Татьяна Снежко
Волшебный переплёт. Неизведанные миры
Предисловие
Что такое переплёт? Да ещё и волшебный?
Многозначное слово, этот самый переплёт.
Переплёт – это то, что скрепляет книгу воедино. Так наши рассказы собрались вместе в сборнике «Волшебный переплёт». Все мы очень разные. Есть среди нас профессиональные писатели, а есть и те, для кого участие в сборнике – дебют в мире литературы.
Переплёт – это ещё и переплетение судеб. Мы живём в разных городах, в разных регионах страны. Москва и город Раменское Подмосковья, Пермь и город Березники Пермского края, Ростов-на-Дону и город Белая Калитва Ростовской области, Воронеж и город Бутурлиновка Воронежской области, Пенза, Республика Мордовия – обширная у нас география. Но несмотря на разделяющее расстояние, нас объединила общая цель – наш сборник.
Переплёт – это, кроме всего прочего, внезапное, незапланированное приключение. Что ж, это значение слова нам тоже подходит. Ведь путь от замысла сборника до его выхода в свет был тернист и сложен. Но мы справились!
Тема нашего сборника не была чётко обозначена, было дано только общее направление – фэнтези и мистика. Поэтому было очень интересно наблюдать за тем, как разные авторы независимо друг от друга затрагивали схожие темы. И что это за темы? Что сейчас нас беспокоит? Главная тема сборника – это тема поиска. Мы ищем в прошлом, настоящем и будущем. Ищем пропавших, но дорогих сердцу людей, ищем магические артефакты и волшебные предметы. Мы ищем пути к обретению здоровья¸ любви и счастья. Мы и наши герои находимся в вечном поиске себя.
Анастасия Безденежных. Дым прошлой жизни
«Если в вашем доме есть призраки, заполните форму обратной связи и получите бесплатную консультацию».
Никита откинулся на мягкую спинку компьютерного кресла и нахмурился, разглядывая надпись аккуратным шрифтом на сайте с лаконичным дизайном: в цветах сепии и с чёрными иконками разделов.
Призраки. Травы и свечи. Амулеты. Канал в Телеграме. FAQ.
Сайт, который предлагал эзотерические товары, а также форму обратной связи, если кто-то столкнулся с чертовщиной: порча, сны, проклятия, призраки. Никита открыл её, а теперь не знал, что написать. Мигал курсор в виде указателя доски Уиджа.
Никита с трудом верил, что кто-то всерьёз мог бы пожаловаться на подобное. Он неуверенно забарабанил по клавиатуре – прощёлкали длинные ногти правой руки по выпуклым кнопкам.
Приходят ли призраки во снах?
Никита поморщился. Ну чушь же! Вот ещё, вздумал лезть на подозрительный сайт, и всё из-за каких-то снов. Да, в последнее время вернулись мучительные головные боли, которые не беспокоили весь первый курс с окончания школы. И понятно, с таким-то семестром и плотной загрузкой, с лабораторными и практикой. Да, опять стало мутить по вечерам, а аппетит почти пропал. Да, по ночам он слышал, будто кто-то дышит в его комнате, а, проснувшись, иногда не мог глубоко вздохнуть или пошевелиться: на грудную клетку что-то давило и будто душило…
Таблетки не помогали; врачи поставили диагноз «нервное расстройство», рекомендовали больше времени проводить на свежем воздухе и наладить режим сна. Обычное дело для энергичного мегаполиса, который никогда не спит.
Никита ненароком упомянул всё это в разговоре с друзьями, те высказали своё ценное мнение, очень схожее с врачебным, и только Полина предложила провести чистку квартиры. Сколько он себя помнил, Полина всегда считалась в их компании ведьмой, носила чёрные длинные футболки, колготки в сетку и джинсы с шипами. Говорила она серьёзно, так, что хотелось верить.
Никита не особо понимал, что значит «провести чистку», но согласился. Может, всё дело было в том, как неторопливо двигалась Полина, или как темнели её глаза от чёрной густой подводки, или как она выдыхала сладковатые облака вейпа. Он видел в этом нечто мистическое.
