Татьяна Тронина
Обманщик, обманщица
– Привет. Что, опять поссорились? – спросила сестра Оля, впуская Виктора в квартиру. Защелкала замками, запирая за его спиной дверь.
– Нет. Сбежал на время, пока теща в доме, – усмехнулся он, снимая пальто. Сунулся в шкаф, быстро исследовал его содержимое. – Оль, а где вешалка?
– Вешалка? – глубоко задумалась Оля.
Несколько секунд Виктор выжидал, затем вздохнул и повесил свое пальто (сделано в Италии, из кашемира, известный бренд, куплено в центральном универмаге, пусть и со скидкой, но все равно неоправданно дорогое) на боковой крючок в шкафу. Лиза за то, что он воспользовался этим крючком, просто изничтожила бы мужа, если б увидела. Специально ему несколько раз напоминала, что вешать это пальто надо на «плечики», и только на «плечики», и ничего, кроме «плечиков», – иначе пальто потеряет форму. И это указание не потому, что Лиза являлась рачительной хозяйкой и стремилась продлить срок жизни вещей, совсем нет. Лиза требовала уважительного отношения к своим покупкам, к тому времени, что она потратила на хождение по магазинам и на выбор одежды мужу.
Виктор поймал себя на том, что подобные мелочи его, оказывается, жутко бесят. Когда сцепляются вот в такую липкую паутину собственных обещаний и чужих ожиданий… С одной стороны, надо уважать просьбы Лизы. С другой стороны, не обижать же из-за подобной ерунды родную сестру? Терзая ее нудными выговорами: «Оля, где все вешалки, я несколько раз их покупал специально и приносил тебе их охапками, куда они могли пропасть?»
Проще не обращать внимания.
Хотя как не обращать, если Лиза потом, дома, непременно заметит складки на пальто, растянутый воротник… Лиза часто перебирает содержимое гардеробной, непрерывно мониторит вид и состояние одежды и обуви – своей, мужа и Паолы… Поскольку для Лизы жизненно необходимо видеть мужа и дочь красивыми и опрятными, ну такая «фишка» у Лизы, что ж теперь… не самый страшный женский грех, а наоборот, очень даже милый и трогательный. И понятный, кстати.
Так что за это пристрастное отношение к вещам обижаться на жену нет смысла. Хотя, будь воля Виктора, он бы и минуты лишней на поход по пафосным универмагам не стал бы тратить. Это же надо время выкроить, ехать куда-то, потом парковаться, потом бегать по этажам, терпеть приставания продавщиц… Гораздо проще выбрать себе все нужное на сайте интернет-магазина, с тем чтобы потом, в удобное время, заказ привез на дом курьер. То же самое пальто, что у Виктора, на сайте можно было заказать, и даже дешевле! Но спорить с женой Виктор не собирался. Ей нравится ходить по модным бутикам – так пусть. Виктора не устраивало только одно, то, что Лиза делала ему замечания по поводу купленной ею одежды – не так вешаешь, неправильно садишься в ней и не туда садишься еще.
Что касается Оли, то дело не в вешалках, конечно. Да плевать сто раз на эти вешалки. Дело в другом. В том, что каждый раз при встрече с Виктором дома Оля словно напоминала ему, что он здесь – гость, а не такой же полноправный хозяин, как и она, и его пожелания по поводу устройства быта тут не имеют никакой силы.
Хотя это была квартира, которая изначально принадлежала родителям, а потом, после их смерти, перешла к брату и сестре автоматически в равных долях по наследству.
Виктор с Лизой и Паолой давно жил в другой квартире, которую он приобрел сам, на свои кровные. У Оли брат появлялся не так часто и ненадолго. Но уже сколько лет как честный собственник он перечислял Оле свою половину квартплаты. Помогал сестре с покупкой бытовой техники и мебели. С ремонтом. Да вообще, будь его воля, он отказался бы от своей доли, когда вступал в наследство. Только вот тогда Лиза бы его не поняла. Лиза во всех вопросах, касавшихся имущества и недвижимости, была тоже очень щепетильна. Рассуждала следующим образом: что твое, то твое, разбрасываться своим – гневить мироздание, оно тогда еще что-нибудь отберет, раз не ценишь данные им блага. Да и вообще Лиза недолюбливала свою золовку, считала, что Оля на шею брату села.
