Татьяна Полякова
Дневник чужих грехов
С приходом немцев бабка вернулась на хутор. Как ни странно, его даже разграбить не успели. Забрали зерно да скотину, а бабкино приданое в виде шкафов, перин да диванов так и осталось нетронутым. Как видно, граждане, которым положено было восстанавливать социальную справедливость, не особо верили, что советская власть здесь задержится.
В общем, бабка вернулась, и дед тоже. Правда, ненадолго. Тот порядок, который установили немцы, нравился ему не больше, чем предыдущий, и он вновь ушел в лес, на этот раз уже навсегда. Хотя на хуторе время от времени появлялся. Под покровом ночи, само собой. Двойняшки у бабки родились в конце войны, значит, как минимум за девять месяцев до этого они виделись и дед был жив-здоров. Вот только не ясно, куда потом делся. Агнес вопросы о деде попросту игнорировала с тем отстраненным и равнодушным видом, к которому прибегала, желая показать, что тема беседы ей не по душе.
Миновав здание фабрики, я вскоре оказалась на площади. Слева православная церковь, справа – кирха. Меня, кстати, в восьмимесячном возрасте бабка по отцу крестила, само собой, в православии. Неизвестно, как к этому отнеслась Агнес. Скорее всего, никак. Не помню, чтобы она ходила на службу, впрочем, возможно, все-таки и докучала Господу своими проблемами, большими и маленькими, но точно не в моем присутствии.
Если верить опубликованному дневнику, однажды она сказала подруге: «Бог если и есть, то нас давно забыл». Для Агнес звучит чересчур драматично, хотя ее подруге я склонна верить. Они ведь были, по сути, самыми близкими людьми, и бабка могла ей сказать то, о чем с другими предпочла бы помалкивать.
Представители двух ветвей христианства уживались мирно, возможно, по той причине, что особой верой похвастать селяне не могли, о доме господнем вспоминали по большим праздникам, в остальное время особого ажиотажа на службах не наблюдалось. Чего нельзя сказать о кофейне, которая так и называлась «Кофейня» и располагалась как раз между храмами. После службы народ сюда непременно заглядывал, чтобы узнать последние новости и вволю посудачить. Само собой, лидировали в этом женщины, но и мужики кофейней не пренебрегали.
Вторым центром сарафанного радио во времена моего детства были магазины. Сейчас их количество значительно выросло, только продуктовых стало штук пять. Но в целом вряд ли что особенно изменилось.
Проезжая мимо, я смогла убедиться, что кофейня не работает, о чем свидетельствовал клочок бумаги с надписью «Закрыто». У заведения уже давно новые хозяева, прежняя хозяйка умерла, дети ее разъехались, и этот бизнес привлекательным им не показался.
От площади в обе стороны тянулись улицы, ту, что за кирхой, по старинке называли немецкой слободой, хотя никаких немцев здесь давно уже не было. Те, кто еще оставался к концу войны, спешно покинули насиженные места. Из всех здешних немцев мне известны только двое: моя бабка да ее подруга Марта, но та была немкой лишь наполовину.
Деда Марты, местного пастора, забрали сразу. Был он глубоким стариком, но это его не спасло. А вот Марту не тронули. Надеюсь, дневник прольет свет на эту загадку. Жаль, что мне не пришло в голову поинтересоваться всем этим раньше, когда она была жива. В отличие от бабки, поговорить Марта любила. Но в молодости подобные истории занимают мало, а когда интерес появляется (а так обычно и бывает), вопросы задавать, как правило, уже некому.
В общем, вся надежда на дневники. Я свернула направо, Верный тут же бросился к кирпичному дому с низким заборчиком, выкрашенному синей краской, и теперь заливисто лаял. Пока я пристраивала велосипед рядом с калиткой, из дома вышла женщина в темно-синем платье и цветастой косынке, мать Сергея.
– Анечка! – всплеснула она руками. – Как хорошо, что приехала!
– Здравствуйте, Вера Сергеевна, – входя в калитку, сказала я.
