Татьяна Владимировна Фильченкова
Из пепла возродится
– И никакого греха в том не было, раз Сёстры сами за помощью ходят. И дело сделали, и себя не осквернили.
В обитель Сестёр отправились ночью, чтобы добраться до ворот к рассвету. Однако каменистая дорога в гору оказалась крутой, Заре с матушкой пришлось сойти на землю и помогать лошадке тянуть тяжёлую подводу. Когда наконец достигли плата, солнце стояло довольно высоко.
Зара посмотрела на раскинувшиеся внизу луга и леса и затрепетала от величественной красоты. Казалось, если хорошо вглядеться, то с такой высоты можно увидеть Трихолмку. Ветер трепал одёжу, раздувал юбку, точно хотел поднять Зару в небо и нести над землёй. Эх, вот бы вправду улететь далеко-далеко отсюда и не возвращаться никогда к Борщевикам.
– Ох, Свет-заступник, спаси и помилуй! – запричитала вдруг матушка.
Зара обернулась к ней. Брюква показала на запад, где зловещей тёмной громадой высилась Виринеева гряда. Пики чёрных скал скрывались в облаках, и, казалось, даже отсюда виднелись отсветы огня, бушующего в глубоких ущельях. Заре вспомнилось, как Пламень говорил о Несущем Истину, преодолевшем эти неприступные камни, населённые тенями и чудовищами, чтобы попасть в Загрядье. Какой же храбростью нужно обладать, чтобы хотя бы приблизиться к ним!
– Вот оно, наследие гнева падшей! Как тут не убоишься кары! А Сёстры каждый день эту проклятую стену видят и в вере укрепляются. Пойдём, хватит смотреть на неё!
Сёстры с трудом скрывали удовольствие, принимая щедрые дары. После приступили к Заре с вопросами:
– Не противишься ли ты желаниям мужа от обиды или в расчёте получить что-либо?
Зара покачала головой.
– Отвечай! Если твои помыслы чисты, то и голос не дрогнет!
– Нет, – проговорила она едва слышно.
– Не презираешь ли ты мужа за слабости его?
– Нет.
– Не наслаждаетесь ли вы скверной близостью?
Зара не поняла, о чём её спросили, и обернулась к матушке. Брюква вступилась за дочь:
– Она у меня девка на ум тугая, воспитана в строгости, не понимает, о чём вы толкуете, и вообразить такого не сможет.
Помня о дарах, Сёстры не стали больше допытываться, дали наставления, о чём молить Святозарок, и отпустили Зару в поклонный зал. На том дело и кончилось. Можно было возвращаться в Трихолмку.
Глава 6. Снадобье
Стужа сразу потащила невестку в пустую кухню и взялась расспрашивать:
– Ну? Удалось?
– Да. – Зара достала из-за пазухи пузырёк со снадобьем. – Только болеть он сильно будет.
– Не помрёт же?
– Знахарка сказала, что нет. И, кроме меня, никого с ним рядом не должно быть.
– Это я устрою.
За ужином Стужа подала к столу кувшин медовой браги. Буран удивился:
– Ты чего, мать, расщедрилась? Вроде не праздник нынче.
– Это как посмотреть. Дочка в самой обители кланялась, надо и нам поднять чаши во славу Святозаров. Глядишь, устроится всё их милостью.
Пламень хмыкнул, но от браги не отказался. Отставив пустую чашу, вытер губы и пробормотал:
– Даже медовуха горчит от такого праздника.
Зара ждала, что мужа вот-вот скрутит недуг, но успели закончить трапезу и даже помолиться, а Пламень был по-прежнему здоров. Устроившись на ночь на сундуке, он ещё и прошептал:
– Погоди спать. Отец стал двери запирать, так я в окно выберусь. Затворишь за мной.
Когда шаги и голоса в комнатах стихли, Пламень поднялся и хотел было выйти, как вдруг зашатался и рухнул на пол. Зара подскочила к мужу. Тот лежал в беспамятстве, по горячему лбу струился пот. В испуге она чуть не подняла крик, но вовремя вспомнила наставления знахарки. С натугой втащила расслабленное тело на кровать и побежала за водой и тряпками. На шум вышла Стужа, спросила беззвучно: «Началось?» Зара кивнула. Свекровь молча принесла ветхие простыни и пустой чан.