Оля же наверняка обиделась бы на Виктора, если бы тот вздумал, например, делить семейное гнездо. Стоимость своей доли сестра не смогла бы выплатить просто потому, что у нее не имелось таких денег. У нее своего бизнеса нет, она живет на зарплату преподавательницы вуза, на «ставку», так сказать. У Оли нет ни мужа, ни детей, которые ее поддерживали бы. Да и возраст еще! Сестре почти пятьдесят, если точнее – сорок восемь, она на десять лет старше брата. А значит, у Оли меньше сил и возможностей.
Оля, в сущности, действительно во многом зависела от помощи брата. Нет, сестра не нищенствовала, она могла сама все тут устроить, и с ремонтом бы разобралась, и с покупкой мебели… Но тогда Оля не смогла бы ездить по туристическим путевкам за границу. Не посетила бы Париж, Вену, не побывала бы в Праге… И о визите в Венецию тоже не смогла бы мечтать.
А Оля обожала путешествовать по городам старой Европы, и Виктор давал ей такую возможность, пусть и косвенно.
Но Оля почему-то воспринимала это все как должное. Она даже как будто не понимала, что это все – благодаря брату.
А брату благодарность и не нужна была, по большому счету. Никаких «спасибо» не надо, ну просто ты вешалку никуда не прячь, Оль. И всё, и всё, и всё…
– Чаю хочешь? – спросила Оля, чуть наклонив голову и глядя на брата чуть исподлобья, добродушно и вместе с тем насмешливо. Привычка старшей сестры… Оля всегда была стройной, подтянутой, со спины ее до сих пор иногда принимали за студентку в коридорах ее альма-матер. Любительница классических джинсов и черных водолазок с высоким воротником. Волосы до плеч, тщательно выкрашенные в светло-русый и скрученные в кольца с помощью специальной долгоиграющей завивки. Оля никогда не красилась, пользовалась лишь бесцветной помадой. Да что там, даже если смотреть Оле в лицо, то не сразу и определишь ее возраст. Точно не девушка, но и не почтенная дама… Впрочем, таких неопределенного возраста женщин демократичного вида в последнее время появилось как-то уж очень много. Ни возраста, ни социального положения их и не определишь с ходу.
Приятель, Николай, как-то увидел фото Оли на экране Викторова телефона и спросил: «Это твоя сестра? Младшая сестра?» – «Старшая». – «Хорошенькая… Ангел. Может, познакомишь нас?» – «Спрошу. Но ты куришь, так что у тебя точно нет шансов…» Конечно, Оля потом отказалась знакомиться с курящим мужчиной.
И вот странное дело: отец-то их всю жизнь дымил, точно паровоз, но Оля как-то терпела и очень любила папу… Или ее терпению пришел конец – в том смысле, что она уже ни дня лишнего не смогла бы выносить возле себя сигаретный дым?.. Но Виктор почему-то был уверен, что Оля сама не понимает, чего она хочет, и теперь привязывается к каким-то мелочам, просто потому что вот принято же к чему-то привязываться. Она даже не задумывалась о том, что мужчина может оказаться альфонсом, бабником, грубияном, садистом, тайным извращенцем… Нет, это все несущественно, а вот курение – о, да, вот страшный грех. И в этих Олиных принципах заключалось что-то такое… тупое, упрямое, равнодушное, косное. Оля дожила почти до пятидесяти, так и не заведя ни с кем серьезных отношений. Вечная девочка. Тургеневская барышня, милая и очень далекая от жизни. Еще сколько-то лет – и Оля из «тургеневской» девушки автоматически перейдет в разряд бабушек – «божьих одуванчиков». Лиза утверждала, что Оля и вовсе оставалась девственницей в свои года.
– Чаю? – переспросил Олю Виктор. – Не откажусь. Да, вот – печенье, нарезки привез… – он протянул ей бумажный пакет с гостинцами.
– Какой ты молодец, Витечка, – похвалила Оля, и в этих словах, в ее тоне, тоже отголоски того, что она – старшая.
