Татьяна Кононова
Гроза над морем

Полная версия

Глава 7 Цена молчания

В каюте капитана Остина царило непривычное оживление, какого давно не помнили на пиратской шхуне "Тихий". За деревянным столом со сглаженными углами, покрытым темно-бордовым бархатом, собрались все приближенные Мэйна Остина во главе с ним самим. На столе были разбросаны путевые заметки и карты, порванные и пострадавшие от воды и крови бумаги, вынесенные с разгромленной торговой баркентины "Исида", лучшие золотые украшения с драгоценными камнями, монеты и маленькая, истрепанная и зачитанная едва ли не до дыр записка, которую нашли у пленного юнги.

Над всем этим богатством, опираясь на обе руки, унизанные массивными перстнями, стоял Мэйн Остин, гроза Алого моря и всех трех его побережий. Во взгляде узких ярко-синих глаз его светились сдерживаемый гнев и насмешка. Щеки и подбородок затянула черная щетина, нос с заметной горбинкой клювом выделялся на резко очерченном, холеном лице. Длинные каштановые волосы, заплетенные в жесткие косички-дреды, свисали ниже плеч, и, когда корабль покачивало, в тишине каюты слышался тихий глухой звон золотых бусин на них. За широкими плечами капитана собрались первые приближенные.

Напротив в привинченном к полу кресле расположился Марко ла Кайра. Его кудрявые волосы, обрамлявшие круглое лицо с оливковым загаром, слиплись от воды и пота, повисли грязными прядями надо лбом и висками. Губы, вечно растянутые в кривой полуухмылке, пересекал небольшой кровавый след, на левой скуле расплывался синяк. Руки кока были привязаны к узким подлокотникам кресла, но он сам будто не замечал этого и держался с пиратами вольно и почти на равных.

Мэйна Остина он знал давно, но увидеться с ним лично все не представлялось случая. И вот, наконец, обведя вокруг пальца простака-рулевого с "Исиды", Марко открыл портал в южную бухту Алого моря, удаленную от столицы – Деншилля – на несколько десятков миль, и одним поворотом штурвала направил корабль туда, где промышляла шхуна Остина. Этот план он вынашивал давно, давно хотел примкнуть к пиратам, чтобы доказать, что капитаном может быть не только тот, кто получил это звание практически по наследству. Больше всего на "Исиде" разногласий у него было именно с Янисом. Он его презирал. Считал, что Миллс слишком молод и неопытен для командира судна, но все не мог привести свой план в исполнение, потому что капитану люди были преданы, и, обманывая каждого таким же образом, как Джонни, говоря им, что бунт уже почти готов, нужно только их согласие, кок всякий раз терпел поражение и рисковал быть пойманным на этой авантюре.

Однако ему везло. Несколько раз матросы пытались доложить об этих случаях капитану, но Янис своим людям доверял, потому что команда была собрана давно и проверена во многих трудностях морской работы. Ему и в голову не приходило как-то обыскать кока, уволить его, сменить на следующий маршрут, наконец. Несколько раз он его допрашивал перед отплытием, но разговоры эти ни к чему не привели: бывалый мореход и интриган был гораздо хитрее молодого капитана. Такая непозволительная для командира наивность и сыграла на руку ла Кайре: как только представился случай, он сделал последний шаг, отделявший "Исиду" от пути верной гибели.

Марко сдался пиратам добровольно, поэтому его не тронули, а сразу привели на "Тихий", заперли в переднем отсеке трюма и оставили дожидаться дальнейших приказов Остина. А вот участь остальных членов команды "Исиды" была ему неизвестна. Он рассчитывал на то, что погибнет почти весь экипаж, кроме юнги, но, пока его вели вдоль вант, он успел увидеть, что Янис, Уолтер и девчонка тоже остались в живых. Он не ожидал, что доктор сам перейдет на сторону пиратов, хотя, зная характер Хольма, от него можно было ожидать совершенно непредсказуемые поступки.

