Татьяна Устинова
Сценарии судьбы Тонечки Морозовой
– Что вы, нет, конечно! Разве сейчас можно по Москве на машине?! Нигде не проедешь, и час стоянки пятьсот рублей!
– Отлично, поедем на моей. Да что это там Василий все бузит?!
Он оставил на столе деньги – довольно много, Тонечке так показалось, – подхватил свой рюкзак, вырулил из-за фикусов и пальмочек.
Тонечка поспешала за ним.
Режиссер Василий Филиппов вырывался из рук официанта и еще какого-то человека в костюме, которые пытались поднять и увести его. Вырывался он довольно ловко. Со всех сторон, из-за всех столиков на него смотрели, кто-то фотографировал.
Александр Герман подошел, твердо взял горюющего под локоть, рывком поднял и повел. Тот пошел.
– Где машина? – не оглядываясь, спросил он у человека в костюме, рысцой трусившего следом.
– Прямо у входа, Александр Наумович!..
– Нужно было сразу увести, – с досадой говорил на ходу продюсер. – Нет, довели до скандала!..
– Да как его уведешь, Александр Наумович, если он… не идет?
Режиссер Филиппов вдруг вырвал руку, схватил Германа за плечо и сильно притянул к себе.
– Она знала, понимаешь?! – почти крикнул он продюсеру прямо в лицо. – Она все знала! За это и убили! И меня убьют, вот увидишь!
Тонечка насторожила уши и вытянула шею. Даже что-то хрустнуло в позвоночнике, так она сильно вытянула!
– Тише, Вася, – Герман перехватил руку режиссера и опять повел его. – Не кричи.
– Мне нужно… улететь, – заговорил Вася, словно мигом протрезвев. – Куда-нибудь. Неважно. Виза. Не помню, не знаю. Куда можно без визы?
– По-моему, в Казахстан. Или во Вьетнам. Ты бы дома спать лег, Вася. – И человеку в костюме, через плечо: – Костя, проследи, чтоб он лег.
– Во Вьетнам, – продолжал бормотать режиссер. – Это хорошо… это далеко… Они меня там… не найдут? Или найдут? Нашли же Светку? Среди бела дня, среди людей! Убили, сволочи!.. Зоя… Мне нужно к Зое! Она все устроит! Она знает как, она всегда все устраивает! Где телефон, я ей позвоню!
Они миновали охрану, турникеты сами собой открылись, водитель подбежал и распахнул заднюю дверь машины. Вдвоем они затолкали режиссера на сиденье.
– Ты поспи, – сказал Герман серьезно и оглянулся.
На широкое офисное крыльцо высыпали люди, под козырьком, где стояла ощетиненная окурками урна, тоже толпились, и все смотрели и фотографировали на телефоны.
Герман захлопнул дверь машины, кивнул водителю и нырнул в узкую калитку в сплошном заборе. Калитка и забор ограждали крохотный заасфальтированный дворик, где начальство держало свои автомобили.
Тонечка потопталась немного, оглянулась на толпу под козырьком.
«Пойду-ка я к метро покамест. Заявку нужно писать, Герман дал мне «особое» задание».
– Антонина Федоровна! – донеслось из-за калитки.
Тонечка была совершенно, то есть абсолютно – абсо-лют-но, как сказала бы ее дочь, – уверена, что великий продюсер о ней уже позабыл. Несусветные глупости про кастинг она и слушала-то вполуха!..
Он выглянул, лицо недовольное:
– Отстаете!
– Да я вот… очки… искала, – сказала Тонечка первое, что пришло в голову, перебежала газон и перелезла через железную перекладину.
Он поддержал ее под локоть.
Широко шагая недовольными шагами, он словно бы силой доволок ее до машины и приказал:
– Садитесь.
Машина была очень солидной, английской, солидного же английского цвета – какой-то болотной зелени, – и… довольно грязной.
Тонечка аккуратненько поместилась на переднее сиденье, сумку утвердила на коленях. Ей было смешно.
– Без цирковых представлений никак, – процедил Герман, выруливая с тесной стоянки на тесную улицу.
– Да, – спохватилась Тонечка, – о чем он говорил? Вы поняли?..
Тот пожал плечами, что можно было расценить как угодно.
