Теннесси Уильямс
Кошка на раскаленной крыше. Стеклянный зверинец
Маргарет. Сможешь, я помогу тебе.
Брик. Нет, я не буду одеваться, Мэгги.
Маргарет. Ну хоть надел бы тогда белую шелковую пижаму?
Брик. Хорошо, надену, Мэгги.
Маргарет. Спасибо тебе, большое тебе спасибо!
Брик. Не за что.
Маргарет. О Брик! Сколько же это будет длиться? Сколько еще мне терпеть это наказание? Неужели я не до конца испила горькую чашу, неужели я не отбыла весь срок? Неужели мне нельзя просить… о помиловании?
Брик. Мэгги, ты портишь мне удовольствие от виски. В последнее время твой голос постоянно звучит так, словно ты влетела сюда наверх с сообщением, что весь дом в огне!
Маргарет. Ничего удивительного. Знаешь, как я себя чувствую, Брик?
Внизу хор детских и взрослых голосов громко, но нестройно декламирует стихотворение.
Я все время чувствую себя кошкой на раскаленной крыше!
Брик. Ну так спрыгни с крыши, возьми и спрыгни, кошки ведь прыгают с крыши и благополучно приземляются на четыре лапки!
Маргарет. О да!
Брик. Так сделай это! Ради бога, сделай это…
Маргарет. Сделай – что?
Брик. Заведи любовника!
Маргарет. Мне только ты нужен! Один ты! Даже с закрытыми глазами я вижу тебя! Хоть бы ты подурнел, Брик, что ли. Ну пожалуйста, растолстей или стань некрасивым, чтобы я могла вынести эту пытку. (Подбегает к двери в холл, открывает ее, слушает.) Концерт все продолжается! Браво, бесшеие, браво! (Со стуком захлопывает дверь и яростно поворачивает ключ.)
Брик. Зачем ты заперла дверь?
Маргарет. Чтобы мы могли немного побыть наедине.
Брик. Будь благоразумна, Мэгги.
Маргарет. Нет, я не буду благоразумна… (Бросается к дверям на галерею и задергивает их розовыми портьерами.)
Брик. Ты ставишь себя в глупое положение.
Маргарет. Мне все равно. Я не боюсь поставить себя в глупое положение из-за тебя!
Брик. Мне не все равно. Мне за тебя неловко.
Маргарет. Пусть неловко! Только перестань меня мучить. Я не могу жить так до бесконечности.
Брик. Ты согласилась…
Маргарет. Знаю, но…
Брик. …принять это условие.
Маргарет. Я не могу! Не могу! Не могу! (Впивается пальцами в его плечо.)
Брик. Пусти! (Вырывается, хватает низкий будуарный стул и держит его перед собой, словно дрессировщик в цирке, укрощающий большую кошку.)
Проходит пять секунд. Она пристально смотрит на него, прижимая стиснутые в кулак пальцы ко рту, затем разражается резким, почти истерическим смехом. Он еще какой-то момент сохраняет угрожающую позу, потом усмехается и ставит стул на место.
Из-за запертой двери доносится зов Мамы.
Мама. Сынок! Сынок! Сынок!
Брик. Что, Мама?
Мама (за дверью). Ах, сынок! Какая замечательная новость! Насчет Папы. Я просто не могла не подняться к тебе. Послушай, что я тебе скажу… (Гремит дверной ручкой, пытаясь открыть дверь.) Что такое? Почему эта дверь заперта? Уж не думаете ли вы, что в доме есть воры?
Маргарет. Мама, Брик одевается, он еще не одет.
Мама. Ну и что тут такого? Как будто я не видела Брика неодетым! Откройте поскорее эту дверь!
Маргарет, сделав гримасу, идет к двери, ведущей в холл, отпирает и отворяет ее. Тем временем Брик быстро ковыляет в ванную и захлопывает за собой дверь.
Мамы в холле нет.
Маргарет. Мама?
Мама появляется с противоположной стороны – через двери на галерею, за спиной у Маргарет, ворча и пыхтя, как старый бульдог. Это полная женщина невысокого роста. Из-за возраста – ей шестьдесят – и излишка веса она почти все время слегка задыхается. Она находится в постоянном напряжении, как боксер на ринге или, скорее, как борец-дзюдоист. Она, возможно, несколько «выше» по происхождению, чем Папа, но ненамного. На ней черно-бело-серебристое кружевное платье и безвкусные драгоценности общей стоимостью по меньшей мере в полмиллиона. Ей свойственна крайняя прямота.