А сейчас, сидя напротив капитана пиратской шхуны на правах пленника, Марко ла Кайра изо всех сил старался сохранить холодную расчетливость и спокойный, не встревоженный последними событиями разум. Совершить одну непростительную ошибку и допустить крах всей задуманной авантюры было ему невыгодно, поэтому он спокойно смотрел в глаза пиратам и обдумывал каждое слово, прежде чем что-то сказать.

Остин сделал знак одному из своих людей, чтобы пленнику дали чуть больше свободы действий. Марко встряхнул руками и потер запястья.

– Я слышал, что ваш кок потерял ногу в одной из морских битв и теперь вынужден ходить на деревяшке, из-за чего его расторопность, несомненно, уже не та, – сказал Марко. – Я был на "Исиде" на хорошем счету и теперь мог бы работать на вас. Я давно ждал этого дня, правда, раньше не представлялось повода…

– Послушай, ты, – Остин потянулся к нему через весь стол, ухватил за воротник и рванул к себе. – Да, Рэй потерял ногу, но не наше уважение. А тебе его еще придется заслужить. И начинать наше знакомство ссорой и нападками на членов моей команды я бы не советовал.

– Слушаюсь, капитан, – Марко положил ладонь поверх его крепкой жилистой руки. – Отпустите мой воротник, я же все-таки не собачка.

– Захочу – и будешь собачкой! – прорычал Остин, но тут один из пиратов, искоса поглядывая на кока, наклонился к капитану и что-то быстро прошептал ему на ухо. Нахмурившись и расправив скомканный воротник рубашки, Остин смерил обоих оценивающим взглядом.

– Ты получишь работу, когда мы получим ответ, что такого интересного в этой записке, – палец капитана с тяжелым черным перстнем указал на клочок пожелтевшей бумаги, который забрали у Дэниэла. – И не говори, что она не представляет никакой ценности, иначе с чего бы за ее тайну воевали два государства?

– Это не мое, – спокойно ответил Марко. – И я правда не имею ни малейшего понятия, о чем там написано. Но вы можете расспросить юнгу с "Исиды": записка принадлежит ему.

Тогда приказали привести из заднего отсека трюма обоих пленников: наверняка юнга рассказывал о записке своей подружке, а у двоих слов больше, чем у одного. И несмотря на то, что ни от Дэниэла, ни от Марты пираты ничего не добились, Марко ла Кайра был отпущен в камбуз под начало Рэя с испытательным сроком. О дальнейших планах ему, разумеется, никто не рассказал, но исход его вполне устраивал.

– Следи за ним и передавай нам, если услышишь хоть одно слово, способное его выдать, – приказал капитан, отправляя Рэя в камбуз вместе с Марко. Последний, конечно же, этого не слышал.

Оставшись в одиночестве, Мэйн Остин снова грузно опустился за стол, развернул перед собой карту Алого моря с близлежащими побережьями и бумаги, найденные на борту торговой барк-шхуны "Исида". Путевая книга была потеряна; вероятно, кто-то из матросов успел ее сжечь или выбросить в море, или же в суматохе ее просто не нашли, а вот портовые договоры остались в руках у Остина.

Дальнейшие планы в голове выстраивались пока что очень туманно. Что делать с договорами, Остин решительно не знал. Их можно было выгодно продать или обналичить на суше, но до суши необходимо было еще дойти: весь южный берег оцеплен судами морской гвардии, и прорваться сквозь них последнее время стало вовсе невозможно. На старости лет граф стал таким параноиком, каких Деншилль не помнил уже давно. И так получалось, что для жителей графства эта чрезмерная охрана гарантировала абсолютную безопасность, а для Мэйна Остина и его команды – петлю без суда.

Поэтому заходить в бухту пират не рискнул. Он решил подождать, пока кто-нибудь из пленников сдастся и расскажет о содержании записки, а до этого у него еще оставалось достаточно времени, чтобы кружить на безопасном расстоянии от деншилльских берегов. А в том, что кто-то непременно сдастся, Остин не сомневался. Доктору было предложено большое жалованье, от которого он не мог бы отказаться. Подросток-юнга не привык к боли и лишениям, и они легко сломают его. Девушка, невесть как оказавшаяся на борту "Исиды", и без того слабая и уж больно жалостливая: стоит только немного пригрозить кому-нибудь из ее товарищей, как она будет готова умолять о пощаде и предлагать свою жизнь в обмен на их. А Янис, давний враг и соперник, умрет от потери крови и жажды – насчет него команде были даны особые указания.