– Вот если б я написала такую сцену, мне бы точно весь сценарий завернули, – сказала Тонечка. – Ну, так не бывает в жизни!.. Чтоб человек бился и кричал, что его вот-вот убьют, и порывался во Вьетнам!.. Это даже не сериал, Александр Наумович! Это голимое «мыло».
– Мыло земляничное, – пробормотал продюсер. – Зовите меня Сашей.
Пришла очередь Тонечки пожимать плечами. Она пожала и на всякий случай согласно кивнула.
– Дело в том, что я там вчера был, – сказал Герман словно с досадой. – В институте, где Дольчикова… погибла. Там приемный тур проводили, абитуриентов полно! Собственно, она со мной приехала. А получилось… что получилось.
Тонечка уставилась на него.
– Моя дочь тоже была. Она познакомилась там с мальчиком, они зачем-то полезли на четвертый этаж и… нашли тело.
– Мне показалось, я вчера вас видел, – сказал Герман задумчиво.
– Я приезжала за Настей. Настя – моя дочь. Что там случилось? Вы знаете?
Он притормозил на светофоре и потер лицо, словно вдруг сильно устал.
– Я не знаю, – сказал он из-за ладоней. – И не хочу об этом говорить, потому что именно я ее туда приволок!.. Если б не приволок, может, ничего бы и не случилось.
«…Ну и дела, – подумала Тонечка. – Может, продюсер Герман страдает, как и режиссер Филиппов?.. Или он тоже оплакивает «несчастную Светку, бедную девулю». Просто не устраивает демонстраций и факельных шествий… Вдруг он ее тоже… любил, а теперь «любовь убили»?..»
По долгу службы Тонечка время от времени общалась с артистами и режиссерами и знала, что жизнь у них не простая, как у нее, Тонечки, и большинства других людей, а, напротив, сложная, бурная, неистовая!.. Ну, им так положено, артистам и режиссерам. Чтоб то и дело любови, страсти, скандалы, разводы, папарацци, внебрачные дети, установление отцовства. По-другому им неинтересно и словно нечем заняться.
Впрочем…
Тут она переменила позу и уставилась в окно.
Ее собственный муж был точно таким же. Он страдал без причины, ревновал без повода, изменял без зазрения совести, скандалил без удержу. «Я же писатель! – кричал он и швырял в Тонечку первым, что подворачивалось под руку. – Мне нужны эмоции! Где я их возьму?! У тебя?! Ты не способна! Ты не можешь! Ты у меня забираешь даже те, что еще есть, последние остатки!»
Эти «последние остатки» Тонечку просто убивали!.. Она и так постоянно чувствовала себя виноватой, а уж когда дело доходило до «последних остатков»!
– Все это очень странно, – вслух сказала она, думая о своем. – Очень странно.
– Согласен.
Тонечка испуганно посмотрела на Германа, словно он прочел ее мысли.
– Нужно Василия расспросить, – продолжал Герман. – Я думаю, он не все подряд выдумывает, хотя кто его знает, конечно!.. И никаким следователям он ничего не расскажет, а мне, может быть, расскажет.
– Зачем вам это?
– Что?
Тонечка сделала неопределенный жест рукой.
– Расспрашивать, выяснять?..
– А… почему нет?
– Потому что человек умер, – сказала она неожиданно резко. – Его больше нет. Вы начнете ворошить его жизнь и мало ли на что наткнетесь!.. А это нельзя, неправильно это!..
– Что… неправильно?
– Делать из смерти шоу!.. Набегут журналисты, блогерши какие-нибудь!.. Она же была популярной артисткой! И так скандал на весь мир, как вчера выразился мой сосед, а если подробности всплывут совсем неприятные, мало ли?.. У нее родители есть?
– Наверняка есть, я не знаю.
– А дети?
– Был муж, – сказал Герман, – это точно, я его даже видел. Но как-то не очень долго он продержался, года два. Потом развод. Ну, а потом романы, конечно.
– Развод, романы, – пробормотала Тонечка. – Она же девочка совсем!
– Ну, не совсем. Тридцать лет стукнуло. В нашем поколении тридцатилетний человек считался окончательно взрослым. Правда, все давно изменилось, конечно.
– Конечно, – согласилась Тонечка несколько язвительно.
…С чего она так… разгорячилась? Что задело ее за живое? Воспоминания о муже? Или мысль о том, что продюсер Герман ничем не отличается от остальных – крутит романы с артистками, до которых ему и дела-то никакого нет, вон даже не знает о родителях?..
