Татьяна Владимировна Фильченкова
Из пепла возродится
Глава 1. Сговор
В дверь постучали громко и требовательно. Зара с матушкой переглянулись. В день Начала не принято ходить в гости, а в их дом и в другие дни мало кто заглядывал. Семья Полыней только закончила чтение Огневого Писания. Отец заворачивал в красную ткань священную книгу, а женщины убирали со стола святозарные светильники.
– Ты ждёшь кого? – спросила матушка.
Отец мотнул головой.
Матушка оставила светильники и пошла открывать. Увидев гостя, охнула. На пороге стоял Буран Борщевик.
– Свет тебе и дому твоему, Брюква. Слыхал я, искорка у вас зажглась. И у нас огонёк имеется. Опалим их вместе – очаг зажжём.
Зара замерла: неужели речь о ней?
Тем временем самый могущественный человек Трихолмки вошёл в дом.
– Свет тебе, Зарница Полынь. Вижу, не врут люди: готова вспыхнуть искорка.
Матушка только вчера нашила на чепец Зары красную ленту, извещающую о том, что девушка готова к браку. Но сговора к опалению так скоро не ждали. Четырнадцать витков ей перед осенью минуло, а щуплым сложением едва на десять тянула. Такая если и понесёт, то вряд ли разродится. Так кому же вздумалось взять недосочку в жёны, да ещё и Борщевика просить посодействовать? Тот зря ноги топтать не станет.
– За чей же огонёк сам Буран так печётся? – наконец разлепил губы отец.
– А тебе, Зазимок, не всё ли равно? Уж отбиваться от женихов вам не приходится. – Гость сплюнул на пол. – Только и я за кого попало просить не стану. Для сына, Пламеня, жену выбираю.
Снова охнув, матушка опустилась на лавку. Зара даже выдохнуть забыла. Хорошо, что волан скрывал лицо, и Буран не видел её распахнутых глаз. Опомнившись, она прижалась к плечу матери и зашептала ей в ухо:
– Не отдавай, не отдавай!
Брюква сама не знала, что думать. Не разыгрывает ли их богатый сосед для потехи? Только не любил Борщевик шутить, а с сыном его и впрямь беда приключилась. Всем хорош Пламень вышел: крепкий, высокий, темнокудрый, как все Борщевики. В Трихолмке девицы вздыхали по нему и украдкой, и в открытую. Да приглянулся он Горлинке, травнице-отшельнице, а по сути, ведьме настоящей. Как она парня приворожила, никто не знал, только с тех пор присох он к ней, на других не заглядывал. И хоть породниться с Бураном все за честь считали, переходить дорогу знахарке не отваживались.
– Да разве ж пара она сыну твоему, Буран? – пролепетала матушка. – Ты ему и пригляднее невесту сыщешь.
– Это уж мне решать, какая для моего сына годится. Или ты, Брюква, нос от Борщевиков воротишь? – Он заглянул под чепец хозяйке. Матушка совсем смутилась и затихла. Гость кивнул: – Так-то. А что девица тощая, так не беда, молодая ещё. Был бы хребет крепок, а соку наберётся.
– Слишком уж честь велика, растерялась баба глупая, нежданно счастье-то свалилось. – Зазимок говорил нарочито радостно, но глаза блестели зло. – Кто ж от такого родства отказывается?
– Так по рукам, значит?
– А то. Сейчас и скрепим. – Отец зажёг один из светочей, подержал ладонь над огнём. Буран повторил жест за хозяином и сжал его руку своей.
– Вот и сговорились. Не будем в день Начала о делах, завтра же явись ко мне, обсудим что к чему. Ну, прощай, Зарница, пусть Свет хранит твою чистоту, скоро свидимся. Прощай, Брюква, наставляй искорку.
Только Зазимок затворил за гостем дверь, Брюква забыла о почтении к мужу и накинулась на него с упрёками:
– Что нам в том родстве? Да Борщевик тебя и на порог не пустит! Только доченьку зря сгубишь, изведёт её ведьма. Зазимок, Светом заклинаю, отступись!
– Вспомнила о Свете! – Отец скривил рот, на мать не посмотрел. – Поздно! Договор перед светочем скреплён. И уж не ей ведьмы бояться. Хватит блажить, лучше обедом займитесь.
