Татьяна Столбова
Маятник птиц
– Почему?
– Много лет назад Бодоян попал в аварию и стал инвалидом. Недееспособен.
– А если он не исполнитель, а организатор?
– Тоже сомнительно. Он и раньше умом не блистал, а после аварии совсем тронулся, как говорят… Нет, не он.
– Сысоев? Терещенко?
– Проверю.
Мы снова подошли к гранитному ограждению. Слюдяные крапинки посверкивали под солнцем. Жирная чайка подлетела и уселась на парапет, выжидательно глядя на нас.
– Не люблю этих куриц, – сказал Байер.
Он слегка махнул рукой. Чайка отпрыгнула, но не улетела.
– А может, просто какой-то сумасшедший пытается самореализоваться?
– Типа Марка Чепмена?
– Типа.
– Навряд ли. У меня впечатление, что этот человек не маньяк. Он не выбрал вас из, скажем, тройки известных личностей города. Не вытягивал спичку: короткая – великие А. Д., длинная – олимпийский чемпион Софронов. К примеру.
– Как там… «Мне нужен труп, я выбрал вас. До скорой встречи. Фантомас».
– Точно. Я считаю, это не из той оперы. Он вас вообще не выбирал. Возможно, не будь вас, он так и жил бы спокойно, никому не причиняя вреда. Но однажды где-то, в какой-то точке пересеклись вы и он. А может, не вы, а Аким. Или вы оба. Что-то произошло. Вы могли этого даже не заметить… На данный момент Акима он вычеркнул – опять же, если там, на дороге, это не был обычный несчастный случай… Но по-любому Акима на его горизонте сейчас нет. А вы – есть. Он подбирается к вам и, возможно, попутно попытается причинить вам боль до того, как…
Байер запнулся.
– До того, как убьет меня?
– Или уберет вас каким-либо иным способом. Тогда он остановится. Цель достигнута. Все. Он просто продолжит жить дальше. И именно поэтому я считаю, что он крайне опасен.
Некоторое время я молчала.
Чайка, сообразив, что ничего не получит, взметнулась и плавно спикировала на волнистую поверхность темных вод. Я смотрела, как она покачивается, безмятежная, в собственном дзене, и думала о том, что моя жизнь в очередной раз рушится.
– Тогда постарайтесь увезти отсюда Николая как можно скорее, – наконец сказала я.
Байер кивнул.
– К вечеру все будет готово.
4
Бабье лето сверкало в своей бесшабашной солнечной красе. В высоком синем небе кое-где белели обрывки кудрявых облаков. Люди в светлых одеждах и в темных очках шли по нагретым тротуарам. И повсюду – на окнах, на стеклах витрин и машин – сияли и блестели солнечные блики. Последний всплеск лета в сентябре. Последний глоток теплого воздуха перед долгими холодными сумерками зимы.
С восьми утра я ездила по городу и развешивала объявления.
«ПОМОГИТЕ НАЙТИ ЧЕЛОВЕКА!
5 февраля 2020 года на 63-м километре Невинского шоссе пропал Аким Д. 37 лет. Рост 188 см. Волосы густые, прямые, светлые, глаза голубые, стройный. Был одет в короткое черное пальто, бежевые вельветовые брюки…»
Маршрут был проложен давно. Я делала все автоматически, не глядя по сторонам. Только раз мой взгляд рассеянно скользнул и вдруг на долю секунды задержался на лице молодого мужчины, переходящего дорогу. Показалось, что… Но нет, конечно, это был не он.
Я сняла предыдущее, почти выцветшее и порванное объявление со стекла остановки, прикрепила новое и вернулась в машину.
Мысли мои крутились вокруг изменений последних дней. Николая и Лану увезли из города. Байер заверил меня, что их поселили в комфорте и безопасности, Николай уже пошел в школу, а Лана взялась за исполнение давней мечты – собственный перевод одной из малоизвестных пьес Шекспира.