– А вам совсем не интересно? – спросил Герман тоже несколько язвительно. – Кто ее убил и за что? И почему Василий Филиппов так перепугался? Вы же сценарист, вас все это должно… возбуждать.
– А, ну вас, – и Тонечка махнула рукой. – Вы ничего не поняли.
– Чего – ничего?
– Придуманная история отличается от настоящей, как… – она поискала сравнение, – ну вот как история Ромео и Джульетты от криминальной сводки о подростковом суициде! Может, мне тоже любопытно, но всех жалко, понимаете? Светлану Дольчикову, ее маму, даже этого вашего Василия! У всех этих людей горе, а нам… любопытно! Свинство же!..
– Не знаю, – сказал Герман. – По-моему, вы слишком усложняете. И как-то сразу начинаете подозревать!
– Кого и в чем? – фыркнула Тонечка.
– Меня в свинстве, – сказал великий продюсер. – Или я опять не прав?
Он был совершенно прав, но не говорить же ему об этом!.. Впрочем, он, кажется, догадался.
…Вот сейчас высадит меня из машины, пронеслось у Тонечки в голове, да еще работу отнимет, закажет заявку другому сценаристу! Ими – нами, сценаристами! – можно не то что пруд запрудить, а целый океан заокеанить!
– Я говорю абстрактно, – моментально заюлила Тонечка, она всегда начинала юлить, когда понимала, что плохо ее дело, – не о вас, а вообще!.. И мне тоже любопытно, я же человек! И страшно люблю сплетни, только не из интернета, где не сплетни, а какое-то безобразие, а из журналов, понимаете? Где человек сам дает интервью, сам про себя вдохновенно врет, сам верит тому, что говорит! Вот это я всегда читаю, мне для работы нужно!
– Вы оправдываетесь?
Она улыбнулась.
– Пожалуй.
– Оправдания приняты.
Тонечка опять посмотрела в окно.
За окном была Москва, весна, безлюдные парки за заборами. В этой части огромного города все парки были за заборами, и в них никто никогда не гулял – правительственные резиденции или какие-то секретные дачи. И машин мало, хорошо, просторно!..
…Вот если бы не нужно было срочно писать сценарную заявку, затем ехать на «совещание с продюсером», потом переписывать, вновь совещаться и вновь переписывать, Тонечка засела бы на даче. Как прекрасно поздней весной, когда вот-вот все распустится, засесть на даче!.. У нее припасена стопка книг, еще не читанных. Она покупала потихоньку, когда были свободные деньги – книги нынче дороги! – и самое лучшее, интересное оставляла «на отпуск». Вставала бы она поздно, часиков в одиннадцать. Варила бы кофе и делала два бутерброда с колбасой – ну, не готовить же, в самом деле, завтрак для себя одной весной на даче! Не торопясь и не проверяя поминутно телефон, пила бы кофе и смотрела по телевизору про путешествия. По телевизору очень соблазнительно показывают всякие экзотические путешествия – в Манилу, в Сингапур! Потом на террасу, на диванчик – читать. Хоть час, хоть два, пока не устанешь, а затем можно подмести дорожки, помыть самовар – лето впереди, самое «самоварное» время! И чтоб никаких забот – дочь не поступает в театральный, мама не болеет и не иронизирует поминутно, не нужно везти на эвакуаторе в сервис машину, у которой заклинила рулевая рейка!..
– И все-таки с Василием я поговорю. – Голос продюсера прервал ее мечтания. – Что с ним такое, непонятно!.. И родителей вы правильно вспомнили. Позвоню им обязательно.
– Денег нужно, наверное, – тихо сказала Тонечка.
– И это тоже правильная мысль.
Возле проходной «Мосфильма» стояла толпа, вываливалась наружу, не помещаясь в будке. На «Мосфильм» всегда ломился народ, все будущие и настоящие кинематографические звезды.
Машину Германа охранники, видимо, хорошо знали, потому что шлагбаум сразу поднялся. Из будочки выбежал человек в камуфляже, из толпы на тротуаре жадно заглядывали в окна – кто едет, может, сам… Петров? Или Иванов? Или – господи помилуй! – даже Сидоров?!
