Татьяна Петровна Крылова
Плохая игра
Моя собеседница вновь усмехнулась, потом печально вздохнула:
– А кто же из нас без проблем? Я вот оккупацию пережила. Хлеб из придорожной травы ела. Шесть лет мне тогда было. Разве это могло пройти без следа? А Яночка с Дашей? Смерть отца в детском возрасте видели, мать похоронили. Это могло не тронуть?
– Сильно это на них отразилось?
Моя собеседница вновь вздохнула, посмотрела на двор, залитый теплыми солнечными лучами. Продолжила с заметной грустью в голосе:
– Когда про отца известно стало, Дашка выросла сразу. За одну ночь переменилась – мы все ахнули, когда наутро она с матерью на улицу вышла. А Яна плакала много. Она и до того много плакала. Отец ее утешал. А тут утешить некому было.
Старушка замолчала, провела рукой по глазам.
– Красивая была девчонка. Яркая такая, заметная, эффектная. Парни на нее заглядывались, но общаться с ними у Яны не получалось. Говорили, что слишком уж она рисуется. Мол, актрису из себя голливудскую корчит, а сама, хоть и красива, но и на наших подмостках играть не возьмут.
– На показ многое, значит, делала.
– Ну, многое или нет – это уж я не знаю … – старушка вздохнула: – Да что ты меня спрашиваешь? Ты к Дашке зайди. Она тебе из первых уст все расскажет.
– А не откажет? Ей наша журналистская братия надоела, наверное, еще десять лет назад.
– Если дурного про Яну говорить и писать не будешь, не откажет.
* * *
Дарья Баум открыла дверь сама. Лицом на Яну она была мало похожа – я отметил это еще в дни той шумихи. За прошедшее время непохожесть стала совсем очевидной. Дарья была копией своей матери, в то время как ее сестра – отца. А вот фигуры у девушек были на зависть сплетницам. И свои формы Дарья сумела сохранить.
– Добрый день! Вы по поводу квартиры? – приветливо улыбнулась она.
Тщательно подбирая слова, я озвучил причину своего визита. Про свои подозрения относительно смерти Яны ничего не сказал. Если Дарья была замешана в этом, она бы вряд ли стала со мной разговаривать.
– Нехорошо ворошить прошлое, – заметила девушка.
Пришлось соврать, что я не по собственной воле, что мне поручено редактором.
– Ладно. Проходите.
Пока я разувался, из ближайшей комнаты в коридор вышел мужчина средних лет в рубашке и брюках явно не российского пошива. Остановившись возле комода, он с подозрением взглянул на меня, потом обратился к Дарье:
– Was ist los? (Что случилось? – нем.)
– Все в порядке. Это журналист. Пишет статью про Яну, – успокоила его хозяйка квартиры.
– Oh mein Gott! (О, Боже мой! – нем.) Им до сих пор не надоело? – возмутился мужчина.
Дарья погладила его по спине и мягко подтолкнула в сторону кухни.
– Сделай нам чаю, пожалуйста.
Мужчина вновь пробормотал что-то на немецком, но просьбу выполнять отправился.
– Это мой муж Генрих, – заочно представила его Дарья.
– Он говорит почти совсем без акцента, – заметил я.
– Да. Мы дома разговариваем на русском. Сыну полезно знать еще один язык. Да и мне так комфортнее.
Мы прошли в гостиную. Судя по отличному состоянию комнаты, именно это помещение закрывалось на замок, когда хозяйка квартиры уезжала из страны. Насколько запомнил я обстановку по фото и видео, за минувшие годы здесь ничего не поменялось. Только всяких мелочей на открытых полках стало меньше: уезжая, Дарья забрала с собой статуэтки, фотографии и прочие безделушки.
– Эта комната была вашей? – уточнил я.
– Да. Комнату Яны, к сожалению, я не смогу вам показать. Она неплохо держалась все годы, но последние жильцы не оставили там ни одного целого предмета. Устроили по пьяни драку, так что участковый мне в Германию звонил. Собственно, именно из-за этого и пришлось приехать раньше, чем планировали.
Мы расположились на диване. Я специально сел спиной к окну, чтобы видеть лицо своей собеседницы.
– Расскажите мне о вашей сестре. Что за человеком она была?
Дарья пожала плечами.
– Красивая, временами взбалмошная, умеющая обратить на себя внимание, – обронила она. Даже спустя столько лет вспоминать сестру девушке было непросто. – Честно говоря, не знаю, что может вас заинтересовать.
– Вы были в курсе ее личной жизни?
– Что вы имеете в виду? – нахмурилась Баум.
– Ну, вы знали, что она встречается с Дмитрием Роговым?
– Ах, это! – девушка сцепила на груди руки, невольно демонстрируя, что не имеет большого желания вспоминать об этом. Но все же заговорила: – Не любила она его никогда. Не могла любить – она Димку совсем не знала. Нафантазировала себе невесть что после пары моих рассказов. А если бы поближе с ним пообщалась, так сразу бы поняла, что не ее это человек. Были у него черты, которые Янку бы взбесили.
Не в силах усидеть на месте, Дарья встала и принялась мерить шагами комнату.
– Янка – она идеалисткой была. Полутонов не допускала.
– Так они, получается, не встречались? А как же то, что они в день смерти Рогова поругались?
Дарья остановилась, бросила на меня исподлобья осуждающий взгляд.
– Одному Богу известно, о чем они говорили. Так что если вы не Бог, я бы попросила вас не упоминать об этом в вашей статье.
Я кивнул. Богом я не был, да и не так уж меня интересовали отношения Яны и Дмитрия. Особенно, если никаких отношений не было.
– И все же после смерти Рогова ваша сестра изменилась. У нее началась депрессия?
– У нее была хроническая депрессия, – заявил Генрих, вошедший в комнату с двумя чашками чая.
Дарья попыталась одернуть его, но немец продолжил:
– Ей не нравилось все, что происходило вокруг нее. Ну, разумеется, кроме того, что происходило с ней лично. Она требовала слишком много внимания к себе!
Дарья ухватила мужа за рукав, вынуждая обратить на себя внимание.
– Ты ее не знал. Не надо говорить плохого.
– Но ты же сама говорила…
Недоговорив, Генрих обиженно поджал губы. Видя, что ему совсем не рады, он отошел в угол и простоял там молча до окончания нашего разговора.
– Временами с ней действительно было очень сложно. Такой уж характер, – потупив взгляд, пояснила Дарья.
– Вы часто ругались с ней?
– Ругались? – как будто искренне удивилась Дарья. – Нет, мы скорее спорили. Особенно поначалу. Я не настолько старше ее, чтобы она моментально меня слушалась.
– А в день своей смерти как вела себя Яна? Что-нибудь странное было в ее поведении?
Дарья пожала плечами.
– Разве только то, что она выдумала, будто хотела покончить с собой на том мосту, где ее потом нашли. Говорила, что уже стояла на краю бездны, но какой-то мальчишка остановил ее.
Я почувствовал, что сердце в моей груди забилось чаще. Получается, кто-то знал о нашей с Подорожной встрече на мосту и точно так же, как и я, утаил эту информацию от следствия. И этот кто-то – старшая сестра погибшей.
– А это, действительно, произошло? – подал я голос.
– Нет, конечно, – отмахнулась Дарья. – Янка вечно выдумывала всякие глупости.
– Вы из-за этого поругались с ней той ночью?
Дарья замешкалась на миг, но потом подтвердила предположение кивком.
Получается, это неверие и стало толчком к повторению попытки самоубийства? Яна Подорожная обиделась на сестру и… И это, в самом деле, было самоубийство, которое намеренно никто не вызывал?
Задав еще несколько вопросов, чтобы последний ответ Дарьи не выглядел главным во всем разговоре, я минут через пять вышел из квартиры. Внизу хлопнула входная дверь, послышались уверенные шаги на лестнице.
– Здравствуйте, – растерянно проговорил я, когда на нижней ступени пролета увидел Марка Ивановича.
– Добрый день, – кивнул он мне в ответ.
Он продолжил подъем по лестнице. Я приступил к спуску. Дойдя до входной двери, я распахнул ее, потом посильнее хлопнул, чтобы создать иллюзию того, что вышел на улицу. Сам же вернулся внутрь подъезда и затаился.
Как и предполагал, вскоре я услышал осторожные шаги. Судмедэксперт остановился на площадке второго этажа, огляделся, прислушался, после чего позвонил в дверь квартиры Подорожных.
– Марк! – прозвучал радостный голос Дарьи.
– Тише! Журналист к тебе приходил?
– Да…
Получив ответ, Марк Иванович втолкнул девушку в квартиру и поспешно закрыл дверь.
– А если это было самоубийство, к которому никто не причастен, то к чему такое поведение? – прошептал я. – И почему мнения Генриха и Дарьи о Яне так сильно расходятся? Не мог же он настолько «не знать» сестру жены?
Прикусив в задумчивости губу, я отправился домой.
* * *
Я вновь достал со шкафа папку со всеми материалами. Разложил бумаги прямо на полу. Мать, заглянувшая в комнату, удивилась, что я опять интересуюсь старыми газетными статьями. Но спрашивать про них ничего не стала. Поинтересовалась только, планирую ли я сегодня ужинать. Машинально кивнув, я попросил ее закрыть дверь и принялся изучать документы.