Пламень то метался в горячке, то бился в ознобе. Временами приходил в себя, и тогда его рвало зловонной жижей. Зара то и дело выносила чан с нечистотами. Исподнее мужа и постель вскоре пропитались смрадным потом, в комнате с трудом можно было дышать. Зару саму мутило от запахов. Пришлось преодолеть стыд, раздеть и обмыть мужа. Минуло трое суток, а лучше ему не становилось.
На четвёртый день Зара застала в кухне Радугу. Та прошептала:
– Вчера Горлинка приходила. Долго стучала у ворот, пока батюшка к ней не вышел.
– Какая же нахальная! А что Буран? Прогнал её?
– Не знаю. Говорил с ней тихо, ничего не слышала. Только ведьма после ушла.
«Неужели даже Буран её боится? Оно и немудрено. Вон как сын кузнеца поплатился», – подумала и тут же забыла, потому как Пламеню сделалось совсем худо. Он корчился и выгибался дугой. Зара смачивала его пылающий лоб, по каплям вливала воду в пересохший рот – вот и всё, чем она могла облегчить страдания. Сердце сжималось от жалости к Пламеню, принимающему муки от снадобья, которое жена с матерью подмешали в его питьё. А в минуты, когда муж ненадолго затихал, Зара, как ни крепилась, проваливалась в сон, и ей чудилось, что в наказание за обращение к знахарке Святозары бросили вероломную жену на самый высокий пик Виринеевой гряды, и Карающий Огонь с чудовищными тварями подбираются всё ближе, чтобы пожрать её. Очнувшись в ужасе, Зарница принималась истово молиться, прося о милости к Пламеню и к ней, грешной.
На пятый день Пламень начал исходить кровавым потом. Уже вся перина им пропиталась, а кровь всё сочилась, лилась из глаз и ушей, отхаркивалась из лёгких чёрными сгустками.
Обеспокоенный Буран несколько раз подходил к двери, но Стужа держала слово и скорее упала бы замертво, чем допустила мужа к сыну. Если бы не стойкость свекрови, Зара давно бы звала на помощь, просила привести лекаря, а то и саму Горлинку. Пламень весь почернел, больше не метался, только скрючивал пальцы да скрипел зубами. Но к вечеру шестого дня, когда уже казалось, что жизни в нём не осталось, он расслабился, задышал ровно и спокойно уснул. Зара, измотанная долгим бдением, прилегла рядом и забылась до утра.
Бледный рассвет в оконце робко разгонял ночные тени, когда Пламень зашевелился. Зара тут же проснулась. Муж протёр глаза и с изумлением уставился на свою исхудавшую руку. В слабом сумеречном свете она казалась бесплотной.
– Что со мной сделалось?
– Хворал долго.
Зара надеялась, что он не станет спрашивать о причинах болезни. Пламеня и правда больше волновало другое:
– Как долго?
– Седьмой день пошёл.
– Седьмой?! Мне же надо… скорее…
Он попытался вскочить, но сил хватило лишь на слабое движение. Зара схватила его за плечи и уложила на подушки.
– Лежи! Рано тебе вставать. Куда тебе вдруг понадобилось?
– Куда? А и правда, куда?
Не найдя ответа, он успокоился. Его живот требовательно заурчал.
– У нас поесть чего найдётся?
Зара счастливо улыбнулась:
– Сейчас посмотрю. Погоди, я быстро.
Накинув шаль, она побежала в кухню.
Буран с Паводком уже уехали на мельницу. Стужа тоже собралась на сыроварню и перед уходом давала последние наставления Радуге. Завидев Зару, осеклась, выдохнула тревожно:
– Что он?
– Очнулся! Есть попросил!
Свекровь затараторила радостно, обращаясь разом и к Святозарам, и к обеим невесткам:
– Благодарю, Свет-заступник! Рада, налей молока пока и жидкую похлёбку свари, сынку после такой голодовки только лёгкую пищу понемногу давайте. Можно к нему уже?
– Н-не знаю… – Зара растерялась. Знахарка ничего не говорила о том, когда к Пламеню можно допускать родных.
– Обождём ещё для верности, пусть на ноги встанет сперва. Будь при нём, Радуга с Яблонькой без тебя управятся.