И вышел, бросив дверь открытой. В доме заклубился стылый воздух.
Оставшись наедине с матерью, Зара тихо заплакала:
– За что отец меня не любит?
– Не говори глупостей! Ему не до нежностей с такой жизнью. – Матушка раздувала огонь в печурке. Её обычно красное лицо сделалось багровым. Заслышав всхлипывания дочери, смягчила тон: – Давай-ка лучше горох перебери, чем языком молоть. Раз договор скреплён – пути обратно нет. Не так уж всё и плохо. Жених – загляденье! И жить в достатке будешь. А что до знахарки, так и она со временем отступится, как бы ни были чары сильны, а и они не крепче опаления.
Зару не успокоило утешение. Пламень больше пугал её, чем привлекал. Сам парень едва ли знал о существовании той, которую отец назначил ему в жёны. А вот Горлинка и вовсе приводила Зарницу в трепет. Чужачка появилась в Трихолмке два витка назад. Красивая, сильная, живущая не по правилам деревни, она всякий раз при встрече так пристально смотрела на Зару, что ту дрожь пробирала.
К возвращению отца стол был накрыт. Ели без разговоров, но каждый молчал по-своему: Зазимок – угрюмо, сосредоточенно черпая ложкой похлёбку, Брюква молчала виновато, а Зара – потому как нечего девице рот попусту открывать, ей и глазеть-то по сторонам не полагалось, для того и спускался волан до самого носа, чтобы смотрела только куда ноги ступают да что руки делают. Но настроение родителей чувствовалось и под завесой. Матушку было жаль. Ещё совестно, что за заступничество досталась ей брань. А вот отец после сговора стал будто жёстче и резче. Рядом с ним Заре всегда хотелось сжаться, стать ещё незаметнее. И никак не верилось ей в рассказы матушки, что до рождения дочери был он лёгок и весел. Неужто дитё непосильной обузой стать может? Конечно, доля у батюшки несладкая, человек он в Трихолмке пришлый, остаётся ему только батрачить на других, но не одни Полыни так живут, и детей у других по дюжине бывает. А Зара и ест мало, и лекаря к ней звать никогда не приходилось, и платье носит, что из матушкиного перекроено.
После обеда отец опять ушёл, не сказав куда. Брюква открыла сундук и достала наряды, которые сама в девицах носила. Их она берегла как напоминание о доме родительском. Стоял он от них через две улицы, но после замужества с чужаком путь в него был матушке заказан.
– Чего их хранить-то? Только место занимают, – матушка будто саму себя уговаривала и, чтобы не передумать, разрезала юбки вдоль швов. – А тебе сгодятся, чтоб не говорили Борщевики, что голодранку в дом взяли. Я и девицей в теле была, на тебя, былиночку, из одного наряда два пошьём.
Шить под оконцем с мутным стёклышком и слушать матушкины притчи из Писания Зара любила пуще всего остального. Давно уже на Огневицу Трихолмки будто кто проклятие наложил, Огненные наставники в ней не задерживались, поэтому детей уму-разуму учили родители. Так у Полыней и повелось, что за работой Брюква рассказывала, как прежде на земле жили люди, умные и учёные, и в мудрствовании своём отвернулись они от Создателя, чем вызвали гнев Его, и наслал Он Карающий Огонь на земли и народы. Тысячи витков горела земля, а после ещё десятки тысяч ничего, кроме огненных смерчей и вихрей, не водилось на ней. Высохли реки и моря. В пепел обратились леса и луга, равнины и горы. Скорбно взирали с небес служители Создателя на чёрно-багровую пустыню. Долго молили они Отца возродить землю. Наконец Он внял им, но наказал не сотворять вновь неблагодарное племя людей. И отправились двенадцать, названные Святозарами, чтобы вернуть былое величие разорённому дому, остудить жар, наполнить пропасти живой влагой, насадить леса и населить их зверями и птицами, а моря – рыбами.
