Татьяна Тронина
Тайная жизнь моего мужа
– Ты так ничего и не поняла, – уже спокойно произнес Роман. – Просто удивительно, насколько ты оторвана от жизни, Алиса. Мне жаль тебя.
Он развернулся и пошел быстро прочь. Алиса осталась на дорожках сада одна. Уже темнело, тени становились все гуще, все длиннее.
Алиса постояла, отдышалась, пытаясь привести нервы в порядок, затем, немного успокоившись, направилась к дому. Надо было закончить этот вечер, и как-то достойно это сделать, без скандалов и кислых гримас… Ради Романа.
«У Романа есть статья… В одном журнале, он показывал недавно… Надо найти этот журнал и дать его Игнату. Он прочитает эту статью и, возможно, изменит свое отношение к брату!»
В статье, написанной Романом, речь шла о счастье, о том, как его достичь. А принцип достижения счастья был очень простой: надо жить, получая радость и удовольствие от всего происходящего. Если удовольствие не достигается, то тут надо изменить – либо себя, либо свои цели, либо окружение, место жительства… Может, Игнату станет легче, если он уедет отсюда, куда-нибудь далеко. На расстоянии-то гораздо легче любить своих близких, прощать им все.
Да, хорошо бы этот человек куда-то уехал.
* * *
Игнат отвел Ларису Игоревну домой. Вернее, отвез на такси, затащил в ее комнату на себе, поскольку мать уже почти спала, ее развезло от шампанского, и она сильно устала от долгих разговоров за полночь, со множеством людей… Снижать планку социальной активности Лариса Игоревна никак не желала. Она по-прежнему чувствовала себя молодой женщиной, готовой плясать и куролесить круглые сутки.
Игнат не всегда сопровождал ее на подобных мероприятиях, делал это выборочно, и вот как раз тут, с этим юбилеем брата, пустить все на самотек уж точно никак нельзя. Если мать, напившись шампанского, упадет ночью на каблуках, то, весьма вероятно, сломает себе что-нибудь, кости-то уж хрупкие – возраст, остеопороз, все такое. Тогда придется за ней ухаживать по-серьезному.
Не самому, конечно, горшки из-под нее выносить, но искать сиделку, а это самое сложное – искать человека, готового терпеть вздорный и капризный характер Ларисы Игоревны.
…Игнат уложил мать на ее диван. Снял с нее туфли, парик, укрыл и вышел из дома.
Это был не его дом вообще, хотя он и провел здесь часть своего детства.
В свое время, давно, мать оформила дом на себя, ни метра тут теперь не принадлежало Игнату.
По ночному городу Игнат шел к Дарье, в Дарьин дом, и старался ни о чем не думать. Он в последнее время вообще ни о чем не думал, кроме своей работы. Так проще и так продуктивней, кстати. Если бы и остальные люди меньше размышляли бы о своих проблемах, о личной жизни, семейных неурядицах, а больше – о работе, то мир стал бы гораздо совершенней.
Все последние месяцы Игнат придумывал, чем бы заменить искусственную вентиляцию легких, процедуру достаточно тяжелую и несущую определенные риски при лечении пневмонии. ИВЛ – крайняя мера, и хорошо бы до нее не доводить пациента.
Поэтому Игнат создал свой, особый аппарат для ингаляций при начавшейся пневмонии. Там использовалась специфическая, раздельная система вдыхаемого и выдыхаемого воздуха. В легкие человека подавалась нагретая воздушная смесь, на основе кислорода и одного из инертных газов. Выдыхался же воздух уже по другому принципу.
Подобные ингаляции очень благотворно действовали на пациентов и позволяли обойтись без ИВЛ. Собственно, первым этот аппарат Игнат протестировал на себе сам, когда переболел коронавирусом.
Затем он протестировал эту систему на других пациентах, добровольцах, и все они быстро пошли на поправку.
Когда приходилось напряженно думать о работе, то для переживаний не оставалось времени. Жизнь скользила мимо – легко и быстро, практически не цепляя, не подбрасывая новых впечатлений.
…Игнат оказался у дома Дарьи во втором часу ночи. Осторожно открыл калитку, пробежался неслышно, на цыпочках, по дорожке, ведущей к крыльцу, поднялся на него и, тоже со всей осторожностью, принялся проворачивать ключ в замке.