Зара вернулась с большой кружкой тёплого молока. Пламень, ожидавший обильной трапезы, разочарованно протянул:
– Это всё?
– Тебе пока много нельзя. Позже похлёбку принесу.
Подложив подушки мужу под спину, она поднесла кружку к его губам. Пламень жадно глотнул и поперхнулся.
– Пей не спеша, никто не отнимет.
Он послушался. Но не выпил и половины, как покрылся испариной и отстранил кружку.
– Устал. Убери, – проговорил одышливо, будто только разогнулся от тяжёлой работы. Стал разглядывать Зару, словно видел впервые: – Ты всё это время ходила за мной?
– Что ж такого? Я ведь твоя жена, – ответила и глаза в пол опустила. Знал бы он, отчего хворал, не так бы сейчас говорил.
Но Пламень и сам смутился, спросил о другом:
– Что слышно? Война не началась ещё?
– Ох, Свет-заступник, тихо пока. Слава Святозарам, что берегут нас от чудища загрядского.
– От какого чудища?
– Ясно от какого, от власта-вероотступника.
– Почему он чудище?
– А кем же ему быть? Кто в том Загрядье жить бы смог?
Пламень рассмеялся было, да зашёлся кашлем. Как отдышался, проговорил сквозь выступившие слёзы:
– Он обычный человек, и жена его – сестра родная нашей власты Иволги. И все люди в Загрядье обычные.
Зара в изумлении руками всплеснула:
– Чего же обычным людям в скверных землях жить?
– Бежали они туда. Кто от дознавателей, кто от доли невыносимой. Жизни свои спасали.
– Значит, не такие и обычные. Чего чистому человеку дознавателей бояться?
– Того, что сначала огню предадут, а после разбираться будут, чист он или грешен.
– Всё одно, обычный человек через Гряду не сможет перебраться.
– Так в Загрядье морем попасть можно. Только от берега подальше отойти надо, чтоб в кипящие воды не попасть.
– Отчего же они кипящие?
– От огня, что в ущельях Гряды бушует и воды морские греет. Зато от его жара в Загрядье зимы никогда не бывает, хоть и на севере оно.
Зара ахнула. Матушка рассказывала, что Виринея сотворила Гряду, когда в гневе разверзла недра земные. Из них расплавленное железо вырвалось. Падшая хотела, чтобы раскалённой волной смыло всех людей, да остальные Святозары вовремя подоспели, запечатали недра, а железо, что из них хлынуло, так и застыло, в Гряду превратившись. И поднялось за ней дно морское. Так появились земли, которых ранее не было, и назвали их Загрядьем. Но матушка всегда называла Загрядье проклятым и никогда о нём не сказывала. Зара напустилась на мужа с расспросами:
– Как же там живут? Какую одёжу носят? Чего на полях растят? Видать, по два урожая снимают, раз зимы у них нет.
Пламень усмехнулся:
– Вот уж не ожидал в тебе такую страсть по Загрядью встретить. Расскажу, что знаю, я с их купцами на ярмарках в Приморье встречался. Только вздремну сперва.
И уснул, едва проговорил. Зара тихо вышла из комнаты и отправилась помогать Радуге, чтобы не томиться в ожидании сказания.
Похлёбка давно поспела, а Пламень всё спал. Зара то и дело заглядывала в комнату, ожидая его пробуждения. Наконец, когда уже начало смеркаться, он зашевелился. Зара покрошила в миску с варевом горбушку свежего хлеба, налила горячего сбитня в кружку и отправилась кормить мужа.
Пламень заметно окреп и уже сам доносил ложку до рта. Зара ёрзала от нетерпения, наблюдая, как медленно он жуёт. Наконец с обедом было покончено. Она отнесла посуду и тут же вернулась в комнату. Присела на краешек кровати, посмотрела выжидательно.
– Что? – не понял её взгляда Пламень. – А-а, ждёшь баек про Загрядье?
