Татьяна Соломатина
Роддом. Сериал. Кадры 1–13
– Я его в терапию отправлю.
– Я не сказала, что из него не выйдет приличного акушера-гинеколога. Я сказала, что из него не выйдет приличного врача. В терапии тоже всякое случается, знаете ли… Я рапортую о случившемся начмеду, главному врачу и профессору, курирующему интернов. Если вам важно не то, кем будет ваш сын, а будет ли он вообще – разрешите ему заниматься тем, что ему по душе. Пока не поздно. Я вообще не понимаю, как он медицинский вуз окончил! Хотя так, как их теперь там учат… В общем, забирайте его отсюда для начала, – Татьяна Георгиевна кивнула на койку. – А дальше – дело ваше. В моём отделении его больше точно не будет.
– Татьяна Георгиевна, вы свободны сегодня вечером? – огорошил её папаша Сергея Ивановича. – Вы не замужем, я – вдовец…
– Откуда вы знаете, что я не замужем? Ах, ну да… Времена меняются только в виде дверей.
– В смысле?
– В смысле снимите вашему чувствительному болтуну квартиру, купите хорошую швейную машинку, и пусть занимается, чем хочет… Судя по костюму, рубашке и ботинкам, деньги у вас на эти мероприятия найдутся. И сегодня вечером я занята. И завтра, на всякий случай, тоже. Я занята по вечерам на всю мою оставшуюся жизнь.
– Зря, Татьяна Георгиевна. Зря!
– Очень даже может быть. Но я не желаю проводить вечера с человеком, ломающим мой характер. Он у меня уже слишком установившийся, – усмехнулась заведующая. – Так что не обижайтесь, Иван. Ничего личного. Вы красивый мужчина и как только отселите сынишку и забьёте на его жизнь – толпы молодых девиц просто накинутся на вас.
– И всё-таки, если передумаете… – Иван протянул Татьяне Георгиевне визитку. Она отрицательно покачала головой. Он положил визитку на стол и, подхватив под руки пошатывающегося и всхлипывающего сынишку, отчалил.
В кабинет тут же заскочила старшая акушерка и цапнула со стола визитку:
– Иван Спиридонович Волков, генеральный директор ООО «Мандала».
– ООО… чего?! – прыснула Татьяна Георгиевна.
– Манда, блин, ла! Манда-ла-ла-ла! – подхватила Маргарита Андреевна.
– Господи, даже страшно предположить, за что его общество ограниченно отвечает! – утирала выступившие от хохота слёзы заведующая обсервацией. – За чистые земли будд? За шерстяные ниточки для детского творчества, коим нынче увлекается иное бабьё? Это может быть что угодно! Алмазные диски для болгарок, например.
– А может, он торгует этими самыми… – зловеще начала старшая акушерка.
– Марго!
– Ла-ла-ла-ми торгует! В любом случае дядя видный. И машина у него – блеск! Какого ты отказалась?!
– Маргарита Андреевна, я не хочу иметь ничего общего с человеком, не понимающим собственного ребёнка. И вообще, чего ты лезешь в мою личную жизнь?
– Никуда я не лезу! У тебя личной жизни нет, так что лезть особенно некуда. Я бы этому гадёнышу, сынку его, ещё бы и по жопе выписала. Забыла, как он тут нам целый час лекцию слёзную читал? Убийцами называл, а?!
– Тут он прав. Поздний аборт – убийство.
– Ты что, даже на него не рассердилась?
– За что на него сердиться? Доктор на больных не обижается, – Татьяна Георгиевна улыбнулась.
– Ну, ты вообще… Чистый Будда.
– Ага. Сейчас, мандалу в душ свожу – и светиться начну.
– Ладно, я пошла. В хате жрать нечего, псина не выгуляна, Светка неизвестно где шляется. Ты домой?
– Что мне дома делать? Поздно уже. Тут останусь.
– Зря ты всё-таки отшила этого Ивана Спиридоновича. Можно подумать, они за тобой стадами ходят. Нет, ну, может, и ходят… На дежурный перепихон без отягчающих последствий!
– Маргарита Андреевна!
– Что Маргарита Андреевна?! Я сто лет уже Маргарита Андреевна! Где ты сейчас приличного мужика найдёшь? Ты же нигде и не бываешь толком.
– Марго, иди уже бога ради! Псину выгуливай, Светку ищи и жрать готовь. Я их вообще не понимаю, этих приличных мужиков. У меня же на лбу написано: «Не дам приличному мужику!»