У Оли, кстати, был низкий, грудной голос, очень четкий и разборчивый (сказывалась привычка сестры к долгим лекциям), но в то же время какой-то дребезжащий, почти старческий. По телефону Олю всегда принимали за почтенную даму, так что «звук» и «изображение» в Олином случае определенно диссонировали.
– Ну, идем на кухню. Тебя что, дома совсем не кормят? – засмеялась-задребезжала сестра.
– Совсем, – спокойно ответил Виктор.
На кухне Оля включила электрический чайник, поставила перед Виктором красивую, оставшуюся еще от бабушки большую тарелку – темно-синюю, с позолоченным краем. Виктор аккуратно разложил на ней нарезки.
– О, вскипел. Черный, зеленый? Ах, у меня же только зеленый, чего я спрашиваю. Ну, как ты живешь, братик? – вздохнула Оля, разливая по чашкам кипяток.
– Хорошо.
– Хорошо, что хорошо, – печально произнесла сестра. Бледно-розовыми, тонкими, без всякого намека на маникюр пальцами сестра подцепила прозрачный кружочек ветчины с тарелки и принялась его жевать.
«Нет, она постарела все-таки, – подумал Виктор, разглядывая сестру. – На первый взгляд еще молодая женщина, но это только на первый, самый беглый взгляд. А потом виден возраст… И ест как старушка, какие-то шамкающие движения, подбородок дрожит, отвисает… А на фотографиях – да, иногда очень удачно получается. Будто лет на десять-пятнадцать моложе своего возраста. Жаль, что она отказалась знакомиться с Николаем. Хороший мужик. Ее последний шанс, возможно».
– Что ты так смотришь на меня, Витечка?
– Да вот думаю, что я совсем тебя не знаю.
– А что обо мне надо знать? – пожала плечами Оля. – Я вот она, вся на виду. Во мне никакого подтекста нет.
– Ты уверена? Вдруг ты сама про себя ничего не знаешь?
– Ага, это я не в себе, значит, была, когда четыре часа отчет писала вчера… Сегодня приношу, а мне говорят – надо переделывать. Бюрократия… ты как, с ночевкой?
– Нет. Посижу часиков до девяти, потом поеду. Думаю, к тому времени теща уйдет.
– У вас с ней до сих пор конфронтация? – спросила Оля и тут же продолжила, не дожидаясь ответа брата, недовольным дребезжащим голосом: – Ты сам виноват, Витя. Надо было с самого начала себя правильно ставить, а не прогибаться.
– Ревнуешь, ох, до сих пор ревнуешь…
– Не говори чепухи, – нахмурилась Оля. – Ты себе такую жизнь придумал. Вернее, сам все испортил.
– Я получил то, что хотел.
– Ты ничего не получил, ты потерял… – недовольно возвысила голос сестра, но тут же осеклась. – Ладно, не будем.
– Не будем, – кивнул примиряюще Виктор.
– Пойду я к себе. Отчет писать… Ну а ты тут как хочешь.
Сестра ушла к себе в комнату, а Виктор – в свою.
Это с детства была его комната. Балкон, с которого вечно дуло… Оля в этой комнате не могла находиться, постоянно чихала от сквозняков. Позже Виктор поменял тут окно и балконную дверь – помогло мало, потом еще раз поменял, плюс еще рабочие что-то там сделали со стеной и батареей – только тогда перестало дуть.
Виктор, не раздеваясь, лег на диван, закрыл глаза. Почему-то его не покидало раздражение – пусть и небольшое, но неприятное, напоминающее тот самый холодный сквозняк из детства, с которым ничего нельзя было поделать. И ужасно хотелось разобраться во всем, чтобы заткнуть наконец эти щели в душе.
Теща.
Теща Виктора, Лидия Алексеевна, была не так уж и плоха, особенно если учесть то, что она жила отдельно и никогда особо не вмешивалась в жизнь Лизы и Виктора. То есть как не вмешивалась, вмешивалась, конечно, но открыто и напрямую. Не действовала исподтишка. Что в голове, то и на языке. Никаких ножей в спину, но в лицо – всегда куча глупостей и гадостей. Виктор старался списать их на возраст тещи – как-никак семьдесят лет даме.
