали миф об операции «Успех» точно так же, как и в истории с переворотом в Иране. Проводилась линия на то, что проведенная операция представляет собой шедевр, достойный восхищения. На самом деле «мы не предполагали, что добьемся хоть какого-то успеха», – говорил Джейк Эстерлайн, который в конце лета стал новым резидентом ЦРУ в Гватемале. Государственный переворот удался в значительной степени благо даря грубой силе и невероятному везению. Но на официальном брифинге в Белом доме 29 июля 1954 года ЦРУ выдумало совершенно другую историю. Накануне вечером Аллен Даллес пригласил Фрэнка Виснера, Трейси Барнса, Дейва Филипса, Эла Хейни, Генри Хекшера и Рипа Робертсона к себе домой в Джорджтаун для генеральной репетиции. С растущим ужасом он слушал, как Хейни начал хаотичный рассказ с длинной преамбулы о своих героических подвигах в Корее.
«Чушь какая-то! Будем считать, что я ничего не слышал», – сказал Даллес и приказал Филипсу полностью переписать речь.
В Восточном крыле Белого дома, в комнате с зашторенными окнами для показа диапозитивов, ЦРУ вложило в уши Эйзенха уэру видоизмененный и приукрашенный вариант операции «Успех». Когда снова зажегся свет, то первый вопрос президента был обращен к Рипу Робертсону.
– Сколько людей потерял Кастильо Армас? – спросил Айк.
– Одного, – не моргнув ответил Робертсон.
– Невероятно! – удивился президент.
Во время вторжения погибли по меньшей мере сорок три человека из состава сил Кастильо Армаса, но утверждение Робертсона никто не опроверг. Это была самая бессовестная ложь.
Наступил поворотный момент в истории ЦРУ. Легенды, необходимые для той или иной секретной операции за границей, стали теперь частью политического поведения агентства в Вашингтоне. Бисселл совершенно недвусмысленно заявил: «Многие из тех, кто присоединился к ЦРУ, не чувствовали себя обязанными соблюдать в своей деятельности все этические нормы». Он и его коллеги готовы были лгать президенту, чтобы защитить имидж агентства. И их ложь имела далекоидущие последствия.
«Теперь в ЦРУ все окутано завесой тайны – его затраты, его эффективность, успехи и неудачи», – заявил Майк Мэнсфилд, сенатор от штата Монтана, в марте 1954 года.
Аллен Даллес подчинялся лишь нескольким членам конгресса. Они защищали ЦРУ от зоркого ока общественности через неофициальные комитеты по делам вооруженных сил и по ассигнованиям. Он регулярно просил своих заместителей, чтобы те снабжали его «историями об успешных операциях ЦРУ, которые можно использовать на очередном обсуждении бюджета». Про запас у него не было ни одной. Искренним он готов был стать лишь в редких случаях. Через две недели после критики со стороны Мэнсфилда Даллес «отчитывался» перед тремя сенаторами на закрытом заседании. В заметках, сделанных по ходу брифинга, говорилось, что столь быстрое расширение тайных операций ЦРУ, по-видимому, «опасно или даже неблагоразумно в обстановке длительного напряжения холодной войны». Они признали, что «незапланированные, срочные, одноразовые операции не только становятся, как правило, провальными, но они также сорвали или сделали невозможными тщательные приготовления к действиям более долгосрочного характера».
Подобная секретность могла быть сохранена на Капитолийском холме. Но один из сенаторов представлял собой серьезную угрозу для ЦРУ: это был охотник за «красными» Джозеф Маккарти. В свое время Маккарти и его штаб разработали целую подпольную сеть осведомителей, которые в гневе ушли из агентства по окончании корейской войны. В первые месяцы после избрания Эйзенхауэра на пост президента папки сенатора Маккарти еще сильнее разбухли от разного рода показаний и свидетельств о том, что «ЦРУ непреднамеренно завербовало большое количество двойных агентов – лиц, которые, работая на ЦРУ, фактически являются коммунистическими агентами. Их задача состояла в том, чтобы распространять неточную, искаженную информацию». В отличие от многих обвинений, высказанных в адрес Маккарти, это было правильным. Агентство не могло допустить никакой утечки информации, и Аллен Даллес хорошо понимал это. Если только в разгар «красной опасности» американский народ узнает, что агентство на всей территории Европы и Азии успешно вводилось в заблуждение советскими и китайскими разведслужбами, для ЦРУ это будет смертным приговором.
Когда Маккарти конфиденциально сообщил Даллесу, «что ЦРУ отнюдь не неприкосновенно и вполне уязвимо для расследований извне», директор понял, что его ведомство под угрозой. Фостер Даллес открыл свои двери ищейкам Маккарти, публично демонстрируя лицемерие, которое подрывало Государственный департамент в течение десяти лет. Аллен Даллес отклонил попытки сенатора вызвать в суд Билла Банди, который в свое время пожертвовал 400 долларов в фонд военных ассигнований Элджера Хисса[16], подозреваемого в шпионаже в пользу коммунистов. Аллен не позволил сенатору безнаказанно бичевать ЦРУ.