– Ага. А снизу мелко и неразборчиво: «Но очень хочется…»
– А я-то, дура, думала, чего мне не хватает – только персональной сводницы!
– Что ты крысишься, а? Я ж любя.
– Знаю.
– Ладно. Друзья на мандалу не обижаются. И всё-таки зря!
– Маргоша, у меня климакс на носу, а ты мне о мужиках…
– Кстати, о климаксе! Я тут с этим… бледным нянем… чуть не забыла. Профессорша звонила, требовала, чтобы ты завтра на кафедральное явилась.
– Вот её мне только не хватало! Спасибо, Маргарита Андреевна. Иди уже…
Кадр третий
Климакс
– Кто бы сомневался, что Татьяна Георгиевна у нас такая шишка, что непременно опоздает на кафедральное заседание! В кои-то веки осчастливив нас своим присутствием! – с невыразимой злостью отозвалась профессор в ответ на вежливое: «Извините, Елизавета Петровна, у нас в отделении была ургентная ситуация». – Разумеется, никто, кроме Татьяны Георгиевны, не смог бы разобраться с ургентной ситуацией в отделении!
– Я – заведующая, – скромно резюмировала Татьяна Георгиевна, потупив ехидные глазки, и присела на свободный стул с краю стола.
За этим огромным столом сидели лаборанты, аспиранты, ассистенты, доценты, два молодых доктора наук и прочая публика, имевшая несчастье состоять на кафедре совместителями. Или не состоять, но являться соискателями учёной степени, как Татьяна Георгиевна. Последние вроде как и независимы от кафедры. Но, увы, не от капризов научного руководителя или консультанта.
– Людочка, открой окно! – скомандовала Елизавета Петровна старшей лаборантке.
Шестидесятилетняя «Людочка» бросилась исполнять приказание сорокавосьмилетней Елизаветы Петровны. Доцент Матвеев поплотнее закутался в синий байковый халат «для выхода». Дело в том, что за окном было минус пятнадцать, завывала утренняя сумеречная вьюга и температура в просторном кабинете профессора неуклонно стремилась к «ниже нуля». Сидящий невдалеке от окна аспирант смачно чихнул. И ещё чихнул. И ещё. Профессор уставилась на невинную жертву.
– Какого чёрта вы ходите на работу, если больны?
– Вы… Апчхи!.. Извините. Вы сами… Апчхи!.. Извините. Вы сами, Елизавета Петровна, сказали, что уважительной причиной неявки на кафедральное может являться только смерть! – выпалил он скороговоркой и снова расчихался.
– Людмила Николаевна, – нарочито вежливо обратился доцент Матвеев к старшей лаборантке, – сделайте мне горячего чаю, пожалуйста!
– Вам что, холодно, Юрий Владимирович? – с улыбкой анаконды поинтересовалась Елизавета Петровна.
– Нет, ну что вы! – прикинувшись маленькой, но ядовитой змейкой, парировал доцент. – Мне не просто холодно, мне холодно, как челюскинцам на льдине!
– Вам всем что? Тоже холодно?! – Елизавета Петровна обвела присутствующих взглядом голодного питона.
Но что мог позволить себе доцент Матвеев, то у простых смертных штатных кафедральных сотрудников, совместителей и соискателей и близко к речевым центрам не лежало.
– Нет-т-т-нет-т-т, нам-м-м т-т-теп-п-п-ло! – хором выбили они дробью.
Татьяна Георгиевна покосилась на Матвеева, мысленно похвалив себя за предусмотрительность. Перед тем как отправиться на пятый этаж в кабинет Елизаветы Петровны, она надела под пижаму термобельё. А сверху – халат. Белый, плотный. И второй сверху. Такой же, как и на доценте Матвееве, байковый синий «для выхода». А ещё – натянула на уши белую шапочку.
Доцент Матвеев кинул хитрый взгляд на Татьяну Георгиевну и демонстративно достал из кармана синего халата белую вязаную шапочку и белые шерстяные перчатки. Мол, не одна такая умная!
Старшая лаборантка поднесла ему чашку горячего чая, налитую из электрического самовара, стоящего на журнальном столике профессорского кабинета. Шумно прихлебнув, доцент Матвеев сообщил в пространство:
– Эх, на морозе кипяточку завсегда хорошо! – И ещё раз смачно сёрбнув для пущего эффекта, добавил: – Хоть и самовар у нас электрический и сами мы не вполне искренние! В соответствии с классиком сатиры!