Однако сегодня матушка вместо притч о Сотворении завела разговор о том, как молодой жене входить в чужой для неё дом мужа:
– Молодке следует быть приветливой со всеми, но не лезть с разговорами, рот открывать, только когда спрашивают. За работу, что поручают, браться охотно и самой помощь предлагать. Быть расторопной, но не суетливой…
Шили, пока не погас дневной свет. К вечеру подморозило, стекло затянули ледяные узоры. Зара любовалась на инистые завитки, белеющие на фоне тёмно-голубого неба. Такой глубокий цвет бывает лишь несколько коротких минут на закате. Ей всегда хотелось вместо обычных снопов и курочек расшить одёжу этим снежным ажуром. Она даже пробовала повторить разводы на нижней рубахе, но грубые льняные нити не смогли передать изящества природных линий. Как-то Зара зарисовала узор угольком на дощечке. Получилось пугающе, будто то были не нежные хрупкие веточки, а вороньи перья. А потом дощечку нашёл отец, закипел яростью и высек дочь, чтобы у той и мысли не возникало колдовство творить.
К ночи завьюжило. Сквозняки выстудили дом. Матушка поплотнее закуталась в шаль, достала из печки нагретый камень и сунула между перин, чтобы согреть их с Зарой постель.
– Борщевики, поди, над дровами не трясутся, всю ночь топят. Будешь в тепле у них. – Брюква кряхтя забралась под одеяло.
Зарница сняла верхние кофты и поскорее юркнула под жаркий бок матери:
– С кем же мне там спать придётся?
– Как с кем? С мужем. Ох, какая же ты у меня ещё неразумная! – Сама Брюква и не помнила, когда в последний раз делила постель с Зазимком.
После встречи с будущим свёкром отец поведал матушке и Заре о планах на свадьбу:
– Опаление устроим в Междуреченке на солнцеворот, как принято. В нашу Огневицу обещались наставника прислать к тому времени, но Буран не хочет на авось полагаться. Завтра в город, в торговые ряды поедете, наряды к свадьбе выбирать, чтоб невеста Борщевиков не посрамила.
В город отправились глубокой ночью. Хоть и был он самым близким к Трихолмке, а чтобы поспеть к торговым часам, выезжали чуть не с вечера. Зара с матушкой пробирались в кромешной темноте. Морозило уже давно, но снег, как выпал первый дней десять назад, так и не обновлялся. Теперь же он смешался со стылой грязью и посерел. На ощупь по соседским заборам добрели до деревенской площади, где остановились ждать Борщевиков. Те не особенно спешили к назначенному часу. Зара уже пританцовывала от холода, когда из мглы донеслось бряцанье бубенцов, а после показалось пятно тусклого света от фонаря.
Хрустя колёсами по мёрзлой земле, подкатила крытая телега. Сидевший рядом с возницей старший сын Бурана, Паводок, обошёл с фонарём повозку:
– Забирайтесь!
Грохнул откинутый задний борт. Матушка помогла взобраться Заре и хотела залезть сама, как Буран осадил её:
– Ступай домой, Брюква, нечего тебе по ухабам трястись. Дело у нас семейное, сами разберёмся.
Занавесь опустилась, разделила мать и дочь. Зара устроилась на охапке холодной соломы в уголке. Из тёмного нутра кто-то позвал:
– Иди ко мне, сестрица, здесь места хватит, муж до города впереди поедет.
Голос показался знакомым. Это же Радуга, жена Паводка! Зара поползла на звук. Солому под невесткой выстилали овечьи шкуры и ими же она укрывалась.
– Устраивайся рядом со мной, тут тепло. – Радуга накинула на Зару меховое одеяло. – Поспи, ехать долго.
Едва тронулись, как разнеслись переливы храпа Бурана. Ему подсвистывала супруга Стужа. А вскоре и Радуга задышала ровно и спокойно. Хорошо хоть Пламеня с ними не было. Теперь эти заносчивые люди станут её семьёй, а матушке даже рядом постоять не позволят. Зара теснее прижалась к Радуге, единственной, кто проявил участие к ней.
Горькие мысли не помешали уснуть в дороге. Зару разбудили шум и гомон. Повозку больше не трясло, а чета Борщевиков выбиралась наружу. Радуга приводила в порядок свои юбки и расправляла короткую оборку чепца. Замужним и родившим женщинам дозволялось скрывать под завесой только лоб.
– Выходи вперёд меня и поклонись матушке, – шепнула невестка. – Если что колкое скажет, не отвечай.