Зара закивала часто-часто, отчего оборка чепца затрепыхалась, словно крыло бабочки. Пламень рассмеялся, видимо, посчитал это забавным, но тут же принял серьёзный вид:
– Вообще-то, купцы загрядские врут много, забавляются так: наплетут небылиц, а потом гогочут, глядя, как ты глаза от удивления выпучил. Но кое о чём схоже сказывают. Загрядье – чудной край. Потому как он со дна морского появился, всё на нём вид подводный имеет. Трава, кусты, деревья – всё водоросли. Одни по стенам и крышам вьются, другие в небо устремляются и змеями на ветру полощутся. А птицы у них от рыб пошли. И которые покрупнее, те с зубами. Р-р-р…
Пламень оскалился, Зара взвизгнула и расхохоталась:
– Напугал! А дальше, дальше что?
– Лошади у них огромные, с полдома, и о восьми ногах. Только в Приморье их не привозят, хотя за такую диковину хорошую цену дали бы.
– Почему не привозят?
– А те, волны морские увидев, будто вспоминают, откуда вышли, да удрать норовят. Если же их привязать, то корабль качать принимаются. Поди справься с такой громадиной! А ещё чудно, что улицы там водным камнем мостят. Он прозрачный, как стекло, только чище, а тронь его – так звенит. Поэтому все загрядцы набивают подковки на каблуки, гуляют себе или по делу ходят, а по улицам перезвон стоит. Даже дома из этого камня строят.
– Прозрачные?!
– Ну да.
– Срам-то какой! И бани у них прозрачные?
– Про бани не знаю. Может, из дерева их складывают.
Зара готова была слушать до утра, забыв о времени, но по улице зацокали копыта, скрипнули ворота, и со двора донёсся голос Стужи.
– Матушка вернулась. Потом остальное. Сейчас поди скажи ей, чтоб велела баню истопить.
Узнав, что сын окреп настолько, что захотел попариться, Стужа запричитала и, прежде чем распорядиться о бане, метнулась в поклонную. Зара надеялась, что Пламеню отец или брат помогут помыться, но свекровь сунула ей в руки чистое бельё и велела идти с мужем.
Зара огнём пылала, воображая, что увидит наготу Пламеня, когда он в здравом рассудке, да ещё придётся самой раздеться при нём. Но он смутился не меньше, чем она, и отправился в парную в исподних портках. Зара тоже не стала снимать рубаху.
Пламень дал промыть себе волосы, натереть спину и плечи, после же отобрал мочало.
– Иди, дальше я сам.
Спорить Зара не стала.
Из бани вернулись, когда семья принялась за ужин. Пламень сел за стол со всеми и подцепил ножом здоровый кусок пареной телятины.
– Значит, дело на поправку идёт, – усмехнулся Буран.
Зара же ждала, когда закончится ужин, они с мужем вернутся к себе в опочивальню, и он продолжит историю о чудесном Загрядье. Но после бани и обильной еды Пламеня разморило, и он уснул, едва опустившись на постель. Зара хотела было устроиться на сундуке, но одумалась – не для того она ездила к знахарке, чтобы и дальше жить порознь с мужем. И легла с ним рядом.
Ночью она проснулась оттого, что Пламень трогал её грудь через ткань рубахи. От прикосновений делалось стыдно и приятно одновременно. Почуяв, что жена не спит, он отдёрнул руку. Зара поняла, что это и есть то самое, чего все так ждут от них, и повернулась к мужу:
– Я твоя жена.
Легла на спину и вытянулась стрункой, как учила её матушка.
Пламень замер. Зара боялась, что он отвернётся и снова уснёт. Может, приворот Горлинки настолько силён, что снадобье знахарки не способно изгнать его до конца. Или сама ведьма так хороша, что никакая женщина ей не соперница. Тусклый свет ночной лампы неровными всполохами выхватывал из тени лицо Пламеня, но Зара не смела посмотреть на него, опасаясь встретить презрение, и только слушала прерывистое хриплое дыхание. Она смутно представляла, как происходит близость между супругами. Матушка никогда при ней не делила ложе с отцом. Конечно, она не раз видела, как это было у собак и коз – так они твари неразумные, опаление над ними не творили, у людей всё иначе.
Пламень рывком натянул одеяло, укрыв их обоих с головами. В душной темноте суетливо задрал рубаху на жене, путаясь в складках ткани. Потом завалился сверху, развёл её ноги и долго возился, пристраивался. Боль оказалась вполне терпимой, с поркой от отца и не сравнить, Зара даже губы не кусала, пока муж дёргался на ней и стонал, а затем замер с негромким вскриком. Ему, видать, тоже было больно.