Мэйн не боялся риска: он понимал, что в случае провала пострадают и он, и его люди, а в случае верных действий в руки закона попадут остатки команды с "Исиды". По словам кока, который перешел к ним на службу пока что по не особенно ясным причинам, промах капитана Яниса будет сочтен за преступление, и если волей светлейших тому когда-нибудь доведется сойти на берег Деншилля, он пойдет под суд за растрату казенных средств.

Однако Мэйну Остину так и не удалось выяснить, почему Марко ла Кайра точит зуб на Яниса. Он ходил под его началом уже достаточно давно, а всплывшая на поверхность неприязнь казалась старой, если не сказать – многолетней. У самого же Остина причина ненавидеть капитана "Исиды" была не одна, но самой веской он считал вооруженное столкновение, произошедшее почти виток назад. По его итогам Остин был схвачен властями, арестован, осужден на казнь, освобожден тайно своими подчиненными, но ему хватило и нескольких недель страха смерти, чтобы ощутить ни с чем не сравнимый вкус жизни и понять, что Янис Миллс, хладнокровный и хитрый, как морской демон, – человек, которого стоит опасаться и ненавидеть не меньше, чем графа Итана Стоунширского.

Так минуло еще четыре дня. "Тихий" медленно подходил к заброшенной бухте на западном побережье, где планировалось незаметно высадиться на половину луны, избавиться от оставшихся в живых пленников, пополнить запасы и бочки с пресной водой, продать накопленное добро, а по прошествии этого времени снова сняться с якоря и уйти в открытое море. Вот только пираты, вышедшие из порта около трех лун назад, не знали о сменившихся в Деншилле порядках. Охрана на суше и побережье была в несколько раз усилена, с моря ни одна рыбацкая лодчонка не могла бы проскользнуть и остаться без внимания гвардейцев, а уж о том, чтобы провести тайно большую шхуну, нельзя было и мечтать.

Черные паруса были замечены уже задолго до того, как пиратская шхуна свернула к выходу на заброшенное западное побережье, окруженное высокими острыми скалами. Морской гвардии почти не пришлось стрелять: когда корабль вошел в бухту, его оцепили четыре графских военных галеона. Количество людей превышало численность пиратов раз в пять, количество пушек и сабель – в четыре. Остин сдался после нескольких минут боя, видя, что силы слишком неравны, а команда разгромлена и не готова сопротивляться дальше.

Перед тем, как покинуть корабль, он успел почувствовать, что палуба медленно, но верно уходит в крен. Красная черта на борту, обозначавшая безопасный уровень, начала клониться набок и к воде. Шхуна, вероятно, получила пробоины во время короткой, но жаркой перестрелки и теперь постепенно шла ко дну. С сожалением оглядев ее в последний раз, Остин позволил себя увести. Планы побега уже роились в его протрезвевшем сознании.

…Янис видел, как корабль со знаком графской гвардии перебросил крюки на борт "Тихого", словно стальные щупальца. Видел, как члены команды того корабля перебрались на пиратскую шхуну. Слышал, будто сквозь туман, грохот выстрелов, стоны и ругательства, звон сабель и шпор на сапогах. Чувствовал, как палуба кренится набок, терял равновесие.

От мачты его никто и не думал отвязывать. Навряд ли Уолтер не донес свою просьбу до Мэйна Остина: скорее всего, тот не захотел ее выполнять. Янис не знал, что сейчас ему ближе: сон или явь. Проваливаясь в забытье, он чувствовал спасительную легкость вместо морского холода, крепких веревок, тупой и ноющей боли в руке. Ненадолго приходя в себя, понимал, что надо бороться за свою жизнь, но искренне не представлял, как. И теперь, осознавая, что шхуна медленно идет ко дну, уже и не думал о спасении. В последний раз весь залитый солнцем мир снова поплыл перед глазами и окончательно померк.