Зара послушалась. Под воланом ей было видать только ботинки свекрови, к ним она и склонилась. Вместо приветствия Стужа прошипела:
– Ну и щепка. Получше не нашлось девицы?
– Слава Свету, что такую отдают. Нам выбирать не приходится, не то дождёмся, когда сынок гадюку в дом приведёт.
На том знакомство и закончилось. Семейство направилось в торговые ряды выбирать материи. Зара шла рядом с Радугой и ждала подходящей минутки, чтобы оглядеться. В городе она бывала один раз, давно, когда отец выручил за работу чуть не воз пшеницы, повёз её продавать и взял их с матушкой в помощь. Тогда город и городом-то не был – так, рынок на перепутье дорог, соединяющих окрестные деревни. Теперь по приказу власта Грома здесь возвели Огневицу, посадили дознавателя от Цитадели, развернули строительство, открывали цеха, а название так и осталось – Перепутье.
Радуга взяла Зару под локоть:
– Пришли. Тут развал с шерстью на юбку.
Свадебные юбку и безрукавку шили обычно из красного льна, только такой зажиточный род, как Борщевики, мог позволить себе нарядить невесту в шерсть. Стужа перещупала и просмотрела на просвет весь товар, пока не определилась с выбором. После долго торговалась. Наконец сошлись в цене с купцом, забрали отрез и двинулись в ряды с сукном для душегреи. Зара шла, куда вели. Видеть она могла только тюки, что лежали у самой земли, да всё одно её мнения никто не спрашивал. Волан колыхнулся, открыв на миг лоскут тёмно-голубого цвета, точно небо сразу после заката в оконце. Зара невольно остановилась и тронула материю.
– На что уставилась? – Стужа заметила нечаянный жест и развернула Зару к коричневым тюкам. – Вон из тех выбирай!
– Оставь! – цыкнул на жену Буран. – Пусть хоть хвост петушиный нацепит, если этим Пламеня от ведьмы отвернёт.
– Где ж видано, чтоб в синей душегрее расхаживали? Чем же вышить такую?
– А пусть сама и придумает. – Свёкор повёл Зару к рядам с пряжей. Задрав волан чепца, благодушно позволил: – Выбирай!
На солнце блестели переливчатые мотки белого шёлка с искристым морозным оттенком. Зара ахнула от восторга.
– Эк, девка, куда губу раскатала. До шелков мы положением не вышли. Туда смотри!
Пришлось выбрать тончайшую шерстяную пряжу, но Зара и этому была счастлива. В кончиках пальцев закололо: так не терпелось взяться за работу.
После купили несколько локтей лёгкого ситца для нижних рубах и чепцов, льняное кружево на оборки – замужним дозволялось сменить плотный волан на прозрачную завесу, бусы из бирюзы и такие же серьги. Торговец вдел их в уши прямо у развала, проколов мочки раскалённой над свечой сапожной иглой.
В Трихолмку вернулись уже затемно.
Глава 2. Невеста
Проводив отца на работы, Зара взялась помогать матушке по хозяйству, но Брюква остановила дочь:
– Иди в дом. Скотиной сама займусь, а ты за шитьё садись, пока света хватает. Я тебе с такими руками плохой помощник. – Матушка подняла грубую красную ладонь с короткими толстыми пальцами.
Брюква забрала у дочери лопату и принялась чистить козий загон. Зара топталась на месте, не решаясь уйти. Совестно было сидеть в тепле и шить, когда матушка тяжело и неловко прибиралась в холодном хлеву. Видать, за эту неуклюжесть и красные щёки прилипло к ней прозвище Брюква. Никто уже и не помнил, что при рождении нарекли её Рябинкой. Зара порадовалась, что облик она унаследовала от отца и ничем, кроме карих глаз, не походила на любимую, но нескладную матушку. И тут же устыдилась своих мыслей. Ведь гордиться нечем, все добродетели в нас Создатель вложил, заслуг человеческих в том нет, а уж красота и вовсе не в нашей власти. Да и много ли той красоты Зарнице досталось? Только редкие в Трихолмке русые волосы, скрытые чепцом, и светлая кожа. Вот Радуга и правда была хороша.
