Татьяна Трунова
Стремянка в небо

Губы не слушались. Кое-как он выговорил:

– Не, я лучше домой, баиньки.

– Дойдешь?

– Должен.

И он действительно дошел.

Глава седьмая

Второй день поисков результатов не дал. Он вообще не задался с самого начала. Опера со сломанной машиной свой транспорт починили, но теперь застряли в грязи. Злые, они сидели в колее где-то за пятьдесят километров от Вышелеса и сообщали, что ранее завтрашнего утра их можно не ждать.

Для полноты ощущений пошел дождь. Его серая завеса накрыла лес, и чувствовалось, что она здесь надолго. До вечера так точно. Сразу стало мокро и холодно. Настырные дождевые капли срывались с листьев, собирались в лужицы и капитально пропитывали лесную подстилку. Всюду был дождь, дождь и ничего, кроме дождя. Ну, разве еще матерок мужиков и дым от сигарет. Во влажном воздухе тот вонял особенно мерзко. Вездесущая влага размывала даже страх перед зелеными мхами, вызвавшими в прошлый раз такой фурор.

А еще Петю мучило похмелье. Самогон Шотика Арменовича обладал редким свойством не вызывать абстинентного синдрома, но вчера, прямо сказать, они переупотребили. Теперь Петя мрачно месил болотную жижу, мечтая о том моменте, когда окажется в сухом тепле дома и припадет к кружке с горячим чаем. Метод «клин клином» он не признавал и никогда не похмелялся.

Рядом бодро чавкал сапогами Федор. К Петиному удивлению, в лесу парень держался уверенно. От его недавней застенчивости не осталось и следа. В нем даже чувствовалась некая покровительственность, словно он был матерым туристом, а Петя – новичком, впервые попавшим на маршрут. Видать, удивление было написано на лице Пети крупными буквами, потому что Федор поспешил объяснить:

– Ты чего думаешь, я в первый раз в лесу? Знаешь, сколько я по бывшему Союзу походил? Тебе и не снилось!.. Осторожно! – осекся он. Петя как раз ощупывал слегой мох впереди себя и уже готовился шагнуть на его чуть пружинящую поверхность. – Слой здесь тонкий, провалишься.

– Ты откуда знаешь? – удивился Петя.

Парень пожал плечами:

– Чувствую.

Все заканчивается, закончился и этот бесконечный день. Обратно в деревню шли толпой. Разговаривать никому не хотелось – прочесывание мокрого насквозь леса вымотало народ до предела, к тому же некоторые искупались в болоте. И не по разу. Слава богу, хоть погода немного исправилась. По холодному небу быстро двигались гряды облаков, расцвеченные закатными красками. Ценитель прекрасного сказал бы, что краски эти чудесны, но таких ценителей среди мужиков не было. Все просто торопились добраться до дому.

Вот и тополиная аллея, высаженная в незапамятные времена строительства социализма. Последний рывок перед таким желанным отдыхом. Однако с отдыхом пришлось повременить. Стволы деревьев тонули в сумерках, из них и появилось Непредвиденное Событие. Оно, это Событие, имело облик совсем юной девушки. Не по погоде одетая в нечто струящееся и длинное, она словно выплыла из-за поворота.

Настоящая красавица, обалдело оценил Петя, взирая на приближающееся чудо. Обалдеть было от чего: огромные прозрачные глаза, прямой носик, светлые волосы, тремя потоками стекающие на спину и плечи, да еще этот наряд, почти не скрывающий точеной фигуры. Мужики тоже оценили небесное видение. «Тебя проводить, краля? Ух ты, какая!» – раздались восхищенные выкрики. Впрочем, ничего фривольного в них не наблюдалось. Народ в деревне все-таки с понятием. Вопрос, что девушка делает в таком виде в это время, почему-то ни у кого не возник.

Поравнявшись с мужиками, девушка остановилась. Улыбнулась. И бросилась на шею Федору. Она обвила парня руками и спрятала голову у него на груди. По крайней мере, судя по восторженному свисту, так показалось остальным.

– Ты чего? – пробормотал парень, попятившись. Из-за неожиданности ее поступка, своего счастья он оценить не успел.