Вытащил ключ, распахнул дверь и вздрогнул – на пороге стояла Даша, в ночной рубашке до пят, цветастый платок наброшен на плечи, волосы примяты в одну сторону.
– Зачем ты вскочила? – шепотом спросил Игнат. – Я же сам открыл…
– Ты шуршал гравием! – шепотом воскликнула Даша. – И еще калиткой стукнул.
– Ты сейчас точно детей перебудишь, если начнешь возмущаться.
Игнат переоделся, умылся и опять на цыпочках прокрался в их с Дашей спальню. Залез в темноте под одеяло. Но Даша не спала, как и следовало ожидать.
– Как ты долго! – с укором произнесла она. – Почему ты всегда так долго…
– Пошла бы со мной, не пришлось бы ждать теперь.
– Вот еще, что я там не видела… И ты зачем туда отправился? К этому человеку, своему брату, которого терпеть не можешь и который едва выносит тебя…
– Надо, – огрызнулся Игнат. – А кто бы маменьку стал транспортировать обратно…
– Она тебя ни в грош не ставит, а ты перед ней стелешься.
– Даша, я не стелюсь, я просто не хочу лишних проблем себе потом. У любимого пасынка маменьки – юбилей, она была намерена отметить это.
– Вот я потому и не стала тебя сопровождать, потому что там твоя мать, а она меня терпеть не может! – с возмущением напомнила Даша.
– Потому что ты ею пытаешься командовать, а она никому не дает командовать собой. С ней вообще лучше не спорить, я это уж сто лет назад понял, – сказал Игнат. – По маменькиному мнению, ты мне никто. Если бы мы поженились, она бы хоть как-то смирилась с твоим существованием.
– Мы не можем пожениться, потому что у меня – дети! – в свою очередь, напомнила Даша. – Если мы с тобой поженимся и я умру вдруг, то половина наследства достанется тебе.
– И тут наследство, как мне это надоело! – с раздражением произнес Игнат.
– Тише, детей разбудишь.
– С чего ты вдруг взяла, что ты умрешь, и умрешь внезапно, причем без всякой предрасположенности? Ты в конце весны диспансеризацию проходила под моим неусыпным контролем, все с тобой в порядке. Анализы идеальные, давление как у космонавта, сердце работает бесперебойно… Почему ты решила, что умрешь раньше меня?
– Я тебя старше.
– Не смеши. Всего на два года.
– В нашем возрасте – это уже много. Мне пятый десяток, между прочим.
– Даша, тебе только 40 недавно исполнилось!
– А это и значит, что мне уже пятый десяток пошел, – парировала Даша. – А вдруг какой-нибудь новый вирус нагрянет опять? И потом, умереть можно не только от болезни, бывает, что кирпич на голову падает…
– Ладно, спи.
– Что значит спи, ты мне лучше расскажи, что там, на вечере, было?
Игнат вздохнул, помолчал, борясь с подступающим сном, затем все-таки начал рассказ:
– Ну что… Собрались, праздновали. Подарки дарили, речи толкали.
– Чем угощали?
– Я не понял, если честно. Какие-то такие мелкие закуски на шпажках, какие-то корзиночки с чем-то… Но вкусно, да. Из алкоголя только шампанское.
– А что на горячее? – не унималась Даша.
– Какое горячее, это же Роман… При нем нельзя есть. Только так, по чуть-чуть закусывать.
– Он псих?
– Не знаю. Небольшие расстройства, возможно. Фобии всякие… Но нет, он не сумасшедший, он вполне вменяем и адекватен, насколько я могу судить, не будучи специалистом. И он, похоже, полностью отдает себе отчет в происходящем.
– А эта его, она нормальная?
– Кто?
– Алиса, кто еще, – фыркнула Даша.
– Алиса – да, она вполне, очень даже…
– Я не понимаю, чего ее все красивой считают.
– Но она симпатичная, объективно, – подумав, осторожно произнес Игнат.
– Она выглядит отвратительно.
– Даша, прошу тебя. Не надо. Ты и так уже всю мою семью изругала.
– А что ты Алису защищаешь, она тебе нравится?!
– Она совершенно безобидная девушка.
