Тери Нова
Сила ненависти
Мне хочется, чтобы он ответил «нет», но принц кивает, развеивая мои иллюзии и одновременно с этим укореняя в моем мозгу идею о том, что у нас есть что-то общее, даже если это родитель-монстр. Мы доходим до лестницы, по которой я пришла, он берет меня за руку и осторожно ведет по темному пространству. Когда мы минуем коридоры и шум вечеринки снова заглушает все вокруг, он резко останавливается, пригвождая меня взглядом.
– Ты никому не расскажешь о том, что видела. – Эти слова вызывают волну возмущения. Да как он вообще смеет думать, что я промолчу, не потребовав у папы ответов? Но принц прикладывает палец к моим губам и хмурит брови. Он высокий и сильный, старше меня бог знает на сколько лет, хотя бы поэтому я должна послушаться, даже если все мое существо противится. – Это в твоих интересах, малышка Ливи, для твоей безопасности. – То, как по-новому принц произносит мое имя, заставляет сердце кувыркнуться в груди. Что-то необъяснимое рождается в этот момент, когда незнакомый человек печется о моей сохранности. Я не задаю вопросов, просто бездумно киваю, тогда он убирает палец от моих губ и тоже кивает, но уже сам себе, после чего молча уходит обратно в темноту, оставляя меня стоять на вершине лестницы и задаваться вопросом, что из этого мне привиделось: прекрасный принц или стеклянный взгляд отца, смотрящего в лицо смерти. Я отчаянно цепляюсь за первое, начиная спускаться.
– Вот ты где! – кричит Дана, хватая меня за руку и практически стаскивая с лестницы. Ее глаза огромные, щеки покраснели, а прическа растрепана. – Я тебя обыскалась, нельзя вот так убегать, Оливия!
Она еще долго меня отчитывает, пока я бреду сквозь толпу, изредка высматривая вокруг знакомые черты, еще не зная, что в этот день моя жизнь была продана.
Глава 5
Ник
Наши дни
По милости Господа мы не исчезли, ибо милосердие Его не истощилось. Оно обновляется каждое утро…
(Плач 3:22–23)
Когда вы летите в пропасть с обрыва, то не сразу это полностью осознаете. Сначала, конечно, приходите в шок от самого факта падения, но защитный механизм психики блокирует мозг, не подавая синапсам сигналов, что с минуты на минуту вам конец. Только за какие-то крохотные секунды до столкновения с землей приходит понимание происходящего. А дальше нет разницы, прыгнули вы сами или кто-то вас столкнул – итог все равно один. Так началась новая точка отсчета в моей истории, у которой было дерьмовое начало и наверняка будет такой же конец. Тяжелые шторы в чикагской квартире были задернуты, оставляя лишь узкую щель, через которую едва пробивался полночный уличный свет. Голова была затуманена настолько, что я с трудом мог открыть глаза и сфокусировать их на чем-то дольше, чем на две секунды.
Девушка передо мной медленно опустилась на колени, ее волосы были в полном беспорядке и почти полностью скрывали лицо. Тонкие пальцы с отчаянием впились мне в бедра, двигаясь выше, цепляясь за ремень джинсов. Звук расстегиваемой молнии сменился восхищенным женским вздохом, когда она поняла, что на мне нет белья, холодная рука скользнула по основанию члена, вызывая странную смесь возбуждения и отвращения к себе, которое колючим терном разрасталось внутри.
Откинувшись назад, я закрыл глаза, словно это могло помочь не видеть того, во что превратился, сквозь дымку опьянения осознавая, как это отвратительно – представлять разных девиц, включая невесту лучшего друга, на месте другой. Это было грязно, мерзко, чертовски неправильно. И это то, что сейчас мне было нужно даже больше, чем новая доза таблеток. Но даже это вопреки всем ожиданиям не сработало.
Прошло два месяца с тех пор, как получил травму колена, и всего каких-то пару недель после операции, а я уже по горло утонул в злости к этому миру, моему окружению и самому себе. Хотя, когда ты половину жизни по пояс в этой вязкой горькой субстанции, остается всего ничего, чтобы полностью ею захлебнуться.