Мама (громко, напугав Маргарет). Я тут… прошла через комнату Гупера и Мэй на галерею. Где Брик? Брик! Поскорей выходи оттуда, сынок, я отлучилась сюда на одну секунду и хочу сообщить тебе новость насчет Папы. Терпеть не могу запертых дверей в доме…
Маргарет (с деланой беспечностью). Я это заметила, Мама, но должны же люди иногда побыть одни, правда?
Мама. Нет, душечка, только не в моем доме. (Без паузы.) Зачем ты сняла с себя то платье? Мне казалось, ты выглядишь в кружевном платьице так нарядно…
Маргарет. Мне тоже так казалось, но один из моих очаровательных соседей по столу воспользовался им как салфеткой, поэтому…
Мама (поднимая с полу чулки). Что-что?
Маргарет. Знаете, Мама, Мэй с Гупером так обидчивы, когда дело касается их деток… спасибо, Мама…
Мама ворча сунула поднятые чулки в руку Маргарет.
…что просто язык не поворачивается намекнуть, что их поведение оставляет желать…
Мама. Брик, выходи скорее! Брось, Мэгги, ты просто не любишь детей.
Маргарет. Я очень люблю детей! Обожаю их! Хорошо воспитанных!
Мама (мягко, ласково). Почему бы тебе тогда не нарожать своих собственных? Вот и воспитывала бы их как надо, вместо того чтобы все время цепляться к детям Гупера и Мэй.
Гупер (кричит снизу). Эй, Мама, Бетси и Хью уходят, хотят с тобой попрощаться!
Мама. Скажи им, чтобы обождали минутку, я сейчас спущусь! (Поворачивается к двери ванной и окликает Брика.) Сынок! Ты слышишь меня?
Слышен приглушенный ответ.
Мы только что получили заключение из лаборатории Очснерской клиники. Они ничего не обнаружили, сынок, все результаты отрицательные, во всех анализах – сплошные «нет»! Он совершенно здоров, если не считать небольшого функционального расстройства, оно называется – спастический колит. Ты меня слышишь, сынок?
Маргарет. Слышит, слышит, Мама.
Мама. Так что же он никак не отзывается? Боже ты мой, услышав такую новость, он должен был бы закричать от радости. Когда я это услышала, я завопила во все горло, уж поверь мне. Я завопила и разрыдалась и бухнулась на колени – смотри! (Поднимает юбку.) Видишь, какие синяки набила? Обоим врачам пришлось попыхтеть, прежде чем они поставили меня на ноги! (Смеется; она всегда громко смеется над собой.) Папа убить меня был готов! Но какая замечательная новость, а? (Снова повернувшись в сторону ванной.) После таких волнений, после всего, что мы пережили, получить такое заключение как раз в день рождения Папы! Папа старался не показать, как обрадовала его эта новость, но я же вижу: у него гора с плеч свалилась. Он и сам едва сдерживался, чтобы не заорать на радостях!
Снизу доносятся прощальные возгласы, и она бросается к двери.
Задержите их там внизу, не отпускайте! Вот что, одевайся живее, сейчас мы все поднимемся сюда и отпразднуем Папин день рождения в этой комнате, раз у тебя повреждена щиколотка. Как его щиколотка, Мэгги?
Маргарет. Сломана, Мама.
Мама. Знаю, что сломана.
В холле звонит телефон. Кто-то снимает трубку и говорит с негритянскими интонациями: «Дом мистера Поллита».
Я спрашиваю, все еще сильно болит?
Маргарет. Боюсь, я не смогу ответить на этот вопрос, Мама. Лучше спросите у него самого, сильно еще болит или нет.
Суки (из холла). Звонят из Мемфиса, миссис Поллит, это мисс Салли из Мемфиса.
