Татьяна Муратова
Я отомстила Гитлеру. Менталитет советского народа
Лесные выходные
– Анюта, быстро домой! Мы едем в лес! – обращается ко мне старшая сестра Лера, не взирая на мои возражения и на моё нежелание оторваться от игры в классики с соседскими девчонками.
– Я сказала быстро! – доносится от ворот нашего дома.
Собираю вещи в рюкзак, одеваюсь, мама помогает мне. Они обе молчат, и сестра, и мама. Я понимаю, что они опять что-то не поделили, поэтому мы с Лерой едем в тайгу, несмотря на глубокий вечер. Мы едва успеваем на вечернюю электричку.
Выходим на полустанке, где нет вокзального помещения, и идём в лес по лесной едва различимой в темноте тропке. Где мы остановимся на ночёвку, мало заботит мою сестру. Она счастлива оттого, что сбежала от очередного конфликта в свою стихию свободы в тайге. В лесу темнеет быстро. Мы идём уже в полной темноте на ощупь. Впереди поляна, посередине которой стог сена. Сестра заливисто смеётся и идёт к стогу, где бросает вещи, и молча начинает делать лаз внутрь стога, безжалостно разгребая сено. Я следую её примеру. Мы прячем в стогу наше снаряжение, залазим сами и закрываем сеном отверстие. Дрожь осеннего вечера проходит, становится тепло. Я засыпаю, прижавшись к плечу сестры.
Утренняя свежесть будит нас рано, едва начинает светать. Мы вылазим из стога, заваливая сделанную в нём пещеру, надеваем рюкзаки на плечи и идём в тайгу. Невозможно передать словами то необыкновенное своё состояние, когда идёшь по лесной тропинке среди берёз и сосен, где каждое дерево приветствует тебя, наполняя твои лёгкие чистым воздухом окружающего пространства. Невозможно забыть те минуты, когда ты ощущаешь всеми фибрами души дух природы в её совершенстве, когда птичье пение звучит особой первозданной музыкой матушки-природы и наполняет тебя торжеством жизни.
По обочинам тропы начинает попадаться брусника. Мы проходим болото и останавливаемся на сухом островке, заросшем кедрами и багульником. Лера разводит костёр, черпает воду из-под колодины и ставит котелок на огонь. Вода бурого цвета, но это её не смущает. Болотная вода не бывает мёртвой.
– Чистишь картошку, варишь, потом помоешь котелок и сваришь чай, – приказывает Лера мне и от нетерпения привязывает к поясу не свой, пятилитровый, а мой, трёхлитровый котелок. Потом замечает ошибку, перевешивает котелок и почти бегом направляется в сторону горы.
Я остаюсь одна у костра. Чищу картошку, опускаю её в кипящую уже воду, добавляю соль, мешаю сухой веткой. Затем снимаю котелок с огня, высыпаю картошку в свой незакопчёный котелок и ставлю кипятить воду на чай. В общем, делаю привычное и обычное мне дело – готовлю завтрак и обед одновременно. Собираю нашу скатерть- самобранку: хлеб, сахар, печенье, карамель, и жду возвращения сестры, тихонько напевая под аккомпанемент птиц.
– Ну, здравствуй! – слышу очень громкие слова приветствия у себя за спиной. Я сижу на пне спиной к Байкалу, к тропе, по которой мы шли, а лицом к горе, куда ушла сестра.
– Привет! – говорю я, не оборачиваясь. Я хоть и не слышала шагов, но голос сестры узнала сразу.
– Ты даже не испугалась! – говорит мне Лера, – я ведь в другую сторону ушла.
– Кого ещё, кроме тебя, может носить по тайге в такую сумрачную погоду? – отвечаю я.