…В трюме шум воды был слышнее всего. Море, почуявшее свободу, рвалось в корабль, хлестало в пробоину с неистовой силой, отчего задняя стенка, сооруженная из тонких досок, содрогалась под его напором. Дэниэл велел Марте следить за тем, чтобы стенка оставалась целой, а сам подошел к дверце. Та запиралась только снаружи, а судя по звуку, там стоял засов из доски: дверь подавалась на полдюйма и билась обо что-то твердое.

Марта сидела у противоположной стены почти по грудь в воде и зажимала маленькие трещины среди досок. Обе ее руки были заняты, одним коленом она тоже закрывала дыру в стене, но доски трещали все чаще, и все сильнее и обильнее вода капала на пол. Ее уже набралось достаточно: на пару десятков дюймов она заливала весь задний отсек.

– Если мы выберемся отсюда живыми, я снова начну учить мертвый язык северян,– простонала Марта. У нее уже затекли руки и ноги, вода была очень холодной, штаны и низ рубашки вымокли насквозь, но она мужественно терпела. – Дэниэл, что там?

– Дверь можно только выбить, – юнга смахнул локтем взмокшие волосы с лица и перевел дух. – Но… прости, кажется, у меня не хватит сил.

– Все очень плохо? – Марта обернулась через плечо, взглянула на него с мольбой и надеждой. Ему стало невыносимо стыдно от того, что она вынуждена страдать вместе с ним и он не может спасти хотя бы ее одну.

– Если честно, мне больно даже дышать, – тихо признался он и потер разбитую переносицу. Марта сочувственно вздохнула и отвернулась, заткнула шейным платком еще одну большую щель во внутренней обшивке.

Стоя почти по пояс в воде, юнга снова налег на дверь плечом, в глубине души понимая, что он только тратит силы, и вынести крепкую дверь с одного удара невозможно. На верхней палубе царила неразбериха, слышался шум стрельбы, криков, а здесь, внизу, шумела вода, заливаясь в пробоины и сбивая на своем пути пустые бочки. Марта в отчаянии кусала губы – ей не хватало рук закрывать трещины, Дэниэл из последних сил пытался выбить дверь, но все было тщетно. Очередной залп над самой головой тряхнул легкое судно, сверху посыпались обломки прогнивших досок, и вдруг по ту сторону раздался громкий стук в дверь чем-то тяжелым и голоса:

– Эй! Там, в заднем трюме! Есть кто живой?

– Есть! Двое!

– Воды много?

– По пояс!

– Отойди от двери! – крикнули снаружи, и, только юноша успел отскочить, скользя и спотыкаясь в воде, как грохот оповестил о падении засова, дверь рухнула под сильным ударом, и море, почуяв свободу, хлынуло мощным потоком в узкий проем. В кормовой отсек заглянули трое гвардейцев:

– Все, ребята. Выходи.

* * *

Шелк покрывал, остывший от дуновения ночного бриза, приятно холодил кожу. Тонкие, расшитые хрупким кружевом подушки сладко пахли мелиссой и свежестью. Стеганое одеяло сползло наполовину, открывая шею, плечи, руки. Янис прикоснулся к разметавшимся по шелковому белью кудрям Дианы: мелкие, тугие, иссиня-черные на пепельно-белом, они, казалось, светились, посеребренные теплой летней луной.

Диана, сонно улыбаясь и потягиваясь, повернулась. Огромные синие глаза лукаво блестели из-под косой пушистой челки. Тонкая, прохладная и чуть влажная ладошка женщины едва уловимо и немного щекотно скользнула по предплечью капитана, поднялась выше, опустилась легким крылом на плечо. Янис перехватил ее ладонь, притянул к губам и, искоса поглядывая на Диану, стал по очереди целовать ее тонкие пальцы, пахнущую ванилью ладонь, узкие запястья. Нетерпеливо сорвал один за другим все звенящие браслеты, перебросил копну черных кудрей ей за спину, прикоснулся губами к маленькой ямочке под тонкой шеей, мягкому изгибу ключиц, гладко очерченному подбородку.