Мама. Хорошо, Суки. (Устремляется в холл, и слышно, как она кричит в трубку.) Алло!.. Мисс Салли?.. Как поживаете, мисс Салли?.. Да, я как раз собиралась звонить вам, чтобы сообщить новость… Не слышно?.. (Кричит во весь голос.) Мисс Салли, никогда больше не звоните мне из вестибюля «Гейозо»! В вестибюле этой гостиницы слишком шумно, слишком много людей разговаривают, неудивительно, что вы меня не слышите! Так слушайте, мисс Салли, у Папы нет ничего серьезного. Мы только что получили медицинское заключение, у него все в полном порядке, если не считать расстройства, которое называется… спастический… спастический колит!.. (Появляется в проеме двери, ведущей в холл, и зовет Маргарет.) Мэгги, пойди-ка сюда и поговори с этой дурой. Я с ней глотку сорвала!
Маргарет (выйдя в холл, мелодичным голосом разговаривает по телефону). Мисс Салли?.. Это Мэгги говорит, жена Брика. Как приятно слышать ваш голос. А вы меня слышите?.. Вот и славно! Мама только хотела сообщить вам, что получено медицинское заключение из Очснерской клиники и что у Папы нашли спастический колит… Да, спастический колит, мисс Салли… Совершенно верно, спастический колит. До свидания, мисс Салли, надеюсь, до скорой-скорой встречи! (Кладет трубку на мгновение раньше, чем мисс Салли смогла бы открыть рот, чтобы продолжить разговор. Возвращается через дверь, выходящую в холл.) Она меня прекрасно слышала. Я давно обнаружила, что, когда говоришь с глухими, надо не кричать, а лишь четко произносить слова. Моя богатая родственница, старая тетушка Корнелия, была глуха как пень, однако я научилась говорить так, чтобы меня она слышала: каждое словечко выговаривала медленно, внятно, близко к ее уху. По вечерам читала ей «Коммерческий вестник» – все подряд, даже страницы объявлений, она ни строчки не давала пропустить. И так каждый божий день. Но какая же подлая оказалась старуха! Знаете, что она оставила мне после смерти? Подписку до конца года на пять журналов и библиотечку дешевых изданий, полную самых скучных книг, которые когда-либо были написаны! Все остальное досталось ее сестре, ужасной стерве, еще подлее, чем она!
Во время этой тирады Мама наводит порядок в комнате.
Мама (закрывая дверь стенного шкафа, куда она отправила разбросанную одежду). Ох уж мне эта мисс Салли! Папа говорит, она постоянно попрошайничает. Что верно, то верно. Бедная старуха вечно клянчит. По-моему, Папа дает ей меньше, чем следовало бы…
Снизу зовут ее, и она кричит в ответ: «Иду-иду!» Направляется к выходу в холл, но в дверях поворачивается и быстро показывает пальцем сначала на дверь ванной, затем на бар, спрашивая жестами: «Брик пил?» Маргарет делает вид, будто ничего не понимает, пожимает плечами и поднимает брови, показывая, что она совершенно озадачена этой пантомимой.
(Устремляется обратно к Маргарет.) Брось! Не прикидывайся дурочкой! Я спрашиваю, много он уже хватил спиртного?
Маргарет (с коротким смешком). О, по-моему, выпил бокал после ужина.
Мама. Не смейся над этим! Одни мужчины после женитьбы перестают пить, а другие, наоборот, начинают! Брик ни капли в рот не брал до того, как…
Маргарет (выкрикивает). Это несправедливо!
Мама. Справедливо или несправедливо, но я хочу задать тебе один вопрос: ты делаешь Брика счастливым в постели?
Маргарет. Почему вы не спросите, делает ли он меня счастливой в постели?
Мама. Потому что я знаю, что…
Маргарет. Это все – обоюдно!
Мама. Что-то здесь не так! Ты бездетна, а мой сын пьет! (Ее зовут снизу, и, произнося последнюю реплику, она торопливо идет к двери; у двери оборачивается и показывает пальцем на кровать.) Когда брак расстраивается, причина здесь, вот здесь!
Маргарет. Это…
Мама с достоинством выплыла из комнаты и захлопнула за собой дверь.
…несправедливо…
Маргарет остается одна, совсем одна, и она с отчаянием ощущает это одиночество. Втягивает голову в плечи, сутулится, прижимает к лицу руки со сжатыми кулаками и крепко зажмуривает глаза, как ребенок в ожидании укола. Когда снова открывает глаза, ее взгляд падает на продолговатое овальное зеркало; она бросается к нему, скривив лицо, рассматривает себя и спрашивает: «Ты кто?» Затем слегка приседает, словно кошка, сжавшаяся перед прыжком, и отвечает себе измененным голосом – высоким, тонким, передразнивающим: «Я кошка Мэгги!» Быстро выпрямляется в тот момент, когда, приоткрыв дверь ванной, Брик спрашивает у нее: «Ушла Мама?»
