Татьяна Тронина
Гнездо ласточки
Ласточка прилетела – скоро гром загремит.
Народная примета
Заскрежетал гулко и визгливо ключ в железном замке, тяжелая дверь распахнулась.
Человек шесть женщин находилось в камере – кто лежал, кто сидел на койке, лениво переговариваясь с соседками, одна стояла под зарешеченным окном, спиной к вошедшему.
– Гартунг, к следователю, – равнодушно произнес сержант, который должен был сопроводить на допрос обвиняемую.
Стоявшая обернулась – это оказалась еще молодая женщина, невысокая, худенькая, с темными, забранными назад волосами и с бледным, спокойным, отрешенным лицом. Вернее, личиком – уж больно кукольным, нарисованным, даже мультяшным показалось оно конвоиру. Да, точно, личико – как из японских мультиков. Чересчур большие, чересчур прозрачные голубовато-серые глаза, уголки которых приподняты к вискам; тонкий и четкий контур бровей, аккуратный, тоже тонкий носик и маленький, напоминающий вишенку рот.
Сержант, молодой еще парень, холостой, не имеющий на данный момент подруги, реагировал остро на каждую привлекательную женщину, даже если та была старше его, даже если она была одной из тех, кто находился здесь, в следственном изоляторе.
Вот и сейчас, словно против воли, он «просканировал» женщину всю, с ног до головы, насквозь – быстро, всего за пару мгновений. Оценил. Зачем? Совершенно незачем, да и не по себе еще стало – сердце словно кольнула острая игла, оставив после себя саднящую боль.
Но как не оценить? Потому что хорошенькая. И такая беззащитная при этом, слабенькая на вид. А беззащитность эта, беспомощность – словно приманка для мужика. Повод расправить плечи, загарцевать, показать свою стать.
Только, блин, это же обман все. Мираж. Дурман, которым бабы дурят головы мужчинам.
Никакая эта Гартунг не слабенькая и не беззащитная, она – убийца.
Подробностей ее дела конвоир не знал, ведь его обязанность – только сопровождать заключенных. А этих заключенных тут… Что мух на варенье. То воровки, то аферистки, то детоубийцы, то еще что. Тьфу, словом, меньше знаешь – крепче спишь.
Тем не менее сержант кое-что краем уха слышал о Гартунг – будто она не просто убийство совершила, а какое-то особое, которое не часто случается и поражает всех своим кощунством. И которое, по-хорошему, ничем нельзя оправдать и нигде – ни на божеском суде, ни на человеческом.
…Она шла по коридору, вдоль стен, крашенных темно-зеленой краской, держа руки за спиной, опустив голову. Маленькая, покорная судьбе, с этим хорошеньким носиком – четко очерчены ноздри, кончик острый, словно клюв у птички; пряди волос выбились из хвоста и упруго висят, чуть изогнувшись дугой, возле щек – так трогательно тоже.
Платье из грубой темной ткани, напоминающей дерюгу, тряпичные туфли без каблука. Ступни крошечные – поди, мучается, обувь себе подобрать не может, бедолага.
Да, эта Гартунг всем своим видом напоминала беззащитную, кроткую птичку, попавшую в западню.
Фамилия какая-то странная, не русская. Из этих, что ли? Хотя видом русачка. Или, может, этот… псевдоним. Да, наверное. Ведь она не из простых, что-то там с искусством связано. Может, на почве искусства мозги себе свихнула?..
Как знать. Ну ее. Лучше не смотреть, не реагировать, забыть. Спать крепко и сны под утро тоже стараться забывать – это если во сне надумает прийти.
Все морок, все обман. Верить им, женщинам, нельзя. Да и не женщины они вовсе, а бабы. Настоящие женщины по жизни редко встречаются.
Об этом разделении – на женщин и баб – сержант смутно догадывался раньше, после череды несчастных любовей, а теперь точно узнал, когда на форум один зашел. Там умные мужики мозги ему прочистили – есть женщины, а есть бабы. Женщины, то есть нормальные люди, редко встречаются. А вот баб много, и от них только беды.
Они хищные, корыстные, наглые. Злые и глупые. Они не любят, они – используют мужиков. Бытовые проститутки. Но их не сразу разгадаешь, не так просто вычислишь, поскольку бабы еще и хитрые ко всему прочему.