Пламень наконец откатился и скинул одеяло. Зара решилась взглянуть на мужа: по лицу и шее струился пот, рубаха вымокла, но он довольно улыбался. И вдруг сказал:
– Давай ещё!
Утром Зара сняла с постели простыню с кровавым пятном и понесла застирывать. Мимо свекрови проскочить не получилось. Однако Стужа, поняв, в чём дело, в порыве радости прижала невестку к груди:
– Теперь и внуков ждать недолго, и дознавателей можно не страшиться.
Глава 7. Пламень
Вперёд дознавателей в Трихолмку пожаловали сборщики податей вместе с дружиной подвласта. Поборы выросли чуть не в пять раз – новая война требовала нового обмундирования, экипировки, вооружения и кораблей. И на этот раз откупиться не выходило, дружинники уводили с каждого двора хотя бы одного молодого мужчину, а если таких не имелось, то забирали лошадей.
Борщевикам пришлось отдать в войско вместо сыновей трёх работников. Буран сидел за книгами, подсчитывал убытки и свирепел, представляя, сколько ещё придётся потерять.
– Цитадель войну затеяла, а выжимают с нас.
Пламень, услышав от отца такие речи, воодушевился:
– Батюшка, а не нужно им платить. Пока войско слабо, надо народу объединиться да изгнать Судию с его свитой, как это в Загрядье сделали.
Буран устало отмахнулся:
– Уйди с глаз, не доводи до греха. На этот раз пугать не буду, сразу зашибу. Послал же Создатель недоумка в сыновья!
– Отец, я не дитё давно. Послушай меня хоть раз! Ты по чужой указке живёшь, ничего вокруг не видишь…
– Во-он из дома!
От бурановского рыка зазвенели стёкла в окнах, а эхо вторило ему из пустых комнат. Пламень вскочил, опрокинув лавку, и выбежал из трапезной. Буран бросил Заре:
– Иди за ним, пока не натворил чего.
Пламеня она застала за сборами.
– Куда ты?
– Уйду из дома, раз отец велит. Сбегу в Загрядье. Лодку найду и уплыву. А нет – так перейду Гряду, как Несущий Истину.
– Батюшка сгоряча так сказал, он остынет…
– Только мальцом неразумным считать меня не перестанет. Всё одно уйду. Хватит!
– А я как же?
– Ты?.. – Пламень растерялся. – Я и не подумал… Нельзя тебе тут оставаться, сожгут ведь как жену вероотступника. И со мной нельзя – пропадёшь в пути.
– Куда же мне деваться?
Пламень со вздохом отбросил собранные вещи:
– Обожду уходить, сперва придумаю, где тебя спрятать.
Зара не хотела прятаться. Семейная жизнь только пошла на лад – и вот уже готова рассыпаться прахом из-за какой-то нелепицы. Если Пламень уйдёт, всё станет куда хуже, чем было прежде. Может, даже хуже, чем выпало Капели, ведь неверная жена предаёт семью, а вероотступники – самого Создателя и Святозаров. За такое не изгоняют, а сжигают. И почему-то горше всего сделалось от того, что больше не расскажет ей муж чудесных баек. Зара заплакала от бессилия:
– Что тебе в том Загрядье? Неужто прозрачные дома да звенящие мостовые дороже всего остального? Может, и нет там ничего, всё купцы придумали.
Пламень растерялся, увидев неожиданные слёзы жены.
– Ты чего? Перестань! – Выглянул за дверь, чтобы убедиться, не слушает ли кто, затворил поплотнее и зашептал Заре в ухо через чепец: – Я не на водный камень смотреть там хочу, а истинную веру принять.
– Веру лжепророка?
– Несущий Истину – настоящий пророк. А вероотступники – это Отцы Цитадели. Они переврали слова Святогласа и создали ложное учение. Святоглас не велел никого сжигать. Он наставлял людей, чтобы лучше становились, потому что скоро возродится Виринея в образе человека, а как обретёт былое могущество, то соберутся все двенадцать вместе и станут суд вершить.