– Юрий Владимирович, на этом балаган можно считать закрытым? – поинтересовалась Елизавета Петровна, обмахиваясь веером, рекламировавшим продукцию корейских производителей ультразвуковых аппаратов. – Я уже могу продолжить заседание кафедры? – Она обвела присутствующих не совсем вменяемым взглядом.
Присутствующие, представлявшие собой жалкое зрелище, согласно потрусили заиндевевшими головами. Цианоз кожных покровов заседателей нарастал. Один из ассистентов – Алексей Петрович – пошёл красными пятнами и покрылся контурированной сосудистой сеткой. У него была выраженная холодовая агглютинация.
– Итак, на повестке дня… Людочка, закройте окно, тут все такие неженки! – возмущённо воскликнула Елизавета Петровна. – Будем проводить кафедральное в духоте!
Шестидесятилетняя «Людочка» молча кинулась исполнять.
– На повестке дня несколько вопросов. Первый касается организации и проведения международной конференции «Эндоскопия в акушерстве и гинекологии»…
Профессор долго говорила, изрыгая изо рта пар и интенсивно обмахиваясь веером. Щёки её алели, на лбу выступила испарина.
– Нет, не могу!.. Людочка, открой окно! Неужели вам всем не жарко?!! – крикнула она, чуть не плача.
На девочке-аспирантке, ближе всех сидевшей к открытому окну, только-только начал подтаивать сугроб, наметённый на шапочку.
– Нам всем не жарко! – радостно воскликнул доцент Матвеев.
– А вы, Юрий Владимирович, должны подготовить мне программный доклад к конференции! – взвизгнула Елизавета Петровна.
– Я уже давно никому ничего не должен! – холодно ответил доцент. – Людмила Николаевна, ещё, пожалуйста, кипяточку! – тут же нежно проворковал он лаборантке.
Все присутствующие жадно посмотрели на самовар.
– Мне эта конференция вообще до одного места! – заявил Юрий Владимирович вдогонку. – Особенно когда такие взносы. Я бы ещё понял, если бы конференция проходила в Бразилии. Но дома?.. Какие такие блага и кому я должен оплачивать, внося непомерные суммы?!
– Из всех здесь присутствующих вы, Юрий Владимирович, больше всех и зарабатываете! А они, – обвела она веером аспирантов, ассистентов и соискателей, – уже внесли, между прочим!
– Их дело молодое, подневольное. У них мамы и папы есть на крайний случай. А я сам себе и мама и папа. У меня семья. Даже две. И даже три. А платить за то, чтобы выслушать, как вы плаваете в результатах моей работы, – увольте! – Доцент снова начал шумно прихлёбывать поданный ему старшей лаборанткой горячий чай, любовно обнимая шерстяными перчатками фарфоровую чашечку. – Так что не надейтесь на мой доклад. Я, разумеется, буду участвовать. Но только через вашу голову. И со своим докладом!
– Да что вы себе позволяете, Юрий Владимирович! – Веер замельтешил ещё безумнее, размазывая по пространству логотип корейского ультразвукового бренда. – Ладно! – внезапно успокоилась профессор. – Мы с тобой, Юра, потом поговорим, – завершила она почти ласково. – Людочка, закройте, пожалуйста, окно, – и вовсе уж трепетно обратилась Елизавета Петровна к старшей лаборантке.
Людмила Николаевна поднялась с кресла при журнальном столике, запахнула меховую жилетку и пошла закрывать окно.
– Следующий вопрос – защита докторской нашего начмеда. Вам туда идти не обязательно, но мы должны скинуться на подарок от кафедры!
– А вдруг Сёма ещё и не защитится? – хохотнул неутомимый доцент Матвеев. – Вот вдруг возьмёт кто-то из членов специализированного диссертационного совета да и проголосует против? А если против будут единогласно? Я такой туфты, что вы нагнали в работу нашего прекрасного Семёна Ильича, ещё и близко не встречал! Какая там докторская?! Это даже на толковый реферат не тянет! Хотя о чём я тут…
– Юрий Владимирович!
– Да?! – с подобострастной готовностью изогнулся в сторону профессора доцент.
– У Семёна Ильича отличная диссертация. Вы же читали отзывы оппонентов!