Через пару дней Полина приехала в его крохотную квартиру, которую Никита снимал благодаря подработке в маленьком стартапе. Вытащила из рюкзака коричневые свёртки трав и какие-то деревяшки под причудливым названием «пало санто», которые на удивление приятно пахли. Вскоре скромная однушка пропахла горьковатым дымом, а на линолеуме на кухне оказался раскидан пепел. Полина обошла каждый угол, заглянула под диван на кухне и кровать в комнате, и Никита спохватился, что вообще-то давно не делал уборку, и не завелось ли под диваном что-то… неприличное.
Хотя понятия не имел, что значило «неприличное» для Полины.
В конце концов, она устало опустилась на диван, с интересом вынув из-под спины забытую им книгу: «Лабиринт» Сергея Лукьяненко. Провела тонкими бледными пальцами по обложке, а потом посмотрела снизу вверх на Никиту:
– Я убрала что смогла. Но… здесь что-то не то. Или с тобой что-то не так. Не пойму.
Никита замер на пороге кухни, теряясь, что ответить на такое. Он был старше неё на два года, но сейчас чувствовал себя мальчишкой, который ничего не смыслит в жизни. Постарался, чтобы голос не прозвучал с обидой:
– Со мной что-то не так?
– Твои сны слишком яркие, сам говорил. И после них всегда болит голова. Я скину ссылку на один сайт, всё анонимно. Опиши ситуацию, расскажи про боли. У тебя есть кофе?
– Что?
– Очень кофе хочется, – Полина печально вздохнула и подобрала ноги, устроившись на диване удобнее, и сразу стала похожа на выброшенную из дома кошку. – Кстати, его Серафимом зовут. Может, помнишь его. Он учился в параллельном классе со мной. Вечно лохматый, ещё шарахался от остальных.
Никита занялся тем, что понимал и что его успокаивало: достал турку, налил воды из фильтра, быстро прошумел кофемолкой. Аромат зёрен, растёртых в порошок, наполнил кухоньку.
Серафима он помнил. Костлявый подросток, который, казалось, не взрослел, сохраняя юные черты лица. Он вечно что-то рисовал или писал в потрёпанной тетради с синей обложкой, не любил вопросов и отвечал невпопад. Однажды он подошёл к Никите, когда тот пристроился в одиночестве за школой на майском солнышке. Голова гудела от подготовки к экзаменам, и вообще Никита не очень хотел, чтобы его кто-то трогал. Серафим потоптался в стороне, а потом подошёл и положил рядом какой-то мешочек и что-то вроде кулона на кожаном ремешке. Никита скосил глаза и вопросительно посмотрел на Серафима. Тот подался вперёд и прошептал:
– Береги себя. Это поможет. Ты ведь… ну, был моим братом.
Никита думал, что ему послышалось, но спросить ничего не успел. Серафим поспешно исчез за углом школы и вообще потом долго не появлялся. Мешочек Никита сунул в рюкзак, кулон в кошелёк. И напрочь забыл.
Неужели Полина действительно считала Серафима кем-то, кто может помочь с головной болью и прогнать сны? Ерунда какая-то! Но вслух сказал совсем другое:
– Тебе корицу добавлять?
– Конечно. Слушай, извини, если назойлива… можно остаться у тебя? С матерью… всё сложно.
Никита кивнул. Мать Полины он знал очень даже хорошо. Та сорвала со стен комнаты дочери плакаты с изображением героев скандинавских мифов, сожгла коробку с рунами и периодически окропляла святой водой вещи беспутной дочери.
Полина не могла позволить себе съехать: училась в колледже на вечернем, днём подрабатывала кем придётся и мечтала стать иллюстратором. Видимо, случилась очередная ссора, хотя Полина бы никогда об этом не сказала. Просто выглядела уставшей, под глазами залегли тени. Если уж она решилась попросить о ночёвке, значит, была на грани отчаяния.