Его общественная позиция выглядела в целом принципиальной, но в отношении Маккарти он также провел тайную операцию. О ней в общих чертах доложил офицер ЦРУ, дав свидетельские показания перед комитетом сената и его двадцативосьмилетним советником, Робертом Ф. Кеннеди. Эти показания был опубликованы в 2003 году. В архивах ЦРУ они тоже зафиксированы.
После своей личной конфронтации с Маккарти Даллес сформировал группу офицеров ЦРУ для проникновения в кабинет сенатора – либо с помощью шпиона, либо жучка, но лучше – и с тем и с другим. Метод использовался такой же, как у Гувера – грязная тайная операция: соберите «грязь», а затем распространите ее. Даллес попросил Джеймса Энглтона, своего короля контрразведки, отыскать способ дискредитировать Маккарти и его штаб. Энглтон уговорил Джеймса Маккаргара – офицера, которого Виснер принял на службу одним из первых, – подбросить поддельные донесения на известного члена подпольной сети Маккаргара в ЦРУ. Маккаргар отлично преуспел в этом. Так ЦРУ проникло в сенат.
«Вы спасли республику», – сказал ему позднее Аллен Даллес.
Но угроза ЦРУ росла, по мере того как в 1954 году власть Маккарти начала потихоньку ослабевать. Сенатор Мэнсфилд и тридцать четыре его коллеги выступили за создание надзорного комитета за принятие закона, обязующего руководителей ЦРУ держать конгресс целиком и полностью в курсе своей работы. (Этот закон был принят только через двадцать лет.) Специальная комиссия конгресса во главе с доверенным лицом Эйзенхауэра, генералом Марком Кларком, готовилась провести расследование деятельности агентства.
В конце мая 1954 года президент Соединенных Штатов получил от одного полковника ВВС крайне необычное письмо, занимающее шесть страниц машинописного текста. Это был крик души одного из первых правдолюбов внутри ЦРУ. Эйзенхауэр прочитал письмо и сохранил его.
Автор письма, Джим Келлис, был одним из отцов-основателей агентства. Ветеран УСС, руководивший партизанами в Греции, позднее отправился в Китай и стал первым резидентом подразделения Стратегических служб в Шанхае. При учреждении ЦРУ он оказался среди немногих опытных специалистов, уже имевшихся в распоряжении нового ведомства. Он возвратился в Грецию в качестве следователя от Дикого Билла Донована, который попросил в частном порядке расследовать убийство репортера Си-би-эс в 1948 году. Келлис выяснил, что убийство – дело рук правых союзников Америки в Афинах, а не коммунистов, как раньше считалось. Но его находки так и остались без движения. Он возвратился в ЦРУ и во время корейской войны отвечал за военизированные операции и координацию сил сопротивления по всему миру. Уолтер Беделл Смит отправлял его на важные расследования в Азии и Европе. То, что он там увидел, ему не понравилось. Через несколько месяцев после того, как Аллен Даллес взял бразды правления в свои руки, Келлис в раздражении подал в отставку.
«Центральное разведывательное управление находится в отвратительном положении, – предупредил полковник Келлис Эйзенхауэра. – В настоящее время ЦРУ не проводит стоящих операций по ту сторону железного занавеса. На брифингах боссы рисуют посторонним радужную картину, но ужасная правда все равно останется под грифом «СЕКРЕТНО».
А правда заключалась в том, что «ЦРУ невольно либо умышленно передало один миллион долларов службе безопасности коммунистического государства» (речь идет об операции в Польше; маловероятно, чтобы Даллес приоткрыл президенту неприглядные детали этой операции, которая с треском провалилась за три недели до инаугурации Эйзенхауэра). «ЦРУ невольно организовало разведывательную агентуру для коммунистов», – написал Келлис, имея в виду неудачу Сеульской резидентуры во время корейской войны. Даллес и его заместители, «боясь каких-либо последствий для собственной репутации», лгали конгрессу об операциях, проводимых агентством в Корее и Китае. Келлис лично расследовал это дело во время своей поездки на Дальний Восток в 1952 году. Он выяснил, что противники «обвели ЦРУ вокруг пальца».
Даллес подбрасывает в прессу материалы, придавая блеск собственному имиджу и изображая из себя «академически приветливого христианского миссионера и выдающегося эксперта национальной разведки, – написал Келли. – Те немногие из нас, кто видел и другую сторону Аллена Даллеса, не усматривают в нем так уж много христианских черт. Я лично считаю его безжалостным, честолюбивым и совершенно некомпетентным правительственным чиновником».