Она приходила в их с Лизой дом нечасто, обычно это Лиза с Паолой ездили к бабушке. Лидия Алексеевна являлась к Виктору редко, но метко. И в эти редкие визиты она обычно «продавливала» своего зятя. На что хотела продавить в этот раз, и гадать не надо – Паола заканчивала школу, и надо было решать, куда девочка будет поступать. Лиза с Лидией Алексеевной уже вынесли вердикт, куда надо определить Паолу – в очень известный, очень модный московский вуз с либеральным уклоном. И непременно на социолога, политолога либо журналиста… К чему, кстати, у Паолы не наблюдалось никакой склонности. Но вот надо матери и бабушке пристроить именно в этот вуз ребенка, и все тут.
При чем тут Виктор, какое он имеет отношение к поступлению Паолы? Да самое прямое, как спонсор. Ведь именно Виктору вменялось в обязанность платить за обучение. Надежды, что Паола сможет сама поступить на бюджет, не было никакой. Виктор платить не отказывался, но когда вот так – дай денег и молчи, никому твои советы и рассуждения по поводу образования не нужны… ну, как-то это не очень.
Поэтому Виктор смылся из дома за полчаса до визита Лидии Алексеевны и отправился в свой родной дом. По дороге купил еды, так как знал, что у Оли, как всегда, хоть шаром покати, поскольку сестра питалась фруктами, уже помытой травой из пакетиков или йогуртами из стаканчиков. Оля не готовила принципиально и, наверное, даже не знала, как это делается. И это, кстати, тоже к вопросу брака и отношений: Оля ждала от мужчин отказа от курения, но даже не задумывалась о том, что ее кандидатура подойдет тоже не всем женихам. Мало кто из мужчин готов связывать свою жизнь с женщиной, которая отказывалась от готовки.
Нет, в отказе от готовки ничего плохого нет, женщина имеет полное право жить так, как она хочет, тут проблема в другом: просто этими требованиями она уменьшает возможность выбора…
Оле почти пятьдесят, и она не просто не умеет общаться с противоположным полом, но еще и не горит страстями, всегда холодна и спокойна, точно вода, готовить не любит… Но вот нет, курящего мужчину ей не надо!
Виктор заскрипел зубами, повернулся на бок. «Я, верно, злюсь на Олю, потому что на Лизу злиться не могу. Некий перенос! Ведь из Лизы тоже никакая кулинарка… Да и я, старорежимный дурак, живу прежними понятиями. Сейчас мало кто из женщин готов упахиваться на кухне, и это нормально. Сейчас время такое, когда равноправие и равенство. Раз еда нужна только мне – значит, я и должен думать о том, где ее достать. В конце концов, я могу записаться на курсы кулинарии… Где меня всему научат. Пожалуй, так и сделаю – в ближайшее время затишье с работой, как раз можно воспользоваться этим».
На душе у Виктора сразу потеплело, когда он подумал о Лизе, своей жене. Для нее он был готов на все. И ничего ради нее не жалко. И без домашних разносолов можно обойтись, и подростково-юношеские капризы Паолы вытерпеть, и визиты Лидии Алексеевны – бабы-яги со склочным характером.
И о сестре не надо думать лишнего, Оля – взрослая, самостоятельная женщина. Ну не хочет она замуж, и пусть. Ее дело. В сущности, ведь это из эгоистических, корыстных соображений Виктор пытается ее куда-то пристроить, познакомить с кем-то, свести со старым проверенным приятелем… Чтобы об Оле было кому позаботиться. Она ведь на десять лет старше. Еще пока девочкой-припевочкой на вид, еще бодрячком, но… Пусть лучше будет еще кто-то, кто позаботится о ней.
Нет-нет, Оля не иждивенка и не бытовой инвалид, но… Но. Но. Но.
Кто его знает, как там с его, Викторовым, бизнесом дальше. Мир сотрясают кризисы, мир вообще меняется. Законы все строже, а налоги и требования к предпринимателям все выше. Ну как Виктор потеряет все и не сможет помогать сестре? А Оля – она же привыкла к путешествиям по Старой Европе, ей будет грустно без готических соборов, без костелов и замков, без аромата трав Прованса и каменюк Черногории…
Виктор закрыл глаза и, кажется, задремал.