Смеясь и перехватывая руки Яниса, Диана легко и шутливо отталкивала его, но от поцелуев не уворачивалась. Ей было приятно ощущать прикосновения сухих, обветренных губ капитана, его чуть сбитое горячее дыхание, слышать неразборчивый шепот, задыхаться в тонком аромате моря, вина, свежей ткани и хвои. Диана приподнялась на локте и приложила разгоряченную ладонь к щеке Яниса, останавливая его, а потом потянулась к нему, и он прижался губами к ее губам, отбирая все дыхание одним поцелуем.

– И зачем только ты пошел по стопам отца, – выдохнула Диана, отстраняясь. Их головы соприкоснулись, черные кудри смешались, пересеклись взгляды синих и серых глаз. – Когда рассветет, ты снова уйдешь, а я снова останусь одна.

– Ты не одна, – шепотом возразил капитан, потянувшись к Диане и проведя пальцем по гладко очерченному изгибу ее подбородка. – У тебя есть я. И всегда буду. Неважно, сколько миль разделяет нас, потому что однажды к нам придет рассвет, который позволит нашей встрече сбыться.

– Янис… – тихо протянула графиня, закрыв глаза и крепче сжимая руку капитана. – Твое имя как ветер. И ты сам – как ветер. Один вздох – и нет.

– Не говори так. Я всегда помню о тебе.

– А я о тебе, – пальцы женщины снова запутались в растрепанных волосах Яниса, она притянула его к себе, потерлась кончиком носа о колючую черточку бакенбард. – Ты обуздал стихию, но ничего не можешь поделать с собой.

Капитан ничего не ответил. Она была права: не всегда он был над собою властен, особенно сейчас, когда видел перед собой ее, такую свободную и в то же время беззащитную. Любимую и далекую. Желанную и оттого еще более недоступную. Укрывая ее тонким шелковым одеялом, Янис прикоснулся губами к хрупком загорелому плечу.

– Береги себя, – сказала Диана. – Стража подкуплена, но никому верить нельзя.

– Дождись меня, хорошо?

– Обязательно.

Золотисто-персиковая полоса первого солнечного луча разрезала сереющий небосвод тонкой стрелой. Молодая графиня откинулась на подушки, разбросанные в беспорядке по изголовью широкой постели, и стала молча следить за тем, как капитан одевается. Белая льняная рубаха с мелкой вышивкой, темные бриджи с серыми полосками, пыльно-песочный камзол нараспашку, серый шейный платок, револьвер и кинжал за тканевым поясом…

– Стойте! – Диана вдруг приподнялась на подушках и, закрываясь скользким шелковым одеялом, протянула вперед руку. Двери распахнулись, послышался шум моря, стук подкованных сапог, гул неясных голосов. – Держите его! Осторожно!

Янис на мгновение закрыл глаза, а когда с трудом приоткрыл их, тяжело дыша и ощущая морскую соль и песок на губах, эти слова повторились, но на сей раз незнакомыми, хриплыми, мужскими голосами. Кто-то развязывал веревку, намертво прикрутившую капитана к мачте, кто-то придерживал его за плечи, кто-то бил перчаткой по щекам, пытаясь привести в чувство.

– Он жив?

– Да, порядок, – отозвался кто-то с нотками спокойствия и уверенности в голосе. – Только видок у него потрепанный.

– Посмотрел бы я на тебя после такого, – парировал обладатель первого голоса. – Если он пока жив, то уже умирает от жажды. Дай мне воду!

Янис осознал, что он лежит на палубе полураздетый и отчего-то весь в крови. Яркий солнечный свет бил по глазам (кажется, опять потерял повязку). В свободных от веревок руках и ногах ощущалась неимоверная легкость, и хотя простреленная ладонь все еще ныла, это уже казалось вполне терпимым.

– Пить, ради всех богов, – простонал капитан. Тут же кто-то присел рядом, приподнял его голову, поднес ко рту мех с прохладной водой. Едва железный ободок коснулся сухих и истрескавшихся губ, Янис выхватил его и, зажмурившись, принялся жадно глотать воду, пока не понял, что фляга опустела.