На примерах всяких разных ситуаций на том форуме разбирались – как самому вычислить бабу, как не дать ей накинуть на тебя сеть. И использовать ее саму. Интересно, прикольно!
Вот и сейчас если с точки зрения антибабского того форума эту Гартунг попробовать оценить на предмет того, женщина она или баба, кто? С одной стороны, вроде как женщина, раз на вид такая кроткая и милая, всякие нежные чувства невольно вызывает. Но на самом деле, если хорошенько подумать, она самая что ни на есть настоящая баба. Потому что беспринципная убийца, злодейка.
И не дай бог с такой в реальной жизни встретиться – потому что вонзит нож прямо в сердце и будет наблюдать с кроткой улыбкой, как ты корчишься, умирая.
Изыди, ясноглазая, из мыслей моих!
…Сержант постучал в дверь, ведущую в кабинет следователя, и отрапортовал четко, без эмоций:
– Заключенная Гартунг, прибыла на допрос.
* * *
Кира вспомнила о том, что ей нужен новый телефон, только уже подъезжая к вокзалу.
Старый еще работал и мог проработать немало, но это был древний, простейший аппарат. Конечно, красивый – панельки со стразиками, золотое напыление и все такое… Его Кире подарил Тим лет семь назад. Красивой девочке красивую игрушку. Телефон исправно ловил сигналы, по нему можно было говорить долгое время, но – и только. Формально он мог фотографировать, если брать основные функции, но, боже мой, на этих фото ничего не разглядеть… Рыжевато-зеленые мутные пятна.
А Кире сейчас нужен был навороченный гаджет – ведь она собралась к родным, которых давно не видела. Хотелось бы сделать фото на память, снять видео… Да еще хорошо бы иметь возможность заглянуть в Интернет, послать электронное сообщение и т. д. и т. п. Не дурью маяться, шляясь по соцсетям, а действительно для дела. (Какие соцсети в двадцать девять-то лет, это смешно! И всевозможные форумы Кира, кстати, тоже игнорировала, считая сидение на них пустой тратой времени. Да, был любимый форум, вернее, блог одной известной персоны, но и то – Кира его просто читала, никак не участвуя в дискуссиях.)
Что еще нужно от нового телефона? Чтобы это была не громоздкая, не объемная (пусть и легкая!) вещица, а нечто компактное, способное поместиться в кармане, удобное. Тем более что у Киры, по моде нынешнего сезона, накопилось изрядно платьев-сафари с нагрудными карманами. Положила в кармашек телефон и побежала налегке, со свободными руками…
Кира вынырнула из метро на привокзальную площадь.
Уже стемнело. Прохладно, несмотря на то что конец июня. Ветер порывами, дождик начинал накрапывать…
До отправления поезда – еще сорок минут.
И Кира направилась к ближайшему салону связи. Там она озвучила продавцу свои требования к новому аппарату. К счастью, продавец оказался толковым юношей.
– Вот, смартфон нового поколения, с сенсорным экраном…
Сенсорный экран оказался для Киры в диковинку. То есть все вокруг давно такими пользовались, и Тим давно хотел подарить Кире нечто подобное взамен устаревшего аппарата, но Кира противилась. Во-первых, нечего захламлять природу, меняя модели и выбрасывая старые (экологическое мышление в противовес потребительской психологии), во-вторых, боялась не освоить эту «пальчиковую» технологию.
Но деваться некуда. Сейчас приперло, надо срочно купить. Конечно, и в Светлорецке есть салоны связи, а вот выбор в них? Да и зачем тратить время на покупку, ведь всего два дня с хвостиком на визит к родным…
Зазвонил телефон – тот, свой, старый. На экране – имя жениха.
– Наконец-то… Ты где?
– Тим, я в салоне связи…
– Кира, я тут бегаю по всей площади, ищу… Промок уже весь до нитки!
– Ты забыл зонтик?
– Какой еще зонтик, скоро отправление… Кира, ты меня убиваешь! – Короткие гудки. Кажется, Тим был в бешенстве.