В своей дреме он вдруг услышал чудесную музыку, которая лилась хоть и приглушенно, очень сдержанно, но вполне отчетливо. Источник музыки находился где-то рядом.
За соседней стеной. В соседней квартире, кажется.
* * *
Оля очень любила брата. Она с детства привыкла о нем заботиться, с тех самых пор, как мама вернулась из роддома с маленьким свертком, в котором лежал толстощекий спокойный малыш. Малыш дружелюбно и радостно смотрел на мир ярко-синими глазами. Оля тогда училась то ли в третьем, то ли в четвертом классе, и она восприняла братика как новую игрушку.
Тем более что Виктор отличался исключительно примерным поведением. Не орал, не ныл, не канючил – почти никогда. Был послушным и непривередливым. Ел с аппетитом все, что ему давали.
Кстати, родители всегда переживали из-за Олиного аппетита. Она ела мало и очень выборочно. Обычное дело – сидит тощая, мосластая девочка за столом и с неизбывной тоской и отвращением рассматривает содержимое своей тарелки. Из еды Оля предпочитала только бананы и молочный коктейль. Ну, иногда еще соглашалась на тончайшие, прозрачные ломтики сырокопченой колбасы. Всё. Нет, даже не так – ВСЁ.
Родители плакали от отчаяния, водили дочь по гастроэнтерологам. Часть врачей не находила у Оли никаких патологий, другие пугали всевозможными болезнями.
Но как-то выжила, и ничего. С возрастом линейка любимых продуктов у Оли немного расширилась, но совсем немного. И к тому же оказалось, что подобная привередливость в пище девушке только на руку.
Брат же, Витечка, молотил все подряд, что не приколочено. Ел свое, затем просил добавку, потом без тени брезгливости доедал все то, что оставалось в Олиной тарелке. «Помогал» сестре. Были бы в доме собака или кошка – братик бы и у них еду отобрал.
Оля – светловолосая, тоненькая, очень высокая, с прозрачными, чуть оттопыренными розовыми ушками, длинными тонкими пальцами… Словом, видом настоящий эльф. Мастью скорее в мать. Витечка – в отца. Роста среднего, плотный, кряжистый, со щеками, пухлым пузиком, мощными икрами, пальцами-сардельками, черноволосый – то ли гном, то ли гоблин, если уж оперировать терминами из фэнтези.
Оля – гуманитарий. Русский язык и литература. Чтение книг запоем. Витя – точные науки. Математика и физика.
Оля была прелестной умненькой и разумненькой девочкой, вернее, уже девушкой в те времена, когда брат подрос и, что называется, «определился». Виктор был гением. Ну ладно, не совсем гением, но вундеркиндом, это точно, которому светило блистательное будущее. Потенциальный Резерфорд или Капица. Вполне вероятный претендент на Нобелевскую премию!
Оля уже работала в своем институте – преподавала русский язык, и тут брата забрали в армию. По-глупому, случайно. Нечестно даже. Словно в ловушку загнали. Родители тогда чуть с ума не сошли, и все учителя тоже на дыбы поднялись – ну какая служба, это же не юноша, а самородок. Но «самородок» неожиданно освоился со службой, его там за руль посадили, и он вполне успешно водил какие-то большие машины. Ему даже понравилось. И его, такого умника, в армии оценили, оказывается.
После окончания службы брат подал документы в один из ведущих физико-математических вузов. Брат не отупел, не разленился, не растерял знаний во время службы, наоборот, его ум словно кристаллизовался, стал яснее. Самый блистательный из всех абитуриентов. Приняли. Одни «отлично» во время учебы. Профессура и однокурсники обожали. Обещание грантов и стажировок в каких-то дивных местах. Все чаще звучали эти слова – «молодой гений», «будущее нашей науки», ну и все такое прочее…
Никто уже не сомневался в том, что рано или поздно Виктор дорвется до этой самой Нобелевки.