– О да! И даже сам написал хвалебную рецензию. Разве я могу отказать старому другу и тем более начмеду?! Разве может быть что-нибудь важнее экобиопсихосоциогеофакторов в развитии ранней преэклампсии у менеджеров среднего звена? – доцент откровенно заржал.
– Не надо передёргивать, Юрий Владимирович!
– Да ну что вы! Это я ещё недодёргиваю!
– Юрий Владимирович, вас не ждут в операционной? – язвительно поинтересовалась Елизавета Петровна.
– Нет. Вы разве не в курсе, что сегодня в клинике неоперационный день, дорогая моя? Профессор обязан знать, что понедельник в нашей клинике – неоперационный день. Оперирующий профессор, разумеется, – скромно завершил он, театрально потупив глазки.
– Вы, Юрий Владимирович, слишком много себе позволяете! – зловеще начала Елизавета Петровна.
– Апчхи! Апчхи!! Апчхи!!! – не выдержал несчастный аспирант.
– Прекратить! – рявкнула профессор и швырнула веер на стол.
– Изви… Изви… Изви… АПЧХИ!!! – грохнул бедолага-аспирант так, что со стола слетели бумаги.
– Вон!!! И не вздумайте просто уйти!!! Идите в поликлинику, открывайте больничный!
– АПЧХИ!!! – заплакал аспирант, отползая к двери.
– Людочка! Откройте окно!.. Теперь вы, Татьяна Георгиевна! Когда вы уже напишете статью, я вас спрашиваю?! В родзале бабки заколачивать – это, конечно, хорошо, но в вашем немолодом уже возрасте давно пора бы дописать несчастную кандидатскую диссертацию!.. Людочка! Закройте окно!
Людмила Николаевна уже не отходила от рамы.
– В общем, так, – Елизавета Петровна расстегнула халат и воротник блузки. – Фуф! Жарко! В общем, так. Каждый сдаёт на участие в конференции, каждый сдаёт на подарок начмеду. Завучи клинических баз остаются, чтобы мы могли согласовать расписание занятий интернов. Кто остался за главного, пока Семён Ильич в командировке?!
Доцент Матвеев ткнул подбородком в Татьяну Георгиевну.
– Ну да, кто бы сомневался! – яростно шикнула профессорша. – Обо всех сложных случаях докладывать непосредственно мне, Татьяна Георгиевна.
– Зачем она будет вам докладывать?! – весело, талантливо изображая незамутнённое простодушие, уточнил Юрий Владимирович.
– Людочка! Сколько вам говорить? Откройте окно!
– Окно открыто, Елизавета Петровна, – спокойно ответила шестидесятилетняя «Людочка», завистливо косясь на шапочку и перчатки доцента Матвеева.
– Затем, что, когда нет начмеда, профессор курирует клинику! – выкрикнула в пространство профессор. – И когда есть начмед – профессор курирует клинику! А Татьяна Георгиевна себе слишком много позволяет!..
– Каждый позволяет себе ровно столько, сколько может позволить, – философски-равнодушно заключил Юрий Владимирович.
Татьяна Георгиевна все силы тратила на то, чтобы не рассмеяться. Или не разозлиться. Профессор её жутко бесила. Но не так, как бесила Татьяна Георгиевна саму себя. За то, что за каким-то чёртом несколько лет назад запланировала кандидатскую! Оно ей надо было? Всё потому, что Семён Ильич всё зудел и зудел, что полным-полна клиника малолеток с учёными степенями. Ни черта не умеют, а кандидаты наук! А ты, мол, кто? Никаких регалий! Татьяна Георгиевна согласилась. Запланировалась. Научным руководителем её работы была Елизавета Петровна. Тема дурацкая. Наукой заниматься совершенно неохота. «Наукой» – правильнее в кавычки брать. Потому что есть наука, а есть «наука». Пляши теперь тут под дудку с малолетками. Не по рангу ей, Татьяне Георгиевне, тут сидеть и профессору поддакивать. А как Юрий Владимирович она не может. Он вообще один такой. Вот что она, заведующая отделением, уважаемый человек, делает тут, на этом глупом невразумительном фарсе, именуемом «заседание кафедры»? Елизавета Петровна, разумеется, профессор. И даже заведующая кафедрой акушерства и гинекологии. Одной из многих кафедр. Но ей-то, Татьяне Георгиевне, что с того? Матвеев – он хотя бы доцент. И вообще забавный. Он тут развлекается. А она тут что делает? В термобелье. У профессорши жестокий патологический климакс. Долгоиграющий. Летом она в самую жару проводила кафедральное, закутавшись в оренбургский пуховой платок. И та самая несчастная аспирантка, что не падает со стула только потому, что заледенела, летом грохнулась в обморок, получив тепловой удар в духоте, при закрытых окнах. Профессор изо всех сил строит из себя мать-командиршу. И есть, есть достойные профессора, умеющие и мозгами и руками. Эта – только языком. Умела. Теперь, как климаксом накрыло, совсем мышей не ловит. А уж как её терпеть не может начмед…
В дверь постучали.