– Девушка?! Почему ты ее так называешь? Ей тридцать четыре, я слышала, она давно взрослая, какая девушка…
– Ладно, пусть будет женщина, – миролюбиво произнес Игнат. – Всё, спи давай.
– Она хитрая… Нашла себе богатого папика, катается как сыр в масле теперь… Ой, не верю я этим якобы простушкам… – не унималась Дарья, ворочаясь рядом. – Ей все лень, ничего не хочет делать. Домашними делами там прислуга занимается, а она просто по саду гуляет, эта Алиса. Дети? Какие дети, она только о себе думает… Она пользуется Эрлендом!
У Игната что-то екнуло внутри. Он как будто «включился», что ли… До этого момента был готов все терпеть и мимо ушей пропускать, ни на что не реагировать, а тут вдруг – раз, и запустились какие-то процессы внутри, выбросился в кровь адреналин, пульс зачастил.
– Даша… а ты мной что, не пользуешься разве? – спросил Игнат.
– Я? Ты что…
– Ты ведь мной тоже пользуешься, сама подумай. Причем, что интересно, с одной стороны, я тебе никто, с другой – я тебе должен. Моя родня тебе – все чужие и непонятные, но ты ими постоянно интересуешься… Ты уж определись, кто я тебе. И зачем, главное…
– Я тебя люблю! – быстро произнесла Дарья. Она действительно его любила, и Игнат это знал. Но, получается, она ничем ради него не была готова поступиться…
– Я тоже тебя люблю, – устало ответил Игнат. Сел на кровати, нажал на кнопку, вспыхнул синим светом «ночник». – Или любил?
– Выключи, ты чего! И что значит «любил»? Ты меня больше не любишь, что ли?! – Даша заерзала, тоже села в кровати, уставилась на Игната испуганными, ставшими круглыми глазами.
– Не знаю. Я устал.
Игнат никогда не говорил этих слов раньше. Он считал, что мужчина должен произнести их один раз. Перед тем, как умереть. Вот только тогда и можно сказать «я устал», а затем с чистой совестью свалиться замертво.
– Прости, прости, прости! – быстро зашептала Даша. – Что на меня нашло, сама не знаю… давай, ложись, ни к чему это, ночью выяснять отношения!
– Вот и от этого я тоже в полной растерянности. Ты вроде как все знаешь, все понимаешь, но, тем не менее, ты все равно позволяешь себе говорить недопустимые слова и совершать нелогичные поступки. Я от твоей… даже не знаю, как это назвать… от твоей двойственности – устал! Ты меня, с одной стороны, любишь, а с другой, ты ведь и пальцем ради этой любви не пошевелишь. Моя родня тебе чужие, они никто тебе, но тебе непременно надо о них все знать. И так во всем, всегда…
– Игнат, прости, я же сказала!
– Я должен платить за образование твоих детей, дети – это святое, но своего мне родить – да ни за что…
– Опять ты про детей! Мне сорок лет, какие дети…
– Мы уже двенадцать лет вместе, ты забыла? Тебе что, все эти годы было сорок? Ты обещала…
– Я обещала подумать!
– Ты мне говорила «да», и тут же добавляла – «нет, не сейчас». А я ждал. Я считал тебя и твоих детей своей семьей. А ты первые годы нас вместе вообще не оставляла наедине, потому что боялась, а вдруг я какой извращенец-педофил! Помочь с уроками Люде? Да ни за что, я тебе запрещаю, Игнат. Маше помочь – нет, только не это, Игнат, не подходи к ней! Колю ты тоже мне не позволяла воспитывать… Но давать деньги на них, платить за их образование – я был должен. Ты уже определись, кто я – либо маньяк, либо отец семейства…
– Тише, я умоляю!
– Ты все время твердила, что дом должен достаться детям, если ты умрешь… И потому никакого брака, никакого общего имущества… А ты что, всерьез уверена, что я способен у твоих детей отнять дом? Ты правда обо мне так думаешь?
– Ты – нет… Ты у моих детей ничего не отнимешь. Но ты женишься после моей смерти и поселишь тут свою жену. У вас родятся свои дети, а моим – ничего не останется… – заливаясь слезами, прошептала Даша.