Маргарет. Ушла.
Брик открывает дверь ванной и, ковыляя, направляется прямо к бару с пустым стаканом в руке. Он тихо насвистывает. Маргарет провожает его взглядом, поворачивая голову на длинной, изящной шее.
(Нерешительно подносит руку к горлу – так, словно ей трудно глотнуть.) Знаешь, если бы наша интимная жизни просто угасла, постепенно и естественно сошла на нет, но… ведь она оборвалась внезапно, намного раньше, чем это обычно бывает, и она обязательно возродится – так же внезапно. Я уверена в этом. Вот для чего я стараюсь остаться привлекательной. В ожидании того момента, когда ты снова увидишь меня так, как видят другие мужчины. Да-да, как видят меня другие мужчины! Они по-прежнему глазеют на меня, Брик, и им нравится то, что они видят. Да-да! Кое-кто из них готов многое отдать… Посмотри, Брик! (Стоя перед продолговатым овальным зеркалом, она обеими руками касается своей груди, потом бедер.) Какое еще упругое у меня тело! Ни здесь, ни здесь ничего не опустилось, ни капельки…
Она говорит тихим, дрожащим голосом, в котором звучит детская мольба. В этот момент, когда он оборачивается и бросает на нее быстрый взгляд, она должна властно завладеть вниманием публики и держать ее в неослабном напряжении вплоть до первого антракта.
Я все еще возбуждаю желание в мужчинах. Лицо у меня иногда бывает осунувшимся, но фигура, как и у тебя, отлично сохранилась, и мужчины продолжают любоваться ею. На улицах они как один оглядываются на меня. Не дальше как на прошлой неделе в Мемфисе всюду, куда бы я ни пошла, мужчины бросали на меня такие пламенные взгляды – сквозь платье жгло! В клубе, в ресторанах, в магазинах буквально каждый встречный мужчина пялил на меня глаза, потом оборачивался и смотрел мне вслед. А что было на вечере, который Элис задала в честь своих нью-йоркских кузенов?! Самый красивый мужчина в компании последовал за мною наверх и пытался войти вместе со мной в дамскую туалетную комнату: не отставал от меня до самой двери и сделал попытку протиснуться внутрь!
Брик. Почему же ты его не впустила, Мэгги?
Маргарет. Хотя бы потому, что я не настолько вульгарна. Пусть бы даже мне и хотелось уступить. Сказать, кто это был? Великолепный Максвелл, вот кто!
Брик. Как же, помню, помню, хороший был нападающий, но получил какую-то травму спины и сошел со сцены.
Маргарет. Теперь у него нет травмы и нет жены, и он по-прежнему ко мне неравнодушен!
Брик. В таком случае надо было впустить его в туалетную.
Маргарет. Чтобы меня застали там с ним? Я не настолько глупа. О, может, когда-нибудь я еще изменю тебе, раз уж ты так оскорбительно толкаешь меня на это! Но если я и встречусь с каким-нибудь мужчиной, то, будь уверен, я позабочусь о том, чтобы ни одна душа не узнала. Потому что я не намерена давать тебе повод развестись со мной как с неверной женой.
Брик. Мэгги, я не стал бы разводиться с тобой как с неверной женой. Разве ты не знаешь? Да я бы только рад был узнать, что ты нашла себе любовника.
Маргарет. Нет уж, лучше не рисковать. Предпочитаю быть кошкой на раскаленной крыше.
Брик. Не очень это, наверно, уютно – быть кошкой на раскаленной крыше… (Начинает тихонько насвистывать.)
Маргарет. Да, конечно, но я смогу вытерпеть столько, сколько потребуется.
Брик. Ты могла бы уйти от меня, Мэгги. (Снова насвистывает.)
Маргарет (резко поворачивается и бросает на него яростный взгляд). Не хочу! И не уйду! К тому же, если бы я ушла от тебя, ты не смог бы мне дать ни цента, кроме того, что тебе подкинет Папа, а он умирает от рака!