После завтрака мы перебираемся на другое место, через ручей, который оказался неподалёку. Лера нашла нетронутый ягодниками брусничник. Переходя через ручей по скользкому бревну, Лера смешно вскидывает руками, так, что рюкзак с горбовиком внутри слетает с её плеча и повисает на кустах, росших на берегу ручья, а сама она падает в ручей, загородив своим телом его течение. Ручеёк совсем мелкий, ей по щиколотку, но она делает собой запруду, и вода льётся через её голову. Лера судорожно глотает воздух сквозь воду, руками цепляется за траву, пытается встать. Картина настолько комичная, что я хохочу во всё горло. Хохочу до тех пор, пока не вижу, что сестра с головой ушла под воду, а выбраться не может. Так и утонуть можно. Я хватаю её за руки и вытаскиваю из ручья.
На новом месте мы разводим костёр и сушим вымокшую одежду Леры. Это не мешает ей в полуголом виде собирать совком бруснику вокруг табора. Я следую её примеру. Не отходя от кострища и на сотню шагов, мы заполняем ягодой всю нашу тару. Сгущается туман. Лера торопит меня, мы опаздываем на электричку. Но направляется она от костра совсем в другую сторону от станции, по моему мнению. Я тихонько говорю ей об этом. Она меня не слушает. Мы идём по какой-то незнакомой местности, сплошь заросшей баданом. Я уговариваю сестру вернуться. Она, подумав секунду, останавливается. Вокруг сплошной туман, не видно ни зги. Мы стоим посередине леса и чего-то ждём. Вдруг в лес врывается гудок паровоза – это на перегоне машинист обозначает проезд полустанка. Теперь уж и Лера окончательно убеждается, что мы идём в противоположную сторону от тропы, которая приведёт нас к станции. Разворачиваемся и пробиваемся к тропе сквозь туман. Вот уже и наша желанная тропка! Ещё полчаса, и мы на станции! Хорошо, что мы недолго блуждали и к электричке успели вовремя.
Дома мама так рада нашему возвращению, что её радости нет предела. И она, и Лера забыли о своей ссоре. Разговор только о приключениях: где ночевали, какая ягода, как доехали. Довольно поздно. Я засыпаю почти на ходу, отказавшись от чая. Мне завтра в школу. Уроки мои, как всегда, не сделаны, придётся выкручиваться на ходу, не впервой. Главное, нет физики, которую я не люблю из-за вредного преподавателя, который не любит меня.
У окна стоят девчонки и обсуждают воскресные новости.
– Я вчера была в лесу, набрала целых пол литра брусники! – хвастается моя подружка Маша.
Наверное, для нашего двенадцатилетнего возраста это хорошо. Я молчу о том, что ягоды набрала вчера больше ведра, что ночевала в стогу сена, что искала дорогу в тумане, что выходные прошли необычайно интересными, благодаря моей неуёмной таёжнице-сестре. Я лихорадочно листаю учебник по литературе, чтобы понять, о чём плести свою речь, если спросят, так как получать двойки не в моих привычках…
23.02.2010
Малина
Дождь начался в субботу вечером, вот уже и среда, а он все льет и льет без остановки. Наша поездка за малиной срывается, конца- края не видно этому дождю. Мне десять лет. Я досматриваю очередной цветной сон, но сердитый голос старшей сестры вырывает меня из радужного полета. Я вижу ее лицо, устремленное ко мне.
Вставай немедленно. Мы едем за малиной, – произносит она, а я ловлю робкие возражения мамы, касающиеся непрекращающегося дождя. Слышу шум дождя и ветра за окном. Но сестра неумолима. Она ходит от кровати к кровати и стаскивает одеяла со всех подряд. Она старше меня на 18 лет, ей все позволено. Без лишних слов вся компания поднимается.
Мы пьем чай с хлебом, собираем котомки и молча выходим на улицу, где сплошным потоком льет дождь. На станции в ожидании передачи (электрички еще не ходят, нет электролинии) томятся строители комбината. Они спешат на работу, смотрят на наши ведра и горбовики с нескрываемым удивлением. Сестра не обращает внимания на окружающих, покупает в кассе билеты и следит, чтобы никто из нас не остался на перроне. Передача довозит нас до Мамая – малинового рая в нашем краю.