– Оставайся сколько нужно. Почему ты думаешь, что Серафим поможет? – Никита поставил на табуретку, заменявшую столик, кружку с крепким кофе, и Полина благодарно кивнула:
– Потому что он видит то, что скрыто от других. И умеет толковать сны.
Форму Никита всё-таки заполнил. И почти сразу получил короткий ответ на почту: «Когда сможешь встретиться? Надо поговорить».
Никита свернул окно браузера. И вообще компьютер выключил. В голове звучали слова Полины: «С тобой что-то не так», и это пугало как ничто другое.
Его семья была… обычной. Никаких скелетов в шкафу, мистики, свечей с полынью или причудливых снов. Мать преподавала в школе русский язык, отец брал частные заказы как электрик и высшей ценностью считал «правильное» образование. Оба уже пару лет как жили за городом, изредка бывая в городской квартире. Они гордились, что сын поступил на модную специальность в сфере ИТ, огорчались, что он зачем-то вбил себе в голову, что ему нужна своя квартира, а мать то и дело пыталась познакомить с дочерями своих подруг.
Никаких тебе призраков.
Никита так и не открыл обратно ту вкладку. Справившись с домашним заданием, еле дополз до кровати, чтобы тут же уснуть.
И пришли те самые сны: в них он стоял на кладбище меж могильных плит, и холодный влажный туман поднимался от земли, не давая увидеть выбитые на мраморе имена и даты. Никите всё казалось, за спиной кто-то есть, а вдалеке лает собака; ворот кладбища не было видно. Шаг, другой, туман поглощал все звуки, но вскоре Никита различил шорох голосов. Бормотание. Тихий злорадный смех.
Ты наш. Ты принадлежишь нам. Тебе никто не поможет. Ты наш…
Он резко обернулся, протянул руку, чтобы схватить того, кто скрывался в тумане, но споткнулся о корни дерева – но ведь только что оно здесь не росло? – и упал на землю, больно ушибив колени.
Что-то процарапало его по спине. Толкнулось в затылок.
Никита не мог сделать ни вдоха, не мог шевельнуться: мышцы вмиг одеревенели и налились тяжестью. Голоса подступали, кружили, и глаза… он никак не мог их толком открыть и рассмотреть, что же происходит. Или так мешал туман.
Он начал ползти, но что-то потянуло его назад за щиколотки.
Пальцы соскользнули с узловатых корней, и Никита, пытаясь зацепиться хоть за что-то, схватился за подвернувшийся камень с острыми камнями. Бесполезно – только ладони ободрал, а его продолжали тянуть, и голоса сгущались, лезли вместе с туманом в уши, рот и нос, и всё чаще звучало: «Ты наш, ты наш, ты наш…»
Никита проснулся в холодном поту и с адской головной болью. Ещё не рассвело, и комната была погружена во тьму, только светили в окна уличные фонари. Он еле поднялся, и то не сразу. Охнул от боли, не понимая, а где так саднит. И только дойдя до ванны и включив тусклый свет, увидел, что ладони ободраны.
Никита мрачно пил капучино.
Они с Полиной сидели за столиком в пабе недалеко от одной из московских набережных, где на крохотной сцене выступал Серафим. Он почти не изменился за последние два года, разве что начал носить рубашки по размеру и, видимо, хоть иногда причёсываться. А в остальном не изменился: такой же костлявый, взъерошенный, с кучей кожаных браслетов на запястьях.
Сложно было поверить, что он мог вообще публично выступать. В школе он запинался при ответе на любой вопрос учителя и предпочитал давать их письменно. Впрочем, мало ли что произошло за два года, что они не виделись. Сейчас тихим спокойным голосом Серафим рассказывал об истории готического романа, на проекторе за его спиной то и дело мелькали слайды, выполненные в той же лаконичной стилистике, что и сайт. Слушателей собралось немного, человек десять, но мало кто даже на пиво отвлекался.