Как по заказу, морозный узор на окнах вышел сегодня самым изумительным из виденных прежде. Зара только успела повторить рисунок кусочком известняка на дощечке, как на стекле проступили капельки, и инистый ажур стёк. Значит, потеплело.
Заре прежде думалось, что будь ей позволено вышивать от рассвета и до заката, это было бы самым большим счастьем. Однако вместо радости в груди теснилась тяжесть, ведь наслаждаться рукоделием приходилось только из-за предстоящей разлуки. Да и матушка не сидела напротив с притчами из Писания, а хлопотала то в хлеву, то во дворе. Зара дождаться не могла, когда та вернётся в дом и займётся обедом.
Для Брюквы же важнее было подготовить дочь к замужеству, поэтому за стряпнёй она повела речь о чём-то непонятном для Зары:
– Муж имеет власть как над помыслами и делами жены, так и над телом её. Поэтому не противься тому, что он будет делать с тобой. Боль длится недолго, потерпи, а через несколько дней привыкнешь.
Зару замутило. Стоило вообразить, что Пламень смотрит на неё, так только от этого дрожь охватывала, а он ещё будет творить с ней невесть что, от чего больно.
– Матушка, я поняла, что хорошая жена молчит и терпит. Прошу тебя, давай посидим немного, как раньше. Нам ведь недолго вместе осталось. Расскажи лучше о Сотворении.
Брюква поставила горшки в печь, обтёрла руки и села напротив дочери.
– Лучше ты мне расскажи. Тебе ведь скоро своих деток учить придётся. А я послушаю, хорошо ли ты Писание усвоила.
Зара опустила вышивку на колени и задумалась, подбирая слова. Начала со своего любимого места о Сотворении:
– На белых облаках Святозары спустились на землю. От взмахов их рук унимались пожары, а под стопами их прорастала зелёная трава. Долго трудились они. Сперва нагнали тучи, чтобы пролить дождь и наполнить водой моря и реки. На напоённых землях зазеленели луга, взошли леса. Прилетели птицы и свили гнёзда в ветвях молодых деревьев. И звери пришли. И рыбы плескались в реках. Только тихо было на земле. Тогда певец Заккари, самый могучий из Святозаров, дал журчание ручьям, голоса птицам и зверям и привёл ветер, который шелестел листвой. Матушка, а гром тоже Заккари сотворил?
– И гром. Чтобы трепетала в страхе всякая тварь пред силой Святозаров. Дальше сказывай и о деле не забывай! – Брюква ткнула пальцем в забытую Зарой вышивку.
– Виринея была самой прекрасной и несла она красоту всему. Она сотворила и нежные лепестки цветов, и радугу. Расцветила небо дивными переливами во время закатов и рассветов. И птицам дала яркое оперение. И даже для суровых зим придумала красоту, создав узор каждой снежинки…
– Зарница! Зима дана не для любования, а для того, чтобы люди узрели свою ничтожность и молили Святозаров о милости. Лето для трудов, а зима для страха и молитв.
– Матушка, но ведь людей ещё не было.
– Всё одно зимы для укрепления веры созданы. Сказывай тогда, как люди появились.
– Устав от трудов, Святозары отдыхали подле озёр, в тени деревьев, и радовались преображённой земле. Душа Заккари так ликовала, что он запел. Заслышав его дивный голос, соловьи стыдливо смолкли. Но вдруг в песне Святозара зазвучала тоска. Он грустил, что некому показать созданное. Опечалились и остальные Святозары. И снова приступили они с просьбами к Создателю, чтобы позволил Он населить планету людьми. Отец слышать ничего не хотел об этом, но Святозары не унимались, заверяли, что станут наставниками роду человеческому и не оставят его. Наконец сжалился Создатель над ними и позволил вложить в людей искорки Божьего Пламени, но сказал, что до тех пор будет глух к молитвам порочного племени, пока не искупят они грехи предков своих.
– А чем предки так разгневали Создателя?
– Они почитали науки и колдовство пуще веры и так гордились своими деяниями, что возомнили себя равными с Создателем, а то и выше его.
– Истинно так, Свет свидетель! Потому человеку следует чураться лишней науки, особенно женщине. Далее сказывай.