Дождь льет. Мы бредем по шпалам к невзрачному строению, заменяющему вокзал на станции. Внутри помещения дружно жмемся к печке, которая к нашей радости растоплена. Дежурная охает при виде трех худеньких ребятишек и поит нас горячим чаем.
Но вот время уже ближе к обеду, дождь прекращается, и солнце как-то вдруг разом заливает все вокруг. Небо такое синее – синее, на нем нет ни единого облачка, от земли идет пар, Байкал за окном голубеет невообразимой чистотой и прозрачностью. Мы идем по лесу к малиновым местам. Но что там впереди? Чудо? Видение? Картина из сказки «Морозко»? Нет, это просто настоящая красавица, елка. Она голубая – голубая, голубеющая, сверкающая неестественной хрустальной голубизной. Останавливаемся, заворожено окидывая взглядом лесную красавицу. А я не удерживаюсь, прикасаюсь руками к ветке, которая больно колет мою ладонь. На пальцах остается голубая пыльца и пронзительно-душистый запах свежей хвои. А что же это за елкой? Красный цвет режет глаза, я пробираюсь через мокрые кусты туда, где алеет, притягивает, зовет малина. Поднимаю тяжелую ветку и замираю от восторга: листьев нет, только красивые, крупные, величиной с двадцатикопеечную монету, ягоды малины покрывают всю ветвь снизу доверху. Я ловлю их губами, ощущаю вкус самых целебных в мире витаминов, малиновый аромат сводит меня с ума. Мои руки, лицо, моя мокрая одежда – все в малиновой ягоде…
Мы идём к лесу по раскисшей дороге. На пути всюду, куда не кинешь взгляд, брошенные таборища. Полусобранные шалаши, места кострищ, брошенные вещи сбежавших от дождя таёжников. Выбираем место для табора недалеко от ручья, подновляем шалаш новыми ветками, приносим дрова от других костров. Где-то находим брошенные продукты: картошку, лук, крупы, макароны и даже тушёнку. Собираем всё в найденное ведро и несём к своему костру. Смеркается. Устраиваемся на ночёвку с комфортом: шалаш был готовый, дров заготовлено вдоволь ягодниками, которых из леса выгнал дождь.
Утром после умывания и завтрака идём в малинник.
Чудо! Весь малинник заполнен ягодами так, что листьев не видно, одна сплошная ягода снизу доверху, как красное полотнище размером гектар на сотню! И никого вокруг! Ни одной живой души, кроме нас! Мы сбираем ягоду в котелки, которые висят привязанными на поясе, чтобы обе руки были свободны.
– Варька!!! Анька!!! – слышим мы с сестрёнкой голос старшей нашей сестры.
Нам некогда отвечать. Мы собираем малину и ворчим:
– Ну чего ей опять надо? У нас и здесь ягода такая хорошая, что лучше не надо.
– Анька!!! Варька!!! – не стихает голос Леры где-то вдалеке.
Мы упорно молчим.
– Она что, думает, что мы здесь не наберём малины? Достала уже своим криком.
– Варька!!! Анька!!! Помогите!!! – надрывается голос.
– Пошли уже, – произносит пятнадцатилетняя певунья, моя сестра.
– А то вдруг ей в самом деле надо что-нибудь, – добавляю я.
Мы с трудом пробираемся через заросли малины, перелезая через огромный валежник. Оторваться от кустов удаётся с трудом, на протяжении всего пути нас окружают кусты, один другого заманчиво краснее.