Мы обнялись и расцеловались. В ее внимательном взгляде мне всегда чудилось осуждение, хотя Вера Сергеевна ни единым словом не упрекнула меня в том, что ее сын до сих пор не женился и оставил ее без внуков, а себя обрек на одинокую старость. Впрочем, Звягинцев в любой момент может все исправить. Будет и семья, и дети, а у матери – внуки. Так или иначе, а каждый в округе знал, что в его затянувшейся неустроенности виновата я. Точнее, его мальчишеская любовь ко мне, от которой он так и не избавился. Или просто этого не хотел. Иногда я сама чувствовала себя виноватой, но не часто. Влюбиться в него в свои шестнадцать я так и не успела, а потом в моем сердце прочно обосновался другой, и уж тут, как говорится, ничего не поделать. Строго говоря, сама я в любви ему не клялась, и его любовь не особо поощряла, так что непонятно, в чем моя вина. Но от этого никому не легче.
– Идем в дом, – обняв меня за плечи, сказала Вера Сергеевна.
Со всеми друзьями сына она была равно приветлива. И сейчас сразу начала задавать вопросы: надолго ли я здесь, как мои дела, как семья. На большинство из них отвечать не хотелось. Отделавшись ничего не значащим «все нормально», я перевела разговор на Звягинцева, точнее, на вчерашнее происшествие.
– Да, такая беда… – вздохнула Вера Сергеевна. – Мать сама не своя. Не знаем, что и думать. Сережа всю ночь на ногах. С утра из города приехали, лес прочесывают…
– Я тоже голову ломаю, что могло случиться? Неужто она в темноте на болото забрела?
– Тебе Сережа не говорил? – разливая чай, спросила Вера Сергеевна.
– О чем?
– Не первый раз у нас такое. Перед майскими праздниками тоже девушка пропала. Ты ее знать должна. Оля Зиновьева. Мать ее в пятнадцатом доме жила, сразу за церковью.
– Лида? Она ведь, кажется, умерла?
– Уж больше года. Дочка в городе жила, а здесь у нее тетка, Екатерина Осиповна. Ее уж ты точно знаешь, жена Коровина. Художника.
– Да, конечно, – кивнула я. – У меня его картины есть.
– Я в этих картинах ничего не понимаю, но жена у него – святая женщина. И за сестрой ходила, когда та слегла, и за мужем… У Коровина инсульт был, ты знаешь? Два года назад, ни с того ни с сего… Хотя, что я говорю, с болезнью всегда так. Был здоровый красивый мужик, казалось, лет сто проживет, и вдруг – раз… еле с того света вытащили. Теперь на инвалидной коляске, ни ходить, ни сказать ничего не может, только мычит. Руки ничего не держат. И это для него самое страшное, так Екатерина Осиповна говорит. Ведь он художник. Смотрит на свои картины и плачет. А ей каково? Она за ним как за дитем малым ходит. А тут сестра. Лида за два месяца сгорела. Была, и нет. Екатерина Осиповна как сестру похоронила, постарела лет на десять. Высохла вся. Одна тень от нее прежней осталась. Сейчас, правда, получше выглядит. Слава богу, время лечит… Похоронила она сестру, а тут опять несчастье. Просто злой рок. Племянница должна приехать в пятницу на электричке, Екатерина Осиповна ждет ее, пирогов напекла, а Оли все нет. Она звонить, само собой. Телефон не отвечает. Ну, думает, значит, в городе осталась. Обиделась даже, отчего, мол, не предупредила. Утром опять позвонила. Телефон молчит. И в город ведь не поедешь, мужа-инвалида не оставишь. С трудом дождалась понедельника. И позвонила Оле на работу. А там ей: ничего не знаем, сами, мол, гадаем, что случилось. На работу она не вышла. Екатерина Осиповна сразу к нам, то есть к Сергею. Что, мол, делать? Чувствую, беда. С пятницы племянница на звонки не отвечает, и на работе ее нет. Сережа мужиков собрал, пошли искать. Вроде все обшарили, а нашли случайно, уже на второй день. В ручье, тело под корягу течением снесло. От тропинки, считай, всего в десятке метров.
– Она утонула? – спросила я, теряясь в догадках, что девушке понадобилось возле ручья, да еще в такое время.
– Убили ее, – вздохнула Вера Сергеевна. – А тело в ручей бросили. Мы поверить не могли… У нас сроду ничего подобного не случалось. Двери запирали, если уезжали надолго, да ты сама знаешь. Конечно, сейчас не так, как раньше, люди другие, да и в домах поживы для ворья куда больше. Но все равно. Не привыкли мы к такому. У нас не в городе, все на виду…
– И что, нашли убийцу?