За это непростое время я узнал, что мои товарищи по команде – лживые и завистливые засранцы, которые отметили мой временный уход избранием нового квотербека и шикарной вечеринкой в его честь. Никто из них так и не находил мой талисман, сколько бы я ни спрашивал. Мой менеджер попытался сделать из травмы сенсацию, за что был послан ко всем чертям.
Доктор Бреннан оттаяла, но по-прежнему не стеснялась отпускать едкие комментарии, даже когда во время операции на меня натягивали маску, чтобы сделать наркоз. Я очнулся в палате несколько часов спустя, и первой просьбой стала доза обезболивающих. Приходилось повторять это желание каждые десять часов, пока медсестра не запустила в меня всей упаковкой, сдобрив бросок проклятиями. Она, как заевшая песня в голове, повторяла о соблюдении дозировки, но не спорила, когда я угрожал использовать связи, чтобы вышвырнуть ее из больницы навсегда. Это был блеф, но ей ни к чему было знать.
Вершиной моего падения стал звонок Брайана Донована, который сообщил, как он думал, радостную новость – его сын Ди сделал предложение своей девушке Элли. И это всего каких-то пять месяцев спустя после нашей драки за ту самую девушку. Ладно, наверно, я здорово перегнул палку, решив, что влюбился в нее и все такое, но что-то в Элли определенно было способно зацепить даже такого отъявленного, презирающего теплые чувства полудурка, как я. Она была красива, умна и талантлива, бесспорно Элли выделялась на фоне моих прошлых завоеваний. Но теперь я прекрасно осознавал, что уж точно не был влюблен в нее.
С тех пор как стал кем-то другим, только и слышал «ты милый парень, Ник», а за этим всякий раз следовало «но», после чего меня заменяли каким-нибудь первосортным придурком. Примечательно, что если бы я хоть на минуту стал самим собой, то ни одна приличная девушка не задержалась бы рядом дольше, чем на одну ночь. И меня бы это скорее всего устроило, ведь большую часть жизни сама идея длительных отношений была мне чужда – я пробовал пару раз, и это не вызвало ничего, кроме желания навечно остаться одному.
Так почему же новость об этой помолвке так взбесила меня, что захотелось проломить стену? Скорее всего, все дело было в том, как отголоски чужого счастья взывали к моему внутреннему опустошенному сосуду. Где-то в самой глубине сознания я мечтал наполнить его до краев, но вслед за этими мечтами приходил страх, сотканный из множества потерь в моей жизни, который заглушал желание, убеждая в том, что это не лучшая идея. Все, кого я когда-либо любил, покидали меня, так что попытки того не стоили.
– Полегче там, это не последний член на планете, – сказал я, лежа на спине и изучая потолок. Девушка так старалась, надо отдать ей должное, она сосала и облизывала меня, как будто от этого зависела ее жизнь, но все было напрасно, потому что эрекция все никак не наступала.
Обычно я не был козлом, все мои партнерши покидали кровать, получив по меньшей мере один оргазм, но сегодня стены в спальне раскачивались так сильно, что я не мог даже сесть, не говоря уже о том, чтобы отплатить бедной девушке взаимностью или хотя бы вспомнить ее имя.
– Салли, – позвал, терпя боль в колене. – Остановись. – Кое-как приподнялся, наблюдая, как тени танцуют вокруг ее головы. Она с хлюпающим причмокиванием оторвалась от своего занятия и уставилась на меня остекленевшим взглядом, пока я, кряхтя и отползая к изголовью, пытался вернуться в реальность.
– Я Силия, в чем дело?
Силия, Салли, какая к черту разница.
– Нам нужно прекратить. То дерьмо, что ты мне дала, слишком сильное.