– Еще, – почти бессознательно прошептал он.

– Хватит с тебя, плохо будет, – в незнакомом голосе послышалась легкая усмешка. – Вот изверги, довели как… Перенесите его в каюту, пускай поспит, а потом доктора к нему.

Янис понял, что сейчас лучше всего довериться случаю: хуже точно не станет. Он с облегчением вздохнул и закрыл глаза. Все, что сейчас происходило, могло иметь только два объяснения: либо он сошел с ума, либо светлейшие послали спасение.

Глава 8 Роковая ошибка

Под высокими сводами потолков гулким эхом отдавались тяжелые шаги графа Итана Ринальде. Он быстро шел сквозь анфиладу комнат, тонкий шарф из блестящего черного шелка развевался за его спиной, длинный черный сюртук распахивался от легкого сквозняка. Граф рассеянно поигрывал длинным тонким клинком, одной рукой сжимая его серебряную рукоять с изысканной гравировкой герба Деншилля.

Он вошел в пустующую залу, негромко кашлянул, и тут же эхо прокатилось по всему огромному безлюдному помещению, рассыпаясь на мелкие искорки отголосков. Подойдя к низкому столу с крышкой из чистейшего хрусталя, граф поднял тяжелый бронзовый колокольчик и позвонил. Слуга не заставил себя долго ждать: сначала эхо оповестило хозяина поместья о его приходе, а затем появился и он сам, остановившись в дверях с почтительным поклоном – молодой писарь витков тридцати, невысокий, с уложенными вокруг овального лица светлыми волосами и падающей на южные темные глаза завитой челкой.

– Через три часа здесь состоится заседание по поводу укрепления защитной полосы на суше и в море. Повсюду свирепствуют пираты и северные шпионы. Полагаю, до обеда полотеры и чистильщики мебели успеют привести все в пристойный вид, а повара приготовят прохладительные напитки и десерт для моих визитеров, – мейр Итан не задавал вопросы, а приказывал, и молодой писарь поспешно скреб пером по серовато-желтой бумаге. – На время переговоров передай дворецким, чтобы все двери были заперты и ни одна живая душа…

– Граф! – вдруг раздался взволнованный голос швейцара. А вслед за эхом появился и сам слуга, очевидно, торопившийся с известием: он покраснел от быстрого бега, запыхался и то и дело вытирал блестящую лысину белоснежным кружевным платком. – Граф!.. Мире Диане плохо! Она велела позвать вас.

– Запиши все, что я сказал, и ничего не забудь, – отрывисто бросил граф молодому писарю. – К работе можно приступать уже сейчас.

Слуга откланялся и поспешил уйти. Граф и швейцар миновали несколько широких мраморных лестниц, прошли обратно по анфиладе, по прозрачной галерее на втором этаже дома, где стены и потолок были сделаны из чистейшего стекла, добрались до женской части поместья. Несмотря на свой преклонный возраст, швейцар шел быстро, торопливо, немного переваливаясь на косолапых ногах и изредка протирая платком лысину.

– Что там случилось? – спросил граф, пока они шли. – Отчего так срочно?

– Не знаю, мейр Итан, не могу знать, – развел руками швейцар. – Графине принесли письмо, я его передал, а потом, почти сразу, когда горничная Иза вручила его мире Диане, той стало нехорошо, она сильно плакала и просила то позвать вас, то оставить ее в покое. И вот, – старик шмыгнул красным носом и протер своим платком вспотевшие ладони. Граф ничего не ответил; до покоев графини дошли в молчании.

– Идите на свое место, – наконец приказал Итан, останавливаясь у тяжелых дверей и прислушиваясь. В комнатах его жены царила тишина, только раздавался чей-то приглушенный шепот и шелест юбок прислуги. Он открыл дверь и вошел.

В покоях миры Дианы было светло и прохладно: девушки-горничные открыли окна, чтобы впустить свежий воздух. Графиня, бледная, осунувшаяся, с покрасневшими от слез глазами и губами, искусанными от волнения, полулежала в мягком кресле, обитом голубым бархатом. Одна девочка-служанка терла ей виски, другая – стояла рядом с бокалом воды в руках. На низком столике из красного дерева лежало смятое письмо со сломанной печатью.