Кира нажала на кнопку отбоя, повернулась:
– Ладно, беру вот этот смартфон… телефон… Как его? Впрочем, какая разница, как называется. Только быстрее, пожалуйста.
Пока продавец оформлял покупку, Кира нетерпеливо постукивала каблуком по кафельному полу. А правда, не ерундой ли она занимается, нужен ли ей этот навороченный гаджет, да еще столь срочно, и вообще…
Слегка ныла правая рука. Как всегда, в непогоду, давала знать о себе старая травма. Противное ощущение, и ведь никак не избавиться от него. Доктор сказал, что это на всю жизнь. Функции более-менее сохранены, а вот ныть периодически будет…
– Вот, пожалуйста, здесь распишитесь. Так. Чек кладу сюда. Спасибо за покупку! – наконец скороговоркой произнес продавец.
– Спасибо вам… – Кира подхватила пакет правой рукой, а другой покатила за собой чемодан на колесиках.
На улице – совсем ночь, и дождь хлестал уже вовсю. Девушка судорожно раскрыла зонтик. Сквозь струи воды причудливо переливались огни рекламы, свет от фонарей. Мимо бежали люди – кто под зонтом, кто прикрыв голову курткой, шуршали и стучали по плитке колесики чемоданов, кто-то ругался матом… Сернистый дымок сигарет (запретили же в общественных местах курить!!!) и теплые, настоянные на железнодорожной гари и выпеченных только что слойках запахи смешивались в одно тошнотворное вокзальное амбре и навязчиво лезли в нос.
– Кира! – наперерез бросился Тим с рюкзаком за плечами. – Тут этих салонов связи…
– Я же тебе сказала, жди меня на перроне!
– Интересное дело! А вдруг… Сейчас ночь, ты одна, это вокзал вообще-то.
– А что со мной случится, Тим? Не надо меня все время опекать, я не идиотка… Да ты весь мокрый!
В самом деле – жених промок насквозь, бегая по площади и ища Киру. Рубашка прилипла к телу и потемнела, с брючин текла струйками вода, пряди волос прилипли ко лбу и казались темными, почти черными. Тим – который «рыжий-рыжий-конопатый!» – и на себя не был похож в этот момент.
– Иди под зонт, ты простудишься!
– Какой зонт, он меня уже не спасет! Бежим. Дай чемодан…
– Тим, я сама.
– Дай чемодан, я сказал! – Он почти вырвал из ее рук чемодан на колесиках и побежал, Кира – за ним, вытянув вперед руку с зонтиком. – Что ты забыла в этом салоне связи… Пять минут до отправления!
– Тим, да не беги так…
Они успели. Прыгнули в вагон, проводница заглянула в билеты, кивнула, и только потом вагон дернулся, поезд тронулся с места.
– Тим, с тебя вода льет.
– А что я могу сделать? – огрызнулся он через плечо, идя вдоль ряда купе по коридору. – Ты сама виновата, не хрена было не пойми где бегать.
– Я тебе сказала ждать меня на перроне… – плачущим голосом произнесла Кира и замолчала. С Тимом бесполезно спорить – он упрямец каких еще поискать.
Нашли свое купе, свободное – только они в нем.
– Тим, скорее переоденься!
– Да погоди ты, дай я этот чемодан уберу, он под ногами… Кира! Ты обалдела?! Мы же на два дня едем, а у тебя вещей килограмм пятнадцать…
– Это все нужное.
Они толкались в купе, мешая друг другу, потом жених вспомнил, что ему надо что-то узнать у проводницы, и убежал. Вернувшись, вышел в коридор, встал у открытого окна.
– Ты простудишься.
– Ой, вот не надо… Мне жарко, Кира, мне дышать нечем! – опять огрызнулся через плечо Тим.
Тиму всегда было жарко. Высокий, плотный, мощный, с тяжелой, широкой костью – не финансовый аналитик, а каменотес какой-то.
Кира упала на сиденье, уперлась виском в стену, закрыла глаза.
Минут через десять Тим сел рядом, взял за руку:
– Кирчу́, ты обиделась? – Он называл иногда ее «Кирчу», с ударением на последней букве, ласково.
– Нет.
