Татьяна Кувшинова
Букет женских судеб
От автора
"Женские судьбы ‑ они такие разные, как цветы," ‑ подумала я, когда выбирала название для своего сборника рассказов. Каждый цветок уникален и по-своему красив, каждый можно долго-долго рассматривать и фантазировать, почему он именно такой.
Так же как и женщины в моих рассказах. Молодые и опытные, наивные и разочарованные, взбалмошные и спокойные, горделивые и добрые. Они разные, но всех их объединяет мечта о счастье.
Иногда мне кажется, что женская душа ‑ это росток, который пробивается к солнцу даже сквозь асфальт. Он такой нежный, тонкий, слабый и в то же время сильный, целеустремленный, для него нет препятствий, потому что его ведет вера в победу жизни.
В эту книгу я отобрала пятнадцать рассказов, каждому дала название цветка, с которым у меня ассоциируется описанная история женщины. Так и получился букет.
Все описанные образы ‑ собирательные. Хотя я уверена, что в каких-то вы узнаете себя, или свою подругу, или соседку, или коллегу по работе. Думаю, это потому, что все мы немножко похожи. Мы ошибаемся, спотыкаемся, падаем, но встаем и идем дальше ‑ к своему счастью.
Будьте счастливы, дорогие женщины! Ваша Татьяна Кувшинова.
Сирень
Всем, кто выжил,
всем, кто погиб, чтобы мы жили,
всем, кто помнит, благодаря кому мы живем, посвящается…
…
За стеной слышалось нестройное пение. "Бьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза, и поёт мне в землянке гармонь про улыбку твою и глаза…" ‑ сколько боли и горя звучало в голосах людей, пропевающих простые слова фронтовой песни. Людей, знающих не понаслышке, каково это ‑ воевать, ждать родных с фронта, трудиться, не жалея сил, для Победы.
‑ Зинаида Ивановна, идёмте к нам, чего вы одна сидите. Праздник же, ‑ заглянула в дверь соседка Валечка.
‑ Спасибо, Валентина! ‑ сухо ответила женщина, давая понять, что не пойдет.
"Странная она, нелюдимая", ‑ подумала Валечка. Почти год живут вместе в одной коммуналке, а перекинулись парой десятков слов за все время.
Зинаида Ивановна, дождавшись, когда соседка уйдёт, вновь погрузилась в свои мысли. Смеркалось, но свет зажигать не хотелось. Зачем ей куда-то идти, когда все, кто ей нужен, здесь?
На столе стояла фотокарточка: Зина, Василий и Егорка. Счастливые, улыбаются. На переднем плане ‑ муж и сын, а за ними‑ она, руки им на плечи положила.
Зина в деталях помнила тот день. 21 июня 1941 года. Егор накануне закончил школу, и они отправились все вместе покупать ему памятные часы. Зашли в фотоателье, чтобы запечатлеть день перехода сына во взрослую жизнь. Она стояла сзади своих мужчин, с гордостью положив правую руку на мускулистое сильное плечо мужа, а левую – на юношеское окрепшее ‑ сына (и когда только он успел вырасти?), и улыбалась. В сердце жила любовь, в душе ‑ уверенность, что завтра будет еще лучше. Их ждет отпуск, поездка к родственникам на дачу в Подмосковье. Егор собрался подавать документы в МГУ, и она знала, что ее мальчик обязательно поступит, ведь он такой умный и целеустремлённый, увлечён своей любимой физикой.
А потом… Потом все рухнуло. Война! Проклятая война!
Василий в первый же день пошёл в военкомат и подал заявление об отправке на фронт. "Так надо!" ‑ строго сказал он Зине, когда она попыталась ему объяснить, что его инженерные знания нужнее на заводе. Он обнял её, и она зарыдала. Муж отправился на фронт уже в начале июля.
Егор вступил в ополчение Фрунзенского района, дежурил по ночам в противовоздушной бригаде, а днём учился военному делу. Он стремился на фронт вслед за отцом.
Зина до войны преподавала немецкий язык в педагогическом институте. И вскоре её тоже призвали в армию: она стала штабным переводчиком.
В октябре и сын отправился служить. Прощаясь, она наставляла его поберечь себя, материнское сердце сжималось от тревоги.
‑ Мам, обещаю, мы встретимся здесь, в нашем доме, когда задушим эту фашистскую гниду. И снова будем жить, как раньше. Нет, еще лучше! ‑ столько уверенности в том, что так и будет, звучало в голосе сына, что Зина не могла не поверить.
Так их война и разбросала. Бывало, месяцами не получали они писем друг от друга, не зная, кто где воюет.