– Выйдите все, – глухо промолвил граф. Светлый хоровод девушек мгновенно выпорхнул в дверь. В просторной комнате, пронизанной ароматом ванили и кедра, повисло гробовое молчание.

Итан медленно подошел к Диане, грузно опустился в кресло, стоявшее напротив. Они с супругой были полными противоположностями и внутренне, и внешне. Маленькая, хрупкая, черноволосая Диана с черными живыми глазами, оливковым южным загаром, точеной фигуркой – и ее муж, граф Итан Ринальде, высокий, плечистый, бледнолицый, со светлыми седеющими волосами и удивительно мягким взглядом бархатных карих глаз, глубоко посаженных под выступающие густые дуги бровей.

– Ты в порядке?

– Благодарю… уже да.

Дежурные фразы, в коих нет ни капли любви и искреннего участия… Янис наверняка бы спросил иначе. Диана поспешила вытереть слезы и посмотрела в сторону мужа уже спокойнее.

– Тебе, право, не стоило за меня волноваться.

– Что случилось? Ты была так напугана. Что это за письмо?

– Так, – графиня рассеянно подняла со столика измявшийся лист бумаги, пробежалась глазами по выписанным каллиграфическим почерком строчкам и протянула письмо супругу. – Вообще-то, оно предназначалось тебе. Из Верховной канцелярии пишут, что у нас на морских границах слишком плохая оборона, – Диана нервно усмехнулась и изящным жестом откинула назад густые локоны. – Торговая баркентина "Исида", которую мы пять лун назад отправили к северо-западным берегам, захвачена шайкой пиратов под предводительством известного корсара Мэйна Остина. Товар разграблен, бумаги утеряны, от личного состава команды ничего не осталось: матросы расстреляны, кок и судовой врач приняли сторону пиратов, капитан… – голос Дианы вдруг прервался и предательски дрогнул, – о нем нет достоверных сведений, но прошел слух, что он мертв.

– Янис Миллс мертв? Стал жертвой пиратов? Ну-ка дай сюда письмо, – граф нетерпеливо протянул руку, и в его протянутую ладонь лег серый лист. Граф бегло прочитал написанное, затем еще раз, и еще, и снова обернулся к жене. На его суровом лице, казалось, собираются тучи. – Нет! Я этого так не оставлю! Он угробил самый дорогой корабль, команду, утопил в демоновой бездне все важные договоры и… Мы погибли! Нет, я его с того света вытащу и зашвырну туда еще раз!

Граф Итан вскочил с места, скомкал письмо (громко захрустела под его сильными пальцами печать из красного сургуча), нервно заходил по широкой комнате. Диана, оправившись от первого страха, бросилась к нему, повисла на его твердой, как камень, руке:

– Милый! Стой, не горячись! Янис ни в чем не виноват, это могло случиться с кем угодно, к тому же он ведь…

Итан резко остановился, схватил бледную и дрожащую жену за плечи и пристально посмотрел ей в глаза. Диана судорожно сглотнула, всхлипнула, опустила взгляд, не в силах выдержать тяжелого взгляда мужа.

– И с тобой из-за этого случился припадок? – спросил он уже гораздо тише, почти вполголоса, но такой звенящий холод проскользнул в этом вопросе, что Диана сжалась еще сильнее.

– Да, я люблю его, как брата! Ты же знаешь, мы с ним были друзьями с самого детства…

– Нет, не знаю! – холодно отрезал граф, выпустив хрупкие плечи женщины. – Как брата, хм!.. Ты вышла замуж, а значит, о всех таких друзьях давала клятву забыть! Тебе мало людей в замке? У тебя целый штат прислуги, они все подписывали сотню договоров и обязательств, с ними ты можешь быть откровенна, да и общаться тебе никто не запрещает. Но мужчина, свободный, холостой капитан, безродный пес, теперь еще и мошенник… Диана, не позорь меня!