– Здрасте, Александр Наумович, – охранник заглянул в боковое окно с опущенным стеклом. – Вы гостью везете? Можно паспорт ваш?
– Да, – спохватилась Тонечка. – Конечно!
Пока он бегал с ее паспортом в будочку, другой обходил машину со всех сторон. В руках у него было круглое зеркало на длинной ручке.
– Они же знают, что вы – это вы, – заметила Тонечка. – И все равно смотрят, не прицеплена ли у вас к днищу мина?..
– Такие правила.
…Понятно, что правила! Дурацкие правила, вот и все.
Паспорт вернули, рукой махнули, автомобиль перевалил «лежачего полицейского», и они покатили по широкой дороге. Газоны зеленели, деревья распускались, тюльпаны цвели.
Хорошо на «Мосфильме»! И Тонечке еще больше захотелось на дачу.
– А фильм о чем? – вздохнув, спросила она.
– А ни о чем, – сказал Герман жестко. – Сейчас сами все поймете.
– По спискам проходим, активно проходим, кто по спискам! – Зычный голос администраторши перекрывал шум доброй сотни голосов. – Массовка, кто на кастинг сериала «ПТУ», проходим активно!
Настя выглядывала из-за спин и плеч, ее очередь совсем-совсем не двигалась!.. Сейчас зычная администраторша захлопнет свою папку и поведет счастливчиков внутрь, на кастинг, а она останется с носом, как всегда!
– Девушка, не напирайте! Что вы напираете!
– А вы шевелитесь! – огрызнулась Настя.
– Выискалась! Звезда, блин! Стой спокойно, видишь, сколько народу!
– Кто на кастинг в «ПТУ», двигаемся, двигаемся!
– Я! – неожиданно для себя крикнула Настя во весь голос и залилась краской. На нее оглянулись. – Подождите меня!..
– Здесь все на кастинг!
– Не, мы не в «ПТУ», мы в «Девицу со станицы»!
– А я в «План Берии»!
– На «План Берии» завтра кастинг!
– Вы че, совсем?..
– Девушка! Девушка, которая в «ПТУ», давайте сюда! Пропустите ее, пропустите, господа!..
Да уж, господа, подумала Настя, изо всех сил работая плечами и локтями. От усилий даже голова вспотела!.. Хоть бы миллиметр в сторону, хоть бы шажочек сделали, чтоб пропустить, – нет, стоят, упыри проклятые, хотя все слышали, что ее вызывают!..
Растрепанная, красная, потная, Настя наконец вынырнула перед администраторшей с папкой и прямо ей в лицо крикнула:
– Я! Я на кастинг в «ПТУ»!..
Администраторша окинула ее моментальным недовольным взглядом:
– Записывалась?
– Морозова Анастасия.
Та отлистнула списки, поставила галочку и скомандовала на всю проходную:
– Кто в «ПТУ», по одному через турникет, и ждать меня! Готовим паспорта в раскрытом виде!..
Слава богу, прорвалась! Вот удача!..
Настя выскочила на улицу с той, вожделенной стороны, где уже начиналась другая, вполне кинематографическая жизнь – чистота, красота, просторы и газоны, памятник Шукшину в некотором отдалении. Настя не любила Шукшина и не понимала, за что его можно любить, снимал ерунду, писал скукоту.
Приставив ладонь козырьком ко лбу, она против солнца осмотрела желтые здания за липами и яблонями, купы пионов, кусты сирени и счастливо вздохнула: отныне и навсегда ее место здесь и только здесь.
Она добьется! Она станет! Она сможет!
Очередь на кастинг в массовку – начало. Когда-нибудь она станет заезжать сюда через шлагбаум как хозяйка, как королева! Вот как люди на той огромной зеленой машине, только что перевалившей «лежачего полицейского»! Они не стояли в очереди в проходной, их не отмечали в списках, почтительный охранник сам подбежал, проверил документы, проводил поклонами.
– Массовка «ПТУ» – за мной! Все за мной! Не отставать, ждать никого не буду!..
Мимо грустного Шукшина – вдруг Насте стало его жалко – толпа с администраторшей во главе обошла торец желтого здания, приняла левее. За зданием открылась довольно большая и удивительно пустая стоянка для машин – зеленый «крокодил», которому кланялся охранник, еще пара автомобилей, и все. Настя подумала, что это как-то неправильно – такая пустота. А где артисты, звезды? Или у них кастинги бывают в других местах?..