Заметно, что до сознания Брика наконец дошло – по-видимому, только теперь, – что Папа обречен, и он вопросительно смотрит на Маргарет.
Брик. Мама только что сказала, что он здоров и диагноз благоприятный.
Маргарет. Она так думает, потому что ей сказали то же, что сказали Папе. И оба с готовностью поверили, бедные старики… Но сегодня вечером ей скажут правду. Когда Папа ляжет спать, ей скажут, что он умирает от рака. (Со стуком задвигает ящик комода.) Опухоль злокачественная, и это последняя стадия.
Брик. Папа знает?
Маргарет. Ну что ты, разве таким больным когда-нибудь говорят об этом? Никто не говорит им: «Вы умираете». Все должны их обманывать. Они сами себя должны обманывать.
Брик. Зачем?
Маргарет. Зачем? Затем, что люди мечтают жить вечно, вот зачем! Но большинство хочет вечной жизни на земле, а не на небе.
Он реагирует на этот проблеск юмора коротким, невеселым смешком.
Вот так… (Подводит брови и глаза.) Такие дела… (Оглядывается вокруг.) Куда я положила сигарету? Не хватало еще поджечь этот дом, да еще когда здесь Мэй с Гупером и пятеркой уродов! (Нашла сигарету и жадно затягивается, выпуская дым.) Так что это его последний день рождения. А Мэй с Гупером – они знают. О, они-то отлично знают! Они первыми получили все сведения из Очснерской клиники. Вот почему они прикатили сюда со своими бесшеими уродами. Поэтому. А ты знаешь одну вещь? Что Папа еще не составил завещания? Папа никогда в жизни не составлял завещания, и они теперь из кожи лезут, стараясь покрепче внушить ему, что ты спиваешься, а я не имею детей!
Он какое-то время продолжает пристально смотреть на нее, затем, буркнув что-то резкое, но невнятное, поспешно ковыляет из комнаты на галерею, освещенную угасающим, уже сильно померкшим золотым светом.
Маргарет (продолжая говорить с распевом литургии). А ты знаешь, я ведь люблю Папу, искренне люблю этого старика, действительно люблю его. Знаешь…
Брик (тихо, рассеянно). Да, знаю…
Маргарет. Я всегда восхищалась им, несмотря на его грубые манеры, непристойный язык и тому подобное. Потому что Папа остается самим собой и не стыдится быть таким, какой он есть. Он не стал корчить из себя джентльмена-плантатора, он до сих пор остается деревенщиной с низовьев Миссисипи, таким же неотесанным деревенщиной, каким он, наверно, был, когда работал здесь простым надсмотрщиком у прежних владельцев имения – Джека Строу и Питера Очелло. Но он стал-таки хозяином имения и превратил его в самую большую и самую доходную плантацию во всей Дельте. Папа всегда мне нравился… (Выходит на просцениум.) Значит, это последний его день рождения. Жалко. Но приходится смотреть фактам в лицо. Нужно много денег, чтобы заботиться о пьянице, а именно эта высокая обязанность легла с некоторых пор на мои плечи.
Брик. Ты не обязана заботиться обо мне.
Маргарет. Обязана. Когда двое находятся в одной лодке, они должны заботиться друг о друге. Во всяком случае, тебе потребуются деньги на отборное виски, когда ты прикончишь весь запас. Или ты удовольствуешься девятицентовым пивом? Мэй с Гупером замышляют лишить нас прав наследства на имение Папы, они хотят сыграть на том, что ты пьешь, а я бездетна. Но мы можем сорвать их планы. Мы сорвем их планы! Брик, знаешь, всю свою жизнь я была ужасно, отвратительно бедна! Это правда, Брик!
Брик. Я не говорил, что это неправда.