– Как ты можешь так говорить, – горько прошептала перепуганная Диана. – Ты же знаешь, как я тебе верна. Да, я раньше любила Яниса, но сейчас… Прошло уже столько витков, ему, да и мне, давно не девятнадцать, я забыла его взгляд и голос и… У меня есть только ты, – Диана встала на носочки, протянула руку, коснулась ладонью щеки графа, затянутой седеющей щетиной. – Я люблю только тебя…

Она прикрыла глаза и потянулась к его губам, но граф отвернулся и оттолкнул ее. Едва устояв на ногах, женщина прижала руки к груди в умоляющем жесте.

– Если я тебе не дорога, подумай хотя бы о своих землях! Если не вернется "Исида", ты лишишься своих денег и связей с теми берегами. Я в этом ничего не понимаю, но я тебе не враг, а только хочу помочь.

– Твоя помощь приведет к тому, что мне будет стыдно смотреть людям в глаза! – колко бросил граф. – Не дай Светлейший, командор Ротгер Уоррен написал правду. А если правду… Жаль, очень жаль терять такого слугу, как Миллс. Он был вернее выдрессированной собаки.

Диану смутило это сравнение. Краснея и пытаясь скрыть невольно выступивший румянец, она отвернулась к окну, облокотилась обеими руками о подоконник. Из окна ее покоев на четвертом этаже замка открывался вид на замковый парк, далекие горы, укрытые сизым туманом, и побережье. Солнце блестело на высокогорном леднике, слепящие блики рассыпались по морской глади, далекие волны неслышно набегали на песчаный берег. И вдруг графиня, прильнув к окну, тревожно и радостно вскрикнула:

– Корабли! Наша гвардия возвращается!

Итан, потеснив супругу, метнулся к окну и вгляделся в пронзительную безоблачную даль. Диана не ошиблась: три гвардейских шхуны в полном вооружении и под парусами медленно и чинно входили в бухту. Белые паруса лоснились на солнце, из окна не было видно людей, снующих по верхним палубам, но и следов боя нельзя было заметить, и хозяева замка облегченно вздохнули, переглянувшись.

– Оставайся здесь, тебе нужно успокоиться, – велел граф, поправляя парадный сюртук на себе и разглаживая случайные складки на платье жены. – У меня сейчас встреча с лордом-канцлером. Заодно и торговое путешествие "Исиды" обсудим.

Диана снова потянулась к нему, он обнял ее, привлек к себе, суховато поцеловал в лоб, заправил под жемчужную диадему выбившийся темный локон и быстрым широким шагом направился к выходу. Когда двери за графом закрылись, женщина снова обессиленно упала к глубокое мягкое кресло и закрыла лицо руками.

– Янис, живи, если помнишь меня, если любишь, живи, – задыхаясь, вымолвила она горячечным шепотом. – О Светлейшие…

Всю дорогу до церемониальной залы графа не покидали мрачные мысли. Разумеется, умом он понимал, что дочь губернатора города-вассала Вильхеллы вышла за него замуж не добровольно. Она поначалу и не скрывала этого, запираясь у себя в покоях и рыдая неизвестно по ком ночи напролет, а позже свыклась, позволила графу чаще быть рядом и, как казалось ему, сама к нему привязалась. Этого нельзя было исключать, ведь со дня их свадьбы минуло почти девять витков, за это время привычки и мечты молодой графини не могли не измениться. К тому же сейчас ее здоровье пошатнулось, она носила под сердцем ребенка, поэтому стала такой несдержанной, порывистой, чувствительной.

В церемониальной зале уже ждали графа Итана лорд-канцлер Сэм Вельстерн, квартирмейстер прибывшего гвардейского корабля Роберт Сандерс и виконт Льюис Уиллинстон, отвечавший перед Советом за торговые дела. Мельком оглядев залу, Итан не без удовольствия отметил, что расторопные слуги все сделали вовремя и так, как он просил. Под круглым столом был постелен пушистый восточный ковер, у стены уютно потрескивал огонь в камине, стол был легко сервирован на четверых, у каждого прибора стоял бокал красного вина. Кивнув своим посетителям, граф неспешно прошел на свое место.