В вестибюле старого здания было прохладно и гулко отдавались голоса. Администраторша всех пересчитала по головам и куда-то повела широким коридором. По обе стороны коридора были устроены витрины. «Костюм Ю. Яковлева в роли Ивана Грозного, «Иван Васильевич меняет профессию», реж. Л. Гайдай». «Платье Т. Самойловой в роли Белки, «Летят журавли», реж. М. Калатозов».
Настя крутила головой, но рассмотреть, задержаться перед витриной было некогда, администраторша оглядывалась и торопила.
Несколько раз свернули, поднялись по ступенькам, коридор стал поуже и похуже, и никаких витрин, спустились, еще раз повернули.
…Да тут заблудиться раз плюнуть! Настя уже совершенно запуталась!
Еще несколько раз поменяв направление, вышли в просторный холл, заполненный людьми почти так же, как коридоры института в день экзаменационного тура!.. Господи, сколько их тут?! И откуда они все взялись, не было же никого, в коридорах пусто?! Это что, все претенденты на массовку в сериале «ПТУ»?! Настя от растерянности чуть не заплакала. Ничего она не получит, никакого места в массовке! Вон сколько тут девиц и парней, и все примерно одного возраста, и красивые!.. Нужно было сделать контуринг и навести стрелки, но она прочитала в интернете, что на кастинг следует приходить без грима, а то режиссер забракует!..
– Та-ак, массовка «ПТУ» к правой стене! Всем понятно? К правой! Никуда не уходим, ждем, будут вызывать! Туалеты в том коридоре!
– А буфет? – пискнул какой-то начинающий артист, и администраторша возмутилась.
– Какой еще буфет? Из голодного края, что ли?! Внимание, «ПТУ», никто никуда не разбредается, все ждут с правой стороны!..
Настя проводила администраторшу глазами – высокие павильонные двери закрылись за ней – и огляделась.
Люди сидели на стульях, на полу, на подоконниках. Какой-то чувак, скрестив ноги, расположился прямо посередине холла. Впрочем, сидели только избранные счастливцы и счастливицы. Остальные – их оказалось куда больше! – стояли, привалившись к стенам. У некоторых в руках были бумажки, они лихорадочно читали, а потом повторяли, закатив глаза. Настя через чье-то плечо попыталась заглянуть в такую бумажку, но не заглянула. Парень заметил ее движение, весь дернулся и быстро отошел, пряча листки.
Настя независимо пожала плечами.
…А вдруг здесь кастинг не только в массовку, но и… на роли? Или так не бывает? Нет, а с другой стороны, что они тогда читают? Наверняка им дали слова, то есть счастливцы и счастливицы получат ролъ со словами!
Со словами?!
Настя задышала быстрее. Как бы узнать, у кого узнать? Никто не скажет, здесь все конкуренты, вон как бросился прочь парень, когда она попыталась прочесть!
Эх, нет у нее друга, нет товарища рядом, никто не может ей помочь! Во всей вселенной нет человека, который мог бы помочь!.. Наверное, Даня смог бы, он же ходит с каким-то Ромкой на экзамены, но Даню она потеряла навсегда!..
– Привет, – раздалось у нее за спиной. – Ты сегодня куда пробуешься, в «ПТУ» или в «Севрюжью долю»?
Не веря своим ушам, она оглянулась. Не веря своим глазам, она на секунду зажмурилась.
Но когда она открыла глаза, ничего не изменилось. Данила Липницкий, предмет ее страданий, в клетчатой рубахе поверх футболки, в спадающих брюках и с книжкой в руке, весело ей улыбался.
Словно они и не потеряли друг друга навсегда!
– Это… ты? – пропищала Настя.
Даня оглядел себя – сначала с одного бока, а потом с другого.
– Это я, – сказал он уверенно. – А что такое? Я как-то изменился?
Она немножечко пришла в себя, провела рукой по лбу на манер артистки Эльгизы Тухеровой – та всегда проводила рукой по лбу и словно затуманивалась, когда в кино играла романтическую сцену.
– Я тебя потеряла, – сказала Настя голосом Эльгизы. – Там, в институте…
– Я тебя тоже! – бодро откликнулся Даня. – Папа приехал, и я потом долго на всякие идиотские вопросы отвечал.