– Я же вижу, – Тим поцеловал ее руку, потом притянул девушку к себе, обнял. Он все время обнимал ее, тискал, трогал, щупал, тормошил. Не выпускал из рук, словно любимую игрушку. Это временами раздражало Киру – когда хотелось отстраниться, полежать или посидеть спокойно…
– Тим, переоденься, – вяло прошептала Кира. – От тебя псиной пахнет.
– От меня?! – поразился он и принялся себя обнюхивать.
– Тим! Тим, я устала…
– От меня правда псиной пахнет? – не унимался Тим. – Ты серьезно или я тебе настолько противен? А если бы я тебе такое сказал? Ты бы меня с г…ном съела, ты бы мне сто лет это припоминала!
Жених, при всей своей интеллигентности и двух высших образованиях, позволял себе иногда крепкие словечки.
– Ти-им…
Он выбежал из купе, потом Кира услышала его голос из коридора – обсуждал с кем-то из попутчиков дорожное сообщение в Москве.
Вернулся с уже высохшими волосами, забыв о ссоре, спросил как ни в чем не бывало:
– Чаю хочешь? Ты голодная?
– Чаю.
Замер, глядя на Киру «особенными» глазами, захлопнул за собой дверь купе и тоже «особенным» голосом произнес:
– А мы тут одни, между прочим. А ты, между прочим, моя законная невеста.
– Только не здесь, – яростным шепотом отозвалась Кира.
Лицо у Тима, вернее – Тимофея Обозова – тоже никоим образом не напоминало о его образовании, успешности, уме и прочих достоинствах. Это было лицо каменотеса. Грузчика. Ирландского рабочего, распивающего пиво в портовом пабе.
Рыжий. Веснушки. Черты лица грубые и смешные одновременно. Тим очень напоминал актера, сыгравшего в детстве друга Гарри Поттера, как его там… Ах, уже не вспомнить. Иногда, в определенном освещении, при определенных ракурсах, в определенном настроении, Тим казался очень интересным, красивым даже. Но это иногда.
Наверное, родня, когда увидит его, обалдеет. И кто-нибудь из тетушек прошепчет Кире на ухо: «Кир, а ты что, лучше себе не могла найти?»
Обозов. Ох. Нет, фамилию она менять отказалась, когда подавали заявление в ЗАГСе. Только Гартунг. Между прочим, такая фамилия была в замужестве у дочери Пушкина. Хорошая, звучная фамилия, корни немецкие. Hartung. Hart – «отважный, смелый, сильный». А то Обозова…
Нет-нет, с ее профессией нельзя фамилию менять.
– Ладно, пойду насчет чая узнаю. Постелить тебе?
– Нет, я сама.
После чая Тим завалился спать на верхнюю полку, и заснул он, как всегда, мгновенно. К этой его особенности Кира за много лет совместного проживания так и не смогла привыкнуть. Вот человек этот Тим – стоит ему только голову на подушку положить, как засыпает мгновенно, и днем может поспать – ляжет и отрубится. У Киры так не получалось. Ночами долго лежала, придавленная мыслями, сомнениями, звуками музыки, ощущениями… Тим уже двадцатый сон видел, а она, измученная, только в дрему начинала погружаться. А днем вообще спать не могла, сколько ни пробовала.
В поезде Кира и не надеялась даже уснуть. Просто лежала, закрыв глаза.
Вдруг страх и отчаяние накатили. Боже мой, что она делает, зачем?.. Нет, она не про замужество, нет. Поездка эта дурацкая! Зачем ехать в город детства, в котором не была давно, к родственникам этим… Ну да, у отца юбилей – пятьдесят лет. И скоро свадьба у Тима с Кирой – вроде как надо наконец познакомить жениха с родителями. Но, опять же, зачем?! Десять лет они Тима не знали, и что…
Бред, глупости эта поездка. У матери полгода назад тот же юбилей был (мать на полгода старше отца) – так Кира лишь телефонным звонком ограничилась. И сейчас бы тоже позвонила, дежурно отца поздравила, и все. И на свадьбу свою, в Москве, она никого приглашать не собиралась, сразу всех друзей и родственников оповестила – да, они с Тимом распишутся официально, после десяти лет сожительства, но торжества никакого не будет, и не надейтесь. Ей не до того, осенью премьера.
