Татьяна Булатова
Как сказать…
Ее и бабушкой-то было невозможно назвать. Поражало, что в свои шестьдесят «с хвостом» она красилась. Да не слегка, а основательно: глаза – в сурьме, веки – в перламутре, на скулах – не по годам яркий румянец, и губы цветут неряшливой фуксией. И не потому, что помада наложена неаккуратно, а потому, что дешевенькая та помада, «копеечная», купленная на первом попавшемся рыночном развале.
– Алла Викториновна, а какой у вас любимый цвет?
– Сиреневый, – довольно отвечает Алла Викториновна, будто кому-то это и вправду интересно.
– А чего же на вас зеленое надето?
– Так сиреневую блузку я же сегодня утром утюгом прожгла!
– Да ну?! – дивятся коллеги удивительной способности Аллы Викториновны все время попадать в какие-то форс-мажорные обстоятельства. – Вот уж не повезло, так не повезло!
– Не повезло! – соглашается Алла Викториновна и заявляется на следующий день на работу в целой и невредимой сиреневой блузке.
Коллеги открывают рты, а потом возмущаются:
– Объяснитесь, Алла Викториновна! Как же так?! Вы ж эту блузку вчера утюгом прожгли.
– Так я же не эту прожгла, – оправдывается Алла Викториновна.
– Да как же не эту?! – изумляется народ.
– Да не эту, вам говорю. У меня же две сиреневые блузки!
– Две?! – морщат лоб коллеги и что-то не припоминают…
– Две, – уверенно подтверждает Алла Викториновна и для пущей убедительности поясняет: – Две совершенно одинаковые. Я вообще часто по две покупаю, потому что…
Коллеги не дают договорить и обрывают Аллу Викториновну:
– Потому что вы врете.
– Я вру?! – таращит глаза Алла Викториновна.
– Вы! – рвутся в бой коллеги.
– Не хотите – не верьте! – уходит от дальнейшего спора Алла Викториновна и застывает над своими пробирками: вот уже несколько десятилетий она преподает биохимию в фармацевтическом колледже провинциального города.
Известно, что Алла Викториновна, в отличие от своих сверстниц, не рвется на заслуженный отдых. Поэтому на работе она пропадает круглосуточно, к вящему неудовольствию ближайших родственников.
– Мама, – ругается старшая дочь, – ну сколько можно работать?! Сорвешься! Сиди уже дома, нянчись с внучкой.
– Мама! – вторит ей сестра. – Ты ведь уже бабушка. А внучка тебя не видит. Ты все время с чужими детьми.
– Какие же это дети?! – оправдывается Алла Викториновна. – Это не дети. Это взрослые люди.
– Тем более! – негодует младшая дочь. – Ты тратишь время и расходуешь свои силы на взрослых абсолютно посторонних людей.
– Это не посторонние люди! – сопротивляется Алла Викториновна. – Это мои студенты.
– Мама! – в один голос кричат сестры. – У тебя вечно студенты. И у тебя вечно на нас нет времени. А потом ты обижаешься!
– Ничего я не обижаюсь, – все-таки обижается Алла Викториновна и застывает в трагическом недоумении над кастрюлей с борщом. – А где борщ? Это что, все?
– А что ты хотела?! Ты бы еще под утро домой пришла. Хорошо устроилась. Целый день – студенты! Целый день – программы. Целый день – компьютер. Лишь бы домой не идти. Внучка скоро узнавать тебя перестанет.
– А зачем ты ее назвала Аглая? – задает не в тему вопрос Алла Викториновна.
– А как мне, по-твоему, надо было ее назвать? – орет младшая дочь.
– Ну, хотя бы Аполлинария…
– Чем Аполлинария лучше Аглаи? – вступается за племянницу тетка.
– Да! Чем? – вторит ей сестра.
– Да ничем. Аглая тоже хорошо. Нормально, когда Аглая. Необычно даже…
Дочери захлебываются собственной слюной, но ссоры не получается до тех пор, пока не появляется сама Аглая.