– Купить совместное жилье ты тоже не согласна… Тебе деньги нужны здесь и сейчас, и потом, новый дом ты только на себя готова оформить… А я опять без кола без двора, получается? Я устал. Мне это надоело. Я не люблю больше тебя, знаешь? – повторил Игнат с удивлением. Встал с кровати и принялся одеваться.
– Ты куда? Ты куда?!!
– Не кричи. Вот ты даже в таких мелочах сама себе противоречишь… То – тише, тише, всех перебудишь, то сама начинаешь орать.
– Прости меня, прости! – уже в голос рыдала Даша. – Не уходи!
– Ты меня сто раз к матери выгоняла, если я только чихнуть вздумаю… как же, а вдруг я заразу в дом принес…
– Но дети… вдруг они тоже заболеют…
– Ну тогда на хрена ты со мной вообще связывалась-то? С моей-то профессией… ты с ней ведь так и не смирилась!
– Но ты когда неделями пропадал в своем ковидарии…
– Даша, я свою профессию – не брошу.
– Я не говорю, что тебе надо уйти из медицины, но на время болезни, эпидемий… ты не должен находиться рядом с детьми… Я тебя не навсегда выгоняла, а только на время… ты же знаешь…
– Вот и в этом вопросе у тебя сплошные противоречия, сплошная двойственность. Моя профессия тебе категорически не нравится, она тебя пугает, но деньги, которые я за свой труд получаю ты берешь охотно. Блин, я сам с тобой скоро с ума сойду! – Он схватился за голову.
– Прости!!!
– Даша, я ухожу. Совсем. Больше я не вернусь. За полгода Людиного обучения я вперед заплатил, но больше ни копейки не дам. Проси теперь с отца детей, своего бывшего мужа. Либо пусть Люда сама как-то начинает подрабатывать… Да и вообще, что за дела – устроилась на платное, учиться вообще не хочет, а юристов и без нее переизбыток… Она даже не собирается по своей специальности работать, ей вся эта юриспруденция до лампочки!
– Ты жадный!
– Ага, я жадный. Готов деньги, своим трудом заработанные, на ветер выбрасывать, на вуз, который Люде даром не сдался. Она меня даже отцом не считает. Вот пусть теперь родной отец об ее образовании и беспокоится. А я никто для нее, для тебя, для Маши с Колей…
– Ты решил меня бросить? – звенящим голосом спросила Даша.
– Нет. Не так ты формулируешь. Ты меня вынуждаешь тебя бросить.
– То есть ты правда меня бросаешь?
– Ты меня выгоняешь. Ты этих слов не говоришь напрямую, но ты – делаешь это.
– Так ты меня бросаешь?!
У Игната совсем уже опустились руки. Он чувствовал себя абсолютно выпотрошенным.
– Да, – мрачно произнес он. – Ладно, если тебе так легче, если ты готова только таким образом рассматривать эту ситуацию, то я тебя бросаю.
Он покинул комнату, тихо закрыл дверь за собой, затем, по коридору – во двор. Гравий хрустел под ногами. Стукнула калитка.
Игнат уходил из этого дома навсегда.
Вернулся в дом своей матери, там, не раздеваясь, лег на кровать. В комнате, которая была когда-то его детской, а теперь мать приспособила ее под кладовку, забив почти до потолка разным хламом. Но кровать сыну оставила. Вот именно в этой комнате, на этой кровати, и спал Игнат, когда Даша выставляла его из дома, на время его болезней.
«Во что я превратился, кем стал? – думал Игнат, уставившись в темноту и даже не моргая. – Я ж не человек, не мужик вообще. Чего я сегодня привязался к бедной Алисе, твердил ей – проснись да проснись… Это ж я сплю наяву, у меня летаргия уже годами, даже десятилетиями длится. У меня ничего нет, кроме моей работы, и я никому не нужен. Ни родной матери, ни любимой женщине. Они мне нужны, да, я для них худо-бедно, но старался, только вот это была игра в одни ворота. А чего бы мне не уехать отсюда, например?»
Дарья пусть сама крутится – не жена она. Тем более никто у нее не болеет и не умирает в семье, к счастью, с детьми тоже все в порядке. Платить за образование Люды, которое той самой не нужно? Затем за образование Маши, мечтающей о карьере дизайнера-модельера и при этом даже занавески не способной подшить? Потом за Колю платить, который наушники из ушей не вынимает и все время в телефоне?