– Нет. Должно быть, кто-то из приезжих. Увидел, что девка одна со станции идет, вот и прельстился легкой добычей. Все лето своих с электрички встречали, так были напуганы. Только вроде успокоились, и нате вам. Я, конечно, надеюсь, найдется девушка живой и здоровой, но… – тут она вздохнула. – По Сереже вижу – плохо дело. Он мрачнее тучи. И молчит.
– Давно из города приехали?
– Да уж часа два как Сережа ушел. Ты чай-то пей, остынет. Сунулась со своими разговорами, только аппетит тебе испортила.
– Я вчера девушку на станции видела, – сказала я, сделав глоток. – Вместе с электрички сошли.
– Так ты на электричке приехала? И на хутор одна идти не побоялась?
– Я ж не знала, что у вас здесь такое творится, – пожала я плечами.
– Да уж… вот Сережа тебе вчера собаку и отвез. Боязно тебя на хуторе одну оставлять. Может, у нас поживешь? Места хватит.
– Спасибо. Я лучше у себя. С собакой не страшно.
– Да много ли толку от Верного. Он добрая душа, с котами дружит… В темноте по округе не шастай. Не приведи господи, найдется какой-нибудь душегуб… чего болтаю, – махнула она рукой. – Это все от нервов. Не обращай внимания. Но вечером одна не ходи. Ты надолго приехала?
Стало ясно, Сергей о моих намерениях матери не сообщил, и я с этим торопиться не стала.
– Пока не знаю. Может, на пару недель.
– А муж как же?
– Он в командировке. За границей. Сын в университет поступил, учится…
– В Москве?
– Нет, в Англии.
– Понятно. Что ж, помощь какая понадобится, обращайся. Верного, если что, я возьму. Не в Москву же его тащить. Я уж к нему привыкнуть успела.
Верный, который все это время лежал возле порога, поднял голову, поводя ушами.
– Чует, что о нем говорят, – усмехнулась Вера Сергеевна.
– Спасибо, что его приютили, но мы уж теперь вместе как-нибудь…
– Что ж, псина не человек, но и его бросать как-то не по-людски.
– Чай у вас замечательный, – поднимаясь, сказала я. – Рада была повидаться. Сергею привет.
– Передам. Он наверняка к тебе заедет. У него вся округа под присмотром, за всех душой болеет.
– У вас хороший сын, – кивнула я.
– Это точно, – ответила она, в голосе была печаль.
Она проводила нас до калитки, где мы и простились. Я поехала в магазин, Верный бежал рядом, помахивая хвостом, радовался прогулке.
Магазин на площади претерпел заметные изменения. Я напрасно беспокоилась, карточкой расплатиться было можно, а на входе стояли сразу два банкомата. С цивилизацией здесь полный порядок. Очереди возле прилавков уже в прошлом, так что штаб сарафанного радио теперь, как видно, в другом месте.
Однако вскоре от данного утверждения пришлось отказаться. Возле хлебного отдела стояли три женщины, одна моего возраста и две постарше, они вполголоса что-то обсуждали. Завидев меня, замолчали, та, что помоложе, молча мне кивнула, и они опять заговорили, но теперь совсем тихо.
Верный сидел возле дверей, а я с тележкой прошлась по магазину, выбирая продукты. Когда я подошла к хлебному лотку, женщины переместились на несколько метров в сторону. Беседа вроде бы закончилась, но на меня они поглядывали с заметным интересом. Их взгляды я решила игнорировать, а вскоре была уже возле кассы, пес меня наверняка заждался. Оказалось, что у него за это время появилась компания. Рядом с собакой на корточках устроился Юрис и почесывал Верного за ухом, что тот принимал вполне благосклонно. Похоже, они давние друзья.
– Тридцать лет мужику, а он все как дитя малое, – проследив мой взгляд, сказала кассирша и добавила со вздохом: – Беда.
Юрис выпрямился, автоматические двери перед ним открылись, и он вошел в магазин в сопровождении Верного.
– Ты куда с собакой! – прикрикнула на него кассирша. – Вас мне только тут и не хватало.
Верный окрик понял правильно и замер возле дверей, на него они не сработали и покинуть магазин самостоятельно он не мог, интеллигентно замер копилкой, дожидаясь, когда я расплачусь. А Юрис приблизился к кассе и начал что-то быстро говорить, тыча пальцем в выставленный рядом с кассой шоколад.