Похоронка на Василия нашла Зину в ноябре 1942 года в штабе Сталинградского фронта. Он "пал смертью храбрых", защищая Сталинград. Надо же, они, оказывается, были совсем рядом.
"Вася, Василёк мой, ну как же так?" Уж сколько смертей повидала, о скольких слышала и читала Зина за год с лишним войны, но продолжала верить: её Вася и Егор вернутся!
В тот день в ней умерла прежняя Зина. Весёлая, общительная, жизнерадостная, уверенная, активная. И больше ни у кого не поворачивался язык назвать ее Зиной или Зиночкой. Только Зинаидой или Зинаидой Ивановной.
Строгая, подтянутая, форма всегда в порядке, волосы убраны в тугой узел на затылке. Красивая, статная и еще молодая женщина, но меж бровей пролегла глубокая морщина, а глаза перестали улыбаться.
Зинаида, не жалея себя, отдавалась делу Победы. Переводы добытой разведчиками документации, перехваченных радиограмм, писем немецких офицеров, участие в допросах пленных фашистов. Она изматывала себя работой, чтобы не думать. Только верить. Верить в обещание сына встретиться после войны.
Письма от него приходили редко и с большим опозданием. Материнское сердце каждый раз сжималось, когда она их получала, на глаза наворачивались слезы. "Жив, жив мой Егорка!" ‑ значит, можно жить дальше.
9 мая 1945 года Зинаида встретила в Берлине. Самый счастливый день, самый долгожданный, вымоленный и выстраданный миллионами людей.
Через месяц Зинаида вернулась в Москву. Сердце бухало так, словно хотело разорвать ее грудь изнутри, когда она открывала дверь их комнаты. На последнем письме от сына стояло 2 апреля 1945 года. Из-под Кёнигсберга. Зина была уверена, что в неразберихе наступления следующее письмо от сына затерялось и он уже ждет ее дома, в Москве.
Дом её встретил пустотой. Все было какое-то чужое, неживое, как будто выцветшее. Она узнавала вещи из той, другой, жизни, но не чувствовала их своими.
В дверь тихонько постучались.
‑ Зина, никак ты! ‑ прошелестела баба Маша. За четыре года войны она постарела лет на двадцать. ‑ А тебе вчера вот письмо принесли.
Она протянула треугольник. Почерк не Егоркин. Зинаида развернула письмо, читала, перечитывала и никак не могла понять, о чем в нем говорится. Нет, это какая-то ошибка, это письмо не для неё. "Старший лейтенант Кузин Егор Васильевич…", "получил тяжёлые множественные ранения…", "не приходя в сознание…", "примите соболезнования…", "сослуживец Константин…".
Зинаида очнулась, лёжа на диване, рядом дремала баба Маша.
‑ Вернулась, голубушка, ну вот и хорошо. Три дня металась, милая. Ну что, теперь, значится, будем жить. Потому что надо жить, раз выжили.
…
И вот уже 9 мая 1946 года. Зинаида научилась каждое утро вставать, умываться, что-то есть, одеваться, идти на работу, переводить военные архивы, возвращаться домой, ужинать, ложиться спать и не видеть снов. Жить, раз надо. Вот только живой она себя не чувствовала. Словно высохшая берёзка в лесу, что стоит лишь благодаря соседним деревьям.
Соседи шептались: "Заживо себя похоронила. Молодая ж ещё, немногим за 40, видная, только глаза потухшие совсем и одевается как старуха – всегда в тёмное".
Зинаида не замечала пересудов. Никто ей был не нужен. Вот и сегодня предпочла остаться одна.
Из печальных мыслей её вырвал звук дверного звонка. Звонили 3 раза, значит, к ней. Странно. Зинаида никого не ждала. Да и некому было к ней приходить. "Наверно, перепутали этаж", ‑ подумала она и пошла открывать.
На пороге стоял молодой парнишка. Гимнастерка, пиджак, форменные брюки заправлены в солдатские сапоги, кепку мнёт в руке.
‑ Здравствуйте, Зинаида Ивановна! Я Костя. Мы с Егором служили вместе. Это я вам написал письмо из госпиталя…
Дыхание остановилось. Зинаида схватилась за дверной косяк, чтоб не упасть. Костя помог ей дойти до комнаты, усадил на стул, засуетился, не зная, что делать дальше.
Женщина постепенно начала приходить в себя. Поднялась, усадила гостя за стол, согрела чая, не зная, чем его накормить из своих скудных запасов.
Костя рассказал, что сам он из Пскова. Ушел на войну добровольцем, как и Егор. Встретились они под Ленинградом да так и прошли всю войну вместе.
Под Кёнигсбергом все уже понимали: Победа не за горами. Мечтали, как вернутся домой, как будут строить заново мирную жизнь.