Зара ахнула. Пламень умом повредился, не иначе. Если кто донесёт дознавателям его речи, то за них не просто сожгут, а как лжепророка на куски изрубят. А муж продолжал, не замечая её испуга:
– Судия с дознавателями хотят этому помешать, потому как их и покарают Святозары в первую очередь. За то, что лгали о деяниях Виринеи. Она гневалась не оттого, что пожалела созданную красоту для людей. Это люди отвергли всё прекрасное и предпочли в навоз зарыться. Виринея просила их одуматься, вспомнить природу свою, а не уподобляться тварям неразумным, что живут лишь для ублажения своего чрева. Она расцвечивала небеса чудесным сиянием, а Заккари играл такую дивную музыку, что даже соловьи стыдливо смолкали. Но люди только сетовали, что своими представлениями Святозары отвлекают их от работы, и просили плодородных земель под поля и скотины мясной да молочной. Виринея поняла, что никому не нужны чудеса, и тогда заключила их в камни и спрятала в глубокой пещере в Дивнодолье. Оно тогда не разделялось морем с остальными землями.
Зара забыла о страхе и слушала, заворожённая. О таком матушка ей не сказывала. Получалось, что не Виринея отвернулась от рода человеческого, а люди сами пренебрегли её дарами. Новая сторона известной с младенчества истории взволновала, возродила в памяти греховное детское несогласие с догмами, уже давно забытое, заглушённое, выбитое отцом.
– Отчего же разгневалась она? – прошептала Зара.
– К тому времени много поколений людей сменилось. Никто из них уже и не помнил о дарах. Только видели они, что Святозары не стареют и не умирают. И решили люди завладеть тайной бессмертия. Пошли они в Дивнодолье и нашли пещеру с тысячами кристаллов. Думая, что в них заключено бессмертие, люди принялись разбивать камни и уничтожать дива. Виринея, увидев разграбленную сокровищницу, предалась ярости и чуть не уничтожила всех живущих.
– Ох, если так всё и было, то понятно, отчего она разозлилась на людей.
Пламень, видя интерес в глазах жены, зарделся. Впервые кто-то воспринимал его слова всерьёз.
– Так и было. Теперь ты понимаешь, почему мне надо в Загрядье? Не могу я больше под ложью Цитадели жить.
«Раньше мог, а сейчас даже потерпеть немного не может», – но видя, как распалился муж, перечить ему не стала, да и заботило её сейчас другое:
– Где же мне прятаться, пока ты за правду радеть будешь? И вернёшься ли?
– Вернусь, можешь не сомневаться. И истинное учение в Кольцегорье принесу. А прятаться… Не знаю. Надо у Горлинки помощи попросить.
– У ведьмы?! – выкрикнула она. – Как ты говорить такое можешь!
– Тише, глупая, отец услышит! – Пламень прижал к себе жену, чтоб не заголосила. – Ты же не знаешь ничего…
– И знать не хочу! Не смей больше поминать её!
Но Пламень уже не думал о Горлинке. В руках он сжимал тёплую и дрожащую Зару. Стягивая рубаху с её груди, пробормотал:
– Торопиться некуда, после обдумаем. Может, и бежать не придётся…
О ведьме Пламень больше не заговаривал. Да и о побеге упоминал редко. Кажется, он теперь был вполне счастлив тем, что мог делиться с Зарой своими тайнами. Она жадно ловила каждое слово и смотрела на мужа с обожанием. Очередная история заканчивалась супружеской близостью, Пламень наслаждался телом жены и смирялся с необходимостью жить под ложью Цитадели.
В день, когда первый снег укрыл землю, Радуга родила сына. Стужа, взяв на руки внука, с укором посмотрела на Зару:
– Когда же ты понесёшь? Уж две луны милуетесь, а всё пустая.
– Не ворчи, мать, – вступился за невестку Буран, – девка только в сок вошла, дай время, и затяжелеет.
Зара и вправду за осень округлилась, раздалась в бёдрах, под рубахой обозначилась грудь.
Младенца нарекли Покровом. Ждали, пока он чуть окрепнет, чтобы отвезти в Огневицу Междуреченки и засвидетельствовать имя перед Святозарами, но к солнцевороту в Трихолмку пожаловали дознаватели с карателями и новым наставником. Обрадовавшись, что ехать никуда не надо, родители отнесли Покрова в деревенскую Огневицу, где Паводок показал его изваяниям Ферула, Савия и Артовия, а Радуга поклонилась Сонии, Левии и Тринии, испросив для дитя защиты и для себя мудрости в его воспитании.