– Что там ещё?! Людочка, посмотри!
Шестидесятилетняя «Людочка» покорно метнулась к двери. Там обнаружилась молоденькая санитарочка.
– Татьяну Георгиевну срочно требуют в приёмное отделение! – несмело пискнула она. И тут же зажмурилась на всякий случай.
– Передайте, что Татьяна Георгиевна занята! – протрубила Елизавета Петровна.
– Там кровотечение! – широко распахнув глаза от собственной ответственности и недоумённо поёжившись от холода, смело прошептала санитарочка.
– Лиза! Этот случай прямо-таки нуждается в твоей курации! – чуть не подпрыгнул доцент Матвеев.
Татьяна Георгиевна метнула на него гневный взгляд.
– И я! И я тоже с вами пойду! Доцент я, в конце концов, или кто вам тут?
– Хорошо! Все пойдём! – злобно просипела профессор. – Из-за того, что кафедральное прервано, следующее будет в конце недели, в пятницу!
– Не будет! – притворно сожалея, вздохнул доцент Матвеев. Он уже встал со стула и похлопывал себя по плечам. – Не будет, потому что все, кроме меня, Татьяны Георгиевны, Людмилы Николаевны и Елизаветы Петровны, полягут. Кто с ОРВИ, кто с бронхитом, а кто и с воспалением лёгких.
– Елизавета Петровна, – наконец нарушила своё молчание Татьяна Георгиевна, – ни в приёмном покое, ни в родильном отделении, ни в операционной окна открывать нельзя. Санэпидрежим… Ну, и зима.
Девочка-аспиранточка, ближе всех сидевшая к открытому окну, сползла со стула в наметённый сугроб и потеряла сознание.
– Людмила Николаевна! Полстакана крутого чёрного чаю, полстакана коньяка, несколько ложек вашего фирменного малинового варенья. Влить в невинное дитя это «Сиянье глаз» – и, может, выживет! – отдал приказание Юрий Владимирович. – Идёмте!
Доцент Матвеев, заведующая отделением обсервации Татьяна Георгиевна и профессор Елизавета Петровна прошествовали к лифту.
– Чёрт! Юрка, что, и правда сейчас не жарко? – жалобно спросила его багровеющая профессор, утирая бисерный пот, обильно выступивший на нижней губе.
– Не жарко, Лизонька, не жарко… Февраль.
– Топят, как ненормальные.
– Нет, топят очень скромно, Лиза.
– Юра, ну не может же климакс столько времени длиться! – чуть не плача, пожаловалась доценту грозная профессор. И обмахнулась прихваченным со стола веером.
– Елизавета Петровна, ты в приёме чувств лишишься, ей-богу. Иди обратно в кабинет.
– Да? – беззащитно посмотрела она на него.
– Да, Лиза, да.
Профессор кинула испепеляющий взгляд на Татьяну Георгиевну, вышедшую из лифта на первом этаже, доцент Матвеев подмигнул заведующей обсервацией и нажал на кнопку пятого. Двери захлопнулись, и лифт унёс профессора-недоразумение обратно наверх.
– Не дай бог вот так! – проворчала Татьяна Георгиевна себе под нос.
– Что, всех уже достала своим климаксом профессорша? – сочувственно поинтересовалась старенькая санитарка приёмного.
– Ты-то откуда знаешь?
– Так с лета шальная, морда красная, орёт на всех. Лиза и в молодости не сахар была, но теперь совсем ополоумела. А всё почему? Потому что не любит её мужик, – вот почему. И не любил никогда!
– Ты, Савельевна, не слишком-то сплетничай. Любит – не любит… У меня вон вообще никакого мужика нет! – рассмеялась заведующая.