Маргарет. Всегда должна была подлизываться к людям, которых терпеть не могла, потому что они имели деньги, а я была бедна как церковная мышь. Ты не знаешь, каково это. Так я скажу тебе: это все равно как если бы ты оказался за тысячу миль от своего виски! И должен бы был добираться до него с этой сломанной ногой… без костыля!.. Вот каково приходится, когда ты бедна как церковная мышь и должна подлизываться к родственникам, которых ты ненавидишь, потому что у них есть деньги, а у тебя нет ничего, кроме чужих обносков да нескольких заплесневевших от старости трехпроцентных государственных облигаций. Мой папочка, видишь ли, был любитель выпить, это у него стало страстью, совсем как у тебя! А бедная мама должна была делать вид, будто ничего не произошло и мы по-прежнему занимаем положение в обществе, тогда как весь наш доход составляли полтораста долларов в месяц по этим старым государственным облигациям! В тот год, когда я впервые появилась в обществе, когда состоялся мой первый выезд в свет, у меня было всего два вечерних платья! Одно из них мать сама сшила мне по выкройке из журнала мод, а другое – поношенное – дала мне противная богатая кузина, которую я не переносила! На нашей с тобой свадьбе я была в подвенечном платье моей бабушки… Вот почему я чувствую себя кошкой на раскаленной крыше!
Брик все еще на галерее. Кто-то – судя по голосу, негр, – участливо окликает его снизу: «Привет, мистер Брик, как ваша нога?» Брик поднимает стакан, словно это ответ на вопрос.
Молодой еще можно прожить без денег, но старой без денег не проживешь. В старости никак нельзя без денег, потому что быть старой и без денег – это слишком ужасно. Можно быть или молодой, или богатой, но старой и бедной быть немыслимо. Это правда, Брик…
Брик рассеянно насвистывает.
Ну вот, теперь я одета, полностью одета, больше мне делать нечего. (Жалким, почти испуганным голосом.) Я одета, полностью одета, делать мне больше нечего… (Она беспокойно, бесцельно движется по комнате и говорит как бы сама с собой.) Я знаю, в чем была моя ошибка… Что же еще?.. Ах да! Мои браслеты… (Начинает нанизывать на запястья целую коллекцию браслетов, по пяти-шести на каждую руку.) Я много об этом думала и теперь знаю, в чем была моя ошибка. Да, я совершила ужасную ошибку, когда рассказала тебе правду об истории с Капитаном. Ни под каким видом не должна была признаваться, это была роковая ошибка – рассказать тебе про тот случай с Капитаном.
Брик. Мэгги, помолчи о Капитане. Я серьезно говорю, Мэгги: прикуси язык и помолчи о Капитане.
Маргарет. Да пойми же ты, что мы с Капитаном…
Брик. Не думаешь ли ты, что я шучу, Мэгги? Может, тебя обманывает то, что я говорю не повышая голоса? Пойми, Мэгги, ты играешь с огнем. Ты… ты… ты преступаешь границы, преступать которые нельзя никому.
Маргарет. Нет уж, теперь я скажу все, что должна тебе сказать. Мы с Капитаном занимались любовью, если только это можно назвать любовью, потому что в результате каждый из нас ощутил, что стал еще немного ближе к тебе. Понимаешь ты, сукин сын этакий, ты слишком много требовал от людей – от меня, от него, от всех бедных, несчастных, жалких сукиных детей, которым довелось любить тебя, а таких было немало, да, таких было немало помимо меня и Капитана; ты чересчур многого требовал от тех, кто тебя любил, ты – высшее существо! Ты, божественный и несравненный! И вот мы с ним легли в постель, и оба вообразили в мечтах, что это я с тобой. И я, и он! Да-да-да! Это правда, правда! Что тут такого ужасного? Я не вижу в этом… По-моему, все дело в том… Да, я не должна была говорить тебе…
Брик (сейчас голова его слегка откинута назад и неестественно неподвижна). Это Капитан сказал мне. Не ты, Мэгги.
Маргарет. Я сказала тебе!
Брик. После того, как сказал он!
Маргарет. Какая разница, кто…
Брик (внезапно поворачивается и, облокотясь на перила, зовет). Эй, девочка! Девочка!
Девочка (издали). Что, дядя Брик?
Брик. Скажи всем, чтобы шли сюда наверх! Пусть идут сюда!
Маргарет. Я не могу остановиться! Пускай приходят – я и при них стану говорить тебе об этом…
Брик. Девочка! Ну иди же, иди. Делай, что я тебе сказал, зови их!