Я поспешил принять вертикальное положение, головой опираясь о спинку кровати и заправил вялый член обратно в штаны. Силия заползла на кровать, укладываясь рядом. Теперь мы оба созерцали нечеткие изображения, возникающие на гладком потолке. Когда-то давно я так же смотрел на облака, пытаясь найти в очертаниях фигуры знакомых предметов или животных, разница лишь в том, что тогда облака были настоящими.
– Мы с подругой сто раз их брали, ее дилер говорит – это самое легкое, что у него есть.
– Значит, он солгал. – Язык налился свинцовой тяжестью, и краем сознания я подумал, как отвратительно будет вот так вырубиться, а поутру обнаружить пропажу чего-нибудь ценного.
– Сколько ты принял? – с беспокойством спросила Силия. Она точно видела, как брал с ее ладони одну таблетку, так к чему эти тупые вопросы. – Стой! Ты принимал что-нибудь до этого?
Силия нависла надо мной, заслоняя обзор на галлюцинацию того, как я бегу по футбольному полю, пересекая разметку в зачетной зоне соперника. Взгляд никак не мог сфокусироваться на лице девушки, выискивая продолжение матча за ее спиной. Картинка сменилась большими заплаканными глазами оттенка океана. Даже забыл, каким прекрасным и чистым может быть этот цвет. Светлые волосы кружили вокруг головы, и несколько прядей задевали длинные ресницы, впитывая слезы. Я моргнул, видение исчезло, а передо мной возникло другое улыбающееся лицо. На этот раз будто смотрел на себя со стороны, но тот взгляд был теплым и нес в себе всю радость мира, никакого отчаяния, никакой злости. Но Силия снова его прогнала.
– Ник! – Она принялась шлепать меня по щекам ладонями. – Что ты принял?
Паника в ее голосе взбесила, и я попытался оттолкнуть Силию, но вместо этого зарядил себе по носу. Конечности абсолютно не слушались, и я отметил, с облегчением для себя, что нога уже не так беспокоила.
– Отва…ли, – бессвязно ответил, не желая вспоминать, сколько лекарств было нужно, чтобы притупить жжение в колене и заглушить приступы ярости. Но правда была в том, что не смог бы вспомнить даже какое сегодня число или что ел час назад, перед тем как отведать десерт из смеси таблеток.
Следующее, что я помнил, как Силия куда-то звонила, крича в трубку что-то неразборчивое, пока мое тело билось в конвульсиях, ударяясь о пол спальни. Помнил заблеванный ковер и темноту.
* * *
Они позвонили Ди и тренеру Далтону, которые расхаживали за пределами палаты, то и дело появляясь в дверном проеме, наверно, чтобы убедиться, что я не сбежал через окно. Как будто это было возможно. Странно вот так лежать, привязанным к больничной койке специальными ремнями, пока в меня сразу из трех емкостей капает какая-то жидкость.
Я зажмурил глаза в надежде, что это сон, который сменится холодными хрустящими простынями и шумом улицы за окном, а не проклятым рычанием моего бывшего лучшего друга и укоризненными приглушенными ответами тренера. Мне не нужна была лекция о вреде злоупотребления лекарственными препаратами или, что еще хуже, напоминание о том, почему моя жизнь превратилась в пепел.
Но когда все же снова открыл тяжелые веки, реальность оказалась еще хуже, чем секунду назад, ведь Райан чертов Донован стоял надо мной с выражением лица, которое куда больше подходило пареньку в пижаме со Спанч Бобом[8]. Ди прищурился, читая названия на перевернутых емкостях капельницы, и одобрительно кивнул кому-то, своим воображаемым друзьям, наверное.
– Эй, Ди, а та штука была позабористей, – хрипло пошутил я, чем заработал взгляд, способный располовинить титановый шар, как кусок талого масла.
– По-твоему, это смешно? – с укоризной сказал он, сверля меня своими черными глазами. – У тебя почти случился передоз. Чем ты, мать твою, думал?
Я бы хотел ответить, что членом, но мой приятель спал с тех самых пор, как Силия засунула его себе в рот. И задолго до этого тоже. Пришлось здорово напрячь мозг, чтобы вспомнить, когда в последний раз у меня был нормальный стояк помимо моментов, когда футбольный клуб присылал солидную сумму на мой банковский счет.