Полина тоже слушала с интересом, а вот Никита едва мог сосредоточиться. Головная боль не давала покоя, пришлось даже занятия пропустить. Снизят баллы на зачёте, ну и чёрт с ним.
Когда всё закончилось, Полина энергично захлопала. Никита поморщился и сделал ещё глоток кофе. Тот не особо помогал, но хотя бы отвлекал от воспоминаний о снах. Уставившись на пенку с узором листика, пропустил момент, когда за их столик сел Серафим. И вздрогнул только от неожиданных слов:
– Ты – мой брат. Я уже говорил?
Серафим смотрел, склонив голову набок, и было в его позе что-то птичье. Интересно, он и в школе был таким бледным или всё дело в иссиня-чёрной рубашке и приглушённом свете? Не найдясь с ответом, Никита посмотрел на Полину с отчаянной надеждой, но Серафим наклонился и проговорил совсем тихо:
– Я пытался сказать раньше, но призраки очень мешали, поэтому я не уверен… говорил ведь? А теперь что, сны беспокоят сильнее?
– Да, – уверенно ответила Полина. – И голова у него постоянно болит. Сможешь что-то сделать?
– Это прошлая жизнь. Она тревожит…
– Почему?
Никита собирался сказать совсем другое. Что он не верит ни в каких призраков, что всё это байки из склепа, которые рассказывают с фонариком под одеялом, что он вырос из загадок. Таблетки помогут. Сдаст ещё анализы, сходит к врачам… но слова застряли в горле. Губы пересохли. И вопрос сорвался раньше, чем Никита смог подумать как следует.
Серафим пожал худыми плечами:
– Ты ведь всё равно не веришь. Я не смогу помочь.
– Подожди. Ты сказал, я – твой брат. Как это? Трагичная история про разлучённых близнецов или что-то типа того?
– Нет, конечно, – фыркнул Серафим. – Но ты был моим братом в прошлой жизни. Я тоже вижу сны. Как тебя хватают призраки и тащат в могилу, как вскрывают твои вены, и кровь течёт и уходит в землю. А я стою и ничем не могу помочь. Вот так.
Серафим резко схватил бокал с сидром, который ему недавно принесли и жадно сделал глоток.
Никита не знал, смеяться или послать этого парня. Полина кусала губу и переводила взгляд с одного на другого, но молчала. Её пальцы теребили пакетик с сахаром, который скоро точно порвётся в клочья от такого обращения.
Ладно, если допустить, что вся эта история хотя бы отчасти правдива…
Никита выдохнул и сосредоточился: представил, что у него вообще есть брат. Что тот носит чёрные рубашки и рассказывает про готические романы. Что дёргает себя за мочку уха, когда кто-то проходит за спиной. Внутри ничего не отозвалось. Если у них и было какое-то прошлое, оно не проявлялось.
И всё-таки Никита не поднялся и не ушёл. Остался сидеть в компании того, кто называл себя медиумом, ведьмы с глазами, очерченными углём, и недопитой чашки капучино. Может, вот так и узнаёшь о прошлой жизни? В маленьком пабе, среди гомона голосов и от бледного юноши с прозрачным взглядом, похожим на птицу?
И правда какой-то готический роман. Никита хотел яростно допить кофе одним глотком, но чуть не поперхнулся. Боль вонзилась в виски, сдавила. Показалось, стол и пол накренились, а стены поплыли, и картины на стенах, будто воск, начали стекать к полу. Голоса вернулись, зашумели.
Никита дёрнулся, но вдруг ощутил руку на предплечье. Сосредоточился: на него в упор смотрел Серафим, и его голос прозвучал твёрдо и уверенно:
– Я держу. Не поддавайся им.
Никита кивнул, сам не зная чему, и сосредоточился на лице Серафима. На складке между тонких бровей, на прозрачных глазах, на поджатых губах. И что бы это ни было, оно отступило.
– Вот так, – Серафим медленно отпустил его руку. – Мне это не нравится. Я мог бы пережить, что ты не знаешь, как мы связаны, но если тебя это уводит… плохо.