Может быть, самое правильное – перестать спонсировать этот бардак? Тогда люди, возможно, задумаются о своей жизни, как-то изменят ее… Недаром же говорят, что путь в ад устлан благими намерениями. Игнат оплачивал все «хотелки» детей Дарьи, и Дарьины в том числе, а они относились к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. И не задумывались о своем будущем. Игнат их своей помощью просто развращал.
Вообще, Люда, она хоть раз сказала спасибо Игнату, оплачивающему ее институт? Хоть один одобрительный смайлик ему в мессенджер, после оплаты всех ее счетов, прислала?
Нет.
А Игнат ей ни слова в упрек. Из серии зачем ждать благодарности, мужик же, должен…
Не должен.
И своей матери, Ларисе Игоревне, он тоже ничего не должен.
Она отдала всё Роману, вот пусть тот за ней и присматривает на старости лет.
Надо уехать отсюда. Как можно дальше. Благо, с его профессией Игнат теперь везде нужен. Квартиру могут предоставить, это смотря где место искать, либо можно самому впрячься в ипотеку. А смысл платить за образование чужих детей, которые и спасибо никогда скажут, чтобы потом, на старости лет, без кола и двора оказаться на улице, поскольку и законной жены тоже не было? Это в том случае, если Дарья, как и предрекает, умрет раньше Игната… Ее дети запросто выгонят Игната на улицу…
Лариса Игоревна не пропадет. Потому что Роман свою мачеху не бросит. Побоится потерять репутацию всеобщего благодетеля. В спину Игната соседи плюнут, конечно, из серии – как же так, сбежал, родную мать оставил… Ну, во-первых, мать пока еще ого-го, а в случае чего Роман – да, да, Роман, ее пасынок обожаемый – пусть о ней хлопочет.
Кому наследство отдали, тот и должен «дохаживать» завещателя.
Если Игнат уедет из Кострова, его все осудят. Но никто, по большому счету, от его отъезда не пострадает. Не должен пострадать.
Собственно, после окончания мединститута вообще не надо было возвращаться в этот город. Игнату предлагали остаться в Москве, помочь с жильем, но нет, он, дурак, рванул в Костров, в эту глухомань, где ему даже родная мать не рада.
А все из-за Алисы.
Ему двадцать один год исполнился, когда он приехал на каникулы в Костров, надо было кое-какую справку для института оформить… А тут – свадьба сводного брата, Романа, материного любимчика.
Вот тогда Игнат в первый раз увидел ее.
Больше всего Алиса напоминала ангела. Небесной красоты девочка. Синие глаза, темные волосы до пояса, не тяжелые на вид, не прямой плетью падающие вниз, а легкие, вьющиеся слегка… Маленький вздернутый нос, рот вишенкой… вишенкой?.. Боже, какие пошлые слова, насколько бессмысленно описывать эту красоту в привычных терминах!
Да дело не во внешности Алисы даже, а в том, как она смотрела, как двигалась, говорила… Игнат не мог долго ею любоваться, каждый раз у него начинало перехватывать горло, и он отворачивался. Но без нее, без Алисы – воздуха как будто вообще не хватало.
Дышать. Дышать! Кажется, именно после того лета он всерьез задумался о своей дальнейшей специализации, связанной вот с этим – с дыханием. Как человеку получить возможность дышать легко и свободно.
«Дышу тобой, я дышу только тобой, милая…»
Игнат вернулся в Костров после окончания учебы в медицинском институте. И с изумлением обнаружил, что Алиса никак не изменилась. Она осталась все такой же прекрасной и юной. И она искренне любила Романа, и братец ее тоже, даром что на двадцать один год старше жены. И все у них было хорошо, у этих двоих… и, в общем, надо было валить из Кострова, но Игнат так и не смог этого сделать.
Как без нее, без Алисы, дышать? Как существовать без этой чудесной девушки, которая словно не от мира сего?
А вот так. Молча. Надо! Надо силой заставить себя уехать отсюда.
Навсегда.