– Ага, – понаблюдав за ним, усмехнулась кассирша. – Сладкого захотелось?
Он радостно гукнул и кивнул.
– А деньги у тебя есть?
Он вновь радостно гукнул и потянулся к шоколадке.
– Эй, ну-ка положь. Знаю я тебя, мало того что денег от вас не получишь, еще мать скандалить начнет.
Юрис беспомощно хлопал глазами, вновь потянулся к шоколаду, а кассирша повысила голос:
– Иди домой! Понял? Домой иди.
– Пусть возьмет, – сказала я. – Я заплачу.
– Ему только волю дай, он тут все схомячит.
Но деньги за шоколад взяла, и я протянула его Юрису:
– Держи.
Он тут же развернул шоколадку, бросив обертку на пол, и умудрился сунуть в рот половину плитки.
– Нет, вы посмотрите! А убирать кто будет?
Юрис уже был возле двери, а я, подобрав обертку, бросила ее в урну возле кассы.
– Идем, – позвала я Верного, выходя на улицу.
Я складывала пакеты в корзину на велосипеде, когда из магазина появилась женщина, та, что помоложе.
– Анна, – окликнула она меня и подошла ближе. – Привет. А я думаю, ты, не ты…
– Я, – кивнула я с улыбкой, пытаясь вспомнить имя женщины.
– Давно не виделись, – продолжила она. – Наверное, с похорон Агнес. Ты у нас редкий гость. Когда Стаса хоронили, я родню навещала. Только вернувшись, узнала… Все так неожиданно…
– Это точно.
– А ты одна или с семьей?
– Одна.
– Если надумаешь хутор продавать, у меня есть надежный риэлтор. Сестра двоюродная. У нее рука легкая, все местные к ней обращаются. Контора у нее в городе…
– Спасибо. С продажей мы не торопимся. Может, еще сами поживем.
– Вот как… Я думала, хутор тебе достался…
– Так и есть.
– А… – начала она и немного смутилась. – Болтали, что с мужем ты не живешь… Слышала, что у нас за дела творятся? – как видно решив сменить тему, задала она вопрос.
– Ты о пропавшей девушке?
– Вот-вот. Сама подумай, куда она могла деться? Весной одна уже так пропала. А власть наша не чешется, на станцию хоть не ходи. Только вчера мать радовалась, дочка приезжает. Торт купила… и нате вам.
– Может, все не так скверно, – зачем-то сказала я. – Рада была увидеться.
Я поехала, так и не вспомнив, как зовут женщину. То, что обо мне ходят слухи, не удивительно, наше семейство всегда давало для этого повод. Агнес слухи никогда не комментировала, казалось, они ее вовсе не волновали. Следует брать с нее пример. Ирина, вот как ее зовут, – наконец-то вспомнила я. Кажется, она училась в одном классе с Серегой. И у них был роман. Точно. Как я могла забыть? Это она влепила ему пощечину… Помнится, мы приехали в клуб, Сереге купили новый мотоцикл, он явился на хутор похвастаться, и мы поехали в клуб. Большая компания, человек пять-шесть парней и мы с Танькой. Я соскочила с мотоцикла, и тут же от группы девчонок, что стояли возле клуба, отделилась одна, невысокая, пухленькая, с шевелюрой, выкрашенной в нелепый оранжевый цвет. И влепила Сереге пощечину с возгласом:
– Мерзавец!
Все тогда просто обалдели. Больше всех Серега.
– Ты спятила, что ли? – жалобно спросил он, а потом долго оправдывался передо мной, мол, знать не знаю, что на нее нашло.
Новости меня, само собой, не порадовали. Я привыкла считать здешние края местом совершенно безопасным. Но Ирина права: куда могла подеваться девушка? Теперь ясно, почему Сергей не пришел в восторг от моей затеи остаться на хуторе. И собаку среди ночи привез…
Оказавшись в доме, я первым делом разобралась с покупками. Верный на радостях, что ему позволено находиться в кухне, путался под ногами и здорово мешал. Я занялась приготовлением обеда, а заодно уборкой. Порядок здесь царил образцовый, но с похорон Стаса времени прошло много, так что пыли накопилось достаточно. Сороковой день мы отмечали в местном кафе и на хутор заглянули лишь на полчаса, проверить, все ли в порядке.