Пройдя очередное препятствие, мы попадаем на полянку у ручья. Сестра наша сидит на пне и плачет. Это так удивительно для нас, так как мы никогда не видели её плачущей. Под глазом у неё огромный синяк. Потом она приподнимает блузку, и мы видим ещё один синяк под рёбрами. Перед ней опрокинутое ведро. Ягода живописно разбросана по сторонам от ведра. Лера методично, ягодка за ягодкой, выбирает из травы малину, складывает её обратно в ведро и плачет навзрыд.
– Что случилось? Почему ведро валяется? Здесь кто-то был? – одновременно обрушиваемся мы с вопросами на сестру. Поднимаем её, собираем ягоду и слышим сбивчивый рассказ.
– Малины столько много, столько много… Я..оставила котелок, взяла ведро… А оно тяжёлое… Я полезла за ягодой, оно зацепилось за сучок, я потянула… Сучок сломался… Я упала… прямо на сучок животом… А потом он ещё раз сломался… А я упала на него ещё раз… Уже щекой…
Она рыдает громко-громко:
– Ну почему вы так долго шли?.. Мне так больно было… Я вас жду-жду…
Мы с Варькой отводим глаза, нам так стыдно. В один голос уговариваем сестру, жалеем её, понимаем с колдобины и ведём к табору, прихватив и её ведро.
На таборе становится ясно, что ягоды мы набрали столько, что собирать её уже некуда. Лера заставляет нас утрамбовывать ягоду в горбовиках, утрясая её. Но ёмкостей не хватает и так. Тогда она отправляет брата на другие кострища искать ёмкости. Он возвращается с кастрюлей литров на восемь. Заполняем и её, и все маленькие котелки и котелочки.
В субботу рано утром, упаковав и ягоду, и вещи, мы выходим из леса к передаче. Навстречу нам с передачи, только что пришедшей из города, идут ягодники. Они внимательно осматривают наши тяжёлые ноши, взгляды их светлеют и наполняются надеждой удачного похода за малиной.
Дома мама рассыпает ягоду по десятилитровым вёдрам, их получается пять с половиной. Котелок остаётся дома для зимнего секретного угощения малиновым вареньем в дни праздников, а вёдра мы несём на рынок. Малина наша быстро находит своих покупателей. От вёдер идёт невероятный аромат леса, что все, живущие близ рынка, осы и пчёлы немедленно слетаются на запах. Последнее ведро забирает холёная дама, вся обвешанная золотыми побрякушками. Она отгоняет ос от ведра, отдаёт маме двенадцать рублей, столько стоит ягода, пересыпает ягоду в своё ведро. Со дна льётся малиновый сок, ягода за время доставки из тайги в город примялась. К рынку подбегает мужчина. Он видит, что дама забрала последнее ведро ягоды, спрашивает маму, есть ли ещё. Уговаривает даму перепродать малину ему, накидывает цену. Дама презрительно усмехается, зовёт своего водителя, тот относит ягоду в автомобиль, редкий для наших мест. Мужчина охает и ахает, ругает свою жену, что она долго мыла его ведро, стоит около мамы и наблюдает, как она распродаёт сорванную утром в огороде зелень: лук, петрушку и укроп. Проходит минут пятнадцать. Подъезжает знакомая машина, из которой выходит уже знакомая нам дама, вслед за которой водитель несёт ведро нашей малины.
– Вы продали мне испорченную ягоду! – негодующе произносит дама.
– В ней попадаются какие-то жуки и белые червяки! Это омерзительно! Как вы можете! Отдайте мне мои деньги, заберите свою ягоду!
Мама, пытающаяся объяснить даме, что это лесная малина, что ягода только что привезена из леса, что у малины такие свойства, останавливается говорить на полуслове, так как мужчина очень громко поддакивает даме:
– Да-да-да! Вы правы, дорогая! Зачем вам ягода? Верните её хозяйке!
Мама отдаёт даме деньги, та удаляется, направляясь к машине, она громко ругается на весь рынок.
Мужчина, не дожидаясь момента, когда та скроется с глаз, смеясь и ликуя, пересыпает ягоду в своё ведро, радуется, как ребёнок, которому досталась заветная игрушка, отдаёт маме пятнадцать рублей, и, не дожидаясь сдачи, бегом, срывается с места, как бы боясь, что у него отберут бесценную ношу.
Распродав мелочёвку, мы, довольные торговым днём, уходим с рынка, заходим попутно в магазин, набираем продуктов, заполняем ими все вёдра и, довольные и счастливые, идём домой.
Спустя месяц к маме на рынок, около которой кручусь я, подходит мужчина и, улыбаясь и кланяясь ей, благодарит за малину, которой он с ведра ягод наварил аж семнадцать литров варенья! Он подаёт мне плитку настоящего вкуснейшего шоколада, с которой я бегу домой. Там делюсь с Варькой и братом, и мы дружно наслаждаемся нежданно свалившимся на нас лакомством, который подарила нам малина.
Школьные страницы
Спецзадание
Чтобы получить призовое место в социалистическом соревновании в год столетия Ленина, нашему классу было недостаточно хороших оценок и активной общественной жизни в школе. Надо было придумать нечто оригинальное, что перевесило бы чашу весов решений общественного управления школы, в которое входили директор школы, оба завуча: по учебной части и по внеклассной работе, комсорг школы, все комсорги и старосты старших классов.
Это «нечто» мы придумали без особого труда: надо взять интервью у Константина Седых – писателя, написавшего знаменитую «Даурию»!
Задумали – сделали. Посреди зимы холодной снежной ночью две мамы – моя и Мишкина, проводили нас на поезд «Наушки- Иркутск», на котором мы благополучно добрались до Иркутска. В справочном окне вокзала, после того, как мы красочно описали наши надежды на получение пусть не первого, а второго места в школьном соревновании после исполнения цели нашей с Мишкой поездки к писателю, дежурная по вокзалу из сердитой работницы, следящей за порядком, превратилась в улыбчивую и отзывчивую женщину, стала звонить по разным адресам, выискивая для нас адрес писателя.
– Маш, слышишь, – тут двое малолеток ищут адрес Седых, ты не подскажешь?
– Какого Седых? Да писателя, что «Даурию» написал. У нас живёт, в Иркутске, оказывается. Откуда я знаю? Да дети эти говорят. Значит, не знаешь. А кому позвонить?
– Люда, ты не знаешь адрес писателя Константина Седых? Почему мне это делать нечего?! Я пассажирам помогаю, детям! Они его ищут!
Мы с Мишкой с замиранием сердца прислушивались к словам дежурной и верили в чудо. Чудо свершилось! После очередного звонка к очередной знакомой дежурная подала нам листочек с адресом! Правда, адрес тот был иркутского отделения Союза писателей СССР, но это была удача! Женщина подробно объяснила нам, где находится здание и как до него добраться.
Добрались мы легко. На трамвае. В холле здания вахтёрша без особых расспросов отправила нас к Марку Сергееву, у которого в кабинете кто-то сидел. Мы заглянули в кабинет и приготовились долго ждать, когда нам позволят войти. Но дверь вдруг распахнулась, знаменитый поэт, улыбаясь, вышел в коридор и весело кивнул нам:
– Заходите!
Мы вошли и робко пристроились на дальних стульях. Поэт улыбнулся и сказал:
– Да не бойтесь вы! Я же не кусаюсь! Что, пишем? Принесли свои творения? Так давайте, посмотрим, что за новые таланты нас удостоили вниманием.
Мы переглянулись и наперебой стали рассказывать о соревновании, о мечте, о победе и о желаемом интервью с Константином Седых.
Марк Сергеев очень внимательно нас слушал, ни разу не перебив. А мы сбивались, горячились, доказывали ему, что это очень, ну очень важно для всего класса. Поэт молчал. Замолчали и мы. Нам стало стыдно за нашу просьбу, коль она улыбчивое лицо поэта превратила в грустную маску. Мы почувствовали, что в нашей просьбе что-то не так. Помолчав несколько минут, поэт стал писать что-то на листочке. Адрес. Затем протянул его нам и сказал:
– Ребята, вы не обижайтесь, пожалуйста. Но старик болен. Вряд ли вам удастся с ним поговорить. Он никого не принимает, да и ремонт, кажется, у него в квартире идёт. Но чем могу, вам помогаю. Берите адрес, езжайте. В конце – концов, класс не должен проиграть, если писатель болеет. Успеха вам, ребятки! Да, если вдруг надумаете заняться сочинительством, то приезжайте, лично ваши сочинения посмотрю!
Он привычно заулыбался, вышел из-за стола и проводил нас до выхода из здания, по пути подробно объясняя, как и на чём добраться до дома Константина Седых.
Поднимаясь на этаж, мы громко радовались, как же нам везёт сегодня! Дверь в квартиру оказалась открытой, мы постучали, услышали:
– Войдите!
Грузный писатель сидел на кресле, одетый в пальто и шапку. В руках он держал трость. Его подслеповатые глаза устремились в нашу сторону.
– Кто такие? Откуда? Вам макулатура нужна? – обратился он к нам.
Мы сбивчиво начали объяснять писателю причину своего появления. Он приподнялся с кресла и сказал:
– Ребята, у меня ремонт. Краской пахнет. Я собрался подышать свежим воздухом, пойдёмте со мной.
Мы вышли из подъезда и направились к лавочке. Писатель сел на лавочку и сказал:
– Задавайте свои вопросы.
Мы задавали свои вопросы о разном: его романах, творчестве. По прошествии времени я напрочь забыла, о чём точно мы спрашивали. И лишь когда мы спросили его о дальнейших планах, он погрустнел и отвернулся. Затем вздохнул и сказал:
– Планов-то у меня, ребята, много. Вот только исполнить их я вряд ли смогу. Какой же я старый дурак, что забыл взять дома что-нибудь на память для вас. Впрочем, с моим зрением в ремонтном хаосе я вряд ли что-нибудь смог бы найти. Спасибо вам, что не забыли о старике. Удачи вам.
Мы распрощались с писателем и тем же вечером уехали в свой город. Написать о нашей поездке классный руководитель поручила одной девочке из нашего класса по предоставленным нами рассказам. Та написала очень кратко в форме энциклопедических данных о писателе Константине Седых, его дне рождения и его книгах. И ни слова о нашей поездке!
Прочитав отчёт, я устроила истерику, кричала и доказывала, что это неправильно! Наша классная дама смотрела на меня с недоумением, так как никогда до этого я себе ничего подобного не позволяла. Даже тогда, когда она просила меня нарисовать что-нибудь для оформления, я рисовала несколько дней, потом перед показом стенной газеты она делала этот же заказ другой девочке, более талантливой в рисовании, чем я, она заменяла мои рисунки и на всеобщее обозрение выдавала рисунки одноклассницы. Я, конечно, гасила в себе обиду, но, понимая, что рисунки одноклассницы ярче и выразительнее моих, сдавалась и не спорила, что мою работу выбрасывали за ненадобностью. Здесь же я с яростью тигрицы сцепилась с классной дамой, рискуя остаться без золотой медали, что впоследствии и произошло. В реферате изменили редакцию, вставили сообщение о нашей поездке и разместили наше интервью, опустив описание самой поездки.
Помогла ли именно эта публикация нашему классу выиграть призовое место, я не знаю, но мы его получили и летом ушли на теплоходе «Комсомолец» на остров Ольхон на две недели за счёт средств школы.
А я до сих пор, хотя прошло уже сорок лет, помню это спецзадание, встречи с Марком Сергеевым и Константином Седых, который умер в 1979 году, так и не дописав свою трилогию – роман «Утреннее солнце».