– Святозары приняли обличия мужчин и женщин, разделились на шесть пар, и в каждой паре народилось по семь детей человеческих. Виринея сложила пару с другом своим Заккари. И жили все поначалу в благости. Святозары наставляли людей. Ферул учил их мудрости отличать чистое от скверного. Савий – ремёслам, а Артовий наставлял в храбрости противостоять скверне и всяким, от веры отвернувшимся. Заккари же нёс людям Слово, сила которого могла защитить от скверны.
– Верно говоришь. А Святозарки чему учили?
– Триния, подруга Ферула, тоже наставляла в мудрости. Сония оберегала младенцев. Левия утешала в тяготах и давала терпение. А Виринея несла красоту, чтобы не одними трудами жил человек, а мог радоваться дивному и этим облегчать свои страдания.
– Не было тогда у людей никаких страданий, они со Святозарами жили, откуда же печали взяться! Ни болезней, ни голода не знали. И не возноси падшую, через красоту она души и погубила. Сказывай про падение.
То была самая горькая глава из Писания. Зара опустила голову и заговорила чуть слышно:
– Много витков жили все в мире и благости. Но множился род человеческий, а для пропитания приходилось вспахивать зелёные луга и убивать зверей, и деревья рубить, чтоб жильё построить. С печалью взирала Виринея на разорение, жалела она красоту и стала запечатывать всё чудесное в камни, а камни прятать в глубокой пещере, что скрывалась в горах Дивнодолья. Но люди тосковали по прекрасному и однажды нарушили запрет и украли камни. В ярость пришли Святозары и убили воров.
– Кто особо ярости предался? Сказывай точно!
– Виринея. Сменила она свой кроткий облик на чудовищное воплощение, мощью своей отделила она Дивнодолье морем от других земель, а после носилась по небу ужасной тенью, сминая поселения, равнины в горы превращая, а горы – в пыль. Матушка, но ведь люди на добро её посягнули. Если кто в чужой дом заберётся, так хозяин может убить лиходея, и никто не осудит за это.
– На Виринеино добро люди позарились, потому как она искушала их своими дивами и чарами. А более виновен тот, кто чистые души губит и в скверне их замарывает. Люди грешны, но Виринея грешнее. А остальные Святозары что?
– Глядя на гнев её, одумались семеро из двенадцати Святозаров, усмирили прочих, кроме Виринеи. С ней только Заккари хитростью справился. И тогда решили Святозары удалиться от людей, лишь с облаков взирать на них, а падших своих братьев и сестёр приговорили жить в человеческом обличии, пока не постигнут все тяготы смертной жизни. Виринею же сбросили на тысячи витков в небытие. Очень опечалился Заккари участью подруги. Он покинул Святозаров, чтобы готовиться к возвращению Виринеи, когда она выйдет из заточения и родится в образе человеческого ребёнка. Матушка, а когда она вернётся?
– О том никому неизвестно. Но ждать каждый миг надо и готовой быть, не поддаваться скверне, чтобы не погубила падшая твою душу.
Зара задумалась, беззвучно зашевелила губами, загибая пальцы. Вдруг спросила:
– Матушка, Святозаров же двенадцать было, а известно только о деяниях восьми. Что же остальные? Как звали их?
– Даже думать о них не смей! Для того и скрыты их имена, чтобы не призывали их люди к себе. Падшие ведь в человеческом облике по сей день среди нас живут и губят души. А уж чему они учили… Ох, Свет-защитой-будь! Заговорили о скверном, вот и принесло окаянную!
Брюква уставилась в оконце. Зара проследила за взглядом матери и похолодела: против окна стояла Горлинка. Гордо вскинув голову, ведьма презрительно глядела на невесту своего любовника.
– Чего она вылупилась? Что я ей сделала? Будто сама свою долю выбрала!
Ведьма тряхнула чёрными косами, словно услышала слова соперницы, но от дома не отошла.
«Вот же бесстыжая! Хорошо быть гордой и красивой, когда не нужно под чепцом склоняться. Ей-то законы не писаны».
Горлинка до самого обеда стояла под окном. Брюква порывалась отогнать её кнутом, да Зара вцепилась в руку матери:
– Не надо, матушка, ведь наведёт напасть какую, оставь!