Маргарет. …потому что я должна, должна высказать тебе это, а ты, ты!.. Ты никогда мне не даешь! (Разражается рыданиями, потом берет себя в руки и продолжает почти спокойно.) Это было что-то прекрасное, идеальное, о чем говорится в греческих легендах; да и не могло быть ничем другим, ведь ты же есть ты, поэтому и было все так грустно, так ужасно. Это была такая любовь, которая никогда бы не смогла ни во что воплотиться, не принесла бы никакого удовлетворения, куда там, даже откровенного признания не допустила бы. Брик, поверь мне, Брик, я понимаю это, все понимаю! По-моему, это было… это было нечто благородное! Разве ты не видишь, с каким уважением я говорю об этом? Я только в одном, одном-единственном хочу убедить тебя: нужно позволить жизни продолжаться, пусть даже с мечтой о жизни… все… кончено…
Брик сейчас без костыля. Опираясь на мебель, он передвигается по комнате туда, где остался костыль, и подбирает его.
(Горячо, словно одержимая какой-то неподвластной ей силой.) Помню, когда в колледже мы встречались вчетвером, Глэдис Фицджеральд и я, ты и Капитан, это больше смахивало на свидания между тобой и Капитаном. Мы же с Глэдис были при вас чем-то вроде компаньонок, словно вы нуждались в провожатых! Чтобы произвести хорошее впечатление на публику…
Брик (угрожающе приподнимает костыль). Мэгги, ты хочешь, чтобы я ударил тебя этим костылем? Ты что, не знаешь, что я могу убить тебя этим костылем?
Маргарет. Господи боже мой, да убивай, пожалуйста, как будто мне не все равно!
Брик. У человека раз в жизни бывает что-то большое; хорошее, настоящее. Большое, хорошее – и притом настоящее! У меня была дружба с Капитаном. А ты говоришь о ней грязно!..
Маргарет. Я не говорю о ней грязно! Я говорю о ней как о чем-то чистом.
Брик. Не любовь к тебе, Мэгги, а дружба с Капитаном была для меня этим единственным, большим и настоящим. Ты же говоришь о ней грязно.
Маргарет. Значит, ты не слушал меня, не понял, что я говорю! Я говорю о ней как о чем-то до того чистом, что это убило беднягу Капитана! То, что было между вами, приходилось держать на льду, да-да, чтобы не испортилось, да! И смерть была единственным средством сохранить это…
Брик. Я женился на тебе, Мэгги. Зачем бы я женился на тебе, Мэгги, если бы я был…
Маргарет. Брик, подожди разбивать мне голову, дай мне кончить! Я же знаю, поверь мне, я знаю, что только Капитан желал, да и то подсознательно, чтобы между вами возникло что-то такое, что не было бы абсолютно чистым… Позволь мне напомнить, как все было. Мы с тобой поженились в самом начале лета в год окончания нашего, старого Миссисипского университета и были счастливы, ведь правда же? Мы были счастливы, блаженствовали, вместе взрывались восторгом каждый раз, когда любили! Но осенью того же года вы с Капитаном отклоняете замечательные предложения работы, решив и дальше оставаться героями футбола, уже профессионалами. Той же осенью вы создаете свою команду, «Звезды Юга», чтобы навеки оставаться неразлучными друзьями-спортсменами! Но что-то тут не заладилось, что-то с вами – и со мной тоже! – начало твориться. Капитан стал прикладываться к бутылке… ты тогда повредил позвоночник и не мог играть в День благодарения в Чикаго – смотрел матч по телевизору, лежа на больничной койке в Толидо. Я поехала с Капитаном. «Звезды Юга» проиграли, потому что бедняга Капитан был пьян. Мы с ним пили тогда всю ночь в баре гостиницы, а когда над озером Мичиган начал заниматься холодный рассвет и мы, пьяные до головокружения, вышли полюбоваться им, я сказала: «Капитан! Ты должен или разлюбить моего мужа, или попросить его принять твою любовь!» Или то, или другое! Он наотмашь ударил меня по губам! Потом повернулся и побежал – наверняка так и мчался без остановки до дверей своего номера… Ночью я пришла к нему, поскреблась в дверь, как пугливая мышка, и он предпринял ту жалкую, напрасную, тщетную попытку доказать, что сказанное мной – неправда…
Брик поднимает костыль и, целя в Мэгги, наносит удар, от которого вдребезги разбивается изящная лампа на столе.