Я подключила отопление еще утром, и теперь в доме было тепло. Застелила постель в своей комнате, вымыла полы, предвкушая момент, когда устроюсь в кресле с книжкой в руках.
Накормив Верного, я и сама собиралась сесть за стол, но тут к калитке подкатил мотоцикл, и вскоре после этого Сергей постучал в кухонное окно. Отодвинув занавеску, я крикнула:
– Заходи! – и пошла его встречать.
В сенях он бросил на пол мешок, довольно большой, и объяснил:
– Тут картошка, морковь и прочее… мать собрала.
– Спасибо, но…
– Я ж тебе говорил: урожай я собрал, чего было добру пропадать? Так что на зиму тебе запасов хватит. – Тут он взглянул исподлобья и добавил: – Если не передумаешь здесь остаться.
– Не передумаю, – усмехнулась я.
– Мне бы радоваться, а я беспокоюсь. Гадаю, что вдруг на тебя нашло.
– Сойдемся на том, что я сама толком не знаю. Обедать будешь?
Он пожал плечами:
– Можно.
– Тогда садись.
Он пошел мыть руки, а я накрыла на стол. Верный улегся возле кресла и сонно на меня поглядывал.
– Пес осмелел до наглости, – кивнул на него вернувшийся Сергей.
– По-моему, просто объелся.
Некоторое время мы обедали молча, пока Звягинцев не сказал:
– Вкусно. Я и не знал, что ты готовить умеешь.
– Да я тоже не знала.
Мы оба засмеялись. Потом вновь замолчали. Сергей вдруг вскинул голову и в упор посмотрел на меня.
– Что? – спросила я, с трудом выдержав его взгляд.
– Я об этом всю жизнь мечтал. Прийти с работы, сесть напротив, а ты бы кормила меня обедом…
– У меня ничего не изменилось, – пожала я плечами.
– У меня, как видишь, тоже, – вздохнул он. – Мечтать, как известно, никто не запрещает.
– Это точно, – кивнула я. – Если мы еще способны мечтать, значит, все в порядке.
– Теперь, по крайней мере, я буду тебя видеть.
– Что там с девушкой? – спросила я, поднимаясь.
– С девушкой скверно, – отодвигая пустую тарелку, ответил Звягинцев.
– Не нашли?
– Нашли, к сожалению.
Я нахмурилась, ожидая продолжения, а он сказал с неохотой:
– Лежала метрах в двадцати от тропы, кое-как ветками прикрытая.
– Ее убили?
– Да. Несколько раз ударили по голове чем-то тяжелым.
– Твоя мама сказала, весной погибла племянница Коровина.
– В том-то и дело. Похоже, убийца у нас один и тот же. По крайней мере, следаки думают именно так.
– Ограбление?
– Сумочка пропала, но сомневаюсь, что у девчонки при себе было много денег. Сейчас с наличкой вообще туго, а с карточками связываться опасно.
– У нее были золотые часы. Я обратила внимание, когда она матери звонила.
– Часов на ней нет.
– Возможно, какой-то наркоман…
– Здесь молодежи почти не осталось, – сказал Сергей. – Заведись какой наркоман, я бы знал… Все на глазах. Будь убийцей кто-то из подобных типов, дело быстро бы раскрыли, а у нас, похоже, висяк. И весьма возможно, будет второй. Из города за легкой добычей к нам вряд ли кто приедет. Во-первых, чужака заметят сразу, во-вторых, рассчитывать на большие деньги не приходится.
– Логично, но тогда что же получается… кто-то просто убивает девушек?
Звягинцев вновь пожал плечами:
– От мыслей о серийном убийце никто не в восторге, но…
– Девушек изнасиловали?
– В том-то и дело, что нет. И ту, и другую убили тяжелым тупым предметом. И этим самым предметом били по лицу, пока не превратили его в кровавую кашу.
– То есть убийце чем-то не нравятся лица девушек? Потому и решили, что это может быть маньяк?
– Вообще-то, это не моего ума дело, я участковый, а не сыщик, но… девчонок кто-то убивает, и он здесь, среди нас.
– Да… – протянула я. – Вот так новость. Есть кто на подозрении?
Звягинцев усмехнулся, а я вздохнула:
– Глупость спросила?
– Маньяк, если речь все-таки идет о нем, в быту совершенно нормальный человек. Иногда даже симпатичный. Чаще всего на них следователи выходят случайно.
– Если он размозжил им голову, то был весь в крови. В таком виде далеко не уйдешь.