– И вы тронетесь, Татьяна Георгиевна. Вот увидите! Не потому, что у вас мужика нет – у вас-то он как раз имеется, – а потому, что… – санитарка запнулась, поняв, что и так наговорила непозволительно лишнего.
– Ну, спасибо тебе на добром слове… Так, что тут случилось?!
Кадр четвёртый
Кровотечение
Вот в родзале было действительно жарко. Особенно в поддетом под пижаму термобелье.
«Кровотечение» лежало на рахмановке, вокруг неё суетился Анатолий Витальевич с портативным УЗИ-аппаратом и молоденькая ординатор Светлана Борисовна Маковенко, вчерашний интерн, противная и въедливая, с обострённым чувством не только справедливости, но и собственной значимости. Но если что-то надо было срочно – могла достать даже мёртвого. Чтобы Толик появился здесь так быстро? Да ещё и с портативным аппаратом? Это пять! Молодец девочка!
– Совсем уже руками разучились работать и головами соображать! – ворчал Толик, водя датчиком по животу развалившейся на рахмановке рыхлой девицы. – Отрывают тут от дела!.. Где классическая акушерская школа?! Вы бы ещё как в «Докторе Хаусе» – сразу на магнитно-резонансную томографию всех отправляли. Чего уж там мелочиться!
– А это разве не ваше дело, Анатолий Витальевич, оперативная помощь в родильном зале?! – пискляво возмущалась Светлана Борисовна. – У меня, кстати, есть сертификат по УЗИ-диагностике!
– Тебе сказать, как ты можешь использовать свой сертификат, или сама знаешь, где туалет?! Портативный аппарат я за свои приобретал и с муками на баланс ставил. А тут, в родзале, ты должна руками уметь, а не меня от работы отрывать! Ты видала, какая у меня очередь под кабинетом?!
– Ага! Вам бы только деньги с женщин сшибать! Это тоже ваша работа! – гневно ткнула она остреньким подбородочком в пациентку.
– Завидуйте молча, Светлана Борисовна! Подрастёте – тоже пару рублей сшибёте. А ещё лучше – замуж выходите скорее и дома сидите. Не то превратитесь в нашу Татьяну Георгиевну! Привет! – кивнул он вошедшей в родзал заведующей. – Бодрая у тебя пионерка, надоедливая. Какого хера меня позвала? И руками всё ясно было бы, Тань… Тут послед ущемившийся.
– Можно я?! – просительно заголосила Светлана Борисовна.
– Помыться можно. И рядом молча стоять можно! – процедила Татьяна Георгиевна, отправляясь мыть руки. – Позвоните анестезиологу, Светлана Борисовна!
Татьяна Георгиевна уже нырнула в поднесённый санитаркой фартук и стерильный халат, ловко вскользнула в раскрытые второй акушеркой перчатки, обработала влагалище «кровотечения» дезинфекционным раствором и стала выполнять внутреннее акушерское исследование, когда в родильный зал влетел весёлый анестезиолог.
– Сильно не радуйся! Роды на дому, ущемление последа. Давай закись. И внутривенный.
– Обойдётся без внутривенного.
– Не обойдётся!
– А я на чём до следующего утра дотяну?! Вдруг что-то серьёзное привезут!
– Дотянешь, не прибедняйся! А это всё, по-твоему, – шутка, что ли?
– Не буду внутривенный делать.
– А я не буду ручное делать. Посидим, подождём? Через полчасика можно будет операционную разворачивать. Там ты одной ампулой не отделаешься.
– Звезда ты, Татьяна Георгиевна! Шантажистка дешёвая! – вздохнул анестезиолог и кивнул анестезистке. Та раскрыла чемодан и зазвенела ампулами.
– Давай табуретку! – скомандовала Татьяна Георгиевна акушерке.
Главная смены услужливо подсунула табурет. Заведующая села и начала работать.
– Когда родила? – обратилась она к Светлане Борисовне.
– Пару часов назад.
– Светлана Борисовна, «пару часов назад» – это где-то в Индии, да?
– Она точно не сказала, Татьяна Георгиевна.
– Счастливые часов не наблюдают! – веселился анестезиолог.
– Чёрт, плацента у неё дольчатая, как у коровы… Как бы не пришлось в операционную всё-таки…
– Тьфу-тьфу-тьфу! – Анестезиолог мотнул головой в сторону левого плеча.
– А мы Светлану Борисовну опять за Анатолием Витальевичем отправим. Пусть ещё раз УЗИ нам тут исполнит. И правда, не только блатных «беременяшек» ему целый день смотреть, сюсюкать да фоточками размахивать.