И Байер, и Тамраев, каждый со своей стороны, мягко, но неустанно давили на меня, убеждая изменить распорядок дня и мои правила хотя бы на время. Охрана у дома, говорили они, это ничто, это капля в море. Злоумышленник может прийти ко мне под видом визитора или просителя (и отныне я должна была принимать их только в «Фениксе» и только в рабочее время), может притаиться в подъезде (когда я приезжала домой, меня провожал до квартиры Лева или Вадим) или подкараулить меня ранним утром (раз уж я не желаю временно воздержаться от пробежки, то со мной должен бежать охранник, но это уже был просто цирк, я категорически отказалась).
Все это начинало действовать мне на нервы. Я по-прежнему не могла поверить, что кто-то всерьез покушается на мою жизнь. Я просто не видела для этого причины. Уже раз сто я мысленно перебрала свое прошлое, разложила на эпизоды, вспомнила тех, кого забыла или хотела забыть…
Этот молодой мужчина, переходящий дорогу… Нет, ну конечно, это не может быть он… Его я узнала бы в тот же миг. Но определенно похож… Собираясь отъезжать, я посмотрела налево, прямо и – внезапно, словно по наитию – направо, а в следующее мгновение машинально нажала на педаль тормоза.
Мужчина стоял на остановке, читал мое объявление. Сейчас я видела его очень хорошо и уже точно могла сказать: это не он и даже не так уж похож. Но что-то общее было: в фигуре – стройной, гибкой, в манере чуть склонять голову влево, читая текст, в хипстерской стрижке с подбритыми висками и пышной, зачесанной назад челкой. Волосы были не такие черные, как у Яна, не смоляные, просто темные, но такие же густые и блестящие.
На мгновение меня словно ошпарило изнутри кипятком. Я передернула плечами. Ощущение было внезапное и сильное. Мне хотелось нажать на газ, сорваться с места и больше не видеть, а главное – не вспоминать. И в то же время хотелось остаться и смотреть, смотреть на него… «Это не Ян, – сказала я себе, – что за чушь». И, уже нажимая на педаль газа, заметила, что мужчина достал из кармана ручку и что-то пишет на моем объявлении.
Наваждение прошло. Я вышла из машины, приблизилась к нему сзади. И ощутила незабываемый аромат настоящего французского одеколона. Таким же пользовался Ян. И снова нахлынуло…
Мужчина резко оглянулся, с недоумением взглянул на меня. Ну да, я подошла слишком близко. И что?
– Это мое объявление, – сказала я ему. – Можно поинтересоваться, что вы тут пишете?
Он слегка смутился.
– Извините. – Голос у него оказался совсем другим – обычным, в отличие от чистого баритона Яна. Я почувствовала облегчение. Призрак прошлого постепенно испарялся. – Я видел уже эти объявления. А тут концы строк не пропечатались, посмотрите сами. Я просто дописал.
Я посмотрела. Действительно, слова «пальто», «дерби» и «о нем» были почти не видны. Он обвел их синими чернилами.
– У вас какой принтер? Может, картридж надо поменять или настройки проверить. Я могу помочь, если хотите.
– Спасибо.
Я несколько секунд молча смотрела на него. Затем повернулась и пошла к машине. Нет, не надо мне этого. Не надо, и все. Я хочу в свой темный угол. В свою блаженную пустоту.
Я взялась за ручку дверцы «Ауди».
Кончики пальцев осторожно тронули мое предплечье.
– Анна – это же вы, да? Это ваш брат пропал?
Я кивнула, не оборачиваясь.
– Послушайте… Я, честно говоря, даже не знаю, как сказать… Боюсь показаться странным, а тем более навязчивым… Поверьте, я не пристаю к девушкам на улице. И вообще нигде не пристаю. Я с утра до ночи сижу в офисе. Но я…
– Хотите кофе? – спросила я, резко обернувшись и посмотрев на него.
Карие глаза. Не бурлящая сталь глаз моего бывшего мужа. Мне стало еще легче.
– Еще бы! – ответил он.
* * *
Родители Макара Сиротина поразительно отличались от сына всем: он был замкнут – они открыты и дружелюбны; он никогда не смеялся, а улыбался редко и лишь мимолетно, сомкнутыми губами, – они радовались жизни и часто хохотали над какой-либо шуткой до слез; он был бледен – они румяны, чернобровы, красивы. Я и сейчас помню их веселые лица, когда они встречали нашу маленькую студенческую компанию на железнодорожной станции и потом везли на своей серой «девятке» по заснеженной дороге через лес, весь покрытый снегом, ослепительно-белым, сверкавшим под солнцем крошечными блестками.