Но… Но. Дальше что-то сломалось. Виктор встретил Лизу. Молодую женщину, которая к тому же была на десять лет его старше (ровесница Оли, то есть). С ребенком. С девочкой по имени Паола, ей три года тогда было.
И всё. ВСЁ, тоже буквально. Виктор бросил свой замечательный вуз, всего года два, что ли, не доучившись. Виктор должен был «кормить семью». Какие гранты, какие премии – их еще дождаться надо, а «живые» рубли понадобились здесь и сейчас.
Виктор стал водить большегрузы на расстояния, куда-то на север. Он сделался дальнобойщиком, ох, бедные папа и мама…
Это был какой-то кошмар и наваждение. Вот как так? Только что ходил рядом нормальный, адекватный молодой человек и вмиг сделался безумцем. Полностью потерял голову из-за любви.
А денег новой семье требовалось много. Во-первых, приходилось платить за съем квартиры, в которой поселились Виктор, Лиза и Паола. Ну не с тещей же жить и не с родителями и сестрой! Потом надо было платить за сад Паолы, какой-то особенный, потому что обычный государственный садик Лизе не нравился. Кстати, Лиза не работала, потому что была слишком слабенькая и нежная, а люди вокруг – злые и завистливые. Короче, Виктор стал жить не для себя, а исключительно для Лизы.
Поначалу все окружение Виктора, включая, разумеется, и родителей, пытались его образумить. Уговаривали доучиться в вузе. Сделать карьеру. Стать светилом.
Надеялись, что Виктор покуролесит еще немного, а затем вернется на круги своя. Невозможно же вот так, легко и просто, распрощаться со всеми надеждами, мечтами… Да он бы, может, те же деньги стал получать, если б не оставил учебу. Не сразу, конечно, а года через три, четыре… пять или десять. В конце концов, Лиза же могла пойти работать! Пока муж учится.
Папа с мамой как-то отправились к Лизе с визитом, чуть не на коленях просили ее – пусть Витечка доучится… Дай ему шанс, а он тебе потом сторицей отплатит, он же такой добрый и самоотверженный мальчик!
Но Лиза – женщина умная и хитрая. Она не стала скандалить с родителями своего мужа, она не стала им говорить «нет». Она просто заплакала. Она всегда, во всех сложных ситуациях тихо плакала. И это действовало на брата безотказно, потому что он не мог видеть ее слез, ее бледного, запрокинутого личика, сцепленных тонких пальчиков, дрожащих губ…
И вроде взрослая женщина она, эта Лиза. Помнится, Виктору двадцать четыре, двадцать три тогда было, когда они встретились, а Лизе тридцать три, что ли?.. То есть женщина на четвертом десятке, мать уже… А все как бедное дитя себя ведет. Наверное, это сильнее всего на Витечку подействовало, эта ее беспомощность. Выученная беспомощность, как сейчас говорят. Сознательная. Осознанная. А брат суперответственный, ему все на «отлично» надо сделать. А «отлично» в его ситуации – это когда он может быстро и много заработать. Вот он и старался…
Конечно, нельзя отвергать и тот факт, что Лиза – очень красивая женщина. Причем у нее какая-то особая, немного сказочная красота… Вот такими рисуют романтических героинь в мультфильмах – с огромными глазами, трогательным ротиком, узкой талией и пышным бюстом. А, и еще грива роскошных светлых волос до пояса. Лиза не могла спокойно пройти по улице – к ней обязательно кто-нибудь да привязывался, а в юности – даже страшно представить, что было. Ее все сравнивали с актрисой Брижит Бардо в молодости.
Бэби-фейс – вот как назывался этот типаж. Детское личико, вечное детское личико… Смесь невинности и дикой эротики – так после встречи с Лизой с безнадежной тоской произнес папа. С безнадежной – потому что папа (ну, да и все они в их семье) прекрасно понимал, что добровольно Виктор эту женщину-дитя не оставит.
Тут еще вот какой нюанс: Виктор-то красавцем не являлся. Уродом – тоже, но брат, надо честно признать, обычный мужчина. Коренастый, толстенький. Этакий медведь. Думается, в молодости Лиза на такого, как Виктор, и внимания не обратила бы. Но в момент встречи с Виктором ей было уже изрядно за тридцать, у нее – ребенок на руках. И она как-то смогла сообразить, что на одном бэби-фейсе уже не выедешь. Хороших мужчин, готовых позаботиться о ней, очень мало.