– Зачем ты здесь? – Как только слова слетели с моих пересохших губ, я мысленно выругался, чувство вины поселилось в грудной клетке, как будто там ему было самое место.
Ди выглядел так, словно не спал неделю или две, его глаза покраснели, костюм был помят, а черные волосы всклокочены.
– Потому что ты чуть не погиб, придурок! – крикнул он, с яростью сжимая кулаки по бокам от себя.
Тренер тут же влетел в палату, но Райан поднял руку, останавливая его и по-прежнему глядя на меня как на комок жвачки, прилипший к штанине его неприлично дорогих брюк. Далтон вышел обратно в коридор, что-то набирая на своем телефоне.
– Сколько я был в отключке? – спросил я, выбрав наиболее безопасный маршрут для разговора.
– Видимо, недостаточно, чтобы они успели вынуть твою тупую башку из задницы, – не унимался Ди.
Не имея возможности принять сидячее положение, я насупился и выплюнул:
– Сказал алкоголик со стажем.
Тот поджал губы и чертыхнулся. Мы оба прекрасно знали, что он был погребен на дне бутылки последние три года, пока его бывшая Элли не простила его жалкую морду и все не наладилось. И если он собирался играть в грязную игру, упрекая меня, то и я в стороне не останусь.
Очень по-взрослому для парня, только что вернувшегося из увлекательного круиза на тот свет, надо сказать.
– Слушай, я приехал сюда не для того, чтобы пререкаться, – сокрушенно сказал Ди, присаживаясь на стул. – Я чертовски устал и не видел свою невесту бог знает сколько. Так что, пожалуйста, заткнись на хер и поклянись, что этого больше не повторится.
Надо признать, на этот раз замечание про невесту ни чуточки меня не задело. Я поднял указательный палец вверх, настолько, насколько позволял ремень на койке.
– Так мне заткнуться или поклясться?
Ди молча схватил с прикроватной тумбочки стакан с водой и вставил трубочку мне в рот.
Понял. Заткнуться.
– Сью попала в аварию, – проговорил он почти шепотом, развеивая мое напускное веселье. – Мы были в Париже, когда нам позвонили, сказав, что она в Бостонской больнице. Мы все бросили и сразу же полетели туда. А потом позвонил твой тренер… – Он взмахнул рукой, разочарованно глядя на меня.
Потом случился я.
Он не стал договаривать, но это было и не обязательно. Сью была партнером Райана по фирме и его лучшей подругой, мы часто отмечали семейные праздники вместе и пересекались в Бостоне. Сью ходила почти на все игры «Патриотов», когда я еще играл дома. Не могу даже представить, каково было Райану. Я такой кретин.
– Мне жаль, – сказал искренне, имея в виду Сью и испорченную помолвку друга. – Она в порядке?
Ди пожал плечами.
– Врачи говорят, что судить рано, но она еще легко отделалась. Какой-то идиот вылетел на встречку, протаранив корвет Майка лоб в лоб. Сью в сознании, и через пару недель ее выпишут, думаю, она в порядке больше, чем ты.
Он многозначительно кивнул в сторону моего колена. Мы виделись всего раз с того инцидента на моем дне рождения, когда выяснилось, что девушка, за которой я ухлестывал, оказалась бывшей-новой девушкой Ди. Далее был мордобой и игнорирование правды и друг друга. Потом Ди пришлось обратиться ко мне за помощью, чтобы проучить дрянную однокурсницу Элли – Кристен. Я нарочно не использовал слово «подругу», потому что это белокурое отродье Сатаны не распознало бы дружбу, даже если бы та врезалась в нее с мощностью двухъярусного автобуса. Мне было плевать, где теперь Кристен, главное, чтобы подальше от всех нас.
Возвращаясь к моей травме, Райан так и не появился в больнице, хотя знал, как важен был для меня футбол. Я злился на него, не стану отрицать, но также понимал, что тот наверняка регулярно получал свежие сводки о моем состоянии и частоте испражнений от своего отца.
– Послушай, – начал Ди, разглядывая скудное убранство палаты в какой-то обычной больнице, куда меня доставили после звонка Силии. – Прости, что меня не было рядом, когда должен был быть. – Он сделал паузу, переведя взгляд с дверного проема, за которым все еще маячил тренер, на меня.
– У тебя были причины, я понимаю, – что-то, хоть немного похожее на признание неправоты.
– Мы оба облажались в равной степени, но я был слишком горд, чтобы открыть глаза.
– Ты делаешь это сейчас, – перебил я. – Это не только твоя вина, Ди.
– Просто я… Черт, все это так похоже на…
В его глазах мелькнуло раскаяние, заставив понять, что он хотел сказать. Тогда он не думал, что я снова нырну в эту кроличью нору, закидывая в себя разные незнакомые вещества с усердием Алисы, попавшей в Зазеркалье. Спойлер: я тоже.
Моя зависимость имела длинные корни, которые тянулись далеко в прошлое, в те времена, когда мы с Райаном познакомились. Я только-только ушел из дома и попал в дурную компанию, но, пробуя дурь первый раз в жизни, не осознавал, к чему это приведет. Ди был тем, кто в тяжелую минуту привел меня в свой дом и относился как к брату. Он и его отец стали моей новой семьей в тот период жизни, когда я отчаянно хотел забыть старую.
Сейчас, много лет спустя, я чувствовал себя неблагодарным козлом, который буквально через год вылетел из престижнейшей команды, попавшись на элементарном тесте на наркотики. Нам удалось замять скандал, но я переехал в Чикаго и перевелся в другой клуб, так филигранно вживаясь в роль, что никто не догадывался, что под поверхностью из платины скрывается обычная ржавчина.
Смотрите и приветствуйте – Ник Каллахан – спортсмен-наркоман и величайшее разочарование всех, кто когда-либо становился частью его жизни. Кажется, я что-то говорил насчет сверхновой звезды? Ах, ну да, точно! Только вот я забыл упомянуть, что звезды умирают задолго до того, как людям доведется увидеть их свет. Я был мертв уже целую вечность.
– Тебе нужна помощь, Кей, – твердо сказал Ди. Будто я не знал.
Вместо ответа снова обхватил ртом трубочку от стакана, который тот все еще держал у моего лица, с громким противным хлюпаньем всасывая воду. Будто этот звук мог заглушить во мне отголоски ненависти к себе. Я не просил отвязать меня, зная, что за очищением последует тяжелая ломка, и лучшее, что мог сделать, – это проглотить мольбы о свободе, встречая неизбежное.
Глава 6
Оливия
Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным…
(Лк. 8:17)
Дедушка постоянно говорит, что не стоит торопиться с суждениями, сетовать на обстоятельства и проклинать жизнь, пока не посмотришь на ситуацию под разными углами. Я с детства любила слушать его истории, сотканные из мудрости и жизненного опыта, но моя противоречивая натура, должно быть, впитывала знания слишком избирательно. Поэтому, попав в подобие новых метафорических кандалов, надетых отцом, отчаянно скучала по старым.
Три месяца назад я могла украдкой заниматься любимым делом, пока не попалась. Теперь вместо Кая, который стал больше другом, чем водителем и гарантом безопасности, ко мне был приставлен настоящий охранник. Молчаливый и угрюмый Роуэн, на три головы выше обычного человека и всем видом напоминающий дрейфующий кусок арктического льда величиной с акр. Он обменивался короткими фразами только с отцом и другими охранниками, а мне лишь кивал и указывал рукой, в каком направлении идти. Если до этого у меня почти не было друзей, то теперь даже простые прохожие отпрыгивали подальше, заметив этого громилу, подобно гигантской неоновой вывеске оповещающего о том, что нужно держаться подальше.