Вообще это очень удобно – свалить все на премьеру, отгородиться ею, словно забором – чтобы не лезли, чтобы не видеть никого.
И рука ноет ко всему прочему…
Кира постаралась сдержать стон, села. Включила ночник в изголовье, нашла коробку с новым телефоном, принялась читать инструкцию.
Утро.
– …Кирчу-уу-ууу! – Тим, свесив голову, смотрел на Киру сверху вниз. – Двенадцатый час, между прочим.
– Ты сволочь, – плачущим голосом произнесла Кира и дернула ногой. – Зачем ты меня разбудил?
– А я тебе говорил, надо было лететь, а не на поезде тащиться!
– На самолете неудобно, там на перекладных от аэропорта то же время добираться, от областного центра до Светлорецка. То же время выйдет. А так, на поезде, хоть дергаться не надо… Едешь себе и едешь!
Тим слез, своими сильными руками приподнял Киру, обнял:
– Кирчу, твой отец меня не побьет?
– За что? – вздрогнула Кира.
– Ну как, я увожу из семьи его старшую дочь.
– Нужна я… У них с матерью еще есть Гелька.
– Гелька, да. Ангелина. Точно! – Тим аккуратно отстранил Киру, и, словно вспомнив что-то, схватил свой рюкзак, заглянул внутрь. – Уф… Не забыл. Конфеты теще, коньяк тестю. А Геля мне кто будет? Впрочем, не важно. Куклу ей тоже взял. Твой отец как к коньяку?
– Иногда благосклонно, – подумав, осторожно произнесла Кира. – Но в нерабочее время. Он же полицейский. Пенсионер, но работает.
– Вот повезло полицейским, так рано на пенсию выходят… А мама кем работает?
– Мама не работает, я же тебе говорила. Она всю жизнь домохозяйка.
– Повезло. Молодец у тебя папаша. А Геле сколько, я забыл?
– Одиннадцать.
В купе постучали, дверь с шумом раздвинулась, и к ним заглянул пожилой, крепкий мужичок:
– Доброе утро, не помешаю? Пал Палыч я… До Светлорецка.
– И мы до Светлорецка, – представившись, сказал Тим.
– Что, правда? В гости или по делам?
– Да вот, к родне едем…
– К родне? Это к кому? Я вроде всех в нашем городишке знаю…
– К Гартунгам, – отозвалась Кира неохотно.
– К кому? Гартунгам? Стоп-стоп-стоп… Так вы Игоря Петровича дочь? – поразился попутчик, садясь на лавку напротив. – Я прямо сразу почувствовал – лицо какое знакомое… Один в один как у супруги его, Ольги Витальевны! И младшая доча – ее копия, только в очках… Надо же, поразительное семейное сходство! А я на автобазе, кладовщиком… К другу ездил, вот домой возвращаюсь. Ну как я Игоря Петровича не знаю, знаю, конечно! Орел. Майор. Майор Вихрь! Герой, о котором легенды слагают!
– Легенды? – переспросил Тим.
– О да, легенды! Это поразительный человек, удивительной храбрости! – соловьем разливался попутчик – человек, видимо, очень болтливый и склонный к излишней экзальтации. От таких людей у окружающих всегда голова болит. – Всю местную мафию разогнал. На операции сам ездит, первым в бой бросается… Я сам своими глазами видел. У наших соседей племянник вернулся из мест не столь отдаленных. И устроил дома притон. И вот однажды…
Кира постаралась отвлечься, хотя навязчивый голос собеседника, журча, вливался прямо в уши. А Тим слушал с интересом, вопросы задавал.
…Из Светлорецка Кира уехала в шестнадцать лет, как только паспорт получила, одновременно с окончанием школы. Маленький городишко на краю света, где никаких перспектив, где всегда одно и то же… Сонная лощина какая-то. Поступила в Москве в Консерваторию, где изучала основы композиции… Хотя собиралась изначально пианисткой стать, все детство из музыкальной школы не вылезала. Только в последний момент передумала (вернее – пришлось передумать), в композиторы решила податься. Удивительно, но конкурс небольшим оказался, Киру взяли, да еще хвалили больше других на вступительных, как особо одаренную.