– И я! – радостно сказала Настя.
Господи, как прекрасна жизнь!.. Как она… волшебна!
– Ты решил попробоваться на роль?
– Да ну-у-у, – Даня засмеялся. – Ромка пробуется, он где-то мечется на нервной почве, должно быть, опять в сортире. А я с ним, он один не может, боится. На самом деле я был почти уверен, что встречу тебя здесь.
Он «был почти уверен» – это почти объяснение в любви, решила Настя. Не совсем, но почти!..
Жизнь немедленно стала еще прекрасней.
– Дай мне свой телефон, – распорядилась она, обретая уверенность. – А то мы опять потеряемся.
Он продиктовал, она записала и подумала, что хорошо бы еще на бумажку записать, вдруг с телефоном что-нибудь случится!..
– У тебя есть какая-нибудь бумага? Мне записать нужно!
– Только книжка. Но в книжке записывать не дам! – быстро сказал он, спрятал книгу за спину и опять засмеялся.
Настя посмотрела на него и тоже засмеялась – от счастья.
…Они виделись только вчера, а казалось, это было давным-давно, и она почти забыла, какой он красивый. Как ему идет длинный нос, если только человеку может идти его собственный нос!.. Какие у него брови и волосы, словно немного обрызганные золотом! Какой он высокий, немного сутулый и удивительно… свой. Словно они знакомы давным-давно!
– Так куда ты пробуешься?
– В «ПТУ»! Здесь все в «ПТУ», по-моему.
– А как же «Севрюжья доля»?
– Что ты выдумываешь? – счастливым голосом спросила Настя. – Какая еще «Севрюжья доля»?! Есть «Девица со станицы», но в нее пробы завтра.
– А ты завтра опять собираешься? – удивился Даня. – Я Ромке, между прочим, сказал, что завтра не пойду ни за что! Я больше не могу. Тут люди в такой истерике!
– Так все роль хотят, – не поняла Настя. – Вон у тех, кто с листками, наверняка эпизоды, видишь?.. Вот бы и мне в эпизод попробоваться! А Ромка в массовку или в эпизод?
– Мы в машине какую-то ерунду учили, – сказал Даня, подумав. – Он был отморозок, а я старушка. Он у меня пенсию отнимал.
– Эпизод! – выдохнула Настя. – Он даже не учится еще, как это ему дали эпизод?!
– Сидеть, между прочим, негде, – продолжал Даня. – И есть очень хочется. А где буфет, я не знаю.
– Нельзя в буфет, ты что?! А вдруг вызовут!
Павильонная дверь распахнулась, все вытянули шеи в ту сторону, и Настя тоже. Даже гул голосов немного утих. В коридор выскочила девушка с двумя подносами, уставленными чашками, бумажными стаканами, блюдцами и тарелками. Попой она толкнула тяжелую створку и, балансируя подносами, как жонглер-эксцентрик, помчалась куда-то. Все расступались перед ней.
– Наверняка она знает, где буфет, – сказал Даня, проводив ее глазами. – Если следовать разумной логике. Чашки и тарелки явно из буфета.
– Мы не пойдем в буфет, – твердо сказала Настя. – Мы будем ждать здесь!
– Такова наша севрюжья доля, – легко согласился Даня. Он вообще легко соглашался, она уже заметила. И то и дело вставлял «между прочим»!
В коридоре было душно, и казалось, народу все прибывает. У Насти гудели ноги, и хотелось сесть, но куда тут сядешь?..
– А что у тебя спрашивал следователь?
– Ну, как все было, – отозвалась Настя, вглядываясь в толпу. Что же их так много?! – Как мы на четвертый этаж пошли, как увидели! Я ему про часы рассказала! У нее часы были в виде медальона, висящего на браслете, а когда мы ее нашли, часов не оказалось. Слушай, я не могу сейчас про это говорить, я и так нервничаю.
– Поступала бы лучше на исторический, – ни с того ни с сего посоветовал Даня Липницкий. – Наука крутая, в истерике никто не бьется.
– Я не хочу на исторический. Я актриса. Акт-ри-са!
– А-а, – протянул Даня. – Тогда конечно…
Вернулась взмыленная девушка – поднос на этот раз был только один. Кто-то открыл ей дверь, она проскочила в павильон, и снова ничего, только ожидание.