И Лиза руками и ногами вцепилась в брата. А он, в свою очередь, не мог на нее надышаться – ну как же, такая нежная красотка ему досталась, ах, какая чудесная доченька у нее… Виктор был готов удочерить официально Паолу, но официальный отец девочки не собирался отказываться от своих прав. Алименты платил копеечные, а вот отказаться – ни-ни. Потом вроде умер тот, что ли?
В какой-то момент этих всех споров, ссор, выяснения отношений, сплетен, истерик стало вдруг ясно, что просто так Виктора с Лизой не разлучить. И что Виктор уже вряд ли закончит вуз и карьера великого ученого ему точно не светит.
Тогда случилось вот что: папа и мама отказались от Виктора. Они сказали ему, что больше не считают его своим сыном. И у них есть только один ребенок – это она, Оля.
Очень тяжелое решение. Мучительный разрыв, который, тем не менее, не заставил Виктора передумать и поменять свою судьбу. Он так и остался с Лизой и Паолой, а с родителями больше не виделся. Оля, конечно, пыталась помирить родителей с братом, только у нее ничего не получилось. Но она не стала отвергать Витечку в угоду папе и маме – она общалась с братом тайно, чтобы не будоражить лишний раз родителей.
Какое-то время Виктор вкалывал дальнобойщиком. Затем купил свою первую большегрузную машину и начал работать, что называется, на себя. В первый раз прогорел. Потом снова начал дело, уже научившись на своих ошибках. Приобрел несколько большегрузов, нанял водителей, что-то там еще интересное придумал… В этот раз у Виктора получилось – потихоньку он отбил вложенные деньги, затем вышел в плюс, а затем и вовсе стал получать неплохую прибыль и далее еще расширил свой автопарк. Дела у него пошли настолько хорошо, что он купил большую четырехкомнатную квартиру в центре города, поселился в ней с Лизой и Паолой.
То, что сын стал успешным бизнесменом, нисколько не утешило родителей. Они так и не захотели общаться с Виктором. Много переживали, тем самым подтачивали свое здоровье. Умерли быстро, внезапно, один за другим, даже не успев переписать квартиру на Олю. Да она сама об этом как-то мало думала, о квартирном вопросе… В тот момент не до того было.
С родителями Виктору не удалось попрощаться, не получилось. Только на кладбище он и смог попасть. Молча плакал на похоронах.
Оля не знала, что ей теперь делать, как реагировать. С одной стороны, это упрямство Виктора довело родителей до смерти. С другой стороны, родители не могли заставить сына поступать по их воле. Он взрослый, дееспособный мужчина, не хочет бросать грузоперевозки – имеет право…
Пожалуй, во всей этой ситуации Оля считала виноватой Лизу. Это она столкнула лбами родителей и сына. Захотела бы – вернула бы Виктора в прежнюю колею, могла бы сама выйти на работу, чтобы поддержать его. Часто же случается, когда в семьях муж с женой по очереди учатся и работают, позволяя друг другу сделать карьеру. Тут же этого не произошло: Лиза не захотела ничего менять. И уже сейчас можно сказать, что, скорее всего, таких денег Виктор точно не заработал бы, занимаясь наукой.
Оля никогда и ни с кем не ссорилась, особенно открыто, ей были неприятны вот эти все яростные словесные перепалки, оскорбления, обвинения взаимные… Она предпочитала молча удалиться от источника конфликта. Просить и требовать она тоже не умела…
Вот взять ее работу в институте, в котором Оля преподавала русский язык. Вроде хороший вуз, не такой модный, как тот, куда семья брата (по его рассказам) намеревалась определить Паолу, но все-таки…
Так вот, работа в этом, Олином, вузе состояла словно из нескольких частей. Одна часть – это преподавание. Студенты – милые молодые лица. Умные, глупые, ленивые, трудяги, смешные, задиристые порой – эти юноши и девушки вились вокруг Оли, но от них от всех словно свет шел. Общение с молодежью доставляло радость и удовольствие, хотя и не без казусов, конечно…
А вот работа на кафедре, все эти отчеты, учебные поручения, индивидуальные планы (которые, как подозревала Оля, даже никто не читал), огромная гора всяких нормативных документов – вот это все являлось тяжким бременем. Бесконечные проверки, аккредитации, сертификации, лицензирование… Хотя и эту часть преподавательской жизни худо-бедно, но можно было вытерпеть.
Самым же реальным кошмаром была атмосфера на кафедре. Интриги, склоки, борьба преподавателей за ставки, сплетни, образование различных группировок, затем их распад и образование новых… Эта часть ее работы Оле решительно не нравилась.
Она еще по наивности своей не сразу догадалась, что именно является причиной всех этих процессов. Позволяла себе часто вовлекаться в чужие интриги. И лишь спустя годы догадалась, что, если на заседании ученого совета кто-то из преподавателей толкал патетическую речь о том, что какой-либо предмет нельзя убрать из учебного плана, потому что без этого предмета студенты не освоят программу, то это значило только одно. Что выступающий боится потерять свою ставку. Причиной многих конфликтов были деньги. Борьба за ставки. За уменьшение нагрузки. Всякие разговоры про преемственность поколений, необходимость традиций и связь с прежней школой – это про страх показаться ненужным и устаревшим. И опять боязнь потерять при этом деньги…
Ну, и все такое прочее. Кроме того, многие из коллег откровенно завидовали Оле – она, по их мнению, слишком часто путешествовала. Кто-то прознал о том, что у Оли богатый брат-бизнесмен, ну и пошло-поехало… Из серии «Тебе о деньгах думать не надо, Оля, ты нашу жизнь не понимаешь, ты чужая».
До смешного дошло – из гардеробной таскали вешалки. Оле то и дело приходилось приносить из дома свои, чтобы было на что повесить пальто, иначе никак, только на стул его бросить.
Впрочем, на этой стороне своей преподавательской жизни Оля старалась не зацикливаться и больше посвящала себя работе со студентами.
Возвращаясь к наследству, то есть к квартирному вопросу. Опять же, и к Олиной нерешительности… Родители собирались все завещать Оле. Не успели. Завещания не написали, и пришлось вступать в наследство вдвоем с братом. Был момент, когда Оля собиралась попросить Витечку отказаться от своей доли в квартире. И она даже намекнула ему об этом в туманных, расплывчатых выражениях…
Намекнула не потому, что считала – богатый брат с собственным жильем может и обойтись без родительского наследства. Нет. Дело в другом. В другой. В Лизе. Ведь случись что с Витечкой, Лиза от того наследства, что останется после него, точно не откажется от части доли в родительской квартире Оли и ее брата, и тогда жизнь Оли значительно осложнится, если ей придется бороться со своей снохой (если, не дай бог, с братом что приключится). А Лиза из тех, кто своего не упустит. Никогда.
И мыкаться Оле на склоне жизни, пытаясь то ли разменять родительскую квартиру, то ли влезать в долги… Чтобы рассчитаться с Лизой. Словом, ничего хорошего.
Когда-то, в детстве, Олиным любимым фильмом был «Вам и не снилось». Самоотверженный Ромка, невзрачненькая Катя. Хотя героиня фильма, Катя, Оле не нравилась, да и всем остальным ее подругам тоже. Ну, во-первых, действительно, уж больно невзрачная, даже страшненькая, мягко говоря, та героиня – совсем не пара красавцу Ромке. Во-вторых, как-то это чувствовалось, что актриса, игравшая Катю, сильно старше своего парня и одноклассников. Это как-то ловилось всеми на интуитивном уровне. И Катя еще «прилипала», что называется. Эгоистка. Безразличная к проблемам в Роминой семье (пусть и выдуманным, но какая разница, девочке же было плевать и на маму Ромы, и на бабушку). Кате было даже наплевать на Ромино увлечение математикой. Она хотела, чтобы Рома находился рядом с ней, а не где-то там. Самой ей тоже было наплевать на свою судьбу… Только любовь, только она и он. «Зачем тебе эта дурацкая математика?» – не понимала Катя Ромку.