– Помоги ему. Пожалуйста.
Полина нервно провела рукой по волосам, резко выдохнула. Никите даже стало стыдно: это он что, чуть в обморок не упал? При всех-то? При Полине? Позор какой. Но раз так…
– Вчера мне снилось, как я ободрал ладони. Проснулся – и вот, – он повернул руки, демонстрируя мелкие ссадины и порезы.
Серафим всем телом подался вперёд, чуть не уткнулся носом в пальцы Никиты и рвано выдохнул. Резко выпрямился, пошарил в рюкзаке, который висел на одной лямке на стуле, и достал кулон, похожий на тот, что оставил тогда на майском солнце.
– Дерьмо какое, – бормотал себе под нос, – они могут тебе навредить. Носи не снимая, хоть немного отведёт от тебя призраков. Мне пора. Приезжайте на выходных, адрес я пришлю.
И он поднялся, а Никита так и застыл с протянутыми ладонями. Потом всё-таки уточнил:
– Мы пойдём на кладбище?
– Нет, мы приманим призраков на свет и кровь.
Оказалось, Серафим жил за городом. Пришлось трястись в электричке, которые Никита недолюбливал. Он привык к городу, даже дача родителей для него была чужой непонятной территорией. Съездить на выходных на шашлыки – хороший вариант, а вот жить там, где по ночам так тихо, а в траве постоянно кто-то шуршит… Никите всегда становилось не по себе.
С утра шёл дождь. Днём в субботу в электричке почти никого не было. Полина скрутилась по-кошачьи в углу жёсткого сиденья у окна, наблюдая за капельками дождя на стекле. Никите казалось, её глаза покраснели, а в уголках глаз застыла размытая тушь, но лезть с вопросами постеснялся. Полина натянула на голову капюшон, будто хотела укрыться от мира, и виднелся только острый нос. Руки в шерстяных перчатках без пальцев сунула в карманы объёмной куртки; тянулся из-под капюшона белый шнур наушников.
Никита уже хотел спросить, что она слушает, когда в вагон вошли музыканты. Что они искали в этом холодном вагоне, в котором вряд ли найдутся благодарные слушатели? Только наткнёшься на раздражённые взгляды и бормотание: «Как надоели эти клоуны», – именно так пробурчал мужичок за спиной Никиты.
А он смотрел заинтересованно. Ребята – трое парней с оборудованием – не унывали, бодро приветствовали мрачных путников и, что-то покрутив на комбике, захрипели гитарами. Один запел, и весьма недурно. Даже Полина вынула наушники и обернулась, заинтересовавшись.
Музыка всегда казалась Никите неким проводником.
Она спасала его тяжёлыми ночами, когда он готовился к экзаменам. Звучала, когда он трясся в маршрутке на похороны одноклассницы Полины, и её худая ладонь стискивала его запястье, а лицо застыло бледной маской. Звучала, когда отец в десятом классе выгнал из дома, потому что Никита бросил заниматься математикой, и теперь точно никуда не поступит, будет только тренькать на своей гитаре. С музыкой он переживал расставание с первой девушкой и раны после драки за гаражами – тоже из-за девушки.
И сейчас погрузился в эти хрипловатые звуки, в слова, которые, откровенно говоря, разбирал далеко не все. И не заметил, когда ребята закончили играть и громко поблагодарили всех, кто слушал.
Полина повернулась обратно и вдруг произнесла:
– Может, мне тоже петь по вагонам? Наскребу на комнатку, – поёрзала на сиденье и тихо продолжила, – я из дома ушла. Не могу больше. Она вчера чуть не выкинула все мои книги. Сложила в ящик и хотела отнести на помойку.
– Вот сука, – Никита даже не скрывал, что думал о матери Полины. – И как же ты с этими книгами?
– Завезла к подруге, прихватив ещё сумку с вещами. Иногда мне кажется, если бы у меня и была прошлая жизнь, она тоже была вот такой… жалкой.