От этого ожидания с каждой секундой становилось все невыносимей, словно ртути наглоталась.
– Я хочу туда, – сказала Настя и подбородком показала на павильонные двери. – Там же что-то происходит! Почему нас не вызывают? Вдруг уже всех набрали?
– Ну, это маловероятно.
– Я хочу туда, – повторила Настя. – Слушай, а вдруг там кастинг героев? Сначала герои, потом эпизоды, а потом массовка?.. Вот бы посмотреть!
Даня почесал голову, от чего сделался необыкновенно лохмат.
– Нужно что-то придумать, – сказал он. – Что мы можем придумать?
– Да ничего не можем, – Настя вытерла мокрый лоб. До чего душно, просто ужас! И ноги какие-то тупые, тяжелые.
– Папа говорит, лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть.
Из съемочного павильона вдруг вывалились люди, среди них девушка с подносом и давешняя администраторша с папкой.
– Массовка «ПТУ»! – зычно прокричала администраторша. – Ждем спокойно, никто никуда не уходит, в обморок не падаем, держим себя в руках!.. Сейчас продюсер посмотрит артистов, и начнем кастинг!..
– Продюсер приедет? – выкрикнули из толпы кликушеским голосом. – Сюда?
– Он уже приехал! Со сценаристом вместе! Так что спокойненько ждем своей очереди!
– Какой продюсер? – жадно спросила Настя у чьей-то спины. Спина не дрогнула и не обернулась.
– Кто приедет, – пристала она к другой. – Кто? Вы не знаете? А? Кто приедет?
Девушка с подносом, оказавшаяся совсем близко, вдруг ей ответила:
– Да сам Герман приехал, идет сюда. Вздумал героев смотреть! Теперь до ночи застрянем.
– А вы администратор? – встрял Даня, и девушка кивнула.
– Слушайте, – продолжал тот вдохновенно. – Давайте мы вам поможем! Мы все равно стоим без дела!
Девушка страшно удивилась. Настя возревновала.
– Как это вы мне поможете?
– Да вот чашки помоем и принесем!..
Девушка недоверчиво на него посмотрела.
– Что, правда?
Даня сунул свою книжку в безразмерный карман штанов и перехватил у нее поднос.
– Слышь, парень, – зачастила девушка, проталкиваясь через толпу. – Смотри. Ничего не надо мыть. Мы сейчас в буфете все возьмем, и бутеры, и печеньки, и чай зеленый, и кофе, и… – тут она выхватила откуда-то мятый листок бумаги и уставилась в него, – так, еще сливки холодные и пирожное «картошка». Подружка с нами?
Даня кивнул на ходу. Настя рассердилась всерьез.
– Отличненько. Тогда точно вы все унесете. Вы унесете, а я сбегаю в костюмерную, а то хоть разорвись. Представляешь?! Ну, у меня не семь ног-то! Нет, еще шляпу какую-то подавай, а я даже не знаю, кто сегодня из костюмеров на работе, там есть одна, она не то что шляпу, булавок не даст!
Даня сочувственно кивал.
– Я никуда не пойду, – объявила Настя противным голосом. – Я же на кастинг!.. Меня могут вызвать.
Девица махнула на нее рукой.
– Да тут все на кастинг. И не вызовут никого, ты видишь, что творится?! Герман приехал, все, пипец.
Даня строил Насте какие-то рожи, она не понимала, что он хочет сказать, но шла за ними. Не могла же она оставить Даню с этой девицей и ее подносами!..
– Ты что, не понимаешь? – ей на ухо сказал Даня уже в буфете, где сильно и остро пахло кофе и апельсинами. Сразу очень захотелось есть и пить. И сесть! В буфете было отчего-то полно свободных мест. – Мы сейчас все это отнесем в павильон. Ты же хотела туда попасть и не знала как!..
Тут только она сообразила. Как она могла не сообразить, она же сообразительная!..
…Или нет?..
– Как войдешь, с правой стороны столы такие сдвинутые, – объясняла девица, нагружая подносы. – Вот это все нужно поставить на второй, понял? На второй! На первом распечатки, а на второй поставишь!
– Понял.
– Ты бери тот, с кофе, а подружке полегче, где печенье и бутеры. И не расплескайте ничего, они все там злые, как собаки!.. И на второй стол!