Объятия длились всего несколько секунд. Внезапно девушка отпрянула и зашипела, как разъяренная кошка. Затем сгорбилась и медленно повернула голову. Из-под пухлых губ блеснули клыки, в глазах зажегся красный огонь. Она все так же улыбалась, но никто сейчас не назвал бы это существо дивной красавицей.

Метаморфоза оказалась настолько неожиданна, что у мужиков отвисли челюсти. Бежать? Какое, они и с места двинуться не могли. Тварь могла брать их тепленькими, такое на них накатило остолбенение. К счастью, она имела другие намерения. Прошипев явно что-то нецензурное, существо неуловимым движением оказалось в пяти метрах от застывшей группы, а затем и вовсе растворилось в сумерках.

– Охренеть, – выразил общее впечатление один из мужиков.

– А чего Это нас не съело? – дрожащим голосом поинтересовался другой.

– Млять! Догони и узнай! Валить отсюда надо!

Мысль показалась всем необычайно разумной, и они, топая как стадо слонов, понеслись по аллее. Выскочив из аллеи, притормозили. Перед ними лежало бывшее совхозное поле, чье открытое пространство дарило безопасность, пусть мнимую, но тем не менее безопасность. Аллея же позади выглядела сгустком жути. Мужики смотрели на нее с каким-то болезненным интересом. Еще бы, такая метаморфоза: из безобидной дороги, обсаженной тополями – в аттракцион монстров.

– Ни за что бы туда не вернулся, – передернул плечами Петя.

Ответом ему было молчаливое согласие.

– Что делать-то будем?

Вопрос задал Ваняша, толстый мужик с лицом античного бога. Откуда у него взялось такое лицо – неизвестно. Петя помнил его пацаном. С ним они еще ловили в низине жуков-плавунцов. Тогда Ваняша никак не проявлял признаков дородности. Об античных чертах тоже речи не шло.

Его поняли не сразу:

– Что?

– Эта… Народ бы предупредить надо.

– Ага. Встретили полуголую девку, она зашипела и убежала. Здорово получится.

– Не обязательно, – вступился за давнего приятеля Петя. – О зубастой девке рассказывать не будем, а попугать – попугаем. Иначе беды не оберешься. Сами подумайте: полезет такая страхолюдина в дом, и что?

Идея понравилась. После некоторых споров о деталях решили говорить следующее: шли в сумерках через аллею и напал на них непонятный человек. С топором. Чего напал? Сумасшедший. Силища – страшная, еле отбились. Некоторые, правда, настаивали на версии о волке, но кто-то из мужиков резонно возразил, что волк в дом не полезет, а страхолюдина так запросто. Пусть лучше будет сумасшедший с топором – народ только крепче на запоры закроется.

О том, что напало на них в сумерках аллеи, говорить никому не хотелось. Страхолюдина, тварь, монстр – этих слов было достаточно. Они облекали непонятное существо в оковы плоти, пусть страшноватой, и не давали психике утонуть в ужасе, от которого хочется визжать и бежать без оглядки. Хотя, если честно, по дороге они все-таки бежали. Петя даже про похмелье забыл, чувствуя себя как никогда бодро.

Деревня встретила их обычной вечерней тишиной. Треск мотоцикла на другом ее конце и взбрех какой-то неугомонной собаки не в счет. Никакой беготни, суматохи, воплей, чего мужики подсознательно боялись.

Они переглянулись:

– Ну что, начинаем?

– Начинаем.

Первый дом получился комом. Мужики бекали, мекали и чувствовали себя крайне неловко. Однако искренняя тревога, сквозившая в лицах, исправила дело. Рассказ о сумасшедшем с топором открывший дверь дачник воспринял серьезно. Он сразу принялся загонять в дом детей. Те орали, сопротивлялись, в общем, создавали шумовую завесу. От этой завесы хотелось оказаться как можно дальше. Если бы сумасшедший существовал на самом деле, он бы сюда и не сунулся. Справившись с непослушными чадами, дачник принялся благодарить за заботу, перемежая поток благодарностей руганью в адрес родной милиции, которая и не защищает, и не бережет. Другими словами, не выполняет своих прямых обязанностей.