Жила в общежитии, днем училась, вечерами официанткой подрабатывала. И училась Кира легко, словно не всерьез, удивлялась даже, отчего ее сокурсникам знания тяжело даются. Задания по композиции выполняла, почти не думая. Словно все эти знания уже кто-то давно вложил в ее голову, осталось только вспомнить. И музыка в ней была тоже давно, она лилась сама по себе, откуда-то из середины груди, где солнечное сплетение.
Когда ей было лет двадцать, Кира познакомилась в кафе, где работала, с Тимофеем Обозовым.
Тим на семь лет старше был, сразу Киру к себе жить позвал, попросил с работы уйти. Матери Тима Кира не понравилась – приезжая, официанткой работает. («Не работает, а подрабатывает! – втолковывал маман Тим. – Кира собирается композитором стать, пишет музыку. Она творческий человек, она гений, это я, я ей не ровня, мама!») Но мать Тима – очень упрямая женщина, Киру так и не приняла. До сих пор считает Киру хищницей и наглой приезжей.
Тим первое время снимал квартиру, потом купил свою, двухкомнатную, хорошую, недалеко от Садового, и Киру там прописал, и ничего не жалел. Хотя, возможно, он назло матери Киру у себя прописал, ведь тоже упрямый, если уж хочет кому что доказать, так из кожи вылезет… Тим преподавал в самом престижном экономическом вузе Москвы, занимался финансовой аналитикой, писал книги и статьи – анализировал рынок ценных бумаг, давал рекомендации финансистам… Статьи, кстати, Тим писал постоянно, все свободное время, финансовые газеты и еженедельники буквально рвали его на части.
Они были разные – и внешне, и внутренне, Тим и Кира. И занимались разным, и взгляды на жизнь у них тоже оказались разными, порой диаметрально противоположными. Но жили вместе долго уже и как будто притерлись даже – если Тим решил уж сделать предложение, а Кира – согласилась на него.
Тим в последнее время боялся еще, что Кира может уйти. Что ее увести могут, после премьеры в Новом.
Да, про Новый.
Новый театр придумали, создали как альтернативу Главному театру страны. Был Главный, в центре столицы, а теперь вот еще Новый появился, неподалеку от Фрунзенской набережной! Когда само здание Нового построили, отделку закончили – учредили конкурс. Решили сформировать совершенно новый репертуар. (Да, в Главном театре страны тоже совершенно новые постановки случались, порой весьма скандальные, но в Новом – принципиально решили от всего скандального отказаться. Пусть новое, но без откровенных провокаций, без душка разложения, без этой «благородной плесени», потакающей пресыщенному вкусу.)
Кира прошла конкурс – и теперь на ее музыку собирались поставить балет. Нашелся хореограф, тоже из молодых да ранних, артисты, режиссер-постановщик… Все очень серьезно, и очень много ожиданий. В Москве, да и в стране говорили о том, что Главный театр страны погряз в интригах, сплетнях, выяснении отношений, что искусством там не занимаются, да и от самого легендарного здания после ремонта почти ничего не осталось, нет ни ауры, ни атмосферы… Напрямую в средствах массовой информации, конечно, не утверждалось, что Новый театр призван заменить прежний, Главный театр страны, но некоторые любители искусства расценивали ситуацию однозначно и твердили злорадно – король умер, да здравствует король!
Молодые, талантливые танцовщики рвались в Новый театр, да и заслуженных артистов оказалось немало – из тех, у кого карьера в Главном театре страны по каким-либо причинам не складывалась.
Оперы, балеты – все в Новом новое, сенсационное, яркое (вернее, предполагалось устроителями, что именно такое впечатление возникнет у публики). Сразу несколько премьер было назначено на осень, и балет на Кирину музыку в том числе.
Хотя, конечно, приверженцы классики твердили, что проект провалится, что нечего велосипед изобретать, что лучше «Щелкунчика», «Садко», «Жизели», «Лебединого озера», «Хованщины», «Князя Игоря» и иже с ними придумать невозможно.
Словом, это была борьба крайностей. Одни прочили Новому театру провал, другие – грандиозное будущее и связывали с его открытием новую эпоху в искусстве.