Звягинцев только вздохнул.
– Но хоть что-то о нем известно?
– Он среднего роста, физически довольно сильный. Правша.
– А какие-то следы…
– Под утро дождь шел. В прошлый раз и вовсе гроза.
– Он что же, специально в такое время на охоту выходит? – Я немного помолчала и продолжила: – Все-таки он очень рискует, если нападает на них по дороге.
– Я думаю, он поджидает их на станции, желая убедиться, что они отправятся в одиночку. Вероятность того, что в это время в лесу еще кто-то окажется, ничтожно мала. Тропой пользуются только те, кто на электричке приехал. А сейчас таких немного. Дорогу подлатали, и теперь из города несколько раз в день автобус ходит. Это раньше со станции толпа шла, а теперь… все больше на машинах да автобусах. В такое время в лес вряд ли кто отправится.
– Да уж, время неподходящее…
– Черные лесорубы у нас не водятся, а местным дрова не нужны, три года как газ провели. А если кому и понадобятся, то по ночам шастать не будут. В общем, рассчитывать на свидетеля не приходится.
– Всегда есть место случаю. Например, я вчера могла отправиться на хутор через село. А потом передумать и вернуться.
– Согласен. Вероятно, он видел, что ты свернула, выждал время…
– Ты следователям обо мне сказал?
– Конечно. Хоть и не хотел тебя во все это втягивать. Но они все равно узнают.
– Чего ж тогда со мной не поговорили?
– Я им рассказал о наших вчерашних поисках, ну и о том, что ты ничего подозрительного не видела. Они у тебя в любом случае появятся. – Он помолчал немного и продолжил: – Как бы они Егорыча подозревать не стали.
– Глупость.
– Когда зацепиться не за что, хватаются за соломинку. Алиби у старикана наверняка нет. Чисто теоретически, он мог закрыть свою шарашку, догнать девчонку на велосипеде или мотоцикле и успеть уехать с дорожниками.
– Мотоцикл я бы услышала.
– Тогда на велосипеде.
– А мотив? С чего он вдруг ополчился на девиц? Если он маньяк, чего ж тянул с убийствами столько времени?
– Согласен. Это глупость, но как бы старик под раздачу не попал.
– Сережа, – позвала я. – Я в лесу Юриса встретила. Возле ручья.
Он посмотрел на меня и чертыхнулся:
– Рассказывай.
– Нечего рассказывать. Увидела его на тропе, он убежал.
– Почему сразу не сказала?
– Не знаю. Забыла, наверное. Не придала значения. По-моему, подозревать Юриса так же глупо, как и Константина Егоровича.
– Вот черт… Как только в округе узнают об очередном убийстве, такое начнется…
– Что ты имеешь в виду? – не поняла я.
– Я имею в виду, сосед начнет подозревать соседа, все старые обиды расцветут буйным цветом… Не вовремя ты приехала…
– Я-то здесь при чем?
– Ты ни при чем, но косо все равно смотреть будут. Когда люди напуганы, в голову им приходят странные мысли.
– Я все равно не уеду.
– Да понял я… – отмахнулся Сергей. – Мне бы радоваться, но уж очень беспокойно… Дверь у тебя опять была открыта… – попенял он.
– Ты прав, нет привычки запираться.
– Придется обзавестись. Аня, – помолчав, позвал он.
– Что?
– Не хотел тебе говорить, но… это касается Стаса.
Я как раз включила чайник и теперь стояла, глядя на Сергея, в трех шагах от него. Звягинцев молчал, точно собираясь с силами.
– Я тебя слушаю, – не выдержала я.
– Может, в самом деле, говорить не стоило… но уж если начал… Я не уверен, что Стас умер своей смертью.
– Что? – растерялась я.
Подошла и вновь села напротив Сергея. Он смотрел в окно, хмурился.
– Когда я его нашел, дверь была не заперта. Он сидел за столом… Последнее время чувствовал Стас себя неважно, и фельдшер, и врач ему то и дело звонили… Я к тому, что телефон у него был под рукой. Почувствуй он себя хуже, должен был сообщить.