Дознаватели, как только устроились на постой в доме наставника, взялись за расследование проклятия трихолмской Огневицы. Искали скверных духом и причастных к колдовству. Первым делом посетили Горлинку. Любопытные деревенские наблюдали в отдалении, ожидая, как каратели вытащат ведьму из дома и поведут на костёр. Однако дознаватели вышли одни, растерянно пожимали плечами, качали головами под чёрными капюшонами, полностью скрывающими лица, и после знахарку больше не беспокоили.
Но ведьм и помимо неё нашли. Одному чахлому и вечно кашляющему мальцу мать привязывала к груди мешочек с горячей солью и травами. Женщина уверяла, что это средство от хвори, так лечили всех детей в её семье. Но как она ни старалась обмануть дознавателей, под пытками признала вину. Другая же девица, жениха которой недавно забрали в войско, хранила в тряпице деревянный гребень и ветки сухой травы. Несчастная клялась на светоче, что так хранила память о любимом, но и простаку было ясно – это колдовской оберег.
В дом Борщевиков тоже пожаловали. Зара впервые видела Отцов так близко. Полностью скрытые под чёрными одеяниями, они и на людей-то не походили. В узких прорезях капюшонов поблёскивали их цепкие глаза. Зара оробела и спряталась за плечо Пламеня, но Стужа тут же дёрнула её за юбку и зашипела в ухо:
– Стой прямо, безгрешным нечего бояться.
Никаких свидетельств отступничества от веры не нашли. Впрочем, после признания Бурана в том, что две подводы из каждой дюжины он отправляет в Цитадель и даже бумаги с печатью в доказательство имеет, дознаватели не особо тщательно искали.
После досмотра деревни и суда над ведьмами дознаватели развели на площади Карающий Огонь, казнили виновных и покинули Трихолмку. Пламень облегчённо выдохнул, расслабился и повеселел. Вечером же вновь заговорил о побеге:
– Из Загрядья этих коршунов давно изгнали. Там не нужно бояться, что тебя за неосторожное слово казнят. Но, знаешь, ещё пуще, чем в Загрядье, я хочу за Пояс к детям Виринеи попасть.
– К каким таким детям? – Прежде Зара ни о чём таком не слыхала.
– К синим. Когда люди отвернулись от святозарных даров, Виринея разочаровалась в роде человеческом и создала острова в южных морях, на которых поселила новый народ – четырёхруких людей с синей кожей, и отделила те острова от остального мира неприступной стеной скал. Но после того как мятежницу скинули в Бездну, остальные Святозары решили извести её детей. Убить их не решились, сделали только так, что стали у синих рождаться одни мужчины. Для того, чтобы сохранить свой род, перелетают они на крылатых змеях преграду посреди моря и уносят к себе человеческих девиц и женщин.
– Ох, как же Свет такое лиходейство допускает?
– Так они не всех подряд крадут, а только тех, кого люди сами изгнали. Таких, как Капель.
«Так вот, значит, куда ведьма Капель свезла», – похолодела Зара от догадки. Но вслух говорить не стала, лишь спросила:
– Откуда же ты это знаешь? Неужели в Приморье о том говорят?
Пламень смутился, ответил уклончиво:
– И в Приморье тоже.
«Видать, этими байками Горлинка его покоя и лишила. Где же она побывать успела перед тем, как в Трихолмку вернуться?»
Беременность так и не наступала. Стужа всё чаще раздражалась и бранила младшую невестку за любой пустяк. Зара каждую луну со страхом ждала приближения регул, молила Сонию о ребёнке и Левию о защите от печальной участи Капели. После рассказа Пламеня о синих людях, крадущих женщин, судьба отвергнутых жён казалась Заре ещё более ужасной. Она и сама начала подумывать о том, как бы скрыться с мужем в Загрядье.
Перед постом к празднику весеннего равноденствия мужчины засобирались в Приморье на ярмарку. Надеясь на такую же добрую торговлю, какая выпала в приезд Судии, Буран отправил в столицу вдвое больше гружёных подвод против обычного.