Моя успеваемость пошла в гору, потому что теперь, стоило хотя бы взглянуть в сторону, противоположную местоположению университета, как великан тут же включал опцию сигнализации, донося отцу о моих предположительно дурных намерениях. Я больше не прогуливала учебу, рутинно следуя указаниям свыше и чувствуя, как мое собственное «я» постепенно растворяется, превращая меня в едва заметную оболочку человека.
– Пройдет время, и он оттает, – заверяла мама, имея в виду отца. Она была одной из немногих, кто хоть каплю должен был разделять мое стремление не жить по указке. Лорен Аттвуд была студенткой художественной академии Бостона, когда впервые встретила своего будущего мужа. Так началась история ее перевоплощения из целеустремленной творческой натуры в изящное приложение к успешному бизнесмену.
– Не будь смешной! Неужели тебе не противно всю жизнь покорно идти у него на поводу, спрятав свое мнение поглубже? – с горечью выдала я, сразу же пожалев о своих словах.
– Словесные нападки на меня не решат твоих проблем, Лив, – нахмурилась мама, делая хаотичные масляные разводы на своем холсте. Ее рука не дрогнула, но плечи напряглись под гнетом моего едкого замечания. – Это не я целый семестр отплясывала в захудалом клубе вместо того, чтобы посещать занятия.
Туше. Хотя фактически прошло гораздо больше времени, но я не стала уточнять.
Мне всегда нравились танцы; сколько себя помню, стоило где-нибудь зазвучать музыке, как тело само приходило в движение. Чем старше я становилась, тем сильней понимала, что это не просто хобби, а не поддающаяся преградам ярость и страсть на грани отчаяния. Я ни капельки не преувеличиваю, это был мой наркотик, и теперь его отняли.
Виной тому куратор моего курса, который был жадной до денег болтливой свиньей. У нас была договоренность, по которой я вовремя сдавала работы и делала за него некоторые отчеты в обмен на молчание. Но он не гнушался также выпросить у отца двойную цену за новость о том, что учеба интересует меня не больше, чем наблюдение за тем, как сохнет свежевыкрашенная стена. Стоило отцу услышать о пропущенных занятиях, как его ищейки отправились следить за мной, а когда узнали, чем на самом деле занималась, бросили меня под автобус, рассказав все родителям.
После того как в тот злополучный день меня вывернуло в гостевой ванной, отец не злился и не кричал, а методично продолжал кромсать свой стейк на маленькие кусочки, запихивая их в рот и промакивая кровавые уголки белоснежной салфеткой. Я, в свою очередь, глотая унижение и обиду, по доброй воле рассказывала, как меня занесло на «темную» сторону.
* * *
Полтора года назад, разваливаясь на части от многолетней сердечной боли, я ушла с учебы после первой лекции, сославшись на недомогание. Никому и в голову не пришло проверить мое местоположение, поскольку обычно я посещала занятия с завидной регулярностью, будучи одной из лучших студенток на курсе. Слишком благопристойная характеристика, как по мне.
Бесцельно слоняясь по городу, забрела на южную сторону, где у метро парень раздавал листовки, и я из вежливости взяла одну, на которой рыжеволосая пикси, облаченная в сверкающее зеленое платье и такую же усыпанную блестками шляпку, лучезарно улыбалась мне, приглашая посетить «Поднебесную Керри Рейнбоу». На фото она кокетливо подняла одну ножку, а руки запустила в стоящий перед ней трехфутовый горшочек, полный золотых монет. Я вспомнила все сказанные отцом фразы про ирландцев, и в голове родилась отличная форма запоздалого, хоть и тайного юношеского бунта.
Спустя час я уже стояла в затемненном зале безымянного клуба, глядя, как на сцене оживает картинка с листовки. Девушку, показывающую представление, даже не смущало почти полное отсутствие зрителей, казалось, ей вообще не было дела до того, что творилось за пределами сцены, была только музыка и она, исполняющая всевозможные акробатические трюки вперемешку с танцевальными па. Над сценой и баром висели четыре золоченые клетки, в которых, как я потом узнала, должны были танцевать другие девушки.