Вот так Кира оказалась в центре бушующих страстей. Либо она сверкнет, прославится, либо премьера балета на ее музыку провалится… Конечно, все это грозит не ей одной, ведь их целая команда создателей балета. И, кстати, о композиторе, о Кире, вспоминали меньше, больше говорили о хореографии, о мастерстве артистов, о декорациях… Это как хороший фильм – чаще вспоминают режиссера и актеров, исполняющих главные роли, чем сценариста, придумавшего саму историю, над которой должны плакать или смеяться зрители.
Но тем не менее будущее Киры зависело от премьеры в Новом.
И это еще добавляло мандража, заставляло нервничать и переживать. Тим, с одной стороны, поддерживал Киру, верил в ее успех, с другой стороны – жених как будто считал работу Киры несерьезной. Баловством. Развлечением для милой, хорошенькой женщины. Ну, провалится премьера – так чего уж, не страшно. Подумаешь! Кира же не перестанет быть композитором, сочинять музыку.
Тим вообще воспринимал Киру как куклу. Сам покупал ей одежду, сумочки, искал ей туфельки в командировках (тридцать четвертый размер, пойди найди приличные женские туфли!). Дарил украшения. Засыпал советами по поводу макияжа, прически, цвета волос…
Да, он относился к ней нежно, трепетно, рыцарски. Всегда хотел, всегда обожал, всегда оберегал. Не жалел ничего, что в наше прагматичное время случается достаточно редко. Предложение вон сделал…
Но, боже мой, он словно не понимал Киру до конца, не догадывался, что она на самом деле – другая, не такая розовая Барби, как он себе вообразил!
…Попутчик болтал, Тим с интересом его слушал.
Тим – странный. С одними и разговаривать не хотел, и не с самыми последними людьми, с другими – вот как с этим простецким дядькой – болтал охотно и легко. Хотя чего тут удивительного? Сейчас у Тима появилась возможность побольше узнать о семье своей невесты. Ведь Кира не рвалась рассказывать о своем прошлом. Да и зачем Тиму знать о ее родителях, о том, какие они, ведь все равно больше не увидятся?.. Нет, может, и встретятся когда, но ненадолго. Если как-нибудь проездом. Нет никакого смысла рассказывать о том, что было и прошло и с чем будущая жизнь никак не связана.
…Ранним вечером Тим и Кира сошли с поезда.
Попутчик, кладовщик Пал Палыч, многословно попрощался и тут же убежал.
Поезд, постояв еще полторы минуты, покатил дальше, на другой конец России. Вглубь? Нет, там, далеко, еще почти неделя езды на поезде, находился другой край. А самая глубь находилась, по представлениям Киры, именно тут. Вот как морской берег. Прошелся чуть по мелководью, и бух – обрыв, ногами дно не достать, и только умеющий плавать сможет выбраться из пучины. Словом, чтобы утонуть, не обязательно на середину моря заплывать.
Кира огляделась – все вокруг знакомое и чужое одновременно…
– А воздух! Какой тут воздух! – воскликнул Тим, задышал энергично, всей грудью. – Я и забыл, что где-то есть свежий, чистый воздух… Светлорецк? Тут и река еще есть?
– Есть, течет неподалеку от города… В честь нее и назвали. Река Светлая. Кстати, и на Байкале протекает река с таким же названием.
– Да? Не знал. Но воздух…
Воздух и в самом деле казался сладковатым, нежным, теплым – хоть пей его как парное молоко. Он еще, ко всему прочему, морем пах (вот она, цепочка ассоциаций!), хотя моря тут никакого не было и в помине, одни непроходимые леса вокруг.
Кира едва не заплакала от внезапно нахлынувших чувств.
Она и не думала, что еще когда-нибудь вернется сюда. Зачем?! Глупый вопрос, который преследовал ее все последнее время.
Ведь здесь, насколько она знала (с матерью же иногда говорили по телефону, обсуждали местные новости), все еще жил Сергей. Ее первая – девичья, школьная, невинная поначалу и запретная в конце – любовь.
Кира не считала свой первый роман важным и особенным. Было и было, у кого нет подобных воспоминаний… Было и прошло. Хуже другое – она никогда не забывала о Сергее. Юноша-одноклассник всегда находился в ее подсознании и, едва только находился повод, выскакивал оттуда, словно чертик из табакерки.