…Игнат, когда осознал, наконец, все это, смог уснуть. С мыслью, что вот завтра он встанет, соберет свои вещи, и отправится в поликлинику, там напишет заявление об уходе. Главврач, Семеныч, будет резко против, тут и гадать не надо. Но, с другой стороны, Семеныч – старый друг, он поймет. Возможно, отпустит, и отпустит сразу. Нет, а если все-таки заставит отработать, пока замену искать будет, то можно перебраться в гостиницу, там перекантоваться. Главное, больше не возвращаться к матери.
Какой-то грохот вдруг.
Игнат открыл глаза, пытаясь понять, где он и что происходит. Не сразу сообразил, что он у матери дома сейчас, поскольку вчера расстался с Дарьей. Потом вспомнил еще, что собирается увольняться из поликлиники и уезжать из Кострова.
Стон.
Игнат вскочил, побежал на половину матери. Обнаружил Ларису Игоревну лежащей на полу, в шелковом домашнем халатике. Рядом – опрокинутый стул. Тут же валялась лейка, вокруг растекалась лужица воды.
Судя по всему, мать собралась полить свой любимый цветок, который висел довольно высоко на стене в кашпо, залезла на стул и грохнулась.
– Ну где ты там? – простонала мать. – Не дождешься… «Скорую» вызывай.
– Мам, дай сам посмотрю… где болит?
– Не трогай меня, – яростно отмахнулась та. – Вызывай «скорую», я сказала.
– Хорошо. Ты будешь лежать на полу до их прихода или все-таки позволишь тебя осмотреть и перенести на диван?
– Вызывай, – сквозь зубы произнесла та. – А меня не трогай! Коновал… Тебе сказали, что надо делать, ну так и делай.
С матерью было бесполезно спорить. Она не доверяла Игнату ни в чем и никогда. Он обманул ее с самого своего рождения, появившись на свет мальчиком, а вовсе не девочкой, которую она так ждала, а значит, Игнату нельзя было доверять.
«Скорая» прибыла через десять минут.
Фельдшер оказался знакомым Игната, и это тоже взбесило мать. Она автоматически не доверяла и друзьям сына. Женщина потребовала вызвать себе другую «скорую». Эту же, прибывшую на вызов бригаду, она назвала «неправильной». Она злилась и кричала, утверждала, что Игнат специально подпилил стул, чтобы она упала.
С ней возились довольно долго, пытаясь успокоить, уговорить съездить на рентген в больницу – подозревали перелом руки и, возможно, сотрясение мозга. Не сразу, но уговорили. Фельдшер потом отозвал Игната в сторону и сказал, что хорошо бы проверить мать на возрастные изменения…
Игнат кивнул, хотя знал, что мать вела себя так всегда. Он уже ничему не удивлялся и не возмущался.
В больнице мать, наконец, позволила себя осмотреть. Ни сотрясения, ни перелома у нее не нашли, хотели оставить на некоторое время, понаблюдать, но мать не позволила. Потребовала себя выписать. Игнат все это время находился рядом с ней, терпеливо ждал.
Потом отвез мать домой.
– Ты сегодня не идешь никуда? – строго спросила Лариса Игоревна.
– Нет, мама, я сегодня не дежурю.
– Тогда помоги мне. Мне неудобно без сопровождения, что я, одинокая какая… Через два часа музыкальный вечер у нас в парке, потом танцы. Почетный гость – Вилен Сильнов, я обещала ему быть на вечере.
– Мама, может быть, ты побудешь сегодня дома, отдохнешь? – предложил Игнат.
– Я обещала, – опять сквозь зубы произнесла Лариса Игоревна.
Она не подчинялась Игнату совершенно, она не хотела ничего слушать, никакие уговоры – поберечь себя хотя бы сегодня – не действовали на нее.
Наоборот, возражения Игната действовали на нее словно красная тряпка на быка, только еще больше заводили. Чем спокойней был сын – тем больше сердилась мать. И так было всегда…
– Хорошо, мама. Я отведу тебя на вечер, а потом помогу добраться до дома. А завтра мы решим, что делать дальше.
– А что делать? Ничего не делать. Зачем что-то делать!
Игнат отвел ее на вечер в парк.
Сегодняшнее представление посвящалось композитору Вилену Сильнову, восьмидесяти четырех лет. Известному автору песен, которые были популярны в прошлом, да и сейчас их охотно исполняли в ресторанах.