Магия в чистом виде. Время будто застыло, а когда репетиционная музыка внезапно оборвалась, я отчетливо разглядела широкую улыбку и лукавый взгляд незнакомки, закончившей свой номер. Она смотрела прямо на меня, изучая, а потом спрыгнула со сцены и двинулась в мою сторону так стремительно, что пришлось попятиться, столкнувшись со стеной.
– Ты! – вот и все, что она сказала, продолжая улыбаться, как ненормальная, тыча наманикюренным пальцем мне в грудь.
– Я ничего не сделала… – промямлила я, опешив.
– Сделала, сделала, – хихикнула девушка, разглядывая меня с ног до головы. – Ты повторяла за мной! – в ее тоне не было укора, лишь легкая насмешка и любопытство, так что я немного расслабилась, все еще припертая к стене.
Если подумать, она была немного права.
– Я не специально.
– ВОТ ИМЕННО! – выкрикнула та пронзительным голосом и захлопала в ладоши, будто я только что сделала что-то выдающееся, достойное похвалы.
Уставившись на румяное лицо незнакомки, я отметила, как в полутьме красиво блестели ее нефритовые, обведенные жирным слоем косметики глаза.
– Я Керри, – представилась она, схватив мою вялую руку и пожимая ее с такой силой, что я испугалась, как бы не пришлось потом вправлять запястье. – Да расслабься ты, я не кусаюсь.
В противовес словам она клацнула зубами и расхохоталась, как дьяволица.
Наверно, я забыла добавить, что по мере исполнения своего сценического номера Керри снимала по одному предмету одежды примерно раз в каждые две минуты. А поскольку их изначально было не так много, то теперь стояла передо мной в катастрофически высоких туфлях, зеленых стрингах, лифчике, который скорее напоминал его отсутствие, и той самой, расшитой пайетками, шляпке. Казалось, это ее ничуть не смущало, в то время как я испытывала неловкость, равную по степени конфузу монашки, застрявшей в лифте с адептами Сатаны.
– Хочешь попробовать? – вдруг выпалила Керри, окончательно выбив меня из равновесия.
– Чт… что? – на всякий случай переспросила, чтобы удостовериться, что предложение в моей голове не отличалось от прозвучавшего в действительности.
– Станцевать, – закатив глаза, уточнила та. – Не дрейфь! Тебе ведь хочется, верно? У нас тут зона, свободная для творчества. – Она обвела руками помещение, и ее полуобнаженная грудь дерзко подпрыгнула, вызывая у меня новый приступ смущения.
Я не осмелилась отрицать, но предложение Керри настолько же обескураживало и пугало, насколько вызывало желание ступить ногой в нечто неизведанное. Любопытство во мне всегда перевешивало здравый смысл, поэтому я замешкалась, бросив короткий взгляд на сверкающую сцену. На что было бы похоже, если бы парень из моих грез, по вине которого я была в таком раздрае, внезапно вошел и увидел меня там, стоящую под софитами, дерзко улыбающуюся, уверенную в себе… Взрослую…
– Да брось, днем народу в этом вшивом месте все равно нет, так почему бы не выпустить на волю себя настоящую? – подбадривала Керри. – Можешь не снимать одежду, если не хочешь, правда тогда будет уже не так весело.
Оглядев свой повседневный наряд, состоящий из классического вязаного свитера и узких шерстяных брюк, я смущенно сморщилась. Но девушка, уже покачивая округлыми бедрами, удалялась в сторону сцены.
– Откуда ты знаешь, что это я настоящая? – бросила я вдогонку.
Керри резко обернулась, смерив меня лукавым прищуром.
– Все мы грешники. Просто некоторые лучше других притворяются.
Во мне моментально сработал переключатель.
Мной так часто пренебрегали, что подумалось: каково это – на один благословенный миг забыть обо всем, что давило на грудь? На крохотное мгновение ощутить себя настолько близкой к любви, насколько когда-нибудь смогу быть.