Было тридцать первое декабря. Еще в электричке моя подруга сказала, что на этот раз твердо рассчитывает на волшебство, иначе перестанет верить в могущество Вселенной. Ярко накрашенные губы изогнулись в ироничной улыбке, но в зеленых крапчатых глазах я на мгновение увидела жесткость, словно подруга мысленно уже отправила ввысь свое требование новогоднего чуда.
Мы приехали вчетвером. Макар и Настя уже ждали нас на даче. Они украсили дом гирляндами, а елку, растущую на заднем дворе, игрушками и мишурой.
Макар сидел на подоконнике и угрюмо смотрел на нас, веселящихся вместе с его родителями у стола под оглушительную музыку. Как и я, он терпеть не мог попсу, но в тот день я с радостью пританцовывала с однокурсником, одновременно накрывая на стол. Меня переполняло чувство свободы. Я на несколько дней уехала из города. Здесь, в чужом незнакомом месте, я никому ничего не была должна. Мой другой идеальный мир остался где-то далеко, и хотя я по-прежнему стремилась к нему, короткие каникулы оказались для меня настоящим спасением. Словно кто-то бросил конец веревки в мою бездну и я смогла подняться наверх.
Позже я вспоминала, что к зиме того года уже очень устала, проблемы копились и катились на нас с братом, как огромный снежный ком. Просьбы о помощи, долги, конфликты с абьюзерами, один из которых быстро перерос в полномасштабную войну…
В одной из двух наших съемных квартир жила молодая женщина с тремя детьми, тайно покинувшая золотую клетку – загородный дворец бандита, ее мужа, в то время здоровенного татуированного типа, держащего в страхе весь город. Через несколько лет рак уничтожил его, сначала высушив тело, а потом оборвав дыхание. Но до того как болезнь подступила к монстру, он успел превратить в адовый котел жизнь своих детей и жены.
Операция по их спасению была разработана нами совместно с Байером и напоминала завязку детективного фильма: ночь, машины с выключенными фарами на обочине загородной дороги, Байер и его друг, тоже майор милиции, «макаровы» в кобурах, потертые кожаные куртки, напряженное молчание, мы с братом у тропинки… Пленников вывела повариха через кухню и запасной выход. Испуганные дети – старшему было четыре – молча жались к матери. Я протянула руки, и младший, которому не исполнилось еще двух, после короткой паузы протянул мне в ответ свои тонкие ручки, белевшие в темноте, подсвеченной лишь тусклым светом фонарика моего брата. Именно в тот момент я увидела багровые полосы на этих ручках и почувствовала, как во мне всколыхнулось знакомое чувство, темное и раскаленное словно лава, порой прожигающее насквозь.
Внутри я вся в таких ожогах. Это привычная боль, я давно даже не замечаю ее. Только иногда, внезапно, она напоминает о себе жгучим, как перец чили, мазком где-то внутри меня, в районе легких.
Один из дефектов моей личности – слабый базис. Мне тяжело нести ту ношу, которую я взяла добровольно и которая гнет меня к земле много лет. Я всегда это понимала.
…Он нашел их через неделю. До «Феникса», расправившего крылья над всеми нами, оставалось еще пять лет. А тогда нас было двое плюс Байер, в то время еще не уволенный, еще не разведенный, а потому располагавший лишь обрывками времени.
Мы, наверное, казались татуированному монстру жалким противником. Но когда начались военные действия, на нашу сторону подтянулись некоторые силы: сотрудники охраны нашего отца, пара друзей Байера из милиции, адвокат Заславский и Бобышева, хозяйка съемной квартиры. В то время она была лишь на грани безумия, лишь заглядывала порою в пропасть, не делая шаг вперед.