Никита хотел что-то сказать, но Полина прижалась лбом к стеклу и воткнула наушники. Он обязательно скажет ей – потом, что ей всегда есть, куда пойти и где жить. Что коробку они перевезут. И тысячи других коробок. И что не жалкая у неё жизнь, и Полина точно найдёт свою дорогу.
Электричка покачивалась, стук дождя убаюкивал.
В наушниках зазвучало: «А мы не ангелы, парень…»
– Это дом отца. Он сейчас уехал вести курс по фитотерапии. А у меня в Москве полно дел, не поверите, у скольких людей проблемы, в которых они винят мистические силы. А я не всегда могу помочь. Если дело не касается призраков, это не моя дорога.
Полина, которая мешала ложечкой сахар в щербатой чашке, вскинулась и посмотрела внимательно на Серафима. Никита знал: она тоже искала свою дорогу.
Тот то ли нервничал перед тем, что называл ритуалом, то ли не привык, что в доме бывают гости, но говорил сбивчиво и суетился на кухне, занимавшей половину первого этажа. Пахло печкой и дровами, хотя вроде отопление здесь было, но, может, так больше нравилось самому Серафиму. Или тот просто мёрз: сидел в выцветшей фланелевой рубашке поверх свитера и сжимал руками горячую кружку с чаем.
Непривычная тишина за городом оглушала, и каждый шорох в доме обращал на себя внимание. Полина вообще-то осматривалась с интересом, с разрешения покрутила в руках несколько свечей, изучила скрученные пучки трав. Они с Серафимом разговорились про то, какие сейчас можно собрать травы и как их лучше сушить, и Никита не выдержал – может, потому что голова опять болела, и таблетки уже перестали действовать:
– Так что нужно делать?
Серафим отвлёкся от рассказа про пучки полыни и вдруг стал серьёзным. Свёл светлые брови, уселся обратно на стул верхом. Положив подбородок на горбик деревянной спинки, произнёс:
– Я никогда не понимал, почему люди боятся призраков. Те ведь не желают зла. Не трогают. А потом отец рассказал, что иногда они уводят за собой. Не намереваясь причинять зла, просто пытаясь что-то сказать.
Никита устало потёр виски. Ему не нравились эти разговоры. Он не видел в Серафиме потерянного во времени брата, не интересовался травами. Его одолевала головная боль и сны. Видимо, почувствовав его настроение, Полина накрыла ладонь своей.
Серафим со звуком прихлебнул чай, гибко потянулся ещё за одним кусочком сахара и кинул тот в крепкую заварку. Продолжил, и тихий голос обволакивал:
– Но бывает, что призраки чувствуют, что их могут услышать. Что человек несёт что-то в себе. Меня призраки не пугают, но речь не обо мне. Они хотят прильнуть к тебе. Потому что чувствуют в тебе кровь, которая отзывается. А ты не готов к ним. Так было и в прошлой жизни. Я не знаю точно, только чувствую: что-то случилось тогда… в школе я думал, что уберегу тебя. Вложил к тебе в рюкзак полынь и оникс. А ты их выкинул как мусор.
– Так ты же не объяснил!
– Потом принёс кулон и мешочек. Стало же легче? Вот. Но тогда… всё было сложнее. Я тоже отталкивал призраков, они мне мешали. Сейчас я уже научился с ними справляться. Осталось разобраться, что с тобой.
Почему-то эхом к этим словам привязались другие, сказанные Полиной: «С тобой что-то не так».
Может, это правда так. Может, всё дело в самом Никите.
В детстве он любил мрачные сказки и просил бабушку почитать ему, а если родители отводили в книжный, то выбирал те книги, где было про смерть и монстров. Ему всегда казалось, что за ним следует нечто, он даже как-то пожаловался об этом маме, а та только отняла книжку, которую он тогда читал, и запретила слушать всякую ерунду на аудиокассетах. Никите было обидно до слёз, но отец одёрнул: «Нечего, ты же мужчина. Реветь из-за книги? Лучше повтори уроки».