Кира прекрасно понимала, что дважды войти в одну реку нельзя, что у них с Сергеем, возможно, и не получилось бы крепких отношений, что эти воспоминания – суть незавершенный гештальт.
И все же хорошо, что они с Тимом прибыли лишь на два дня. Пусть городок небольшой, но вряд ли за два дня можно нос к носу случайно столкнуться со своей первой любовью и получить ворох ненужных впечатлений, от которых будет щемить сердце.
Насколько знала Кира, Сергей был одно время женат, у него родился сын, но сейчас бывший одноклассник находился в разводе. А занимался Сергей Крестовский (вот фамилия, которая тоже звучит!) ковкой оружия. И очень неплохо, даже по московским меркам, зарабатывал. Это важный момент (хотя Кира, как уже упоминалось, никогда меркантильностью не отличалась). Просто данное обстоятельство говорило о том, что Сергей не спился, не опустился подобно части мужчин, живущих в провинции, без возможности сделать карьеру. И в самом занятии, древнем и благородном, сказочном – ну как же, ковка кинжалов! – заключалась доля романтизма.
– Кирчу-у! Я тебе кричу, кричу… О чем задумалась? Куда идти-то?
– Прямо. Там автобус. Три остановки до дома. Или на такси. Пешком минут двадцать-тридцать. Как тебе удобнее.
– Кира, ну какой автобус, какой пешком… – Тим от возмущения закашлялся, побежал вперед, туда, где в ряд стояло несколько автомобилей, в основном отечественного производства, и водители возле них. – Алло, шеф! Кхе-кхе, тьфу ты… Довезешь нас?
* * *
Тимофей влюбился в нее с первого взгляда, как только увидел, как только услышал ее голос. Кира – мало того что прехорошенькая, да еще голосок у нее, как у ангела, – негромкий, но отчетливый, очень приятного тембра, женственный. Не писклявый, но и не мурлычущий, не развязно-игривый, но и не отстраненный… Невозможно описать, но слушал бы и слушал. В ее голос он и влюбился.
Первая ее фраза – «что заказывать будете?» – прозвучала небесной музыкой. Он поднял глаза и окончательно потерял свое сердце…
Официантка. Гм. Тимофей, к тому времени уже широко известный в узких финансовых кругах как аналитик и прогнозист, сразу неполиткорректно подумал: «Работу эту халдейскую я ее бросить заставлю. Будет жить у меня. В институт сдам. А больше ничего и не надо…»
Но Тимофей ошибался. Кира, словно легендарная русская игрушка, матрешка, хранила в себе множество тайн. И была вовсе не такой, какой казалась. Девушка-сюрприз. Вот хотя бы насчет профессии и образования…
Мать Тимофея Киру сразу невзлюбила. Ну это понятно, материнская ревность. Называла Киру корыстной приезжей, подозревала, что Кира все врет («Ну не может эта дурочка в Консерватории учиться, она про нее придумала!»), считала развратной соблазнительницей.
Это Кира-то – развратная соблазнительница! Смешно. Кира, с ее аскетизмом в быту, равнодушием к еде, одежде, вещам… Тимофей чуть не силой заставлял ее переодеваться. Чтобы платья, туфельки, а не эти дурацкие кеды с джинсами.
Со своими пусть не очень густыми, но приятного оттенка темного шоколада шелковистыми волосами Кира до встречи с Тимофеем не заморачивалась – просто на затылке собирала в «хвост», из которого вечно пряди выбивались. Хотя прически и укладки ей так шли, невероятно!
Тимофей не просто любил Киру, он ее обожал. Баловал. Детей Тимофей не хотел – Кира была его ребенком.
Но эти ее вечные тайны… Вот как он удивился в первый раз, когда узнал, что Кира учится на отделении композиции, а официантка – это только видимость, подработка…
Кира мало о чем рассказывала, а прошлое ее было для Тимофея закрытым. А он хотел бы знать! Ведь это его Кира, только его, его абсолютная собственность, и даже ее мысли и сны, и ее прошлое – тоже должны принадлежать ему.