В тот день, выбросив из головы предрассудки и страхи, я оставила позади всех, кто удерживал меня в этой реальности, и пообещала, что найду в себе силы быть той, кем всегда мечтала стать. Вышла на сцену, забралась в ближайшую клетку и, несмотря на ее тяжелые прутья, не почувствовала себя запертой. Я была свободна.
Конечно же, вернулась через неделю, а потом еще раз и еще, и так до тех пор, пока однажды Керри не предложила мне работу в клубе. Я согласилась с минимальной оплатой, потому что днем зрителей, к сожалению или к счастью, практически не было, а по вечерам не могла выступать, рискуя быть пойманной. Но лучше уж зарабатывать самой, чем тратить деньги отца. Мы условились, что могу танцевать два раза в неделю и сама выбирать наряды, не обнажаясь полностью, а на афишах никогда не будет моего лица или имени.
Так началась моя двойная жизнь.
Пока снаружи бурлили шумные улицы и не смолкали голоса прохожих, спешащих по своим привычным делам, за дверьми неприметного клуба в южном Бостоне день за днем рождалась новая я. Сначала было до колик в животе страшно даже представить, что кто-то увидит меня на сцене, пусть это всего лишь случайно забредший только что уволенный клерк, чьему начальнику не под силу содержать полный штат кадров; или седеющий завсегдатай, дающий больше чаевых, чем стоит входной билет, но предпочитающий разгадывать кроссворд и притопывать ногой в такт музыке. Им всем не было дела до техники танца, но меня это не волновало, пока я могла продолжать делать то, что люблю.
Наверно, самым жирным плюсом нашего заведения был вышибала Хосе, который тщательно следил за тем, чтобы внутрь не проскользнул ни один любитель распускать руки или отпускать сальные шуточки. Хосе всегда почтительно отводил взгляд в сторону, проходя мимо, если мы были в сценической одежде и, казалось, даже читал мысли посетителей, сканируя те на предмет возможной угрозы чести и достоинству одной из нас.
Любая другая юная девушка из приличной семьи ужаснулась бы, едва подумав о том, что я танцевала, выставляя большую часть тела напоказ и не гнушаясь нормами приличия. Она посоветовала бы мне обратиться к врачу, чтобы тот проверил мою голову на предмет наличия мозгов, а затем снисходительным тоном предложила бы поискать танцевальную труппу, которой не приходилось бы существовать за счет нескольких непрофессиональных танцовщиц. Но к тому моменту мне уже было глубоко плевать на мнение окружающих, стоило только шагнуть на сцену и сделать то, что велела Керри, – выпустить себя настоящую. Этой Оливии было до лампочки на общественные устои и заботу отца, граничащую с тиранией, на тошнотворные лекции в университете. И на парня, что сотни раз отвергал ее кровоточащее сердце. Он предпочитал других девушек, каждая из которых казалась лучше и прекрасней и заставляла юную меня одним своим существованием корчиться на полу от зависти.
Я мечтала оставить позади все, что так или иначе делало меня слабой, безвольной и отвергнутой. Но пока мне пришлось проглотить горькую пилюлю покорности, будучи разоблаченной и униженной.
Воспоминания развеял шум автомобиля, скребущего шинами по подъездной дорожке. Мама, опрокинув стакан с кистями, вскочила и пулей вылетела из мастерской, оставив меня созерцать недорисованную картину белой птицы, парящей высоко в небе. Ее мощные крылья простирались на всю ширину холста. Вот бы стать этой птицей.
Роуэн, стоящий за дверью, дважды постучал, что, должно быть, означало «пора выходить» или «я тупой осел», кто разберет. Я осторожно собрала мамины принадлежности и вытерла перепачканный стул, но пятно от свежей краски только сильней расползлось по поверхности, впитываясь в обивку. Отбросив тряпку в сторону, я погасила свет и вышла из мастерской, плотно прикрыв дверь. Мой охранник оттолкнулся от стены и бесшумно, что было даже удивительно для такого исполина, последовал за мной в столовую, откуда уже доносились запах еды и голоса горничных.