– Возможно, просто не успел, – сказала я. – В любом случае, проводили вскрытие, он ведь дома умер. А значит…
– Вскрытие в районной больнице делали. Тамошнего патологоанатома я хорошо знаю. Пьет как лошадь, говоря между нами. Я к нему уже после похорон Стаса ездил. Клянется и божится, что все сделал, как надо. Причина смерти никаких сомнений не вызывает. Но не очень я ему верю. Еще вопрос, что и как он смотрел, и что увидел. Дело-то вроде ясное: пожилой человек, болел, да еще жил один…
– Так и есть, – не очень понимая, куда он клонит, сказала я. Звягинцев кивнул.
– Вот-вот. У него ведь диабет обнаружили. Последнее время был на уколах. Я у врача спрашивал, существует ли способ свести диабетчика в могилу, не вызывая подозрений.
– О чем ты?
– О том, что если с ним хотели разделаться…
– Разделаться со Стасом? – перебила я. – Ты в своем уме? Да кому это надо?
– Именно поэтому я и молчал, – усмехнулся Звягинцев. – В самом деле, кому? Заговори я в ментовке об этом, начнут крутить пальцем у виска.
– Хорошо, – посоветовав себе набраться терпения, сказала я. – Есть причина, почему подобные мысли пришли тебе в голову?
– Я уже после похорон все сопоставил, – пожал он плечами. – Верный был в сенях, когда я пришел. Что собака там делала? Был бы в доме – понятно. Или на улице. А в сенях?
Я вдруг почувствовала беспокойство. По спине пошел холодок, я невольно поежилась.
– Открыть дверь Верный сам не мог, – продолжил Сергей куда увереннее, как видно, обратив внимание на мою реакцию. – И еще. Стас много лет один жил, человек аккуратный. У такого, как он, все на своих местах. Я на следующий день сюда пришел, осмотрел все еще раз. В шкафу все чашки в ряд, ровненько, а одна в стороне стоит, за стаканами. И блюдце с краю, а остальные с другой стороны и тоже в ряд.
– Ты хочешь сказать… чашку с блюдцем кто-то другой поставил?
– Вот именно. И второпях не обратил внимания на заведенный Стасом порядок: тарелка к тарелке, блюдце к блюдцу.
– Он с кем-то пил чай? – сообразила я.
– И этот кто-то мог незаметно подсунуть лекарство, что и спровоцировало остановку сердца. Само собой, скажи я это в полиции, меня на смех поднимут. Далеко идущие выводы из-за чашки с блюдцем и запертой в сенях собаки.
– Но если Верный был в сенях, чужого человека вряд ли бы выпустил…
– Точно. Значит, был это кто-то из своих, кого собака хорошо знает. А в сенях ее заперли по одной причине: чтобы за гостем не увязалась. Встреть их кто-то, стало бы ясно, откуда идет человек, разговоры бы точно пошли.
– Допустим, ты меня убедил, – сказала я после того, как мы довольно долго сидели в молчании, каждый думал о своем. – Тогда вопрос: кому помешал одинокий пенсионер? Хутор бабка завещала мне. На счету у Стаса приличные деньги, но ведь их чужой человек не снимет. Конечно, может речь идет о семейном кладе, но если я о нем ничего не знаю, то как узнал посторонний?
– Насчет клада, кстати, идея, – криво усмехнулся Сергей. – Учитывая историю вашего семейства, клад вполне может быть, и не один. Но Стас уж точно бы не стал рассказывать о нем кому попало, он вообще был не любитель болтать. А вот тебе бы непременно рассказал. Боюсь, тут другое. Он последние дни перед смертью странно себя вел, то есть тогда мне так не казалось, а вот потом… Он убийством интересовался. Пару раз даже домой ко мне заходил. Я еще удивился: не скажешь, что он был особенно любопытен. Хотя в селе, конечно, только об этом и говорили. Самое яркое событие за последние годы, считай, с войны ничего подобного не было. В общем, отличный повод для разговоров. Но Стас ведь не деревенская кумушка, которая всех соседей обежит, чтобы новости узнать. Не очень все это на него похоже.
– То есть, по-твоему, он что-то знал об этом убийстве?
– Нет. Сомневаюсь, что в этом случае он бы промолчал. Я бы сказал, что-то навело его на кое-какие мысли. Он считал, что делиться ими со мной преждевременно. Возможно, хотел что-то проверить.
– Но не успел?
– Кому-то об этом стало известно.
– И он пришел выпить чаю? Даже представить затрудняюсь, кто это мог быть… То есть та же фельдшер, конечно, чаю выпить с ним могла, но мужчина…
– Всем известно, что Стас не пьет. А значит, рассчитывать на дружескую попойку не приходится.