‑ Егор всегда мне говорил: "Маме обещал встретиться после войны, а я слово всегда держу, так что живем, Костик!" И перед тем боем так же сказал. Да только в этот раз мы оба в госпиталь попали. Когда я пришел в сознание, Егора уже не стало. Я отправил вам письмо и пообещал себе, что обязательно к вам приеду. Вот только ранение оказалось коварным: провалялся в госпиталях почти год. Вот как выписали, к вам и поехал.
‑ А что ж ты не домой сразу? Мать поди ждет, волнуется.
Константин наклонил голову и глухо сказал:
‑ Не к кому мне возвращаться. Батя на фронте погиб, а мать с двумя сестрёнками немцы в Германию угнали. Там они и сгинули…
…
Прошел месяц. Москва сменила черёмуховое белое платье на сиреневое разноцветье, нарядилась в ярко-зелёные листья молодого лета. Люди, радуясь утреннему солнышку, торопились по делам. Звенели трели трамваев. Гудели клаксоны грузовиков. Город жил.
Зина шла рядом с Костей. Темно-синее платье в белый горошек, туфли, сумочка, волосы уложены. Но не это ее красило. У неё вновь блестели глаза. Она вновь чувствовала жизнь.
Люди смотрели на них, думая, что идут мать с сыном. Они и правда были похожи, как родные.
Сегодня Костя подает документы в МГУ. Как когда-то мечтал Егорка. Зина его уговорила и верила, что он сможет поступить, её названный сын. А она его поддержит, поможет.
Сейчас нужны профессионалы, ведь столько городов, заводов, школ, больниц нужно отстроить заново. Потому что страна выжила, победила, и, значит, надо жить. Ради тех, кто не дошёл до Победы, но верил в неё. Ради тех, кто за мир отдал свою жизнь. Чтобы память о них жила сквозь десятилетия.
Черёмуха
"Боже, какой аромат!" ‑ Маргарита стояла под черёмухой и вдыхала острый сладко-медовый запах. Она любила вот так смотреть на деревья ‑ снизу вверх, проникая взглядом сквозь ветки и листву к небу и солнцу. В такие моменты она чувствовала себя маленькой девочкой, оказавшейся в волшебном лесу.
Черёмуха стояла, укрытая с верхушки до корней белыми гроздьями. Под пышным цветом не было заметно, что это уже старое, раненое дерево с обломанными ветками.
"Вот и я, как черёмуха, снаружи красивая, молодая, а внутри все сломано", ‑ подумалось Маргарите. Вздохнула и побежала дальше: в садик за детьми.
Она уже давно всё делала сама. А скоро её семейное положение официально станет "разведена". И как ей с этим жить, она совсем не знала.
Благо, родители помогли снять трёшку на Сиреневой улице, чтобы съехать от мужа. Как же она была им благодарна! Знакомая их знакомых срочно переезжала в другой город и сдала на длительный срок квартиру за смешные деньги. Это был её шанс вырваться из того ада, куда она сама себя завела.
С мужем они прожили тринадцать лет. Маргарита любила его безумно, ей казалось, что он ‑ ее витязь из древних сказаний. Высокий, плечистый, с благородным лицом, Олег и правда был очень привлекательным. Он умел выглядеть хорошо, ухаживал за собой, не жалел денег на трендовые вещи. И постоянно критиковал Маргариту, что она одевается слишком строго. А как ей еще было одеваться, если на работе был дресс-код? И сама бы рада в цветочки нарядиться, да нельзя. Над ее цветочными ”луками” он тоже кстати подсмеивался, называя ее бабушкиной грелкой.
Но Маргарита на него не обижалась. Это ж шутки. Она вообще не замечала в нем никаких недостатков. Он был совершенством.
Наверно, из-за этой короны, которую она на него надела, Олег и стал к ней относиться с превосходством. При друзьях подшучивал, постоянно принижая ее достоинства. "Конечно, ты же умная, у тебя два высших", "Ну хоть работник ты, надеюсь, хороший, а то дома-то порядка нет", "Что-то брюки на тебе стали не так сидеть, того и гляди по швам разойдутся", "С твоим голосом не петь, а только "занято" из туалета кричать", "Тебе только бы цветами заниматься, а мужа кто кормить будет?"‑ все эти фразы подавались как юмор, но ранили в самое сердце. Из уверенной и красивой девушки Маргарита стала превращаться в серую забитую мышь. И даже стала думать, как ей повезло, что он обратил на нее такую внимание.
"Вот странно: улица Сиреневая, а столько черёмухи на ней, что впору назвать Черёмуховой" ‑ вырвалась из воспоминаний Маргарита и улыбнулась. Весна выдалась в этом году необычайно холодная, и в начале июня деревья все еще стояли в цвету, хотя уже и осыпали щедро все вокруг своими белыми лепестками, похожими на первые снежинки.