Слава Свету, Зазимок вернулся к обеду. Завидев ведьму, забранился, а та рассмеялась ему в лицо и ушла прочь. В дом отец вошёл ещё свирепый:
– Гадина! Огненных дознавателей напустить бы на дрянь.
Пока Зазимок умывался, Зара шепнула матушке:
– А правда, почему Буран дознавателям о ведьме не скажет? Они бы забрали Горлинку, освободили Пламеня от её чар, и мне бы не пришлось замуж выходить.
– Забудь! Ближайший дознаватель в Перепутье, и дело его – в Цитадель сообщать о порче и ждать, пока они людей пришлют для разбора. А те, как приедут, одной Горлинкой довольствоваться не станут, найдут повод, чтоб ещё с дюжину в ведьмовстве обвинить.
Заре же подумалось, что дело тут не только в разборе. Горлинка робостью не отличалась, такая выпутается, ещё и дознавателям головы задурит, а после нашлёт лихо на тех, кто это затеял.
«Если такая смелая, так и уводила бы к себе любовника».
Отец после обеда сказал, что наутро они с Бураном отправятся в Огневицу Междуреченки, чтобы назначить дату опаления:
– И об очищении условимся. Брюква, подготовь её как следует. Чтоб не опозорила нас, как было однажды.
Зара ещё ниже склонила голову. На её плечах и спине после того случая остались рубцы от отцовской порки. А всё из-за лжепророка. Вернее, его последователей, что однажды забрели в Трихолмку с учением. Зара слишком мала была, чтобы понять, о чём они говорили, помнила только, как поразил её рассказ странников о страшной казни еретика. Несущий Истину, как он себя называл, проповедовал в Приморье, после бежал в Загрядье, там его и схватили дознаватели и подвергли исправлению от заблуждений. Для этого бедняге отрубали по куску то от рук, то от ног, а раны прижигали Священным Огнём. Только он не отрёкся от своих убеждений, даже когда то, что от него осталось, горело в жерле очищения.
Когда же последователей изгнали из деревни, наставник, недолго служивший в их Огневице, собрал всех детей, слышавших лжеучение, и втолковал им, чем подлинный пророк Святоглас отличается от самозванца Несущего Истину. Одним из доказательств святости Святогласа служило то, что он принял смерть в муках, на что Зара по своему детскому неразумению возразила, что лжепророк тоже страдал. Наставник разгневался и велел привести в Огневицу родителя маленькой еретички. Зазимок так разозлился, что чуть не убил дочь. Да и матушке тоже досталось тогда.
Как только Зазимок ушёл, Брюква оставила уборку стола и усадила дочь для разговора:
– Совсем я, глупая, об очищении тебе сказать забыла. Как ни учи Писание, Сёстры такие вопросы зададут, что вовеки правильного ответа не сыщешь. Ты и не думай сильно, если чего не знаешь, так и говори, мол, девка я тёмная, бабий ум мой мудрости не разумеет, коли в жизни такое решать случится, так отца с мужем спрошу и Святозарам молиться буду. Сёстры такую безропотность любят. А после проверят тебя на метки нечистые, да тут тебе не о чем тревожиться. Самое страшное – испытание в Огненном Круге. Ты после досмотра только рубаху на себя не надевай, иначе займётся. Так нагая и становись.
К дню, в который был назначен обряд Очищения, установился санный путь. Полыни выехали в Междуреченку задолго до света, а всё равно на полпути их обогнали бурановские сани. Впряжённая в них пара молодых жеребчиков легко обошла старую клячу Зазимка. Зара осторожно приподняла волан, чтобы посмотреть, не едет ли с ними Радуга, но к Огневице Борщевики отправились без невестки. Сидевший позади возницы Пламень даже из любопытства не взглянул на будущую жену.
Когда подъехали к храму, сани сватов уже остывали пустые. Только Стужа нетерпеливо топтала снег в ожидании. Из левой половины вышли Огненные Сёстры и велели женщинам следовать за ними. Зазимок отправился в правую дверь, к мужчинам.