– А лекарство подсыпать надо, – подхватила я.
– Вот именно. Так что без чаепития никак. Дни стояли холодные, отчего ж чая не попросить с дороги? Стас человек вежливый и хозяин хороший, тем более что гости у него не часто бывали.
– Но если он этого человека подозревал, вряд ли бы сел с ним чай пить.
– Не скажи. Допустим, не хотел, чтоб тот о подозрениях раньше времени узнал. Или визит старика напугал, и он старался делать вид, что рад гостю.
– Если б испугался, собаку бы при себе держал.
– Верный мог по округе носиться, а вернулся уже позднее.
– Господи, почему ты раньше мне об этом не рассказал? – покачала я головой.
– Потому что все это неподкрепленные ничем домыслы, – усмехнулся Сергей. – А сейчас я просто вынужден рассказать об этом. У нас второе убийство, а ты собираешься жить здесь одна.
– Как бы то ни было, а я отсюда не уеду. Так что лучше поскорее убийцу найти. – Тут я улыбнулась, не желая драматизировать. – Для нашего общего спокойствия.
– До чего ты упряма, – вздохнул Звягинцев. – Всегда такой была. Дверь, по крайней мере, научись запирать и держи собаку при себе.
– Неужели кто-то из местных… все-таки в такое трудно поверить…
– Да уж… кого подозревать прикажешь? Здесь одни старики на десять верст, а с теми, кто помоложе, ты либо в школе учился, либо на танцульки бегал. Либо они вообще на твоих глазах выросли. Вот и подозревай, кого хочешь… Тут вот еще что… За три недели до того, как убили Ольгу Зиновьеву, у нас беда стряслась. Погибла девушка, Лена Кирюхина. Может, помнишь ее мать, Светлану Васильевну?
– Не помню, – покачала я головой.
– Она с дочерью жила, семнадцатый дом по Центральной улице. Девке двадцать один год был, в городе работала, снимала квартиру вместе с подругой. Мать в субботу к родне уехала, с дочерью разминулась. Та позвонила уже отсюда, мол, здесь я и все такое. Светлана Васильевна домой поспешила, а дочери нет. Мобильный не отвечает. Она по соседям прошлась, никто ничего не видел. Короче, утонула девчонка. В малом омуте. Видно, упала с мостков и ее под лед затащило.
– Мостки еще целы? – удивилась я. – Неужто кто-то там до сих пор белье полощет?
– Энтузиасты есть, из тех, кто постарше. Там полынья, но Лена точно белье не полоскала. И что там делала, неизвестно. Может, конечно, прогуляться решила… Тело нашли ближе к майским праздникам, в каком состоянии, можешь представить, то есть лучше не представлять. Оказалось, что она беременная была. Мать ни об отце ребенка ничего не знает, ни с кем дочка встречалась. Я народ поспрашивал, никто ничего. Сомнительно, что это кто-то из наших. Попробовал в городе поискать, но, сама понимаешь, не мое это дело. Сомнений в несчастном случае ни у кого не возникло. Упала в воду, а выбраться не смогла. У девчонки на голове ссадина, однако решили, что она, скорее всего, об мостки ударилась.
– Но у тебя другое мнение? – нахмурилась я.
– Как только узнали о беременности, сразу пошел слух: утопилась девка. Мать у нее с норовом, с такой жить не сахар. Если любовник девчонку бросил… Я тогда, признаться, тоже подумал: такая мамаша кого хочешь доконает. Хотя Лена мне всегда казалась девушкой разумной. Может, в самом деле, несчастный случай? Кто знает, что ей в голову взбрело? Надумала дорогу сократить, да по льду пошла, а он под ней провалился? Рядом никого, криков в селе не услышали, в общем, сгинула девка. Люди, бывает, тонут. Особенно в половодье. В соседнем районе… – тут Сергей вздохнул и махнул рукой. – Чего теперь оправдываться. Не особо я в это дело вникал, типа, начальству виднее и все такое. А потом убийство Ольги Зиновьевой. Вот тогда я на все другими глазами посмотрел. Уж очень много смертей, Аня. Если Стаса считать, уже четыре, и он, кстати, о Лене Кирюхиной меня расспрашивал. Вот я и решил: может, узнал чего? В смысле, заподозрил?