Цветочная тема сопровождала ее всю жизнь. Мама любила маргаритки, потому и дочь так назвала. Маленькая Рита ходила в садик "Фиалочка", дружила в школе с Васильком (хулиганистый Васька только ей разрешал себя так называть), а когда родилась дочка, она назвала ее Анюткой ‑ в честь анютиных глазок.
Вспомнила дочку, и на душе потеплело. Так всегда с ней случалось, когда она о ней думала. Как будто солнышко заглядывало в душу. Желанная, долгожданная девочка. Маленькое счастье. Летом ей исполнится 8 лет, впереди 2 класс. Красавица, умница, помощница. Рита скучала по ней. На время переезда пришлось оставить дочу у бабушки с дедушкой.
Эх, думала ли она в декабре, когда записывалась июнь в график на отпуск, что вместо поездки на море всей семьей ей предстоит переезд с детьми совсем в другой район. Одна с тремя детьми. Сердце разбито, душа вытоптана. Только дети её и держали на плаву.
"Так, чего разнюнилась, держим хвост пистолетом! Все, что делается ‑ к лучшему!" ‑ подбодрила себя Рита, чтобы не расплакаться.
Младшие дети родились один за другим. Погодки. Не планировали, но она не умела отказывать Олегу, когда тот настаивал, что "хочет есть конфетку без фантика". А таблетки ей нельзя было пить. В первый раз она решила, что это и к лучшему: Анютке нужен братик или сестрёнка. А во второй было поздно уже что-то предпринимать, да и она вряд ли бы на это пошла.
"Дал Бог ребенка, даст и на ребенка," ‑ решила она. Сына назвала Георгием ‑ в честь георгина, а младшенькую дочку ‑ Лилией. И жила среди своих цветочков, радуясь и удивляясь, как такие чудесные дети могли народиться.
Декретные были неплохие, но, конечно, их не хватало. А Олег продолжал жить, как раньше: тратил деньги на трендовые вещи, стригся только в салоне красоты, в общем, ни в чем себя не ограничивал. С детьми он виделся редко, потому что вскоре после рождения Анютки устроился на работу в соседнем городе. Наезжал раз в две недели с подарками, да в отпуск вот в прошлом году на две недели к морю вырвались. Папа выходного дня.
Так и жили. Маргарита принимала все, как есть: и правда там больше платят, а им деньги нужны, тем более теперь. Только вот не так уж много он их давал. Так что в декрете она освоила профессию СММ-щика и умудрялась, сидя с двумя погодками дома, ночами работать.
Она похудела и осунулась, кожа стала серая, волосы потускнели. Муж ей пенял на то, что она плохо выглядит. Да и правда, на его фоне она совсем терялась. Ухоженные, вальяжный, стильный. А рядом она ‑ с гулькой на голове в удобных трениках и растянутой толстовке. Когда они шли по улице, Маргарита ловила недоуменные взгляды женщин: "И чего такой красавчик в ней нашел?" Замечала она, что и Олег, не скрываясь, засматривается на других представительниц прекрасного пола, но с тремя малышами ей было не до мыслей о любовницах. Да и верила, что Олег не предаст ее.
И все же Маргарита чувствовала себя счастливой: муж красавец, дети чудесные. Все хорошо! Младшие подросли, пошли друг за другом в сад. Вот им уже 4 и 5. Дети хоть и шумные, но дружные. Анютка ими командует, воспитывает, разыгрывая учительницу. Маргарита смогла взять больше клиентов и неплохо получала, работая из дома. Стало легче. Может, Олег скоро найдет работу в своем городе, и они снова будут жить вместе, не наездами. Ей виделась дальше счастливая жизнь.
Но 8 марта приехал Олег и вместо поздравлений заявил, что в другом городе у него давно есть другая женщина, что они хотят пожениться, поэтому ему нужен развод. А еще он хочет продать эту квартиру, чтобы купить ее там. Им надоело скитаться по съемным углам, когда у него тут есть своя квартира, тем более, осенью у них должен родиться ребенок.
Он прошел на кухню, не раздеваясь. Говорил спокойно и монотонно, как будто зачитывал приговор. Приговор их семейной жизни, их счастью. Потом он встал, отодвинул окаменевшую Риту в сторону и вышел, сказав на прощанье, что у нее на поиск квартиры, сборы и переезд есть два месяца, все же он не ирод какой, не враг своим детям. Чмокнул недоумевающих детей, прибежавших к папе за гостинцем, надел ботинки и захлопнул дверь.