Машина Акима, новая «Шкода», подарок отца, сгорела до остова. Байер получил пулевое ранение в плечо. Его другу пробили голову в эпической схватке на лестничной площадке возле квартиры, где прятались от монстра его жена и дети. Мы везли истекающего кровью майора в больницу, а вслед нашей машине стреляли. И все же мы победили. К тому моменту, когда неприятелю наконец удалось захватить плацдарм, его встретил городскими криминальными новостями старый черно-белый телевизор, включенный на полную громкость; в квартире никого не было. Бобышева вывела своих жильцов сначала через балкон к соседям, в другой подъезд, а затем на улицу. Некоторое время они жили на даче Заславского. За месяц до Нового года мы перевезли их в Петербург, к армейскому другу Байера.
Так что мои трехдневные каникулы на даче родителей Макара Сиротина пришлись очень кстати.
* * *
Он появился в доме незадолго до полуночи. Черные волосы припорошены снегом, стальные глаза весело блестят, в руках бутылка шампанского и бумажный пакет с жареной курицей. «Яник! – в унисон закричали родители Макара. – Мы уже думали, ты не придешь!»
А он пришел. И взгляд его, скользнув по нашей компании, вернулся ко мне, остановился на несколько мгновений… Дальше – я помню это смутно – гость каким-то образом оказался за столом между мной и подругой. Он что-то рассказывал, смеясь. Моя подруга хохотала, а я почти не слушала. Что-то мешало мне включиться в общий процесс. Да еще Настя сидела напротив и усиленно подмигивала мне то одним, то другим глазом. Меня это раздражало. Не сразу я поняла, что она просто выпила лишнего и это был тик. Макар увел ее наверх; его родители включили Челентано и начали танцевать, энергичными жестами призывая нас присоединиться к ним.
…Он вдруг оборвал себя на полуслове, и эту паузу я услышала так отчетливо, словно она прозвучала во мне коротким звоном колокольчика. Музыка грохотала вокруг нас, но я как будто погрузилась в тяжелую воду, на самое дно, и почти ничего не слышала.
Я медленно повернула голову к Яну и наткнулась на его прямой взгляд. Все звуки вновь включились. ABBA завела Happy New Year. С улицы доносились хлопки фейерверков.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Потом я взяла бокал с шампанским, уже теплым, залпом допила, мельком отметив про себя, что пальцы мои мелко дрожат.
Он протянул мне руку ладонью вверх. Я замешкалась. Громкая музыка заглушала мои чувства, но одно я знала точно: вот он, самый главный момент моей жизни. Сейчас все изменится. Я дам руку этому человеку со светлыми глазами и окажусь в другом мире. В моем личном идеальном мире.
Ян с улыбкой смотрел на меня и ждал. Затянувшаяся пауза не беспокоила его. Музыка гремела на всю комнату. Родители Макара прыгали, ухая и хохоча. Рядом с ними неловко подскакивал наш перебравший однокурсник. Второй сидел на подоконнике и курил в приоткрытую форточку. Моя подруга с бокалом шампанского в руке, унизанной множеством разноцветных браслетов из бисера, задумчиво покачивалась, игнорируя развеселую музыку, под свой собственный, не слышный никому ритм.
Я улыбнулась Яну и вложила руку в его горячую ладонь.
Мы танцевали с ним под You Are Not Alone Майкла Джексона. Я специально посмотрела потом плей-лист, чтобы запомнить это название, запечатлеть в памяти все, что было причастно к главному счастливому событию моей жизни.
После пары медленных танцев, во время которых я завороженно слушала его голос, что-то шепчущий мне в ухо, и так же завороженно время от времени смотрела в его светло-серые глаза, мы вдвоем вышли в зимнюю ночь, под черное небо, расцвеченное звездами и яркой россыпью фейерверков, запущенных с разных участков дачного поселка.
Первый поцелуй. Замерзшие губы, холодные пальцы, жар внутри… «Аня… Я хочу тебе сказать…» Его тихий голос я слышу и сейчас, но до сих пор не знаю, что он хотел мне сказать. В тот момент из дома с хохотом вывалилась наша шумная компания и побежала на задний двор, к наряженной елке, на ходу закидывая друг друга и нас снежками. Мы переглянулись, засмеялись и побежали следом.
«Просто любовь», – сказала я брату, вернувшись домой второго января. Он с сомнением смотрел на меня. Я поспешно собирала вещи в дорожную сумку – внизу ждал Ян, чтобы умчать меня в новую жизнь на своем старом белом «Фиате». «Что-то слишком быстро…» – проговорил брат. Я пожала плечами. Ну да, быстро. Но ведь любовь.