Они шли с подносами, толпа расступалась и перед ними – подносы делали свое дело! У Насти внутри тряслось и дрожало – она идет в съемочный павильон! Она сейчас все увидит своими глазами! И артистов, и режиссеров, и даже знаменитого Германа, если удастся.
– Как это ты придумал? – в спину Дане сказала она.
– Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть, – ответил он, не оборачиваясь. – Откройте нам дверь, пожалуйста!..
Кто-то уважительно придержал перед ними дверь, они вошли и оказались в полной темноте.
– Даня, стой, я ничего не вижу!
– Я стою. Я тоже не вижу.
Некоторое время глаза привыкали к темноте, потом впереди забрезжил свет.
– Иди аккуратно, – предупредил Даня. – Здесь на полу могут быть провода.
– Я за тобой.
Медленно и осторожно они пошли на свет и вскоре оказались в огромном помещении. Здесь было жарко, стояли столы, не один и не два, а, должно быть, десяток, разномастные стулья и кресла, горел яркий свет. Впрочем, свет разгонял темноту только в середине помещения, по углам было темно. На стульях в ряд сидели люди с бумагами в руках и напряженно читали. По рельсам ездила диковинная квадратная камера. Самое интересное, что вместе с камерой ездил человек в какой-то металлической корзине!.. В центре светового пятна сидели двое, он и она, и молчали. В руках у них тоже были бумаги. Вокруг стояли люди с белыми щитами из пенопласта, человек из железной корзины командовал ими:
– Валера, подними свой край выше!.. Еще. Еще. Стоп, хорош, опусти немного! Стоп, стоп! Стас, возьми левее, видишь, у нее какой блик на лице! Не, много взял, свет совсем ушел! Стас, я кому говорю!..
– Какой стол… второй, как ты думаешь? – шепотом спросил у нее Даня. – Откуда считать?..
Настя ничего не ответила. Она была словно в коме.
Эти двое – артисты. Человек за камерой – оператор. Те, что со щитами, подсвечивают им лица. Она же видела в интернете, как это все делается!
Она видела и даже немного читала… Про Калатозова читала и про Татьяну Самойлову в роли Белки…
А сейчас, сию секунду она все видит своими глазами!
– Должно быть, вон тот. На нем объедки какие-то.
И Даня из поля ее зрения испарился. Впрочем, он очень быстро вернулся обратно в поле и принял из ее ослабевших рук поднос.
…«Принял из ослабевших рук» – фраза словно из сценария.
…Татьяна Самойлова в роли Белки…
…Каннский кинофестиваль, Лоуренс Оливье, а начинается все отсюда, вот с этого самого места.
…Я больше не могу, я сейчас упаду в обморок.
Даня Липницкий легко толкнул Настю в бок.
– Насть, ты чего?
Как сомнамбула, она сделала два шага вперед.
…Наверняка эта «сомнамбула» тоже бывает в каждом приличном сценарии.
Сделав два шага – как сомнамбула, – она оказалась почти на свету, Даня схватил ее сзади за футболку и утянул обратно в темноту.
– Нас сейчас отсюда погонят! – зашептал он сердито. – Куда ты поперлась?!
– Тишина в павильоне! – громко крикнул какой-то злобный карлик в кепочке. – Все закрыли рты! Где «хлопушка»?!
Из темноты выскочила… Мила, да, да, та самая Мила, которая была в театральном институте и собиралась покурить с несчастной Дольчиковой!
Она выскочила, крикнула нечто невразумительное вроде:
– «ПТУ», пробы, первая пара, Олег Брызгин, Марианна Веселкина, сцена сто тринадцать, эпизод первый, дубль один!..
Камера поехала, злобный карлик завопил:
– Начали!..
Двое на стульях помедлили немного, словно досчитали до трех, и принялись говорить друг с другом.
Вокруг молчали. Камера медленно ехала. Человек в железной корзине, припав, смотрел в объектив.
– Сто-оп! У меня было! Кира, у тебя было?
Оператор кивнул, вытер пот с верхней губы и распрямился.
Тотчас же все зашумели, задвигались, словно ожил замок Спящей красавицы после нескольких столетий заклятья.
– Все? – спросила девушка, которую снимали. – Совсем все? Можно уходить?
На нее никто не обращал внимания, все говорили друг с другом – громко – кажется, и ответов никто не слушал:
