Татьяна Новикова
История одной беременности
Глава 4
Я не люблю походы к родственникам мужа, считаю это тяготой, которую нужно отработать раз в три месяца и быть свободной. В принципе, ничего страшного. Улыбайся, хвали угощения, наготовленные моей свекровью. И тебя никто не тронет.
Посиделки проходят по одинаковой схеме, выученной до мелочей.
Сначала мы усаживаемся за огромный, купленный ещё в советские времена, стол. Тетя, дядя, две сестры с семьями, мы с Кириллом. Отец с матерью во главе. Они свои места никому не уступят, даже когда внуки требовательно просят «побыть главными».
– Вот нарожаете себе детей, тогда и будете главными, – вроде бы шутливо отвечает моя свекровь, но в стул цепляется намертво.
Мало ли кто-то решит покуситься на её трон.
Всё уставлено майонезными салатами, жареной курицей и картошкой. Инна Борисовна, моя свекровь, готовит на целое войско и жутко обижается, если кто-то отказывается от добавки.
Отец врубает телевизор – какие-нибудь новости или песни-пляски, – и все поначалу молча жуют. Но когда в кровь попадает алкоголь, родня Кирилла переходит на жаркие дебаты. Обо всем. Политика, экология, цены на бензин и гречку. Они ощущают себя специалистами в любой области.
– Что сложного-то, раздать населению денег? Каждому – по сто тысяч. Ежемесячно! Тогда и заживем нормально! Жалко им, блин, – стабильно возмущается дядя Женя, брат отца Кирилла.
Первое время я пыталась объяснить, в чем нюансы раздачи денег всем желающим, но поняла – бесполезно.
Меня даже не слышали.
Когда кончается первая бутылка коньяка, начинаются задушевные песни и те самые вопросы, которых я боюсь больше всего.
– Детишками-то когда нас порадуете? – хмельно улыбается тетя Маша, жена дяди Жени. – Годы ваши уже солидные, оглянуться не успеете, как полтинник стукнет.
– Не трогай их, Машка, – щиплет её супруг за пухлый бок, – они эти, таксфри.
– Таксфри – это возврат налога за покупки, – закатывает глаза младшая сестра Кирилла, Анжелика.
– А как надо? – пучит глаза дядя Женя, залпом осушая рюмку.
– Чайлфри, – подсказывает старшая сестра Кирилла, Полина.
– Мы не чайлдфри, – отмахивается мой муж. – Всему своё время, не трогайте нас.
Обычно от него быстро отстают, переключаясь на других детей. Всем прилетает от любящих родственников. Не столь важно, чем ты занимаешься, пополняешь ли демографию, работаешь ли на заводе или открыл своё дело – тебя найдут, за что осудить.
Поэтому эта встреча тоже должна была пройти тихо-мирно. Всё шло как обычно.
За исключением одного «но».
Сегодня я не налегаю на майонезные салаты, которыми уставлен стол. После того случая пытаюсь перейти на полезную пищу, варю себе каши, ем мелкими порциями, но чаще. Поэтому принесла с собой контейнер с вареной курицей и овсянкой, аккуратно открыла.
– Тебе разонравилась моя стряпня? – свекровь надувает губы.
– Мама, я же говорил, – обрывает ее мой муж. – Рита начала правильно питаться.
Правда, это звучит так, словно я на диету решила усесться, чтобы сбросить лишние килограммы.
– Куда тебе худеть? – удивляется младшая сестра Кирилла, пышечка-Анжелика. – Кожа да кости.
– Я не собираюсь худеть. Желудок болит.
– А знаешь, почему он болит? – влезает свекровь. – Потому что перебиваешься всякой гадостью покупной. Вон, возьми картошечки жареной, грибочков маринованных. Всё домашнее, свежее!
Ага, моему вечному гастриту только грибочков не хватало, в которых на три четверти уксуса всего одна – воды. Я к ним даже в обычное время не прикасаюсь. Можно слизистые сжечь напрочь.
– Есть у меня рецепт от больного живота, – ухмыляется дядя Женя, брат моего свекра. – Берешь коньяк, добавляешь туда ложку чеснока и две ложки меда. Выпиваешь натощак…
– Ага, спасибо, – делаю вид, будто очень заинтересовалась рецептом, после которого можно оказаться в больнице.