Головные боли начались уже тогда. Мучили по вечерам, и мать водила к врачам, снова и снова. А потом всё прекратилось будто само собой – до средней школы.
И от этих головных болей тоже спасала музыка. Никита занимался, как требовал отец, но только более упрямо выбирал книги, которые хотел читать, пробирался по тихому дому в гостиную, чтобы посмотреть «всякие мерзости» в ночи на старом телевизоре.
Но чувство, что его что-то преследует, не оставляло.
Никита вспомнил, что в редкие моменты, когда Серафим оказывался рядом, это чувство исчезало. Тогда он не обращал внимания, а теперь препарировал воспоминания, снова и снова, прокручивал в голове.
Может, всё оттого, что в своё время начитался Эдгара Аллана По и хотел праздновать Хэллоуин. Может, всё оттого, что много занимался, ездил на олимпиады и плохо спал: голова гудела, никак не удавалось уснуть. И нет никаких призраков, а врачи правы: наладить режим сна, гулять подольше, есть почаще, и не только всухомятку.
Но Полина, которая окуривала его квартиру и верила в энергию жизни и смерти, сжимала его руку, а Серафим с прозрачными глазами всерьёз делился историями о призраках. Никита неуверенно произнёс:
– Разве каждый мучается от прошлых жизней?
– Нет, конечно. Поэтому и надо разобраться. Что-то произошло тогда… я не знаю. И призраки тебя тянут назад. И поэтому ты видишь странные сны. Я тоже, но я знаю, как ими управлять.
– А призраки… как они вообще приходят?
– Они как следы. Или круги на воде. Эхо жизни, обрывки, тлеющие угли прошлого. Они чувствуют, если могут быть рядом с кем-то. Они хотят быть рядом с кем-то. И ты их манишь.
Серафим поднялся. Скрипнули доски пола, когда он прошёл к порогу и замер, о чём-то размышляя. А потом обернулся и как-то странно посмотрел на Никиту:
– Неважно, где ты. Призраки всегда тебя найдут. И если ты достаточно восприимчив, захотят остаться рядом. Но они могу рассказать, почему пришли. Отдохните пока, а мне надо подготовиться. Начнём через пару часов.
Никита вышел на крыльцо, чтобы покурить.
Втянул горьковатый осенний воздух, щёлкнул зажигалкой. Дом стоял на отшибе посёлка, за покосившимся забором с одной стороны находился заброшенный заросший травой участок, а с другой стороны липли деревья, их ветки торчали через дырки рабицы будто когти злой колдуньи.
Отчего-то внутри скребли кошки и росла тревога.
Его волновали даже не столько призраки, сколько то, как Серафим смотрел на него. В прозрачных светлых глазах читалось: «Тебе нечего мне сказать?»
В детстве Никита хотел брата. Непременно младшего, чтобы показывать ему, как строить крепость из «Лего», вместе побеждать врагов и играть в мяч. Родителям вечно было некогда, дворовые друзья так и не стали особо близкими, а Никита остался единственным ребёнком в семье. И вообще-то ему завидовали: как же! Не надо ни с кем делить игрушки, драться за то, кто первым будет играть в приставку или донашивать одежду. Правда, в случае Никиты донашивал бы не он, но никто про такое не думал. Детские обиды у каждого свои.
А ему не хватало кого-то рядом.
Теперь рядом оказался тот, кто говорил, что они были братьями, в далёких прошлых жизнях. Никита затянулся, размышляя, а когда понял сам Серафим? Что тот чувствовал? Хотел ли рядом старшего брата?
Дым повис сизым облачком и развеялся не сразу.
Никита усмехнулся про себя: вот он, приличный молодой человек из обычной семьи, с хорошими рекомендациями, студент московского вуза, который, по меркам многих знакомых, редко влипал в неприятности. А теперь курит на крыльце дома далеко за городом, думает о прошлых жизнях и готовится к ритуалу медиума.