Этим я его и погубила – сказав ему правду, которую, как внушил себе он сам, как внушал ему тот мир, где он родился и вырос, твой и его мир, ни в коем случае нельзя говорить! Ведь так?.. С тех пор Капитан был конченый человек: он только пил и накачивался наркотиками… Кто подстрелил дрозда? Я, я… (откинув голову и крепко зажмурив глаза) своей стрелою милосердной!
Брик снова наносит удар костылем; снова промахивается.
Промахнулся! Прости, я не пытаюсь оправдать мой поступок, боже мой, нет! Я скверная, Брик. Не понимаю, зачем это нужно – притворяться хорошими, ведь хороших людей нет. Богатые и обеспеченные, те могут позволять себе соблюдать моральные нормы, обычные моральные нормы, но я никогда не могла позволить себе такую роскошь. Вот так-то! Зато я не притворяюсь! Уж в честности мне не откажешь, ведь правда? Родилась бедной, росла бедной и бедной, наверно, умру, если только не сумею урвать что-нибудь на нашу долю из наследства Папы, когда он умрет от рака! Но пойми же, Брик! Капитан умер! Я жива! Кошка Мэгги…
Брик, неловко прыгая на одной ноге, снова пытается пришибить ее костылем.
…жива! Я жива! Я…
Он швыряет в нее костылем – костыль пролетает над кроватью, за которой она укрылась. Брик, потеряв равновесие, падает лицом вперед на пол, и в этот же момент она заканчивает свою реплику.
…жива!
В комнату врывается Дикси, в головном уборе индейского воина и с игрушечным пистолетом в руке; она стреляет пистонами в Маргарет и кричит: «Бах, бах, бах!» Снизу, через открытую дверь в холл, доносится смех. При появлении девочки Маргарет, тяжело дыша, присела на край кровати.
(Встает и с холодной яростью произносит.) Девочка, твоя мама или еще кто-нибудь должны были научить тебя… (переводит дыхание) стучаться в дверь, прежде чем входить в комнату. А то люди могут подумать, что ты… плохо воспитана…
Дикси. Что делает на полу дядя Брик?
Брик. Я пытался убить твою тетю Мэгги, но промахнулся – и упал. Девочка, подай мне мой костыль, чтобы я смог встать с пола.
Маргарет. Да, подай своему дяде костыль, милая, он у нас инвалид: сломал себе лодыжку вчера ночью, когда прыгал через барьеры на школьной спортивной площадке!
Дикси. Почему вы прыгали через барьеры, дядя Брик?
Брик. Потому что я прыгал через них раньше, а люди любят делать то, что они делали раньше, даже когда больше не могут делать это…
Маргарет. Вот так. Слышала? А теперь, девочка, уходи.
Дикси трижды стреляет в Маргарет из своего пистонного пистолета.
Перестань, перестань сейчас же, уродина! Ах ты маленькая бесшеяя уродина! (Вырывает пистолет и выбрасывает его вон через распахнутые двери на галерею.)
Дикси (с преждевременно развившейся способностью уязвить побольнее). Вы завидуете! Вы завидуете, потому что не можете рожать детей! (С выпяченным животом проплывает мимо Маргарет на галерею, показав ей по дороге язык.)
Маргарет с силой захлопывает за ней двери и прислоняется к ним, часто и тяжело дыша.
Пауза. Брик, чье виски расплескалось, наливает себе новую порцию и с отрешенным выражением лица сидит на огромной, с пологом на четырех столбиках, кровати.
Маргарет. Видишь? Они злословят по поводу нашей бездетности даже при пятерых своих маленьких бесшеих уродцах!
Пауза. Голоса людей, поднимающихся по лестнице.
Брик, в Мемфисе я показалась врачу… гинекологу… Меня тщательно обследовали и сказали, что мы можем иметь ребенка, когда только захотим. А сейчас у меня как раз тот период, чтобы… Ты слушаешь меня? Ты слушаешь? Ты слушаешь меня?!
Брик. Да. Я слышу тебя, Мэгги. (Останавливает взгляд на ее пылающем лице.) Но, черт возьми, хотел бы я знать, как это ты собираешься зачать ребенка от мужчины, который тебя не переносит?
Маргарет. Над этим-то я и ломаю себе голову. (Резко поворачивается в сторону двери, ведущей в холл.) Идут!
Огни рампы постепенно гаснут.
Занавес