Пламень думал сговориться с загрядскими купцами и заручиться их помощью в побеге. Зара, услышав о его планах, залилась слезами. Пламень и сам не хотел оставлять жену, потому поклялся на светоче, что только узнает, как переправиться в Загрядье, но без Зары не уплывёт.
Вернулись торговцы раньше, чем планировали, с непроданным товаром. Буран даже в баню с дороги не пошёл, сел за стол в трапезной и обхватил голову руками. Притихшая Стужа поставила перед ним похлёбку. Он отодвинул миску и велел принести вина покрепче. Выпил одну за другой две полных чаши, вытер усы рукавом и заговорил глухо:
– На въезде в Приморье из каждой дюжины подвод по пять забрали. Теперь не только Цитадель кормим, но и войско с флотилией. В столицу сброду понабежало, ничего не покупают, только караулят, как бы умыкнуть добро или кошель срезать. А дружина властова и того хуже. Берут всё, что глаз приметит. Платить, правда, забывают. А как мы обратно засобирались, предложили весь товар за бесценок скупить. Да я бы лучше псам отдал, чем этому воронью. Хотели в Перепутье в ряды встать, да там прохода от таких, как мы, нет. И тоже никто не покупает.
Пламень же, оставшись наедине с женой, шептал ей в ухо:
– Загрядских не допускают больше до ярмарки. Не только в Приморье, но и в других властвах. Думают заморить их голодом, чтобы без войны Цитадели сдались. Оно понятно: что на дне морском, кроме земляного ореха, может вырасти? А в Приморье к побережью не подступиться – одни верфи властовы, корабли для нападения строят. Да и выручить ничего не удалось, не на что лодку взять.
Зара облегчённо вздохнула и про себя поблагодарила Святозаров за то, что отвернули мужа от шальных замыслов.
Незадолго до весеннего равноденствия Стужа стала пристально поглядывать на Зару. Свекровь даже придирки оставила. Загадка вскоре разрешилась. Поймав невестку в чулане, Стужа спросила:
– Ты чего тут? Репы мочёной захотела?
– Почему репы? Нет, я за солью, в кухне кончилась.
– Не мутит тебя? Мухи не мелькают в глазах? Или по-другому как вдруг неможется?
– Я здорова. Только не пойму, к чему вы спрашиваете?
– Вот же тугодумная! Когда ты тряпки в последний раз брала?
Зара застыла с бочонком соли в руках, пытаясь вспомнить. Получалось, что регулы должны были начаться пол-луны назад. Она так боялась, что Пламень вновь заговорит о побеге, что и думать забыла о возможной беременности. Но если верна догадка Стужи, то и бежать в Загрядье нет никакой надобности.
Свекровь отобрала у Зары бочонок, сказала внезапно ласково:
– Не тягай тяжёлого.
О беременности Зара мужу говорить не стала, решила сперва убедиться, что они со Стужей не ошиблись. Пламень после поездки в столицу и так ходил мрачный, Заре не хотелось разочаровать его напрасной надеждой.
Пост подходил к концу, и в Трихолмке готовились к празднику равноденствия. На площади уже расставили столы для угощения, в центре построили возвышение для изваяний Святозаров. Однако вместо обычной светлой радости, которая сама собой появлялась с приходом весны, жителей деревни охватило тяжкое ожидание смутных времён.
Борщевики, несмотря на упадок в делах, готовились отмечать пышно. Пол в доме выскоблили до светлого дерева, стёкла в окнах натёрли до блеска, а в кухне клубились пары от стряпни. В разгар работ с мельницы вернулся Буран и, усмехаясь в бороду, потряс исписанным листком бумаги.
– Зной, товарищ мой, весточку прислал. Ох и чуистый он по торговому делу! Добрую пасеку держит. А как к войне пошло, открыл он трактир в Перепутье, а за ним – второй и третий. Смекнул, как худые времена наступят да нечем будет семьи кормить, мужик последние гроши за медовую брагу отдаст. Теперь товарищ просит моего содействия в одном щепетильном вопросе. Завтра прибудет он вместе с сыном. А сынок у него хорош, хваткой в отца пошёл. И женить его пора. Думаю, едут они на сговор. Вот такого мужа я для Яблоньки всегда желал.
Яблонька разрумянилась, засветилась вся. Стужа ущипнула дочь за щёку:
