Татьяна Михаль
Хозяйственная история графини Ретель-Бор, или Непросто графством управлять
Глава 1
* * *
Верите ли вы в перерождение душ?
Говорят, когда тело умирает, душа отправляется в дальнейший путь – выбирает себе очередную жизнь, благодаря которой будет проходить уроки и повышать свои вибрации.
Также говорят, если душа отчаянно цепляется за жизнь, то тогда она может переселиться в тело другого человека, который не хотел жить и освободил своё тело, словно сосуд для другой души.
* * *
Изабель Ретель-Бор
Солёный запах моря… Шелест и шипение волн… Холодная вода и зернистый песок под пальцами.
Определённо я нахожусь не в больничной палате. Не забивает дыхание въедливый запах лекарств и сам воздух не привычно удушливый, а свежий и холодный.
Холод…
Действительно очень холодно.
Титаническим усилием воли открываю глаза, моргаю и жмурюсь. В глаза светит яркое солнце, вызывая в глазах резь и слёзы.
«Боже… Что со мной произошло?…» – судорогой возникает в голове первая мысль.
Отодрав себя от земли, встаю на колени и руки. От этих движений дикая боль взрывает голову. Лихорадочный пульс отбивает, будто набатом невыносимо громкие удары в висках. Усилие, которое понадобилось, чтобы мне поднять голову, похоже на попытку выбраться из ванны с застывшим цементом.
Перед глазами всё плывёт, картинка размыта, но я отчётливо понимаю, что нахожусь на песчаном морском берегу.
На мне длинное тёмное платье – промокшее, от этого неприятно тяжёлое. Оно затрудняет, итак, едва дающиеся мне элементарные движения.
Очень холодно. Так холодно, что зуб на зуб не попадает. И самое печальное у меня абсолютно нет сил двигаться…
Двигаться?
– Ноги… Мои ноги… – шепчу не своим голосом.
Забываю о всякой боли и двигаю ногой – сначала правой, потом левой.
– Боже… Боже… Боже… – говорю, не веря происходящему и слизываю с губ морскую соль.
То, что я уже не я, понимаю окончательно.
На Земле меня с рождения сопровождал врождённый недуг – я не могла ходить. Вся моя жизнь прошла в инвалидной коляске.
А теперь у меня есть второй шанс! Шанс жить полноценной жизнью!
Забываю о боли и холоде, роняю больную голову на руки, продолжая стоять на коленях и навзрыд плачу, смешивая горячую влагу своих солёных слёз с морской водой.
Не знаю, где я нахожусь – в другом времени или же другом мире, но знаю точно – кто-то там наверху позволил мне прожить жизнь заново. Мне дали второй шанс и я ни за что этот шанс не упущу.
Собираю в руки мокрый песок и сжимаю кулаки.
Пусть будет другой мир, другое время – но отныне это теперь моя жизнь.
Только бы подняться на ноги и понять, почему я в воде.
Вдруг, издали слышу встревоженные крики. Сначала мне трудно разобрать слова, но вскоре до меня доносятся обрывки фраз.
– …бросилась со скалы!..
– …вон она!..
– …вижу её!..
– Графиня жива!
Довольно скоро меня начали окружать незнакомые люди с причитаниями:
– Что же вы это, графинюшка? Зачем решили убить-то себя? А мы как же без вас-то?
– Грех это. Большой грех.
– Да замолчите вы! Не видите что ль, у графини голова вся в крови. Целителя зовите! Да поскорее!
– Как только выжила-то?
– Видать, не время помирать…
– Какое там время, не время? Графиню сам Инмарий[1] уберёг. Глядите, сколько крови-то, ох, Бог милостивый.
Судя по одежде хлопочущих вокруг меня людей – я оказалась в средневековье.
Издаю мысленный стон, но тут же одёргиваю себя. Я здорова. Могу ходить.
И кажется, я – графиня.
Одна из женщин набрасывает на меня шерстяной плед. С удовольствием заворачиваюсь в него и предпринимаю попытку подняться самостоятельно, но головокружение и сильная тошнота не позволяют мне этой роскоши.
– Сейчас, графинюшка… Сейчас…
Один из мужчин – самый крупный и здоровый как медведь, осторожно поднимает меня на руки и все тут же шустро направляются наверх по узкой тропе.
Только сейчас вижу, что находилась я у подножия серо-чёрных острых, грозных и злых скал.
«Глупая графиня. Зачем понадобилось себя убивать? Я не умела ходить, но всё равно стремилась жить. У меня не было богатств, и выросла в детском доме, я не знала материнской любви и нежности, но я всё равно любила жизнь. Но как бы там ни было, надеюсь, ты нашла тот покой, к которому стремилась, раз решила свести счёты с жизнью».
– Целитель скоро будет. Только держитесь графиня. Ох, горе-то какое… – приговаривает и вздыхает женщина, утирает слезящиеся глаза грязным передником.
– Да хватит тебе завывать, Элен, – останавливает её причитания мужчина, что несёт меня на могучих руках. – Не видишь что ль, жива графиня наша. Жива.
– Не о том я судачу! Граф наш сгинул в проклятой войне. Дитя графинюшка не выносила. Голод наших деток морит. Тут любая со скалы бросилась бы!
– А ну умолкни, дура! – шикает на неё мужчина.
А я молчу и слушаю. Молчу больше от того, что жутко болит голова, да тошнит так, кажется, вот-вот и меня вывернет наизнанку. И перед глазами периодически темнеет.
На лицо признаки классического сотрясения мозга.
«Значит, я – вдова. Потеряла ребёнка. И графство настиг голод. А война? Она ещё идёт или уже закончилась?»
Вопросы, вопросы, вопросы. Одни вопросы.
Но ничего, я разберусь.
Уже в полузабытье я слышу удаляющиеся разговоры слуг, чувствую, как с меня снимают мокрое платье, обтирают насухо и укрывают во что-то тёплое, но колючее и дурнопахнущее.
Но сил возмущаться и спорить нет.
Ощущаю, как мне в рот вливают нечто горячее и горькое.
Очевидно, это лекарство.
Послушно выпиваю и постепенно, боль уходит, тело согревается и мне становится хорошо.
Я засыпаю, и мне снится странный сон.
* * *
Отныне, меня зовут Изабель Ретель-Бор. Я – графиня.
Странное, однако, имя – мягкое и одновременно резкое за счёт этого «Ретель-Бор».
Граф и мой муж Астер Ретель-Бор и правда, считается погибшим, но свидетельства о его смерти нет.
Война, длившаяся по меркам этого мира недолго – три года завершилась смертью короля Ричарда Седьмого Кровавого, прославившегося своим вспыльчивым и неудержимым нравом, по поводу и без, объявляя войну каждому государству.
Умер король в возрасте ста двадцати лет.
Долгожитель, однако.
Его сын – новый король Роланд Первый оказался отдушиной для своего королевства. Поступил он мудро, завершив никому ненужную войну политическим браком своей младшей сестры Селесты и брата короля воюющего с нами государства.
Война закончилась полгода назад, но её облик до сих пор бродит среди людей в виде голода; не вернувшихся с войны мужей, сыновей, братьев; она глядит на всех из потускневших глаз калек, которые теперь никому не нужны; смотрит глазами страдающих детей, оставшихся без родителей; страшная нищета и прочие ужасы, что сопровождают суку-войну охватили всё королевство и моё графство, в том числе.
Графство Ретель-Бор большое. Скалистые горы, болота, морской залив, поля и леса и несколько деревень входят в него. Но находится оно в самом настоящем захолустье или проще сказать, Богом забытом месте.
До графства военные действия так и не докатились. Слава Богу! Но пострадало оно не меньше.
Изабель…
Изабель была девушкой благородной, но из обедневшего рода. Взял её в жёны Астер – мужчина характером спокойный и немногословный. Он верный слуга своего королевства. Могучий суровый воин.
Любила ли его Изабель мне сложно сказать. Скорее всего, она не любила никого, кроме Бога Инмария. Воспитали её в духе своего времени – родители сделали из дочери набожную, кроткую, незаметную и крайне скучную девушку.
Она не интересовалась ничем, кроме молитв, которые возносила Инмарию с утра до ночи. Только прок в этом какой?
Хорошо, что хоть писать, читать и считать умела, да вышивать гладью, а то уж совсем грусть-печаль была бы.
Моя бунтарская и жизнелюбивая натура не понимает такого поведения. В силу своего характера, который закалился недугом, детдомовской жизнью, я стремилась познать весь окружающий мир. На протяжении всей своей недолгой тридцатилетней жизни я училась. Моё неуёмное любопытство не позволяло мне остановиться, лениться и опускать руки.
Любой мир прекрасен.
И этот, я уверена, тоже.
Арлия – так называется мой новый мир. Королевство – Эндарра.
Что ж, приятно познакомиться. Я – Изабель Ретель-Бор. Графиня.
* * *
Разговор Высших сил
– Брат, ты совершаешь ошибку. ОН не одобрит наше вмешательство в ЕГО творения.
– Отнюдь, ОН будет благодарен, что душа, наконец, на своём месте.
– Но здесь другая эпоха, другой виток истории! Разве можно в таком случае оставлять воспоминания? Сотри её память, брат.
– Поверь, в этом случае, даже необходимо, чтобы душа помнила. Гляди, мир нуждается в надежде и движении вперёд. Смотри, брат – души застыли, перерождаются и совершают один и те же ошибки, погружая свой мир всё ниже и ниже.
– Это опасный эксперимент, брат. Ты нарушаешь, установленные ИМ правила. Души должны развиваться самостоятельно. Её воспоминания о прошлой жизни – это нечестный ход. И не наша в том вина, что они не видят свет.
– Разве? Погляди сам, насколько чиста душа. Насколько сильно её сияние. Она не станет использовать свои знания во вред. Брат, я верю в эту душу. Она справится. Ты тоже верь. Пусть сомнения не отравляют твоё сердце. Мы – Хранители. ОН сам дал нам возможность вмешиваться в судьбы, дабы помочь ЕГО творениям вернуться на верный путь.
– Что ж, коли, ты настолько уверен в ней, то я поддержу тебя брат.
Слова произнесены, решение принято и в сей миг, падая с чёрно-синего неба, разбилась миллиардными искрами звезда – то был знак Высших сил, что грядут перемены. И улыбка играла на ликах Хранителей.
* * *
Звездочёт Его Величества короля Роланда Первого, Бьёрк Тамач
Смотрю в тёмное звёздное небо, обводя взором бессчётное количество звёзд.
Явственно ощущаю, что эта ночь особенна, сам воздух другой – напряжённый, разряжённый, будто решается чья-то судьба, али судьба всего мира.
Ох, неладно это, неладно. Привычно уже то, что стабильно стоит несколько веков. Изменениям никто не радуется, ибо изменения всегда причиняют боль.
Странный груз сдавил мои старые кости, шевельнулись и заворчали кишки, вызывая в объёмном животе неприятные ощущения.
Смотрю в небо долго и непрерывно, ожидая знака, что ли.
Подумал было, что пора уже начинать пить настойки от нервов, что рекомендует королевский целитель, уж больно стар, я стал, переживаю много. Как вдруг, одна из звёзд на небосклоне вспыхнула ярче самого светила – мои кости тут же заныли, кишки сильнее закрутились, подтверждая моё оправданное волнение. Звезда ярко озарила тёмное небо, рассыпавшись мириадами искр – доли секунды и искры устремились с небывалой скоростью вниз, хвостом оставляя на тёмном небе звёздную пыль.
Быстро как мог, привычным движением руки зарисовал происходящее на пергаментеиз недублёной сыромятной кожи оленя крошащимся углём.
Свет воистину знакового явления померк, и я тут же выдохнул, обнаружив, что задержал дыхание.
Трясущейся рукой вытер с лица выступивший пот. Инмарий подал знак, но почему он не дождался моей смерти? Я слишком стар для загадок и перемен.
Я долго изучал звёзды, и само небо, чтобы понимать – сегодняшняя ночь станет последней, когда всё было по-старому.
Всё тело превратилось в тугую пружину, ведь мне придётся доложить о знамении королю. Его милость потребует объяснений. Но что я ему скажу, коли сам не ведаю, что несёт в себе то знамение – добрый ли знак, али худой?
Пророчеств с таким явлением не припомню. Ни один друид не говорил о таком.
Придётся сказать королю, что разбившаяся звезда – к добру. Ни к чему нагонять страх и волнения в, итак, непростое время. После войны восстановление идёт тяжело и если на плечи короля ляжет ещё и бремя неизвестности, то сам Инмарий не знает, что тогда будет.
Грузной походкой, кряхтя на крутых ступенях, спускаюсь с башни в свои покои, что служат мне домом: тут и опочивальня, и кабинет.
Опустился за огромный из массива тёмного дерева стол, позволяя своим кишкам расслабиться и освободиться, громко издав звук облегчения. Штаны на мгновение вспузырились.
Оглядел свой стол, что завален пергаментами, свитками, книгами и углём для письма. Сдвигаю всё в сторону и кладу перед собой рисунок произошедшего явления.
Вспоминаю яркую вспышку на небосводе. Знамение продлилось всего лишь мгновение, но надолго запечатлилось в моём сознании.
Провожу пальцами по губам и тереблю их в задумчивости.
Озадачил ты меня, Инмарий. Озадачил.
Убираю пергамент в сторону. Завтра доложу об этом явлении королю, а пока мне нужно расслабиться.
Беру со стола колокол и звоню в него.
Мой личный слуга не спешит появляться на глаза своего милостивого господина.
– Кир! – вскрикиваю я сипло и тут же прочищаю горло, кашлянув в кулак два раза, и повторяю уже громче и грознее: – Кир! Пёс плешивый! Немедля ко мне!
Затряс колоколом сильнее.
Спит, он что ль?
Вскоре, на пороге моей опочивальни и кабинета в одном помещении, появляется мой слуга Кир – высокий как осина и худой, будто глиста, с непропорционально большой головой. Вид слуги, как и всегда – слегка напуганный и глупый.
– Звали, мой господин? – тихо спрашивает Кир, низко склоняясь передо мной.
– Кто ж тебя ещё позовёт, дурень! Сам Инмарий что ль?
Кир сгибает свою спину ещё ниже.
Я крякаю и чешу свой живот, требующий еды.
– Беги на королевскую кухню, принеси оттуда мне поесть и выпить! – распоряжаюсь я.
– Желаете, как обычно, или чего-то особенного, мой господин? – раболепно спрашивает слуга.
– Особенного, – вздыхаю я. – Мяса с кровью принеси и самого пьяного вина. И повару накажи, чтобы не подсовывал мне ту дрянь, как в прошлый раз! Будет возражать, скажешь, что тады я сам приду на кухню.
Кир кивает и удаляется.
Вытираю руками лицо и вздыхаю горестно.
– Милостивый Инмарий, убереги нас от беды.
Глава 2
* * *
Изабель Ретель-Бор
Постепенно прохожу в себя. Медленно просыпаюсь и первые мысли, что возникают в моём сознании – это:
«Почему в моей палате так воняет?»
«Я, наконец, не чувствую боли. Неужели доктора смилостивились надо мной и вкололи лошадиную дозу обезболивающего?»
Это хорошо.
Но вот запах напрягает. Странный он какой-то. Это был запах телесной вони, мочи, пота, грязи, вековой пыли и дыма.
Стараюсь не дышать носом. Но дышать ртом оказалось тоже неудачной идеей. Вдохнув в себя смрадный воздух, я буквально на кончике языка ощутила этот штынь.
Фу-у-у-у! И бе-е-е-е!
Открываю глаза и на мгновение замираю.
Какого чёрта?
Почему моя палата выглядит как декорация к историческому фильму?
И в тот же миг, воспоминание накрывает как цунами.
Водоворот событий проносится молниеносно: я умерла в своём мире. Я отчётливо это помню. Умирать было больно. Помню своё последние мгновение. Я желала скорейшего освобождения от страданий. Одновременно с этим чувствовала непреодолимое желание жить.
А потом… потом была солёная вода, песок на коже и его скрип на зубах. Холод. Снова боль и движения.
И память Изабель, в чьём теле я теперь живу. Её воспоминания походят на пересказ путника.
Другой мир.
Средневековье.
Новая жизнь.
И я могу ходить.
Как ни странно, но я чувствую себя бодрой и отдохнувшей.
«Наверное, я пролежала без сознания несколько дней, если не недель», – думаю про себя.
Подобрать другого объяснения не могу. Иначе, как же тот факт, что я не ощущаю боли в голове и во всём теле?
Потрогала свою новую голову и подивилась тому, что я теперь кучерявая.
Не нахожу на себе ни шишек, ни ссадин, ни корочек после травмы.
Странно, Изабель падала с высокой скалы и по идее, должно быть переломано всё тело.
Но хорошо, что всё хорошо.
Скидываю с себя толстые, душные и дурно пахнущие шкуры.
Пока ещё не до конца веря в происходящее, гляжу с благоговением на своё новое тело, скрытое в складках рубашки длиной до пят.
Двигаю ногами: поднимаю их вверх, потом вниз. Развожу в стороны. Делаю «ножницы», затем «велосипед».
– Невероятно, – шепчу благоговейно.
Это невероятное ощущение, чувствовать свои ноги. Задрала вверх рубашку и подивилась, насколько изящны и стройны эти ножки. Весело шевелю пальчиками, и всё получается.
Вам, наверное, покажется моё поведение ребячеством, но понять меня смогут те, кто не может ходить.
Сползаю с высокой кровати на пол и тут же возвращаюсь назад.
Пол не просто холодный – он ледяной! Да к тому же грязный. Устлан соломой, которую давно уж надо отсюда вымести.
И не понимаю, зачем тут в принципе понадобилась сухая трава.
Обвела комнату взглядом. Тяжёлые шторы не позволяли свету пробиться внутрь и осветить помещение, но даже в полумраке я рассматриваю обстановку.
На массивном столике у кровати в закоптившемся и измазанном воском подсвечнике догорает свеча. Рядом в золотой миске тлеют и дымятся остатки сухих трав.
Вот откуда этот жуткий запах дыма.
В мерцающем полусвете я вижу всё, что требуется и меня потрясает увиденное.
Это не спальня, а какой-то кошмар!
Мебель хоть и массивная, красивая, добротная в духе викторианской эпохи, но загажена так, что я даже представить не могу, что вообще с ней делали! В углах виднелась многовековая паутина. В чёрном от копоти камине, тлели догорающие угли. Рядом прямо на полу брошены поленья. С потолка свисает кованая и кривая люстра с не зажжёнными, а местами отломанными на ней свечами, богато украшенная полотнами серой паутины.
Все стены комнаты увешаны портретами в золочёных рамах – большие, средние, огромные, маленькие. Ощущение, что все эти хмурые лица глядят на меня, вызывает во мне дрожь. Ужасно! Ко всему прочему здесь душно и стоит затхлый, прокисший запах.
С отвращением морщу нос.
Возникает желание немедленно раздвинуть шторы, чтобы впустить солнечный свет и распахнуть окна, дабы глотнуть живительного свежего воздуха.
Ко всему прочему у меня возникло обыкновенное желание сходить в туалет.
Средневековье… Тут поди туалеты там, где сам пожелаешь.
Надула щёки и выдохнула возмущённо воздух и тут, меня кое-что настораживает.
Дую ещё раз, а потом касаюсь языком передних зубов и понимаю, что у меня отсутствует верхний передний зуб!
Зашибись! Беззубая графиня!
Лезу пальцем в рот и трогаю десну – немного припухшая.
А стоматологов тут миллион процентов нет. А если есть, то только по части выдрать зубы, а не протезировать и имплантировать.
Расстроилась сильно, но потом взяла себя в руки.
Зато ноги есть. Снова сползаю с кровати и, шипя от холода, начинаю прыгать, скакать, делаю прыжки по типу, как делают их балерины, кружусь и смеюсь. Это счастье ходить на своих двоих!
За этим занятием и застала меня женщина по имени Элен.
– Ох, Всемогущий Инмарий, неужто вы графинюшка, умом тронулись! – воскликнула женщина, хватаясь за сердце.
– Нет, – отвечаю немногословно. – Я праздную.
– Празднуете? – хмурится она. – Но в эту пору нет праздников, графинюшка.
– Есть, – не соглашаюсь с ней и снова кружусь. – Я жива! Разве – это не повод радоваться?
* * *
Изабель Ретель-Бор
– Я Инмарию усердно молилась, графинюшка! – трясёт руками женщина, дабы я впечатлилась, насколько сильно помогли мне её молитвы. – И остальных заставила молиться за вас, хоть целитель и сказал, что вы не умрёте и с утра уже будете бодры.
Натянуто улыбаюсь и, перескакивая с ноги на ногу от холода и произношу:
– Благодарю…
И тут же добавляю:
– И простите меня, Элен за пережитое… Стоя на обрыве, я глядела в синюю даль и размышляла над будущим. Я поняла, что должна менять свою жизнь, своё отношение к ней. Хватит плыть по течению. Нужно начинать двигаться вперёд. Этот тлен упадок ни к чему хорошему не приведут.
Женщина на меня глядит в священном ужасе.
– Имею в виду, нельзя жить и дальше в грусти и печали, – добавляю с лёгкой полуулыбкой на губах. – Отныне, всё будет по-другому.
– Ох, беда-а-а! – тянет последнее слово служанка. – Вы снова попытаетесь убиться, да?
Так, кажется, кто-то неверно меня понимает.
– Нет, Элен, – говорю немного резким тоном и сурово гляжу женщине в глаза. – Забудь это слово. Оно ко мне не имеет никакого отношения.
– Но как же…
По поводу самоубийства. Нельзя, чтобы тут считали, будто я (именно я), пыталась наложить на себя руки. Причём я этого и не делала. Могу подтвердить, положа руку на сердце или на священную книгу, если таковая в этом мире есть.
Память Изабель ничего подобного не подсказывает. Имеются священные писания, молитвы и подобное, а нечто, похожее на Библию – нет.
– Элен, хочу кое-что прояснить, – проговариваю чётко. Забираюсь на кровать, так как ногам становится невыносимо холодно.
– Что же, графинюшка? – переплетает она крепкие пальцы в замок.
– Элен, вот тебе истинная правда – я не бросалась со скалы, меня столкнули, – говорю зловещим тоном. – Клянусь своей бессмертной душой и самим Инмарием. Кто меня толкнул – я не знаю.
Элен раскрывает в ужасе свои, итак, большие и круглые глаза, отчего они начинают походить на огромные блюдца. Прижимает ладошки к губам, выражая всю степень удивления, ужаса и страха и шепчет:
– Как же это?.. Кто посмел-то?.. Как Инмарий только позволил?
Качаю удручённо головой и роняю лицо в ладошки. Всхлипываю и мелко вздрагиваю.
– Это ужасно, Элен. Кто-то желает мне смерти, хотя я никому не делала зла. Но что ещё хуже, теперь все будут считать меня графиней, которая пыталась убить себя! А ведь это тяжкий грех! Элен, что же мне делать?
Я откровенно вру.
Изабель сделала этот страшный шаг – она убила саму себя.
Но её больше нет. А я есть. И не желаю, чтобы на меня косо глядели, шептались за спиной, показывая пальцем.
У графини Ретель-Бор должна быть безупречная репутация. Никто не станет воспринимать всерьёз женщину, точнее молодую девушку, которая слаба духом и имеет суицидальные наклонности, одним словом – безумна. А у меня таких данных нет.
Тем более, средние века… Тут разговор с душевнобольными однозначно короткий. А мне проблемы нать? Совсем не нать!
А вот попытка убить меня – это уже другой разговор. С этой стороны я выступлю в роли жертвы, которую некий злодей (уверена, что у графа найдётся пара-тройка недругов) решил меня убрать со своего пути. Мотив можно отыскать любой. Элементарно, что приходит на ум – зависть или желание заполучить графство (ведь кому-то оно же отошло бы в случае моей смерти, да и граф считается погибшим, хоть тело его и не найдено). Или же просто кто-то ненавидел Изабель – служанка или слуга. Да что мелочиться-то, быть может, кто-то из знати!
Это я навскидку предполагаю. А так, вариантов масса, если хорошо поразмыслить.
– Ох, моя бедненькая, Изабелюшка, – причитает Элен и обнимает, крепко прижимая меня к своей необъятной груди.
В нос тут же ударяет неприятный запах немытого тела, пота, тухлых яиц и прокисшей капусты.
Меня тут же начинает тошнить. Задерживаю дыхание.
– Никто не станет думать о вас дурно! Никто не посмеет! Я всем-всем скажу правду, графинюшка! Все узнают, что кто-то посмел сотворить зло – решил убить саму графиню Ретель-Бор! Мы найдём преступника, графиня! А если сами не найдём, то письмо напишите королю, пусть присылает защитников!
Вот последнего не надо, от слова совсем.
– Ты так добра, Элен. И ты права – люди должны знать правду, – говорю нежным голосом ангела.
Женщина гордо кивает. Её глаза блестят, даже горят желанием уже бежать и искать злодея, дабы придушить его собственными руками.
Хорошо, что у Изабель, точнее, у меня, есть такая помощница.
Элен – не просто служанка. Изабель выросла у неё на глазах. Она верно служила в замке отца Изабель. Не ушла, когда были распущены все слуги, ведь благородный род разорился. Она осталась и помогала по дому, не требуя жалования. После свадьбы девушки с графом она была отправлена вместе с Изабель в графство Ретель-Бор, дабы также преданно служить молодой семье. Вот тут уже Элен была щедро вознаграждена. В её ведении были все слуги замка. Нет, Элен – не управляющая. Она координирует работу служанок. Да, да! Только женская половина служащих ей подчиняется. А мужчины – это уже в ведении управляющего, как в прочем, в его ведении и женщины, в том числе сама Элен.
Шовинизм во всей красе.
– Не грустите, графинюшка. А то, что задумали – жить не в печали, а в радости – это верное дело.
Она снова обнимает меня, обдавая убийственным амбре.
Я спешно говорю:
– Мне очень надо в туал… по нужде. Да и помыться хочу.
– Помыться? Не богоугодное это дело, графинюшка! – восклицает Элен.
– Слушай, в моей комна… опочивальне дурно пахнет. Мне нужно помыться и надеть чистую одежду. А пока я буду заниматься делами – накажи слугам отмыть тут всё и отстирать. Пусть постелют мне новую постель.
Элен в недоумении начинает лупать глазами.
– Дык недавно же тут всё убирали и стелили? – обводит она рукой эту роскошную помойку.
– Не припомню, – пожимаю плечами.
– Ну как же, всего-то два сезона прошло.
Обалдеть!
Два сезона – это значит, шесть месяцев! Полгода комната не убирается! Как Изабель тут ещё до дня самоубийства не зачахла.
– Отныне я меняю правила, – заявляю категорично и немного возмущённо. – Мы не грязнули, Элен. Я не грязнуля и не желаю жить в замке, который похож на хлев.
А вдруг загажена только моя комната, а сам замок блестит и сверкает?
Хмурюсь от этой мысли и понимаю, что она не логична. Уверена, эта комната самая чистая, а весь остальной замок выглядит ещё хуже.
– Но что скажут люди, графинюшка? – качает она головой.
– А ты займи их умы другой темой, Элен. Пусть подумают хорошенько – кто может желать мне зла. Вдруг, этот грешник ходит-бродит рядом с нами, претворяясь преданным подданным?
– Ох, ох, ох! Теперича сама спать не смогу от этих дум тяжёлых. Не представляю, кто бы осмелился на такой грех, – вздыхает женщина и добавляет: – Я позабочусь, чтобы вам принесли бочку, кипятка, колодезной водой и утиральник. Да и завтрак чтоб подали.
– И по нужде мне сильно надо… – вздохнула я, крепясь уже из последних сил.
Элен быстро нагибается и вытягивает ночной горшок из-под кровати – фарфоровый, не какой-то там металлический.
Вздыхаю про себя. Утки и спец. туалеты мне прекрасно знакомы.
Только возмущает меня тот факт, что женщина ставит горшок рядом с кроватью и не уходит, мол, садись и делай свои дела.
Выставлять себя на обозрение не собираюсь.
Память Изабель подсказывает, что в том углу есть ширма.
Гляжу в нужный мне угол, и Элен вдруг говорит:
– Ох, графинюшка! Обуйтесь-ка, пол ледяной же! Сегодня печь потухла, помощник пекаря захворал, и не углядели за огнём. Теперь пока разогреется… Да и в вашем камине почти тепла нет. Ох, простите меня бедовую. Сейчас дров подкину. А вот это на ножки наденьте.
Она мне суёт тапки, похожие на кожаные галоши, отделанные изнутри мехом.
Обулась и благодарно улыбнулась. Тепло.
И тут же улыбка моя померкла. Я про зуб вспомнила.
Показала Элен зуб, точнее его отсутствие и сказала:
– Смотри, что произошло при падении.
– Знаю, знаю, графинюшка. Но ничего, новый вскорости вырастет.
В смысле?
Как вырастет? Откуда ему вырастать, если только он не молочный.
И тут память Изабель приходит мне на помощь.
А ведь точно! Вырастет! Месяца через два!
То-то я гляжу, с Элен что-то не то. А у неё все зубы на месте, да какие зубы! Все как на подбор – ровные и белые.
Улыбаясь и не стесняясь больше отсутствия своего зуба, беру ширму из пыльного угла и ставлю её в этом же углу. Утаскиваю горшок за ширму и гляжу, как Элен подбрасывает дрова в камин, удовлетворённо кивает, глядя на то, как огонь жадно начинает пожирать сухое дерево и только потом с задумчивым видом уходит из комнаты.
Надеюсь, моё поведение не вызвало у неё особых подозрений.
После её ухода, могу расслабиться.
Фарфор ледяной и края его врезаются в ягодицы. Сделав дело, я ощущаю небывалое облегчение. Поднявшись, машинально тянусь за рулоном туалетной бумаги, но ничего нет.
– Блин… – вздыхаю я.
Срочно нужны средства гигиены!
Добираюсь до изогнутой деревянной скамьи, медленно опускаюсь на обитое ярко-красной тканью сиденье. В изумлении гляжу на девушку, отражающуюся в тёмных глубинах металлической поверхности, которая, определённо, тут именуется зеркалом. Волосы, безжалостно спутанные и слипшиеся от солёной воды, имеют благородный тёмно-ореховый цвет. Глаза – два громадных золотисто-карих омута – отражают и возвращают пристальный взгляд. Губы – красивой чувственной формы. Черты лица милы и изящны.
В земной жизни в силу особенностей, к моему сожалению, я не могла носить длинные волосы. Они были у меня короткие, зато всегда ухоженные. И блондинкой я была. Полноватой.
И было мне тридцать девять лет.
А сейчас, в отражении на меня глядит девушка лет так двадцати – двадцати двух. Хрупкая на вид, нежная – похожа на эльфа. Но вот взгляд…
В моих новых необыкновенных глазах отражается ум, стойкость и несгибаемая воля. Эти качества были не свойственны той другой Изабель.
– Здравствуй, – шепчу своему отражению.
Не скрою своего восхищения – Изабель красива. Улыбаюсь себе и смеюсь. Без переднего зуба отражение в зеркале становится немного комичным.