Келлис умолял президента предпринять «радикальные меры, чтобы произвести чистку» в ЦРУ.
Эйзенхауэр хотел ликвидировать угрозы по отношению к тайной службе и решить ее проблемы втайне, без привлечения общественного внимания. В июле 1954 года, вскоре после завершения операции «Успех», президент поручил генералу Джимми Дулиттлу, который работал над проектом «Солярий», а также своему хорошему другу Уильяму Поули, миллионеру, который поставил истребители-бомбардировщики для государственного переворота в Гватемале, объективно оценить способности ЦРУ к проведению секретных операций.
В распоряжении Дулиттла было десять недель, по истечении которых он должен был представить подробный отчет. Он и Поули встретились с Даллесом и Виснером, посетили резидентуры ЦРУ в Германии и Великобритании, а также опросили старших офицеров вооруженных сил и дипломатических чиновников, которые работали в тесной связи с их коллегами в ЦРУ. Они также по беседовали с Беделлом Смитом, который сообщил, что «Даллес слишком эмоционален, чтобы находиться на таком важнейшем посту» и что «вообще его эмоциональность намного хуже, чем это проявляется внешне».
19 октября 1954 года Дулиттл отправился в Белый дом на встречу с президентом. Он сообщил, что агентство «раздулось в обширную и расползающуюся во все стороны организацию, укомплектованную большим количеством людей, компетентность которых в ряде случаев весьма сомнительна». Даллес окружил себя людьми низкой квалификации и дисциплины. Был также поднят и чувствительный вопрос «семейных отношений» с Фостером Даллесом. Дулиттл считал, что для всех заинтересованных было бы лучше, если бы личные связи не выливались в профессиональные: «Это приводит к защите одного человека другим или повышенному влиянию одного на другого». Президенту следовало бы учредить независимый комитет доверенных гражданских лиц для наблюдения за деятельностью ЦРУ.
Донесение Дулиттла фактически содержало в себе предупреждение о том, что тайная служба Виснера «заполнена людьми, имеющими небольшую либо нулевую подготовку по своей конкретной работе». В его шести отдельных штаб-квартирах и более чем сорока подразделениях «существует никому не нужный балласт фактически на всех уровнях». Дулиттл рекомендовал провести «полную перестройку» империи Виснера, которая и так пострадала от собственного «грибовидного расширения» и «огромного бремени обязательств, выходящих за рамки возможностей их выполнить». В донесении подчеркивается, что «качество тайных операций гораздо важнее, чем количество. Небольшое количество компетентных людей может оказать куда большую пользу, чем огромная масса некомпетентных».
Даллес хорошо знал, что тайная служба вышла из-под контроля. Сотрудники ЦРУ управляли операциями за спинами своих руководителей. Через два дня после того, как Дулиттл представил свой отчет, директор Центральной разведки поделился с Виснером своей озабоченностью о том, что «деликатные операции выполняются на нижних уровнях, не будучи представленными вниманию соответствующего заместителя директора Центральной разведки или директора Центральной разведки».
Но с докладом Дулиттла Даллес обошелся так, как он имел обыкновение обращаться с дурными вестями, то есть спрятал в долгий ящик. Он не позволил ознакомиться с ним ни высокопоставленным офицерам ЦРУ, ни даже самому Виснеру.
Хотя полный текст донесения оставался засекреченным до 2001 года, его предисловие было обнародовано на четверть столетия раньше. Оно содержит одно из самых мрачных описаний холодной войны: «Теперь ясно, что мы стоим перед лицом заклятого врага, общепризнанная цель которого – мировое господство любыми средствами и любой ценой. В такой игре не существует никаких правил. Приемлемые до сих пор нормы человеческого поведения не применяются. Если Соединенные Штаты хотят выжить, то давно существующие американские понятия «честной игры» должны быть кардинально пересмотрены. Мы должны организовать эффективную службу шпионажа и контрразведки и научиться ниспровергать, саботировать и разрушать нашего противника более умными, более сложными и более эффективными методами, чем те, которые используются против нас. Может возникнуть необходимость в том, чтобы американский народ ознакомился, понял и поддержал эту в значительной мере противоречивую философию».
В донесении говорилось, что нация нуждается «в агрессивной тайной психологической, политической и военизированной организации, более эффективной, более уникальной и, при необходимости, более безжалостной, чем та, которая используется противником». А все потому, что ЦРУ так и не решило «проблему проникновения на территорию противника с помощью агентуры». «При пересечении вражеской границы воздушным путем или любым другим подобным способом очень трудно избежать обнаружения противником». Вывод такой: «Информация, которую мы получили подобными методами, крайне незначительна, а затраты на подготовку и человеческие потери – несопоставимы».
При этом высший приоритет имел шпионаж с целью сбора ценных сведений о Советах. И подчеркивалось, что за эти знания Америка готова заплатить любую цену.