Вилен напоминал сытого, здорового младенца – такой же лысый, круглощекий и веселый, с задорным пухом на макушке. Только одетый во фрак. Вилен был в восторге от матери и целовал ей руки.
«Да что ж такое, – думал Игнат, сидя неподалеку от веранды, где танцевали пожилые пары, и мать с Виленом в том числе. – Как же мне удрать отсюда? Как уехать из Кострова? И, главное, с матерью ведь невозможно нормально поговорить. Вот просто невозможно, и все тут!»
К Игнату подходили несколько раз – и дамы, подруги матери, и кто-то из местной администрации. Все восхищались Ларисой Игоревной и свысока наказывали Игнату беречь ее. Он вежливо улыбался, кивал и ничего не чувствовал при этом. Ни любви, ни ненависти. Ни раздражения к людям. Об Алисе он тоже старался не вспоминать.
Он думал о своей работе и о том, что бы еще усовершенствовать в его ингаляторе, позволяющем людям обрести полное дыхание.
* * *
Дарья себе места не находила. Она, когда нервничала, испытывала потребность в движении, в разговоре, в каком-то действии…
Вот и в этот раз, поссорившись с Игнатом, Дарья сначала помыла все полы и окна в доме, сварила сложный обед из трех блюд, а затем, поздно вечером, побежала к Игнату, чтобы еще раз попросить у него прощения.
На него это всегда благотворно действовало – когда Дарья являлась мириться первой.
Но в этот раз чего-то не получилось. Дарья позвонила ему, попросила выйти. Не в дом же ей заходить, ведь там Лариса Игоревна. Игнат выйти отказался и заявил, что все бесполезно и мириться он не намерен. Сообщил, что, как только уладит дела с матерью, то уедет из города.
Дарья испугалась и принялась рыдать. Игнат в ответ сказал, что слезы не помогут, ему очень жаль, но он твердо решил уехать, и все тут. Затем связь прервалась, вероятно, он нажал на «отбой».
Дарья рыдала всю ночь, а на следующий день отправилась к Катерине, своей старшей сестре. Она в тяжелые моменты жизни именно к Катерине бежала за утешением, как и в детстве когда-то.
Сестра жила за городом, она работала бухгалтером при огромном агрохолдинге, где выращивали овощи, фрукты и зелень; этими дарами природы питалась вся область, часть уходила в соседние регионы и даже в Москву.
Агрохолдинг – своего рода завод, по сути; с полями, парниками, садами, где трудились наемные работники.
Это была какая-то другая, новая жизнь, непонятная Дарье. Она с детства думала, что все сельскохозяйственные товары поставляются в город из деревни, крестьянами.
Оказывается, не совсем так. Да, еще существовали фермерские хозяйства, напоминающие прежний, старый быт, но помимо них были и такие вот сельскохозяйственные предприятия, «заводы» на земле – агрохолдинги.
Мир изменился. Живя в городе, никто и не задумывался, откуда берутся продукты на полках супермаркетов…
Последние пару лет Дарья и в своей специальности стала сомневаться. Она работала учительницей географии в школе, и чем дальше, тем сильнее распространялось дистанционное обучение.
А что, если скоро и вовсе учителя станут не нужны? Их заменят специальные программы… Дарью подобные перспективы пугали. Она пока еще не понимала, что происходит, становится жизнь лучше или, наоборот – хуже, сложнее…
И в этом, новом, незнакомом мире оказаться вдруг одной, без надежного мужского плеча рядом – страшно.
Катерина уже ждала Дарью, в доме сестры пахло яблоками и корицей.
– Привет, родная. Штрудель испекла… Мои-то в отъезде, через неделю только вернутся. – Катерина говорила о своем муже и сыновьях, давно уже взрослых.
– И хорошо, посекретничаем вдвоем, как раньше… – обняла ее Дарья.
– Что случилось, на тебе лица нет, – забеспокоилась Катерина.
– Кажется, Игнат меня бросил, – пожаловалась Дарья и разревелась.
Потом, уже за столом, начала рассказ о том, что произошло.
– …Игнат вдруг заявил, что устал. Ему, как он выразился, надоела моя двойственность.
– Двойственность? Это что-то новенькое! – удивилась старшая сестра.
– Он говорит, что я все понимаю, но ничего не делаю. Что я обманула его – с детьми, например. Но я не обманывала! У меня своих трое, помню, как тяжело было с ними, еще маленькими, и тут четвертого рожать? Я хотела подумать, осознать…
– Не надо было ему ничего обещать с самого начала. Отвечала бы – «посмотрим, как получится». Но и он тоже хорош, взял женщину с тремя детьми, какой еще четвертый?
– Вот, Игнат тоже о том – почему я отказалась официально с ним расписываться? Но, если мы распишемся, то как с наследством-то? А мои дети как?
Поначалу Катерина мало что понимала из рассказа сестры. Но потом, постепенно, ее лицо приняло какое-то грустное выражение… словно она, наконец, сделала выводы и эти выводы оказались совсем неутешительными.
Дарья взмолилась:
– Катя, ну скажи, что ты об этом думаешь? Он гад? Он разбаловался? У него другая?
– Тут сложно сказать, – пожала плечами старшая сестра. – У вас с ним с самого начала как-то… и правда не по-настоящему было. Когда вы не пойми кто друг другу – ни муж, ни жена… Ни отец он твоим детям и ни отчим. Брак, конечно, тоже мало что гарантирует, но вот при подобном сожительстве, когда все на тоненькой ниточке висит и ничего определенного годами не происходит… то это тоже плохо. Это другая крайность, понимаешь. Ниточка, в конце концов, порвалась.
– И что делать теперь? – испугалась Дарья.
– Он хороший мужик-то, твой Игнат. Надо было тебе замуж идти, когда он предлагал.
– Но дом…
– Плевать на дом, человек важнее, – сдержанно произнесла Катерина. – Вот что тебе этот дом?! Дети все равно из него разлетятся. Люда вон уехала, скоро и Маша с Колей тоже уедут.
– Понимаешь, я еще за девочек боялась, как, чужой мужчина рядом…
– Ты же Игната хорошо знала. Он не маньяк, не тайный извращенец.
– Но все пишут…
– Вот именно, «пишут»! Да, в соцсетях только об этом и пишут, но ты же с живым человеком жила, ты его видела…
– И передач столько об этом, и в новостях! А у меня девочки…
– Тогда вовсе не надо было с мужчиной связываться, – устало произнесла Катерина. – Ты вот и в этом тоже… действительно двойственная. Нет, нет, не хочу сейчас на тебе топтаться, обвинять только тебя… И Игнат, наверное, тоже в чем-то виноват, не проявил вовремя настойчивость… Хотя какая настойчивость. Тебя же не переупрямить!
– Он тряпка, он не мужик! – вырвалось у Дарьи.
– Ага, теперь тебе его обвинить надо, чтобы полегчало? Он не тряпка совсем. Он тебя слушал и шел навстречу. Принимал твои условия… Но ты его просьб упорно не замечала, игнорировала. Ты Игната не слушала и не слышала.
– Да он мне ничего не говорил! – возмутилась Дарья.
– Все он тебе говорил, только без нажима и шантажа, без этого «бычения», свойственного альфа-самцам. А ты что, хотела, чтобы Игнат по столу стукнул кулаком да рявкнул? Вот только тогда это бы стало считаться настоящим разговором, по-твоему? Но он же, Игнат, не такой… Он говорил с тобой, как нормальный воспитанный человек говорит с другим нормальным воспитанным человеком…
– Ничего он мне не говорил! Все внезапно случилось, раз – и он заявил, что устал и хочет уйти. Ничего не предвещало же!
– Даша, Даша… Ну я же тебя знаю… И Игната тоже неплохо успела изучить, – мягко произнесла Катерина. – Я, вообще, думаю, что он из тех людей, что долго терпят, а потом взрываются, и все, уходят с концами. Люди бывают двух типов в основном. Есть те, кто постоянно выясняет отношения, на каждом шагу, а есть такие, как Игнат…
– Так ты думаешь, что все пропало? – с тоской произнесла Дарья. – Я его потеряла, Игната больше не вернуть?
– Попробуй еще раз объясниться с ним. Согласись со всеми его условиями – разумеется, с теми, которые и тебя устраивают… Себя тоже не надо ломать, в угоду-то… Покажи ему, что ты его слышишь.