– Завидуйте молча, Татьяна Георгиевна! – загоготал анестезиолог. Но, тут же приняв серьёзный вид, мрачно заметил: – Херовато день начинается. Да и вся неделя. Сегодня же понедельник?
– Понедельник, понедельник. Не каркай, Аркадий Петрович!
– Ой, вы что, верите в эти приметы? – презрительно пропищала Светлана Борисовна. – Это же всё ерунда!
– Вы сколько лет работаете, Светочка? – ласково спросил молоденького врача анестезиолог.
– С интернатурой – три! – гордо ответила та.
– А я без интернатуры – тридцать.
Татьяна Георгиевна молча ухмыльнулась, не отрываясь от работы.
– Ну что, всё? – первая акушерка смены поглядела в лоток.
– Достань из набора большую акушерскую кюретку, – тихо сказала ей Татьяна Георгиевна.
– Тань, ты что! Это же послеродовая матка! – прошипела акушерка, гремя открываемым биксом.
– Я аккуратно, Лен. Меня Матвеев учил, не мельтешись. Видит бог, не хочу я в операционную идти. – Заведующая взяла за ручку поданный инструмент и аккуратно начала работать.
– На послеродовых матках категорически нельзя работать большой акушерской кюреткой! – возмущённой всезнайкой-отличницей заголосила Светлана Борисовна.
– Вон из родзала, – тихо, не поднимая головы, сказала Татьяна Георгиевна.
Светлана Борисовна стояла, задрав вверх помытые руки, из глаз её покатились слёзы, а на лице застыло недоумённое выражение.
– Вы, Светочка, когда научитесь так руками работать, как Татьяна Георгиевна, тогда и выступать будете! – погладил девушку по спине Аркадий Петрович. – А пока молча смотрите и учитесь! Не сейчас. В следующий раз. А сейчас лучше молча и покорно выйдите вон.
– Вон, вон из родзала, Света, – тишайше повторила Татьяна Георгиевна. – Вы где работаете, ординатор Маковенко? – она чуть повысила голос. – На первом этаже? Вот туда и отправляйтесь. Вы слишком шумите и мешаете мне слышать звук… И вообще, нервируете одним своим постным видом… Так, всё! – Заведующая извлекла инструмент из родовых путей и внимательно осмотрела содержимое лотка. – Окситоцин пока не колите. Матка хорошо сократилась?
Светлана Борисовна, всхлипывая, выбежала из родзала. Акушерка пощупала живот родильницы.
– Крепкая, как камень.
– Вот и хорошо. Сплюнь! Наблюдайте, как за любимой бабушкой.
– О-о-о!!! – заворчала дама на рахмановке, отходя от наркоза.
– Наташа, Наташа! Как себя чувствуешь?! – добрым дядюшкой заголосил над пациенткой анестезиолог.
– Аркадий Петрович, когда вы их имена узнавать успеваете?
– Имя пациента в анестезиологии и реаниматологии – самое оно! – значительно объявил Аркаша. – Собственное имя для человека – иногда единственная его связь с миром живых! – Он менторски поднял вверх указательный палец.
– О-о-о!!! Вася, Вася! – надрывно проголосила одурманенная пациентка.
– Я здесь, любимая! – любовно ущипнул за щёку неизвестную ему Наташу Аркадий Петрович. – Сосудистые реакции в норме.
– Вася, где наш маленький?!
– С нашим маленьким всё хорошо, любимая! – уверенно продолжал декламировать анестезиолог. – Кстати, а где наш маленький? – прошептал он, поворачиваясь к акушерской бригаде.
Первая акушерка смены вопросительно посмотрела на Татьяну Георгиевну. Та пожала плечами. Впрочем, тут же наказала второй акушерке:
– Позвоните детским!
Та пулей выскочила из родильного зала. Телефонный аппарат находился на столе, в коридоре.
– Вася, всё хорошо? – томно пропела родильница.
– Давление? – уточнил Аркадий Петрович у анестезистки.
– И давление и пульс – всё в норме.
– Наташа, я не Вася. Я – Аркадий Петрович, анестезиолог! Наташа, сколько тебе лет?
– Двадцать во-о-осемь! – пропела Наташа и попыталась дрыгнуть ногой.
– Наташа, не дёргайся! Наташа, какой сейчас месяц?!