Любые рецепты дяди Жени начинаются с «берешь коньяк» и заканчиваются словом «натощак». Мне кажется, он таким образом от жены, тети Маши, отмазывается. Мол, чего ты злишься, что с утра пью? Это же для здоровья!
Как-то незаметно разгорается спор, только отец Кирилла помалкивает, уставившись пустым взглядом в телевизор. Люблю его немногословность.
– Таблетки пить прекращай, не будет живот болеть, а меня могла бы и уважить, – обидчиво заявляет свекровь. – Раз в год видимся, так нет, со своей плошкой пришла. Курицы наварила, смотрите-ка. Я ж курицу варить не умею, зачем меня просить.
Инна Борисовна перебрала, видимо, алкоголь попался некачественный. Её начинает успокаивать тетя Маша, дядя Женя продолжает накидывать чудодейственные рецепты.
Я пытаюсь не спорить, но тут разговор набирает совсем сумасшедшие обороты.
– А вообще знаешь, почему у тебя желудок болит? – перекрикивая всех, спрашивает свекровь. – Потому что ты к нам по-свински относишься! А мы семья твоя вообще-то.
– С чего вы взяли, что я плохо к вам отношусь? Это не так. – Я качаю головой, но мать Кирилла уже не остановить.
– Да видим же, что не нравимся тебе. Вечно в угол залезешь, в телефоне что-то печатаешь. Что, других родственников хотела? Аристократов? Только сама-то со свиным рылом да в калашный ряд лезешь. Пять лет сына моего мучаешь, а забеременеть не можешь. Тьфу!
– Мама! – шикает Кирилл.
– Чего мама? – вдруг оживает его отец. – Правильно всё Инка говорит. Нечего тут фифу строить, когда простейшего дела сделать не можешь. Вон, Полинка двоих уже настрогала, Анжелика не отстает. Только Кирюха рот разинул да ждет чего-то.
– Ну, подождите ругаться, – цокает Анжелика, и только я хочу её поблагодарить, как насмешливо объясняет. – Кирюха знал, кого в жены берет, он же рассказывал, что ещё до свадьбы осечка с презервативом вышла, а беременности не случилось. Чего вы на Ритку взъелись? Не только она виновата.
Не только она?!
Я перевожу изумленный взгляд с сестры Кирилла на него самого, но тот лишь закатывает глаза. Он, конечно, пытается остановить жаркий спор, но особо не лезет. Так, ради галочки.
– Скажи им… – шепчу я, готовая от стыда провалиться сквозь землю.
Скажи им, что проблема у нас обоих, что мы лечимся, витамины пьем, что мужской фактор тоже присутствует.
Но мой муж принципиально молчит.
И я ощущаю, что, несмотря на правильное питание, бок начинает разрывать от боли.
Разумеется, они быстро переключатся с меня на рождаемость в целом, на актрис, которые беременеют в шестьдесят лет. Но остаток вечера проходит как в тумане. Ноет живот, но на душе ещё больнее и гаже.
Кирилл не поддержал меня. Разрешил говорить, что я не только бесплодная, но ещё и виноватая во всех грехах. А он, видите ли, знал, кого выбирал. Какой замечательный человек. Подобрал болезную Ритку…
Мы уходим первыми. Пусть меня считают неблагодарной невесткой, но мне неприятно задерживаться в этом доме.
Свекровь на прощание порывается поцеловать меня в щеку, но я делаю вид, будто срочно захотела перетянуть шнурки на кедах.
– Ты на меня не злись, Ритка, я же добра тебе желаю. Кушай нормально и внуков нам уже скорее давай, хватит выпендриваться, – дает последние наставления. – А, цветок купи себе. Спатифиллюм, женское счастье, если по-нашему. С ним точно родишь.
– Угу, я поняла. Обязательно куплю.
Мы выходим на улицу, и только там Кирилл пристыженно улыбается:
– Прости, не хотел ругаться с родней. Ты же знаешь, они потом весь год обижаться будут. Оно нам надо?
– Ты должен был меня защитить, – одними губами.
– А чего защищать? – дергает он плечом. – Что они такого сказали? Ну, есть проблема, ну, исправим её.
– Они считают, что проблема только во мне!
Я взрываюсь, перехожу на крик и еле-еле затыкаю саму себя, чтобы не закатить скандал посреди улицы.
– Ну, не так уж они и неправы, – опять улыбается Кирилл; он подвыпил, а потому расслаблен и доволен собой. – Помнишь, мне в последний раз сказали, что с моими показателями некоторые женщины и сами беременеют. Ну, да, жизнеспособных сперматозоидов маловато. И что? Есть же какой-то процент. Только он никак не может совпасть с твоими яйцеклетками. Ну и кто из нас болен?
Не хочу продолжать разговор. Не хочу ругаться, спорить до хрипоты, показывать научные статьи, которые как на подбор твердят, что если из сперматозоидов подвижны только пятнадцать процентов, то это не самый лучший показатель.
Но недавно Кирилл нашел какого-то врача-мужчину, который убедил его, что страшного ничего нет, надо просто витамины пить и в сауне особо не греться.
Больше я ничего ему не говорю. Всю дорогу молчу, отвернувшись к окну.
Мы подъезжаем к дому, и мне так плохо, так невыносимо больно. Во всех смыслах.
Кирилл рушится спать, едва доползает до кровати. А я стою над ним, рассматриваю лицо, такое родное, некогда любимое. Ухожу в ванную комнату, где достаю мобильный телефон и набираю сообщение:
«Макар Эдуардович, когда я могу к вам приехать? Это Маргарита, вы мне недавно желудок лечили. Опять разболелось».
Ответ короткий, но обнадеживающий:
«Приезжай сейчас».
Следующие недели тянулись вяло, в полной нестабильности.
С Кириллом мы общались мало. Нет, внешне всё было нормально. Мы не ссорились, не выясняли отношения, не спали в разных комнатах. Но если раньше я несколько раз в день писала мужу смс или набирала в обеденный перерыв, то теперь делала это только по необходимости. Да и он сам не присылал мне стикеры-сердечки, не спрашивал о моих делах. Всё чаще задерживался на работе допоздна, но я не ревновала, а радовалась в глубине души. Потому что могла уснуть раньше, чем он вернется домой. Могла не начинать неприятных разговоров. Могла не смотреть на него и не вспоминать тех его несправедливых слов:
«Ну и кто из нас болен?»
Кстати, я не пошла в клинику. Врач с больничного вышел, но я попросила отменить прием. Не готова для новой попытки. Не сейчас, когда обижена на мужа, когда на языке горчит от его непрошибаемой уверенности в собственной правоте. Когда он проводит вечера отдельно от меня.
Как можно рожать совместного ребенка, если я не чувствую опоры под ногами?
Меня затопило непонимание. Как жить дальше? Как строить планы на будущее? Что между нами происходит? Мы банально устали, перегорели? Нам нужен отдых? Или это нечто необратимое?
Опасные, неправильные мысли проникали в меня всё глубже.
С Макаром Эдуардовичем мы встречались редко, только во время моих обострений. Когда я предложила увеличить число сеансов до двух-трех в неделю, Корнев ворчливо сказал:
– Мне нет смысла видеть тебя чаще положенного.
Право слово, как будто я его одним своим существованием раздражала. Толком в мою сторону не смотрел, всё отворачивался да спешил скорее в кабинет или коридор: в зависимости от того, приходила я или собиралась уходить.
Денег он с меня тоже брать отказался.
– Вот долечим твою болячку, тогда и заплатишь. А пока обещать ничего не могу.
Но меня пугало другое. Действительно, пугало. Нешуточно. Я подсела на эти сеансы как умалишенная. Когда приехала в тот раз, после посиделок у свекрови, ещё сомневалась в его мастерстве. Он на точки надавливал, а я скептически поглядывала. Думала, вдруг ошибаюсь. Но Макар Эдуардович умудрялся, касаясь моего тела, говорить о вещах, о которых никак не мог знать.
– С велосипеда падала в детстве, – не вопрос, но утверждение.
– Да все падали, – хмыкнула я.
А сама подумала: «Тоже мне, экстрасенс выискался. Скажи ещё, что работа у меня сидячая. Это же очевидный факт».
Чего я вообще к нему пришла, на что понадеялась? Сиюминутное желание затмило разум.
– Падали, может, и все, но копчик ломали только избранные.
И тут меня как током пробрало.
Это в раннем детстве было, навернулась неудачно, но срослось быстро – кости-то подвижные.
Как, как он догадался?! Он даже меня на спину не перевернул, только по бокам водил.
– Брекеты ставила, но не доносила, – говорил Корнев чуть позже, лицо ощупывая, – Челюсть сместилась, а правильно не встала. От этого голова болит. Первый выкидыш во сколько случился? В двадцать пять?
Нет, ну это выше моего понимания. Он по зубам определил?!
Выкидыш – тема для меня болезненная, особенно когда в этот момент мне не дают сосредоточиться, а водят руками по затылку, перебираясь к шее. Мурашки по коже ползут. Сложно говорить о проблеме, когда тебе хорошо, когда ты расслаблена.
Но я кивнула.
– Да. А как вы поняли? Неужели по челюсти?
– Почти. Медицинскую карту твою запомнил, – усмехнулся. – Так. Ещё выкидыши были.
Теперь он проглаживал мой живот и поясницу.
– Ну да, ЭКО неудачные.
– Нет, я о другом. Беременность быстро обрывалась, ты даже не знала о ней. Менструация задерживалась на несколько дней, ты наверняка думала, что сбой какой-то. М-да. Знатно ты себя замучила, конечно.
Мне стало не по себе. Я представила, сколько у нас шансов оборвалось, сколько детей мы потеряли, а я даже не поплакала по ним…
Его ладони вновь переместились наверх, в область лопаток, резко надавили, выбивая из меня дыхание. Затем одна легла чуть выше груди, между ключиц. Мне стало так тепло, будто кто-то включил батарею.
Тем вечером Макар Эдуардович задавал еще вопросы, на которые и без меня знал ответы. А я всё больше удивлялась и всё сильнее привыкала к его касаниям. Мне безумно нравилось, как бережно он дотрагивался до меня. Через одежду или по голой коже, но аккуратно, ни единого резкого движения.
Никакой пошлости. Ничего лишнего. Неправильного.
В тот раз мы засиделись до полуночи. Желудок успокоился, в позвоночнике перестало ныть. Я себя почувствовала окрыленной. Как так вообще возможно? Не понимаю…
Надо побольше про всю эту остеопатию почитать.
– Заберет тебя муж? – задал Корнев короткий вопрос, когда сеанс был закончен.
– Не-а. На такси доеду.
Он посмотрел на меня недовольно и припечатал:
– Не надо такси. Сам отвезу.
– Да ну вы что! Не нужно. Вы и так устали. Я нормального водителя найду.
– Это не предложение, – перебил Макар Эдуардович мои жалкие попытки отказаться. – Я за свою работу беспокоюсь. Поехали.
Что мне оставалось делать?
В тот день я впервые увидела машину Корнева. Нет, не машину. Зверя. Дикого. Рычащего. Внедорожник под стать хозяину: мрачный, мощный. Гигантская махина. Влезть-то не с первой попытки получится. Я провалилась в кожаное сидение, вдохнула аромат мужской туалетной воды. Крепкий, строгий, горчащий. Идеально сочетается с Макаром Эдуардовичем.
Корнев шикарно смотрелся в водительском кресле. Он вел аккуратно, так же, как и тела моего касался – самыми кончиками пальцем, углами ладони, не сжимая руль, не дергая его.
– Сколько я вам должна? За прием и… ну… дорогу? – спросила, когда внедорожник замирает напротив моего подъезда.
М-да, представляю, как много бензина жрет этот монстр иностранного автопрома.
– Нисколько, – отмахнулся Макар Эдуардович. – Мне по пути было.
Сомневаюсь, но спорить не стала. Не решилась.
Удивительный, конечно, врач мне попался. Сам отвозит, денег за прием не берет, сеансы проводит в ночи.
Самое смешное, что я даже не задумывалась о позднем времени, пока на часы не глянула. Не корила себе, что шляюсь незнамо где, что у мужиков на кушетках лежу, а не в теплой кроватке. Впрочем, мне было не стыдно – наоборот, спокойно. Правильно поступила, что к нему приехала, а не осталась дома себя жалеть.
– Спасибо вам, – улыбнулась ему напоследок и вышла.
Машина уехала быстро, а я смотрела ей вслед и думала: а сколько лет Макару Эдуардовичу? Он выглядит старше Кирилла, но ненамного. Не старый пень, хоть и есть седые нити в темных волосах. Под сороковник? Чуть больше?
Да уж, не человек – загадка.
Не понимаю, что испытываю к нему. Благодарность? Раздражение? Трепет?
Он так резко отозвался о моих попытках забеременеть. Он не пытался казаться хорошим или дружелюбным. Это должно отталкивать, но почему-то меня наоборот тянуло к нему лишь сильнее.
Кажется, я подсела на этого Айболита как подсаживаются на обезболивающие таблетки.
Короче говоря, следующие недели мы встречаемся редко, хотя мне и хочется приезжать чаще, чтобы руки водили по телу, чтобы кожа под ними полыхала пламенем, а после становилось так легко и беззаботно, так просто, как никогда раньше.
В последующие сеансы Корнев неразговорчив. Все вопросы он уже задал и ответы получил. Жаль. Мне нравится слушать его голос и короткие, точечные объяснения.
Ну а что Кирилл? Муж никак не реагирует на мои отъезды из дома. Хотя, чего ему реагировать. Он в квартире только ночует.
– Смотри, чтоб тебя на бабки не развели, – напоминает постоянно.
Такое ощущение, будто все мысли моего супруга сконцентрировались на том, что кто-то обязательно должен меня облапошить.
Только вот Макар Эдуардович от денег отказывался принципиально.
Хотя… я нашла способ расплачиваться с ним. Странный, конечно. Необычный, как и все наши встречи.
– Пюре с котлетами, – объявляю гордо в один из визитов, вручив Корневу кастрюлю размером с тазик.
– Зачем? – изгибает бровь. – Думаешь, я от голода дохну? У меня хватает клиентов.
Ага, только ты с них денег не берешь.
– К вам несколько раз доставка готовой кулинарии приезжала, я слышала. Так вот. Готовая кулинария. Чем хуже?
Я очень боюсь, что он откажется или скажет, что это недостойно его высоких запросов, но Корнев вдруг усмехается – ему идет улыбка! – и принимает кастрюлю.
– Н-да, сотня клиентов в этом доме побывала, но на моей кухне ты будешь первой. Идем прятать твоё добро.
Буду первой…
Звучит так… м-м-м… заманчиво, что я начинаю густо краснеть.
Мы входим в кухню-столовую. Огромная, как и всё в этом доме, но такая же пустая. Как будто в операционную попала. Всё светлое, хромированное, сверкающее чистотой. Но лишенное жизни. Бестолковая трата пространства.
Здесь не едят по утрам, максимум – наскоро выпивают чашку крепкого кофе перед тем, как убежать на работу. Здесь не скворчит масло, не шинкуются овощи.
– Я могу вам готовить, – предлагаю скромно.
– Нет, спасибо. Мне не нужна домработница, – пресекает Макар Эдуардович мои порывы к благодарности.
– А если буду изредка приносить что-нибудь? Как сегодня? Домашняя еда – она совсем другая, отличается от покупной. Всё свежее, хорошее.
Только теперь до меня доходит, что я начинаю говорить словами тети Маши, у которой и картошка своя, и сало своё, и почему-то яйца тоже свои, домашние, хотя на тех выбито наименование птицефермы.
Корнев не комментирует мои заявления, и я быстренько затыкаюсь.
Интересно, кстати, у него вроде бы ни жены нет, ни девушки постоянной. Некогда, все силы работа отвлекает? Или я чего-то не знаю? Может, он в дом только клиентов пускает, а собственных баб за порогом держит?
– Чай будешь? – отчего-то интонация в его голосе становится тяжелой.
По-моему, он ожидал, что как любая приличная женщина я откажусь. А я возьми и согласись. Потому что никогда не проводила время наедине с Макаром Эдуардовичем в обстановке, отличной от кабинета или автомобиля. Но даже в пути до моего дома мы всегда молчали.
Я ничего не знаю о нем.
Он определенно увлекается чаями. Те у него исключительно элитные, совершенно непонятные. Корнев перебирает их названия, показывает темные упаковки с иероглифами, а мне даже ответить нечего.
Для меня любой чай вкусный, который не пахнет пожухлой травой.
– Черный какой-нибудь есть? Давайте его.
Я наблюдаю за тем, как Корнев колдует над чашками, порционно заваривая каждому свой чай. Меня завораживают его руки. Вид широкой спины заставляет сглотнуть.
И мне становится так гадко от самой себя. Потому что последние дни о муже я совсем не вспоминаю, зато частенько проматываю перед сном образ Макара Эдуардовича. Никакой пошлости, сугубо картинки моих визитов к нему. Прищуры суровые, пальцы музыкальные, зависающие над кожей.
Разве это нормально?..
Мы не садимся за обеденный стол: я первой не лезу, а мужчина не предлагает. Стоим у кухонного острова, который отделяет рабочую зону от обеденной.
– Спасибо, – делаю глоток, когда Корнев дает добро. – Очень вкусно.
– Угу. – Он внимательно скользит по мне взглядом. – Что болит?
Если честно, ничего конкретного. Но за последнюю неделю мы не встречались ни разу, а мне так хотелось приготовить эти котлеты. Вот и напросилась на внеплановый прием.
– Да всего понемногу, – начинаю оправдываться, – то голова, то спина…
– То понос, то золотуха, – поджимает губы. – Ладно, допивай и пойдем смотреть.
– Спасибо вам.
– На «ты» меня называй, – не просит, а приказывает. – А то после домашних котлет какой я тебе «Макар Эдуардович»? Кстати, твоё предложение принимается. Я не откажусь от борща с пампушками. Но только в качестве оплаты за сеансы, не на постоянной основе.
Издевается, но мне хочется улыбаться.
И это очень опасное чувство.
***
Мы со Светой давно не пересекались за пределами работы, но сегодня она предлагает выбраться в бар, отдохнуть «как нормальные люди, а не как загнанные лошади». Поэтому первые полчаса «нормальные люди» со вкусом обсуждают истеричное начальство, невыполнимые задачи, корявые сроки. Короче говоря, душу отводят.
А потом тема плавно перескакивает на мужчин.
– Как твой последний? – спрашиваю, пощелкав пальцами; имя никак не вспомнить. – Егор?
– Родион, – улыбается Света, болтая трубочкой коктейль в высоком стакане. – Да тюфяк. Начал ревновать меня к каждому столбу. Прикинь, пишет вчера: «Мне не нравится, что у тебя так много друзей мужского пола, ты должна исключить их из своей жизни, если хочешь быть со мной».
– А ты что?
– Сказала, что пока на безымянном пальце кольца нет, друзья мужского пола его волновать не должны.
Света простая, и меня всегда восхищал её взгляд на мир. Легкость, с которой она решения принимает. Я бы, наверное, побоялась открыто язвить своему парню… хотя когда у меня этот парень в последний раз был?
С мужем-то совсем другие отношения. Нет робости, свойственной первым свиданиям. Вы друг друга как облупленных знаете. Скрывать нечего.
«Угу, – одергиваю саму себя. – То-то ты не можешь сказать Кириллу о проблемах и надеешься, что они сами по себе рассосутся».
– А ты сама-то замуж хочешь? – обмакиваю гренку в сырный соус.
– Н-у-у-у, – секундное замешательство, – отчасти. Тридцать три года, пора бы и детей нарожать, и рубашки кому-то гладить. Только вот я не собираюсь абы за кого выскакивать, чисто для галочки. Ты вот как поняла, что Кирилл – тот самый?
Настала моя очередь задумываться. Если честно, конкретного ответа нет. Звезды перед глазами не мерцали, сердце не заходилось от счастья, ноги не подкашивались – ничего такого, о чем в книжках пишут. Но мы встречались уже год, переехали в одну квартиру, и когда он пригласил меня на ужин в ресторан, а вместо десерта подарил колечко с камушком, я не сомневалась ни секунды.
Ну а как иначе?
– Мы любили друг друга, ну и…
Звучит так жалко, как будто не придумала приличного ответа. Светино лицо едва заметно кривится, когда я бросаю быстрый взгляд на телефон. Ни одного сообщения за вечер.
– Опять на работе задерживается? – уточняет пасмурным тоном.
– Свет…
– Да помню я, помню. Не лезу. А ты после того раза с чулками больше не пыталась его соблазнить?
– Не-а.
Одна неудачная попытка – это случайность; две – закономерность. Чулки я закинула обратно на антресоли. Буду лук в них хранить лет через сорок.
– Ну и почему? – она возмущена. – Ты совсем руки опустила, что ли? Он вечерами где-то болтается, а ты дома преданно ждешь?
Думаю, не стоит говорить, что последние недели не жду толком. Ужин оставляю на плите, а сама обычно либо лежу с книгой в кровати, либо благополучно сплю, когда он возвращается.
– На тебе сейчас какие трусы?
Вопрос выбивает меня из колеи.
– Э-э-э, чистые.
– Да я не про это! – Света вытаскивает трубочку и показывает ей на меня. – Красивые или «прощай, молодость»?
Ну, вроде слипы. Не самые жуткие, новенькие, просто без соблазнительных рюшек и кружевных вставок.
– Отлично! – Светка дожидается моего ответа и хлопает в ладоши. – Езжай к мужу прямо сейчас. Хочешь, чтобы у вас всё хорошо было? Так чего тормозишь?
– Я не хочу. Не готова, и вообще.
– А чего готовиться? Пришла к нему, взяла, оседлала. Меньше сомневайся – больше делай. Белье у тебя нормальное, платье свежее. Напомни ему, что жена может быть соблазнительной кошечкой.
– Свет, ты не понимаешь. Я не хочу с ним мириться. Мы и не ссорились, если честно. Но мне впервые за долгое время хорошо. Мы не общаемся, не мотаемся по клиникам, не сдаем анализы. Я могу заниматься своими делами.
Подруга замирает, с трубочки её капают капли коктейля на стол.
– Рит… – она сглатывает. – А ты с ним говорила? О том, что чувствуешь?
Мотаю головой.
– Получается, три недели вы живете как соседи?
– Получается, так.
– Езжай к нему, Рит. Но не для того, чтобы соблазнить. А для того, чтобы расставить точки над «и». Тебе больно, а он где-то шатается по вечерам вместо того, чтобы с женой быть. Вам жизненно необходим разговор.
– Зачем куда-то ехать? – съеживаюсь. – Мы и дома можем пообщаться.
Хотя, если честно, мне не хочется этого. Общения, объяснений, диалога. Нет острой необходимости, потому что меня устраивает наша жизнь порознь.
Поговорить – это значит нарушить мой хрупкий покой. Нам придется дойти до какого-то решения, но мне не нравятся все варианты. Я не хочу расходиться с Кириллом, потому что привыкла к нему, да и не считаю, что нужно разбегаться после первой же проблемы. Во всех семьях бывают взлеты и падения.
Но я… я не хочу примирения. Не хочу вновь загонять себя в чертово колесо самоистязания и бесконечных попыток забеременеть.
– Ну-ну. Три недели уже общаетесь, а всё без толку.
Она говорит ещё о чем-то. Убеждает меня, напоминает, что от молчания люди не становятся счастливее. Даже употребляет то самое слово, которого я боюсь как огня.
«Развод».
Света не понимает, как можно усложнять банальные вещи, и мне внезапно передается её настрой. Действительно, почему бы не попробовать?
Поговорить. На нейтральной территории. Обсудить. Помириться, наверное. Или поругаться в хлам, но выплеснуть эмоции.
– А если он опять в ресторане или на объект уехал?..
– Так ты позвони заранее.
Выпитые коктейли добавляют храбрости.
Мы расходимся не сразу. Общаемся ещё, мужчин Светиных обсуждаем, возвращаемся к рабочим пересудам. Даже в такт музыке головами машем, окончательно расслабленные.
Ближе к девяти часам я выхожу из бара и набираю номер Кирилла. Тот отвечает через несколько долгих секунд тишины.
– А?
– Ты ещё на работе?
– Ну да.
– В офисе? – уточняю.
– Да. Ладно, пока. Мне совсем некогда, дел по горло. Потом поговорим, хорошо?
Я киваю Свете – всё нормально, трудится, не покладая рук.
– Говорит, что работы много…
– Не сомневаюсь. Ничего страшного. Тебе минутку уделить сможет, заодно, глядишь, и пересмотрит список неотложных дел, когда поймет, что жена близка к нервному срыву.
Подруга мрачно хмыкает и заказывает такси.
– Иди. Удачи тебе.
Мне придают уверенность в себе три выпитых коктейля и последние наставления Светки. Уж она-то не ошибается в таких вопросах, ей можно довериться.
В фойе встречает другой охранник. Повезло.
– В пятьсот седьмой офис можно? Там ещё открыто?
– Какие поздние клиенты-то, – качает он головой. – Да можно, конечно. Заходите.
На турникете зажигается зеленый огонечек, и я несусь к лифту, одергивая платье, поправляя смазавшийся макияж. Накусываю губы – Света когда-то объясняла, что так они выглядят соблазнительнее. Выхожу.
Я иду по инерции, но губы почему-то кусаю. Не ради соблазнения, а потому что дико нервничаю.
Дверь в офис прикрыта. Тихонечко тяну на себя, на цыпочках крадусь внутрь. Свет выключен, но в дальнем углу призывно горит настольная лампа.
– Кирилл, прости, что я приехала, но…
Парочка людей – мужчина и женщина, – меня даже не замечают. Так увлечены процессом.