В лифте со мной ехал брат Абдо. Акиму я не позволила проводить меня. Я не хотела никого впускать в зону моей любви. Не сейчас. Может быть, чуть позже.
Я вышла из подъезда и бросилась в распахнутые объятия Яна. Он прижал меня к себе. Сумка упала на асфальт. Низкое пасмурное небо, похожее на затуманенное зеркало, нависло над нами. Падал тихий редкий снег. На несколько мгновений мы погрузились в тишину, где не было больше ни души.
Ян отвез меня к себе – в большую двухкомнатную квартиру на двенадцатом этаже новостройки, на самой окраине. Из нашего окна мы видели лес. Где-то там, вдали, его пересекала дорога, соединяющая наш город и Невинск.
Отец пытался остановить меня, но я уже неслась, уже летела к своему счастью, порхая и кружась, как бабочка в солнечном луче. В апреле мы с Яном расписались и уехали на неделю в Италию.
Я никогда не думала, что буду так счастлива. Но я была.
* * *
Воспоминания мельком опалили меня и исчезли, как только мой новый знакомый занял место рядом со мной, в моей машине.
– Денис, – представился он.
Я молча кивнула, встраиваясь в поток, медленно ползущий по проспекту.
Не знаю, какой мелкий бес дернул меня познакомиться с этим человеком. Кофе я собиралась выпить дома, одна. Затем мне надо было ехать в «Феникс», где накопилась гора нерешенных проблем, а днем – на завод, на совещание.
Я мельком взглянула в зеркальце. Брат Абдо, сидевший на заднем сиденье, расставив ноги, иронично поднял брови, покачал головой. Тебя не спросила, пробурчала я себе под нос.
– Что? – спросил Денис.
– Ничего. Вам на работу не надо?
– Мне дали два выходных. Я шефу ноут починил, так это типа его благодарность. Говорит: уже простился с любимым «маком», но я его спас.
– А что с ним было?
– Да-а… – Он мотнул головой. – Все как обычно. Шеф сам виноват. Опрокинул кружку кофе и всю клаву залил. Что и следовало ожидать. Я ему сто раз говорил: «Виктор Михалыч, не пейте кофе над ноутом!» Но он разве послушает умный совет? Он вообще у нас со своими тараканами. Знаете, какая у него кружка для кофе? Огромная такая, на пол-литра, наверное, вся в розовых цветочках, и на боку младенец в подгузнике! А снизу надпись: «Витенька уже большой»… Вам неинтересно, наверное?
Мне было настолько неинтересно, что я уже начала обдумывать вариант остановить машину, высадить своего нового знакомого и распрощаться с ним навсегда.
– А если так? – быстро сказал он, пока я не успела ответить. – «Взглянул на мир я взором ясным и изумился в тишине. Ужели он казался мне и величавым и прекрасным?..»
– «Столь величавым и прекрасным…» – поправила я. – Сойдет. Куда поедем, Денис?
– Может, в «Пеликан»? Там вроде прилично.
– Главное – недалеко…
Я перестроилась в левый ряд и остановилась перед поворотом. Стрелка светилась красным.
– Стих дочитать?
– Не надо.
– Ну ладно. Я, если честно, его плохо помню. Мне другой больше нравится: «Бурной жизнью утомленный, равнодушно бури жду: может быть, еще спасенный, снова пристань я найду…» Кстати, эту книжку, стихи Пушкина, я в диване нашел.
До «Пеликана» оставалось около километра.
– В диване?
Денис энергично кивнул.