– Февра-а-а-аль! – продолжила вокализ пациентка.
– Он! – обрадовался Аркадий Петрович. – Налить чернил и выпить. Рыдать над февралём навзрыд!
– Ваш с Наташей маленький, Аркадий Петрович, в детском отделении обсервации! С ним всё в порядке, – не отказала себе в шутливой малости вернувшаяся вторая акушерка родзала.
– А где Вася? – поинтересовался анестезиолог.
– Ва-а-а-ся, Ва-а-а-ся! – снова-здорово затянула родильница Наташа.
– Кто такой Вася, Наташа?! – строго спросила у очухивающейся пациентки первая акушерка смены.
– Вася – мой муж. Он очень хороший человек! – уже более осмысленно сказала приходящая в себя Наташа. – Мы с подругой два года назад приехали в Москву. Нам было негде жить. Мы познакомились с Васей. У Васи была двухкомнатная «хрущёвка», и он нас позвал к себе. Я тогда была беременная, ещё из Подольска. А Вася записал моего ребёнка на себя. И мы с ним стали жить гражданским браком. А ещё через полгода Вася на мне женился. Подруга жила с нами. Вася и подругу жалел. Через год она от Васи родила. И так у нас троих стало двое маленьких детей. А потом и я от Васи забеременела. Я не собиралась дома рожать. Я даже попыталась стать на учёт в женскую консультацию!..
– Мормон ёбаный… – прокомментировал анестезиолог. – Слышь, Георгиевна, что-то наша Наташа слишком стала шевелиться! Девки, тащите каталку! – громогласно распорядился Аркадий Петрович.
Вторая акушерка и санитарка выбежали в коридор за каталкой.
– А в женской консультации меня на учёт не поставили. Потому что у меня ни прописки, ни полиса, ни денег! – продолжала родильница.
– Давай, давай, Наташа. Держись за меня ручками и не дёргай ножками!.. Сосредоточься! Ну что, раз-два-три!
На «три!» Аркадий Петрович и вторая акушерка с санитаркой переложили грузную пациентку на каталку.
– Почему мне сверхурочные за работу грузчиком не платят?! – шутливо возмутился в пространство родзала анестезиолог.
Татьяна Георгиевна содрала перчатки, швырнула в таз, сняла хирургический халат, фартук и кинула на пол.
– Планида потому что твоя такая, анестезиологическая! – сказала она старому другу.
– Не поставили меня на учёт! – стонала тем временем Наташа. – Двое детей у нас с подругой и Васей уже есть. Жрать не на что. Вася не работает. Подруга за нашими общими детьми смотрит. Их в поликлинику на учёт тоже не поставили, потому что не прописанные. Вася добрый, но не работает. Жить пустил, да и ладно! Я в супермаркете уборщицей – там прописка не нужна. Не таджичка – и то хорошо. Я не думала дома рожать. «Скорую» хотела вызвать. Не бросят же меня, как собаку бездомную! – зарыдала в голос уже почти окончательно очухавшаяся Наташа. – А тут со смены пришла – схватки. Воды отошли. Пока Вася куда-то там звонил – я уже и родила. Второй же… А где Вася?! – захлёбывалась родильница.
– А и действительно, где Вася? – поинтересовалась неизвестно у кого первая акушерка.
– Эх, бабы, бабы! – вздохнул Аркадий Петрович. – Леночка! – обратился он к анестезистке. – Уколи этой кретинке трамадол.
– Так его же списывать надо! – возмутилась анестезистка Леночка.
– Мой, из личных запасов уколи.
Татьяна Георгиевна вышла в коридор и села за стол, записать в историю родов всю правду и ничего, кроме правды.
«Беременность…»
– Наташа, какая беременность?! – уточнила она у стонущей на каталке женщины.
– Вторая. Я аборты не делала. Лучше бы делала, дура. Да только… Моему первому туберкулёз поставили в детском саду. Вася как-то его, моего первого, в детский садик пристроил. Не знаю как… Без поликлиники-то. Я в том детском саду тоже уборщицей. А ему туберкулёз. Вася в санаторий отдать не согласился, хотя предлагали. Заведующая детским садом, злобная такая бабища, – как глянет, так сразу все грехи вспоминаешь! – младшему как-то раздобыла путёвку на лечение в туберкулёзный санаторий детский. А Вася мне не разрешил отправить. Заведующая на меня орала и младшего из садика выкинула. А Вася добрый…