– Кстати, о милиции, – раскрыл рот молчавший доселе мужичок, когда дверь за дачником захлопнулась. Петя этого деятеля жуть как не любил. И не он один. Таким непопулярным его делали склочный характер и привычка постоянно материться не к месту. Да и мат у него был какой-то сальный, коробивший даже привычных ко всему сельских жителей, которые тоже, прямо скажем, академиев не кончали. Сейчас же мужичок, а звали его Миха, выражался культурно. Видимо, от шока. – Туда тоже сообщить надо.

– Тоже о мужике с топором?

– Ага.

– Прям-таки они его ловить будут. Ладно, до Зойкиного оврага дойдем и позвоним. Здесь вообще связь не берет.

До оврага добрались быстро. Говорили теперь складно, не мямлили. Петя прямо сам поверил в напавшего на них сумасшедшего.

– А чего овраг-то Зойкин? – вполголоса поинтересовался Федор, пока мужики хором уговаривали глухую бабку Аграфену поберечься.

– Да коза однажды туда свалилась. Зойка. С тех пор овраг стал Зойкиным.

На лице Федора легко читалось разочарование.

Закончив дело, все заторопились по домам. Петя сначала тоже рванул по направлению к родной избе, но по зрелом размышлении решил сделать крюк: еще раз зайти к Арменычу. Вдруг удастся уговорить того переночевать у Пети? Парень за него боялся: одинокий, беспечный – мало ли что? А так все вместе, и душа не болит, как он там. Арменыч был не только беспечным, но и упрямым, поэтому, шагая к подъезду с крашеной деревянной дверью, Петя готовил убедительную речь. К его удивлению, Арменыч сопротивляться не стал. Он споро собрал необходимое, и спустя короткое время они оказались в избе.

Повечеряли молча. Мать было попыталась растрясти Петю на красочные подробности о нападении маньяка с топором, но он устало ее перебил:

– Мать, давай потом, а? Устал я, сил нет.

Врать ему надоело до чертиков, пусть даже и во благо. Еще мучил стыд перед Арменычем, но тут уж ничего не попишешь: тот бы точно не поверил в страхолюдину и остался дома. Мог и дверь не запереть, с него станется. Слава богу, мать сразу отстала – Петя действительно выглядел неважно.

– Хорошо, Петенька.

Тяжелый день, усугубленный похмельем, и сытный ужин манили упасть в постель. Чувство ответственности возражало. В конце концов оно – правда, с небольшим отрывом по очкам – победило. Завистливо глянув на Федора с Арменычем: те уже раздевались, готовые броситься в гостеприимные объятия раскладушки и дивана – Арменычу как старому человеку и гостю в одном лице выделили диван в горнице; мать себя старой не считала, поэтому полезла на печь, – Петя побрел проверять запоры. Марс увязался за ним – охранять и вообще поучаствовать. В принципе, ничего этого делать было и не нужно, но порядок есть порядок: перед сном принято дозором обойти дом.

Задняя дверь, выходящая на огороды, хвасталась новым ригельным замком. Петя с удовольствием огладил его серебристую поверхность и дернул ручку. Дверь, сбитая из толстых досок, даже не шелохнулась. Заперто. Калитка и передняя дверь тоже не обманули ожиданий.

– Ну что, морда, спать?

Марс согласно дернул ухом: слышу, мол, хозяин. Все его внимание занимала блоха, коварно засевшая в основании хвоста с роскошным рыжим очесом.

Сон оказался не менее коварен. Не успел Петя забраться под одеяло, как он улетучился, забрав с собой усталость. Голова стала ясная-ясная, свежая-свежая, хоть и не ложись. Однако Петя лег и честно попытался приманить сон обратно. Он пил воду, взбивал подушки, считал баранов… Тщетно.

«Почитать, что ли?» Он обернулся и задумчиво посмотрел на шкаф у дальней стены своего закутка. Сероватый свет из окна, разбавлявший темноту, позволял разглядеть ряды книг на полках. Они манили, но как-то вяло. «Или не читать?» Его сомнения разрешились самым действенным способом: в дверь постучали. Постучали осторожно, деликатно, как и полагается стучать в это время суток. Нет, конечно, наносить визиты людям в это время суток все равно неприлично, и даже очень неприлично, но, видать, кому-то приспичило.

– Кому там не спится? – вслух удивился Петя. Остальные сонно заворочались. Федор даже поднял с подушки растрепанную голову.

– Петька, открывай! – отозвался звонкий молодой голос.

– М‐митька? – одними губами прошептал Петя.

Марс рычал, прижавшись боком к коленям хозяина. Его обычно плотно прилегающая шерсть встала дыбом, отчего пес начал походить на лохматый и очень злой шар. Только искры не летели. Петя и не подозревал, сколько ярости таится в этой обычно спокойной собаке.

– Митенька! – Мать мгновенно оказалась у двери, она рвала замок, стремясь как можно скорее оказаться снаружи. Ее нетерпение только замедляло дело, что позволило Пете несколько прийти в себя. Одним движением он оторвал мать от замка и, крепко держа женщину, крикнул в сторону двери:

– Пошел вон!

Затем он развернул мать к себе, обнял и посмотрел в глаза. Говорить он при этом старался как можно убедительнее:

– Мама, не надо. Что бы там ни было, это не Димка. Наш Димка уже больше двадцати лет как мертв.

Женщина обмякла. Она больше не рвалась к двери, лишь мелко дрожала и всхлипывала. «Лучше бы в обморок упала, – мелькнуло в голове у Пети. – Было бы легче. Сказал бы, что Митькин голос ей привиделся».

А молодой голос не унимался, в нем уже звучали обида и недоумение.

– Мама, мама, открой же, мне холодно. Открой, мама.

Тут Петя окончательно потерял голову.

– Да пошел ты к черту!

Теперь уже он подлетел к двери и начал рвать на себя непослушный замок. Он хотел разорвать, растоптать то, что посмело взять себе имя мертвого человека и напомнить матери прошлое горе. От опрометчивого действия его удержали чьи-то руки. Руки принадлежали Федору. Парень изо всех сил вцепился в Петю и, несмотря на сопротивление последнего, оттащил того от двери.

– Успокоился? – осведомился он, когда Петя прекратил вырываться.

– Да, отпусти, – проворчал тот, все еще тяжело дыша.

– Мама, открой, мама! Петька, я тебе велосипед принес. Помнишь, обещал? Открывай давай!

Сумасшествие продолжалось еще минут пятнадцать. Они вчетвером стояли в освещенных тусклым светом семидесятипятисвечовой лампочки сенях и слушали. Мягко говоря, всем было сильно не по себе. Наконец человек замолчал, затопали по ступеням шаги и наступила тишина. Ее нарушил Федор.

– Пошли в комнату, – сказал он. – На сегодня, думаю, концерт окончен.

Слова парня возымели волшебное действие.

Деревня ожила. Она кричала, и страх звучал в ее крике. В нем смешались голоса людей, собачий лай и даже выстрелы. Проверять, что там творится, Пете совершенно не хотелось – его больше беспокоила мать. На шум она не отреагировала, просто смотрела прямо перед собой и молчала. Ее серые глаза, обычно яркие, сделались тусклыми. Ничего не осталось от той живой и любопытной кумушки, любительницы сплетен и происшествий.

– В горницу! – скомандовал он и повернулся, чтобы взять женщину под руку. Однако опоздал – около матери уже суетился Арменыч.

– Мария Семеновна, – ворковал тот. – Пойдемте, пойдемте. Вам непременно нужно полежать.

Та оперлась на руку старика и, автоматически переставляя ноги, поплелась в горницу. Следом за ними туда потянулись остальные. Процессию завершал Марс. Он больше не походил на стукнутого электричеством колобка, и лишь на загривке шерсть еще непокорно топорщилась. Пес непрестанно оглядывался и порыкивал.

Следующий час прошел в хлопотах вокруг Марии Семеновны. Петя даже порывался бежать к фельдшерице тетке Светлане, но многомудрый Арменыч, переживший смутные времена в Тбилиси, его остановил.

– Зачем нам Светлана? – сказал он. – У нее сейчас и без нас хлопот будет полон рот. Сейчас капелек успокоительных попьем, снотворное примем и утром будем как новенькие. Главное, чтобы давление не скакнуло. Голова не болит? – заботливо наклонился он над Марией Семеновной.

В ответ та прикрыла глаза.

– Тонометр есть?

– Где-то был. – Петя вспомнил, что видел аппарат в верхнем ящике комода.

– Тащи, – распорядился Арменыч.

Давление оказалось лишь слегка выше нормы. Старик обрадовался.

– Вот и ладушки. Ей сейчас главное – поспать, – шепотом поделился он с Петей.

– Поспишь тут, – проворчал парень, косясь на окна – шум за ними стихать и не думал.

– Уснет, – уверенно пообещал Арменыч.

Так и получилось. Не прошло и десяти минут, как женщина сначала засопела, а потом даже начала похрапывать.

– Так, теперь кто-нибудь объяснит мне, что это за явление Христа народу? – Шотик Арменович был настроен воинственно.

Петя устало потер лоб:

– По всему выходит, что приходил мой брат. Чего быть в принципе не может. Умер Митька, утонул. – Он помолчал и добавил: – Голос его я хорошо помню. И велосипед мне ко дню рождения он обещал купить… Не успел.

– Пошутил кто?

– И кому придет в голову так шутить?

– Ну… хулиганам. – Шотик Арменович сам понимал, что несет чушь, но сдаваться сразу ему не хотелось. – М-да, хорошо, что все мои могилы далеко остались. А то придет вот такое нечто, что хошь, то и делай, – добавил он. Убежденным он все равно не выглядел.

В дверь снова постучали, но теперь стук был нахальным, даже нервным.

– Опять… – простонал Федор.

Марс встрепенулся и стрелой полетел к двери. Проявлять признаков агрессии он не спешил.

– Свои, – успокоил всех Петя.

Оттенки Марсова поведения он различал прекрасно – стучал кто-то из соседей, причем соседей ближайших.

– Главное, чтобы они живые были, – проворчал он больше для порядку и пошел открывать.

В проеме калитки стоял Степаныч. В трусах и с охотничьим ружьем в руках зрелище он представлял феерическое.

Петя сразу же задумался: как Митька мог стучать в дверь дома, когда калитка тоже заперта? Никакого лаза во двор или отошедших досок в их хозяйстве не наблюдалось. Это он знал совершенно точно, можно и не проверять. Если только проход не сделали совсем недавно. «Утром как следует проверю», – решил парень. Не нравилось ему такое положение вещей, ой не нравилось!

– Все живы? – осведомился старик.

– Все, все, – успокоил его Арменыч. – К вам тоже покойники в гости приходили?

– Анька моя приходила, – угрюмо сообщил он, – только я ее из ружья угостил. Солью.

– Вы так не любили свою жену?

– Покойник в земле лежать должен, – отрубил Степаныч. – Значит, не она это.

Арменыч не ответил, он прислушивался к шуму за окном. Тот и не думал прекращаться, наоборот, становился сильнее. Окно то и дело перечеркивали лучи фонариков и расцвечивали сполохи факелов.

– Пошли, проверим, как у остальных. Вдруг помощь нужна?

– Может, лучше в доме оборону займем? – предложил Петя. Федор согласно закивал головой.

– Знаешь, чем отличается деревня от города? – обернулся к нему Шотик Арменович. – Она честнее, хотя и пьют там без меры. В городе каждый сам за себя – убивать будут, никто не выйдет. Здесь же всегда на поддержку рассчитывать можно. Беда – вместе, радость – тоже вместе. Где еще зайдут поинтересоваться здоровьем, если пару дней не встречали в магазине?

– Точно-точно, – ехидно поддакнул Петя. – С утра у магазина вечно толкутся радующиеся и скорбящие.

Единство желаний потрясающее: всем срочно надо опохмелиться.

Арменыч огрызнулся:

– Не деревенский ты. Я в Вышелесе всего два года живу, и то больше на местного похож.

Особенно внешне, пробормотал под нос Петя и поинтересовался:

– А ты знаешь пословицу: моя хата с краю, ничего не знаю? Жизненная фраза. В деревне придумана.

Выходить ему не хотелось.

– Так мы идем помогать? – Арменыч был настойчив.

– Блин, мертвого замучаешь! Идем, – нехотя согласился он. – Кого только с мамой оставить?

– Давайте я посижу, – вызвался Степаныч. – Все равно ноги болят. А сидя и с ружьем я ого-го!

– Здорово, – обрадовался Петя. – Мы тебя еще Марсом усилим. Марс, дома!

Марс фыркнул, но, будучи собакой дисциплинированной, к тому же немецких кровей, возражать не стал. Он улегся в стратегически выгодном месте горницы и тяжело вздохнул, покоряясь желанию хозяина. Петя тоже вздохнул и пробурчал:

– Ничего не происходит, ничего не происходит – доскучался, блин! Во дурак-то я был! Щас будет веселье. Такое веселье, что мало не покажется.

– Точно, – кивнул Арменыч. Для человека преклонных лет слух он имел замечательный. – Мы идем, наконец? – поторопил он ребят и первым шагнул за порог.

Им ничего не оставалось делать, как последовать за ним.

Глава восьмая

За калиткой шумели. Это был не тот дневной деловитый шум, из которого складывается деревенская тишина, а шум другой – тревожный. Он накатывал на Петю рокотом голосов, хлопаньем калиток и чьими-то визгливыми причитаниями. Почти во всех окнах горел свет.

– У вас в деревне всегда такая темнотища? – Федор споткнулся о брошенное в траве полено и шипел от боли.

– Всегда, – подтвердил Арменыч и зачем-то уточнил: – Когда луны нет.

Он, в отличие от Федора, шагал уверенно, темнота его не смущала. Петя тащился сзади и ломал в пальцах сорванную на ходу метелку травы. Он чувствовал себя как во сне. Ходячие покойники и зубастые девки не могут быть настоящими. Вот не могут, и все! Они принадлежат миру с более подвижными законами природы. Там возможны вампиры, колдуны и всякие разные чудеса, о чем так убедительно рассказывают авторы фантастических романов и повестей. Петин же мир был беднее, но и прочнее. Его полотно сплеталось из дубовой прабабушкиной мебели, скрипа половиц под ногами, сонного утра, когда так не хочется вставать, огуречных банок на конвейере и промасленной спецовки. Еще он походил на кусок янтаря. В нем существовало только сегодня, а завтра и вчера терялись в золотистом мареве. Ужасам там просто не остается места.

– Что случилось, мужики? – обратился к ближайшей группке Арменыч.

Те возбужденно принялись объяснять. Из их объяснений, подкрепленных соответствующими выражениями, вырисовывалась такая картина: после того как пробило двенадцать, на деревню навалились покойники. Причем покойники свои, родные, которых отпели, похоронили и, как полагается, навещали по праздникам.

– …К Галке Перфильевой муж стучался. Она до сих пор в истерике бьется…

– …Дед мой в окно заглядывал, по стеклу скребся. Когти – во! Зубищи такие, что бревно зараз перекусит…

– …Думал, сам помру, как тещу, позавчера похороненную, увидел. А она все в дом рвется, пусти, говорит, сынок, холодно…

– …Морда белая, как творожная, глаза горят…

Кто уж там чего увидел, вопрос личного восприятия и боязни покойников. На самом деле мертвецы ничего плохого не творили, выглядели обычно и единственное, чего хотели – вернуться домой. А когда их не пустили, куда-то ушли: то ли на кладбище, то ли вообще растворились в воздухе. Это выяснили мужики, постояв, покурив и немного успокоившись. Однако по домам расходиться не спешили – элементарно страшно. Да и отбиваться, ежели что, проще сообща. Так они и продолжали стоять, курить и думать.

– …А я вот кино смотрел… – начал кто-то.

– Значит, никто из вас дверь не открывал? – перебил говорившего Арменыч. – Как вы думаете, вдруг есть такие, кто открыл?

Все переглянулись. На лицах, и до того неспокойных, начало проявляться напряжение.

– Надо проверить…

Проверять отправились всей компанией. По дороге к ним присоединялся народ, и к первому тихому, без света, дому подошли уже настоящей толпой.

– Ну что, стучим?

– Стучим. – И один из мужиков, высокий усатый Вадик, забарабанил по доскам калитки.

– Что, звонок еще не изобрели? – укоризненно поинтересовался Арменыч, нажимая кнопку звонка.

Дом продолжал оставаться все таким же тихим и темным.

– Эта… может, хозяева уехали куда? – с надеждой поинтересовался все тот же Вадик.

Петя внимательно на него посмотрел: очевидно, мужику тоже не хотелось верить в оживших покойников.

«Не один я такой». Мысль принесла облегчение. Мир вокруг вышел из режима «сон», переключившись в режим «реальность». Эта реальность принесла с собой страх. Тени сразу стали зловещими, а улица вытянула вверх свои дома и нависла над людьми. Запахи, звуки ощущались остро, как никогда. Единственным выходом было действовать.

– Хрен они уехали, – выступил он вперед. – Надо ломать дверь.

Надо так надо. Появление лидера, явно знающего больше других, заставило остальных шевелиться. Первой пала калитка, затем пришло время входной двери. Они сдались без боя. Здесь большое значение сыграло то, что стальные двери в деревне были редкостью. Серьезный заслон нужен против воров, но воровство в Вышелесе не процветало. Свои если и украдут, то по мелочи, а пришлые сразу окажутся на виду.

В сенях свет все-таки горел, правда, еле-еле, из горницы приглушенно вещал телевизор.

– Есть кто живой?

Тишина.

– Не слышат? – предположил кто-то.

– А вот сейчас мы и проверим, – отозвался Петя, делая шаг в горницу. Ему сразу же захотелось сделать два шага обратно и закрыть за собой дверь.

На полу возле дивана, располагающегося с правой стороны двери, на боку лежала старуха. Она не двигалась, и ее недвижимость наводила на самые неприятные подозрения.

– Тетя Капа? – Входить парню окончательно расхотелось.

Мимо него протиснулся Арменыч. Он перевернул тело на спину и, присев на корточки, деловито пощупал пульс.

– Жива, но без сознания, – доложил он, с кряхтением встал и добавил: – Никаких повреждений не вижу.

– У Капы еще дочь, и сестра вчера погостить приехала, – подал голос Вадик.

– Ищем, – распорядился Петя. Он сам удивлялся, как хорошо у него получилось командовать. Судя по тому, как мужики ринулись выполнять распоряжение, они считали точно так же.

Сестра и дочь обнаружились у задней двери, ведущей на огород. Их можно было бы счесть спящими, только вот выбранное ими место ночлега совсем не располагало к подобному выводу. Из-за полуоткрытой двери сквозило холодком и запахом увядшей ботвы.

– Звездец, – выразил общее впечатление Вадик.

После того как женщин переместили на кровати, настал черед следующего дома. Потом еще одного. И еще. В общей сложности, жертвами поздних визитеров стало не менее пяти семей. Что они виноваты в случившемся, не сомневался никто. Открытые двери и еще звучащие в ушах голоса давно умерших родственников стали лучшими доказательствами. По крайней мере, для присутствующих.

С каждой находкой лица людей смурнели все больше и больше. Страх, недоумение, ярость являются питательной почвой для коллективного мышления, и когда эмоции перехлестнули через край, толпа переплавилась в единое существо со множеством рук, ног и глаз. Это существо желало знать, что происходит, а главное, кто в этом виноват. Единственным трезвым человеком – ну, кроме Пети, вечного наблюдателя и единоличника, и частично Федора – оставался Арменыч. Петя не узнавал его: старик помолодел, посвежел, приобрел яркость взгляда. Он внимательно выслушал призывы хватать колья и идти на кладбище и предложил сначала снести всех пострадавших в одно место. «Мало ли что», – как он выразился.

Для перевозки бессознательных тел нашелся грузовичок. Авто явно помнило начало шестидесятых годов, но ломаться прямо здесь и сейчас не собиралось. Везти тела решили к тетке Светлане, местной фельдшерице.

Та пользовала страждущих в отсутствие скорой медицинской помощи. Конечно, многого она не могла – так, зашить рану, измерить давление, дать хороший совет «по медицинской части», но для глухой деревушки свой фельдшер уже был благом. Жила она одна в добротном доме. Не бедствовала, благодарные пациенты то и дело подкидывали ей дары сельского хозяйства, с достоинством ею принимаемые.

Пока бессознательных односельчан рядами укладывали на одеяла, для мягкости подстеленные сеном, тетка Светлана ходила меж их недвижимыми телами, вздыхала. Иногда она садилась на корточки, щупала пульс и слушала сердце.

– Значит, так, – вынесла она вердикт. – Прямо сейчас везти их в больницу не надо. Они просто спят. Но вот следы на шее мне не нравятся. Как будто шилом укололи два раза. Не понимаю, зачем.

– Кровососы? – боязливо вопросил матерщинник Миха. – Теперь они тоже кровососами сделаются?

– Не верю я в кровососов, – отмахнулась тетка Светлана.

– А в оживших покойников? – коварно вопросил Миха.

Светлана не нашлась что сказать, только рукой махнула, отворачиваясь.

Погост был темен и тих. Желтого лунного света хватало только на кресты, отчего казалось, что они плывут в воздухе, не имея под собой никакой опоры. Чуть далее вырисовывались очертания стелы, посвященной воинам Великой Отечественной войны. У ее основания угадывались овалы венков. В воздухе разливалась благостность, та самая благостность, делающая невозможным посещение кладбища в определенное время суток с определенными намерениями. Она словно являлась запрещающим знаком. Всякие некрофилы и готы не в счет. Появление агрессивной толпы, вооруженной лопатами, кольями и другими подобными им орудиями, выглядело настоящим вызовом, если не сказать святотатством.

– А чего я-то?

Вопрос задал Ваняша, тот самый товарищ с античными чертами лица. Сейчас, правда, они были замаскированы синяками. То ли сам постарался, то ли жена наставила. Он стоял над могилой с лопатой в руках. Весь его вид демонстрировал неуверенность.

– Ты самый сильный. Потом тебя, вон, Вовка сменит, – удачно нашелся кто-то, также не желающий копать, но умеющий перевалить дело на плечи другого.

Ваняша, вздохнул, покоряясь. Он пошире расставил ноги, примерился подкопать цветочницу… и бросил лопату.

– Не могу, – объяснил он. – Плохо это – покойников тревожить.

– Значит, им наш покой тревожить можно?

– Все равно не могу.

– Вань, хорош философию толкать. Копай давай. – Наташка, дебелая баба лет сорока пяти, даже в это время суток ухитрилась быть навеселе. В мужиках она ценила брутальность и решительность, граничащую с глупостью. Может быть, поэтому по жизни ей встречались исключительно могучие ханурики. Жизнь с ними была тяжела, разбегалась пара обычно со скандалом, но своему идеалу Наташка не изменяла. Всякий, подобными качествами не обладавший, записывался в ботаники.

Чем ей они насолили, сказать трудно, но ненавидела их Наташка люто.

Ваняша разозлился:

– Сама копай, раз такая умная.

– И покопаю, – захорохорилась она, не делая, однако, попытки взять в руки лопату. Вместо этого она попыталась найти поддержку у присутствующих:

– Во мужик-то пошел! Ничего не могут!

Присутствующие ее обращения не оценили. Им тоже ужасно не хотелось снимать дерн и вгрызаться в желтый песок, чтобы добраться до уже попорченного весенним подъемом вод гроба. Даты жизни и смерти, выбитые на кресте, свидетельствовали, что покойник, скорее всего, тоже окажется сильно несвежим. Хотя кто его знает! Гришка Матюхин – а лежал там именно он – всегда отличался редкостной везучестью. Если можно так выразиться в данной ситуации. К тому же умер он гораздо ранее назначенного природой срока.

– Непонятно мне, мужики, – задумчиво начал Арменыч. – В Вышелес пришли покойники. Хорошо. То есть чего это я? Совсем нехорошо. Но дело-то в другом. Пришли, значит. Подебоширили, ушли. Соответственно, возникает вопрос: а куда ушли? Сюда, на погост? Где же тогда следы? Какие-никакие следы должны остаться. К тому же – еще один момент: орали они минут пятнадцать. Я не засекал, но где-то так. Поорали, затем как отрезало. Нечисто здесь что-то. Руку на отсечение даю.