– В прошлом году бабушка умерла, оставила мне однушку. Мебель вся из сороковых и пятидесятых еще, рухлядь. Я перед ремонтом решил все на помойку выкинуть. Позвал друга, потащили диван. А квартира в хрущевке на пятом этаже, так что можете себе представить, что это было… Так вот, пока мы диван по лестнице волокли, из него и вывалилась эта книжка. И таракан. Между третьим и вторым этажом. Небольшой такой толстый томик, год издания тыща восемьсот двадцать девятый. Сначала хотел загнать его… То есть продать. А потом передумал, себе оставил. Не знаю почему, но полюбился мне этот томик. «Может быть, еще спасенный, снова пристань я найду»…
Я слегка улыбнулась. После института я два года проработала в центральной библиотеке системным администратором, пока бесконечные звонки и визиты разнообразных личностей не вынудили директрису попросить меня написать заявление по собственному. Тем не менее это были два отличных года. Один минус – они пролетели слишком быстро. Компьютеров в библиотеке было всего пять, а книг тысячи, так что работала я мало, а читала много. Я любила старые издания с распухшими от времени переплетами, с шероховатыми страницами, их легкий аромат картона, потертой кожи и пыли. Они напоминали мне мое детство и попытки стащить очередной том из дедушкиной библиотеки. К десяти я приходила на работу, помогала пожилой библиотекарше Антонине Витальевне включить компьютер и нужную программу, потом брала низкую деревянную стремянку из двух ступенек, ставила ее между стеллажами, садилась, раскрывала книгу и переносилась в другой мир. Тогда мне еще было хорошо и в этом, что не отменяло кайфа от чтения.
– Сущий ужас.
– Что?
Похоже, я отвлеклась на свои мысли и не слышала, что говорил мой спутник.
– История с вашим братом. Сущий ужас.
– Так, договоримся сразу: это закрытая тема.
– Понял. – Денис поднял руки ладонями наружу. – Больше ни слова.
Выходя из машины, он тихонько напевал себе под нос: «Лет ит би, лет ит би-и…»
Я закатила глаза. Все. Двадцать минут на кофе, потом гудбай.
Брат Абдо одобрительно кивнул.
* * *
«Пеликан», каким я его помнила, всегда балансировал между двумя статусами: обычной кафешки и ресторана. Он, будто грешник, разрывался между добром и злом. Слово «кафе» было решительно убрано из вывески, но внутри стояли расшатанные столы, покрытые красными скатертями в жирных пятнах, а между стеклами витрин валялись дохлые мухи.
Когда-то мы с братом заглядывали сюда по дороге в «Феникс» – он всего в двух кварталах; брали по чашке кофе, усаживались в самый дальний угол и проводили около получаса в блаженном молчании или неспешном разговоре ни о чем особенном. Но дел прибавлялось, а времени, соответственно, становилось меньше, так что постепенно наши «пеликаньи посиделки», как мы их называли, сошли на нет.
Я не была здесь лет пять и, войдя, оценила усилия администрации. Красные скатерти исчезли, хлипкие светлые столы из ДСП сменили массивные, темно-коричневые, на крепких изогнутых ногах; к ним прилагались такие же надежные стулья. У стены, в паре метров от входа, сделали барную стойку. Сейчас за ней стояла симпатичная девушка в желтом форменном переднике с витиеватым логотипом «П» на груди.
Девушка лучезарно улыбнулась мне. Я кивнула в знак приветствия.
В это раннее время, кроме нас, посетителей не было. Мы заняли стол у окна, наполовину залитый солнечным светом. «Двадцать минут», – напомнила я себе.
Денис навалился грудью на стол, расставив локти, прямо посмотрел на меня.
– Анна, а знаете?..
Он вдруг улыбнулся, и эта внезапная быстрая улыбка словно разом стерла все неудачное начало нашего знакомства. Я непроизвольно улыбнулась в ответ. Но в следующий момент его улыбка исчезла, тонкие темные брови сошлись у переносицы.
– Я все понимаю, правда. Случайный порыв, о котором вы уже успели сто раз пожалеть. Но дайте мне шанс. Давайте хотя бы попробуем. Если хотите, я вас закидаю стихами Пушкина, из этого томика. Других я все равно не знаю. А хотите, буду молчать. Вот так.
Денис резко выпрямился, лицо его закаменело. Но тут же он снова улыбнулся.
– Короче, дайте шанс. Я один, как суслик в поле после дождя. Такой же одинокий и несчастливый. И это, блин, чистая правда. Извините…
У него было удивительно подвижное лицо: красивое, но стандартное, оно совершенно и сразу менялось, стоило ему двинуть бровью или уголком рта. Особенно его преображала мальчишеская открытая улыбка с ямочками на щеках.