Сзади скрипнула дверь, Никита не обернулся. Он слишком хорошо знал эти тихие шаги. Полина прислонилась к перилам, чтобы видеть его лицо:
– Я ему доверяю. Он знает, что делает.
– И ты тоже веришь в прошлые жизни, призраков и что мы можем быть братьями?
– Я знаю Серафима дольше, чем ты думаешь. Мы общались в школе, и потом тоже. Он всучил мне первый сборник по травам и познакомил ещё с парой ребят, кто интересуется подобным.
– Ты никогда не говорила.
– А ты разве спрашивал? У тебя была твоя математика и программирование. А потом ты строил из себя важную птицу. Как же, студент! Забыл уже, как полгода со мной не общался? Так был занят.
Справедливый упрёк. Никита кивнул, признавая вину. Полина схватила пачку сигарет, тоже закурила. Теперь дым вился между ними, и в нём застревали слова:
– Так вот, Серафим… он тоже упрямый, как ты. И вечно оглядывается. Ты не замечал, но ты часто смотришь куда-то в сторону и молчишь. Зависаешь. Он тоже так делает, похоже очень. Да и какая разница, братья вы или нет? Может, так верит Серафим, и кто ты такой, чтобы забирать эту веру? Но вы похожи. И у вас много общего. А призраки… да чёрт с ними. Вы разберётесь.
Полина затушила сигарету о край консервной банки и сбросила в ту окурок. Опять занялся дождь, быстро темнело, и Никита понял, что подмёрз в одной рубашке и куртке. Он выпрямился и посмотрел на худое лицо Полины, в её тёмные, чуть печальные глаза. Хотел что-то сказать, но тут из-за двери высунулся Серафим:
– Пора. Сейчас самое то время. Я уже расставил свечи.
Видимо, Серафим тоже считал, что музыка – проводник для призраков. Или те любили хороший рок. Или ему самому нравилась ритмичная музыка, шуршащая из маленькой колонки.
Вторая комната первого этажа выглядела пустой, только вдоль одной стены высился книжный шкаф, а в углу притулился старый раскладной диван. Серафим уселся на пол, скрестив ноги, перед рядом свечей и по очереди зажигал каждую из них от каминных спичек. Пахло серой, воском и огнём. В миске перед ним тлели травы, какие именно, Никита понятия не имел, но запах походил на тот, что остался в его квартире после ритуала Полины.
Та как раз сидела на диване, стиснув пальцы и перебирая тонкий браслет из оникса.
Она не вмешивалась. А Никите Серафим велел сесть напротив него так, что между ними плясали огни свечей, искажали тени от лиц, танцевали оранжевыми и багровыми язычками пламени.
Серафим потянулся за приготовленным скальпелем и, зашипев, резким движением порезал ладонь. Никита в ступоре смотрел, как кровь каплями закапала на тлеющие травы. Поднял взгляд на Серафима: глаза того словно светились в темноте. Никита покосился на протянутый нож и вздрогнул от шёпота Серафима:
– Неважно, кем ты был в прошлой жизни. Кровь течёт в тебе всё та же. Мы едины по крови, я знаю. Я пролил свою, теперь твоя очередь. На неё придут призраки.
В горле пересохло, бешено забилось сердце. Это всё походило на какую-то дурную сцену из триллера, и Никита сам не понял, как сжались пальцы на деревянной, ещё тёплой рукояти ножа, как он вообще решился повторить движение Серафима, как протянул руку к миске.
Почти сразу закружилась голова. В глазах начало двоиться, запах воска усилился. И пришла боль, такая, что Никита согнулся, ловя ртом воздух, пытаясь преодолеть то, что калёным железом впилось в виски.
Пламя трепетало в бешеном ритме, музыка казалась оглушительно громкой, а пальцы скребли по полу, и Никита чётко ощутил, что они здесь не одни, что есть кто-то ещё, кто так же, как и раньше в снах, тянул его куда-то, царапал спину, оглушал голосами.
Но на этот раз он не был один.
Серафим что-то произнёс, прошелестел его голос.