Зара последовала за Сёстрами, вернее, за видимыми ей подолами их чёрно-красных одеяний. В зале досмотра невесте указали место перед Стеной поклонения и разрешили снять чепец. Жрицы построились у ниши Сонии, покровительницы материнства и защитницы женской чистоты. Каждая держала в руках Огненное Писание, что несказанно удивило Зару, ведь познание в грамоте считалось пороком для женщины. Сёстры же откинули с лиц длинные покрывала и принялись читать молитву Сонии, бойко складывая написанные символы в слова. Даже у отца не получалось так скоро и плавно.
Затем приступили к испытанию. Зару спрашивали о добрых и злых деяниях Святозаров, порой пытаясь сбить с толку и выдать пагубное за благое. Следуя наставлению матушки, при каверзных вопросах она ссылалась на свою темноту, чем вызывала снисходительные улыбки и одобрительные кивки Сестёр.
После приступили ко второй ступени. Заре велели раздеться донага. Жрицы тщательно осмотрели каждый участок тела, чтобы убедиться в отсутствии знаков скверны, таких как сросшиеся пальцы, вывернутые раковины ушей, хвост, лишние зубы и родимые пятна зловещей формы. Не найдя изъянов, повернули Зарницу к сложенному по кругу хворосту. Брюква подскочила к дочери и заплела её волосы в тугую косу, шепнув при этом:
– Помни, не надевай рубаху.
Зарница встала в круг. Одна из Сестёр поднесла светильник к сучьям, пропитанным маслом. Огонь резво побежал по веткам, загудел, вырос стеной. Дыхание перехватило от едкого дыма. Зара закашлялась, хватая ртом раскалённый воздух, закрыла глаза от жара ладонями. Вокруг всё потемнело и закружилось… Очнулась она на коленях у матушки. Сёстры брызгали в лицо водой и били по щекам.
– Чиста, чиста! – ликовала Брюква. – Ни отметочки огонь не оставил!
– Было бы на чём оставлять! Кости не горят, не тлеют, – Стужу непорочность невесты вовсе не радовала.
Матушка помогла Заре одеться и, не опустив волан, повела на воздух. Её ещё мутило, но во дворе Огневицы она уже без поддержки Брюквы пошла к саням. Следовавшая позади Стужа вскрикнула и заторопилась к мужской половине. Зазимок с Бураном волокли под руки Пламеня. Парень с трудом переставлял ноги, на лбу и щеках его вздувались волдыри.
– Закройся, – Брюква поправила на дочери чепец.
«Видать, за связь с ведьмой его Огонь наказал. А если бы Горлинка зашла в круг, так и вовсе сгорела бы. Вот почему знахарок замуж не берут», – Зара легла в санях. А какой исход был бы лучшим для неё самой? Замужество или смерть?
Дни летели стремительно. Вот только целая луна оставалась до опаления, как уже истаяла её половина. У Зары ломило шею и плечи от постоянного шитья, а свадебный наряд всё ещё не был готов. Даже Зазимок смягчился и довольствовался малым, чтоб не отвлекать Брюкву от помощи дочери. Зара втайне надеялась, что, не успей она с вышивками на ритуальных юбке и безрукавке, семья Борщевиков откажется от нерасторопной невесты. Однако матушка избавила её от пустых чаяний:
– Если Бурану чего в голову взбрело, он это исполнит, даже если тебя голой на опаление тащить придётся.
Однажды Зазимок всполошил семью среди ночи:
– Поднимайтесь! Снегом крышу хлева продавило. Выходите чистить, пока не рухнуло на скотину.
Зара оделась и повязала платок вместо чепца. Кто её увидит во дворе в такое время? Отец подставил лестницу, помог дочери взобраться и передал ей лопату. Сам же отправился устанавливать подпорки внутри.
Снег оказался влажным и тяжёлым. Уже через несколько минут работы руки дрожали и ломило спину. Зара остановилась перевести дух и утереть пот. И ахнула от открывшегося перед ней великолепия. До рассвета было ещё долго, но ночь казалась светлой из-за укрывавшей всё снежной пелерины. Даже пугающая тёмная стена леса сейчас белела величественно и торжественно. Под вековыми елями притулился дом Горлинки. В окне желтел огонёк лампы. Значит, ведьма тоже не спала. И тут Зара увидела её – та расчищала тропку на лугу – и залюбовалась сильными и гибкими движениями Горлинки. Она без устали зачерпывала полные лопаты снега и скидывала его в стороны так легко, словно он был пухом.