– Что-то слишком быстро… – проговорила я.
– Так и думал, что вы это скажете. Ну быстро, и что с того? Так бывает. Я обернулся и увидел вас – глаза в глаза. Такой четкий миг. Если вы понимаете, о чем я…
К нашему столику подошла девушка-бариста. По-прежнему улыбаясь мне, она поставила на стол передо мной большую чашку капучино. В пене было нарисовано сердце.
Я подняла глаза, вопросительно посмотрев на нее.
– Спасибо вам, – сказала она.
До меня дошло через секунду. Я не помнила ее в лицо. Возможно, она приходила ко мне давно. Одна из визиторов. Кажется, О. М. Или С. М. Но я могу ошибаться.
Я не пью капучино. Только черный с ложкой сахара. Мне нужна его бодрящая терпкая горечь, особенно по утрам, когда еще неясные и хаотичные после пробуждения мысли блуждают по лабиринтам сознания, затягивая меня в омут апатии. Кроме того, мне просто нравится его вкус.
Девушка удалилась за стойку.
Я с сомнением посмотрела на пышную пену с белым сердцем посередине и отпила глоток, сказав себе: «Ничего, не яд».
О. М. Что у нее случилось? Не помню. Сейчас она выглядела вполне здоровой и счастливой, такие ко мне обычно не приходят. Значит, жизнь наладилась. Это хорошо. Мне не повредит толика оптимизма, даже микроскопическая.
Истории визиторов, помимо исписанных страниц в блокноте, оставляли также рану в моей душе; мне казалось, она давно стала похожа на дартс, утыканный дротиками, несмотря на то, что я пыталась абстрагироваться, не принимать в себя чужую боль. Какое-то время после ухода визитора я не могла избавиться от мысли: как он/она живет с этим?
Потом визиторы редко встречались мне еще раз. Некоторые обращались за помощью в «Феникс», но таких было мало, всего несколько человек. Остальные растворялись в большом городе. И никто не звонил мне повторно.
– Даже не буду спрашивать, за что «спасибо», – сказал Денис, откидываясь на спинку стула. – В общих чертах и так понятно. «Великие А. Д.»… А вы вообще капучино-то любите?
Я отрицательно качнула головой.
– Тогда я допью, можно?
Не дожидаясь ответа, он взял мою чашку и в несколько глотков быстро выпил капучино. На его верхней губе образовались щегольские усики из пены.
– А ничего, – сказал он, улыбнувшись. – Даже вкусно.
* * *
К семи вечера все самое важное было сделано: Тамара внепланово убрала квартиру и запекла в духовке утку, я предупредила Леву Самсонова о своем госте, сходила в магазин и купила пару ароматических свечей и новую скатерть, накрыла на стол, зажгла свечи, включила музыку, порылась в шкафу и нашла свое темно-зеленое платье. Сейчас оно было мне немного велико.
В половине восьмого я задула свечи и засунула их в кухонную тумбу, открыла окно, чтобы проветрить, сняла платье и надела красную блузку и джинсы, выключила музыку.
Без пятнадцати восемь я снова включила музыку. Джаз Пата Метени всегда действовал на меня умиротворяюще. Умиротворение – вот то, в чем я остро нуждалась, раздираемая смятением и беспокойством. Сегодня я намеревалась сделать шаг вперед, расстаться со своей пустотой, хотя бы ненадолго. Оторвать ее от себя.
Брат Абдо сидел на венском стуле, насмешливо наблюдая за моей суетой. Ты пойми, сказала я, стоя перед зеркалом и скручивая волосы в узел на затылке, я больше не могу сидеть в этой клетке. Мне душно. Я хочу воздуха! В ответ Абдо пожал плечами. Точь-в-точь как это сделал бы Аким.
В восемь раздался звонок в дверь.
На пороге стоял Денис, одетый как в театр – в темно-серый костюм и белую рубашку, и ослепительно улыбался. В руках он держал большой букет красных роз и полиэтиленовый пакет.
Поцелуй в щеку. Слишком долгий, чтобы его можно было назвать целомудренным. В конце концов я отстранилась. И снова почувствовала: наваждение прошло. Меня потянуло в мою пустоту, в мой тихий одинокий комфорт. Но гость, вручив мне букет и пакет, скинул ботинки и в белых носках прошел в комнату, откуда доносились негромкие звуки джаза.
– А у тебя уютно! – крикнул он.
На кухне я налила воду в вазу, поставила цветы. И вздрогнула, когда моей шеи коснулось что-то… Опять поцелуй. Короткий и нежный.
– Денис… – тихо сказала я, приподнимая плечо.
Он сделал шаг в сторону, прислонился спиной к холодильнику, одними пальцами взял меня за запястье.
Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза.
– Гусь? – вдруг спросил он, дернув носом.
Я засмеялась и высвободила руку.
– Утка.
– Супер. Обожаю утятину, перепелятину и всякую другую дичь. Дядя мой когда-то постреливал тетеревов по осени. Бабушка их потом с клюквой и салом запекала. Вкуснее в жизни ничего не пробовал. – Денис развернулся, оперся ладонями о подоконник, устремил взгляд в сумеречную темноту, освещаемую огнями большого города. В небе были видны редкие звезды. – Да-а… Были времена. Коротенькое детство – много солнца и тепла, и вдруг хоп – и нет его. И старый дом на берегу реки уже не твой… А теперь уже тридцать восемь, и осталось только – «может быть, еще спасенный, снова пристань я найду…».
Он обернулся ко мне, подмигнул.
– Не желаете спасти одинокого путника, мадам?
– Я желаю узнать, зачем ты купил столько алкоголя? – В пакете, который он принес, кроме коробки конфет было две бутылки, одна – красного вина, другая – пол-литровая коньяка. – Или это запас на будущее? Предупреждаю сразу: сегодня же пойдешь домой.
– Или завтра. Подбросим монетку? – Он полез в карман и выудил горсть мелочи. – Орел или решка?
– Ребро, – сказала я, улыбнувшись. – Так что насчет алкоголя? Куда нам столько?
– Вино – только тебе, я его не жалую. Дринч для девочек. Я предпочитаю что-нибудь покрепче. По мне так коньяк – самое то. К тому же в нем содержатся дубильные вещества, что улучшает настроение, а это никогда не помешает.
– Хорошее вино… – сказала я, доставая бутылку.
– Еще бы… Адски дорогое. Я за него в лабазе у дома почти полторы штуки выложил. Открыть?
Я еще раз взглянула на этикетку.
– Попозже. А пока иди в комнату. Я сейчас утку достану и приду.
– Слушаю и повинуюсь. А можно я на диване немного поваляюсь?
– Поваляйся…
Он вышел, а я села на стул у стола, задумчиво глядя на бутылку «Карпинето» Кьянти Классико Ризерва девяносто третьего года. Я знала точно, что это отличное вино.
* * *
Утка была съедена. В моем бокале искрилось «Карпинето», а в толстой рюмке Дениса плавился коньяк. Фоном едва слышно журчала музыка Пата Метени. С улицы сквозь приоткрытое окно доносились яростные гудки клаксона и чьи-то раздраженные выкрики.
Я уже понимала, что сегодня Денис не уйдет, да мне этого и не хотелось. Мы были знакомы всего несколько часов, а казалось – несколько лет. Я легко привыкла к его внезапной улыбке, совершенно меняющей лицо, к его простоватым шуткам и прямому взгляду, в котором в иные мгновения мне чудилось что-то загадочное, непонятное.
– А ты здорово похожа на Лорен Бэколл в молодости, особенно в этом приглушенном вечернем свете. Слышала о ней? Актриса голливудская, блистала в сороковых и пятидесятых. Обожаю.
Он подлил вина в мой бокал.
– Ты долго была замужем?
– Семь лет.
– А в разводе давно?
– Семь лет.
– И за это время у тебя…
– Никого.
Он сделал большие глаза.
– Никого?
Я улыбнулась.
– А что насчет тебя?
– Да-а… – Он махнул рукой. – Особо и рассказать нечего. В восемнадцать женился и был примерным мужем аж три месяца. Потом развелись. Имя ее я помню, конечно, а вот в лицо – почти нет. Даже цвет волос забыл. И если ты хочешь спросить, любил ли я ее…