– Баба, – говорит она громко. – Ты сегодня зубы в стакан будешь класть?
– Не скажу, – заявляет Алла Викториновна и выскребывает из кастрюли остатки борща.
– Почему? – искренно недоумевает вну-чка.
– Потому что ты меня зовешь «баба»!
– А как надо?
– Ну… – закатывает глаза Алла Викториновна. – Зови меня Алла!
– Пугачева? – уточняет девочка.
– Почему Пугачева? – удивляется Алла Викториновна. – Как моя фамилия?
– Как ее фамилия? – обращается Аглая к матери.
– Реплянко, – подсказывает та.
– Реплянко? – переспрашивает девочка.
– Реплянко, – признается Алла Викториновна и садится ужинать остатками борща.
Ест она красиво и медленно, умудряясь сохранить не только помаду на губах, но и величественное выражение лица. Непременно – кусочек черного хлеба, некрепкий чай и в конце что-нибудь сладенькое. Чаще – варенье, реже – чудом сохранившаяся в доме конфета.
В доме Реплянко кондитерские изделия любого вида были огромной редкостью. Некоторые даже злословили о том, что видели саму Аллу Викториновну, тащившую с рынка тяжеленные сумки, из которых торчали, стыдно сказать, бычьи хвосты. «Это надо же! – восклицали они. – Приличные люди, а чем питаются!»
«Нормально мы питаемся!» – торопилась успокоить их Алла Викториновна и всегда из гостей несла домой, что получится: кусок торта, бутерброд с икрой, горсть конфет. В общем – что дадут хозяева, давно подозревающие, каково истинное положение дел в семье Реплянко.
Если в руках бабки вдруг неожиданно оказывалась конфетка, внучка делала страшные глаза и, не отрываясь, смотрела на ее движущийся рот.
– Это ты конфету ешь? – не верила своим глазам Аглая, видя, с каким удовольствием Алла Викториновна откусывает от маленькой конфетки маленький кусочек, а потом долго держит его во рту, смакуя.
– Конфету, – мычит с набитым ртом Алла Викториновна.
– А не делишься чего? – возмущается внучка.
– А ты ела сегодня конфету? – интересуется Алла Викториновна и торопится откусить кусочек побольше.
– Ела, – честно признается Аглая.
– А я – нет, – изрекает Алла Викториновна и заталкивает остаток конфеты в рот.
– Ну ты даешь, мам, – презрительно тянет младшая и переглядывается с сестрой.
– От каждого – по способностям, каждому – по потребностям, – напоминает хорошо известный лозунг Алла Викториновна, а потом спешно добавляет: – В коммунизме! А у нас, девочки, капиталистическое общество. Так что извиняйте: кто как работает, тот так и ест.
– Можно подумать, мы не работаем, – язвит старшая дочь.
– Работаете, – соглашается Алла Викториновна. – Но не за сладкое же?!
– А ты что, баба, за сладкое? – догадывается Аглая.
– Нет, – отрицает Алла Викториновна. – За вознаграждение.
– Это за какое такое вознаграждение?! – выстраиваются во фрунт дочери и внучка. – За конфетку?!
– Нет, – стоит на своем Алла Викториновна. – Вы, может, и за конфетку. А я – за вознаграждение.
– Какая разница? – гневается младшая дочь.
– Большая, – строго говорит Алла Викториновна. – За конфетку работают собачки в цирке. А дрессировщик – за вознаграждение.
– Ну и каких собачек ты сегодня дрессировала?
– Каких собачек? – открывает рот Алла Викториновна. – Сегодня сплошные лабораторные.
– Это у кого сегодня сплошные лабораторные? – На кухне появляется муж – большой поэт современности.
– У меня, – подтверждает Алла Викториновна.
– Целый день в колледже? – интересуется большой поэт незначительными мелочами.
– В цирке! – выкрикивает Аглая и прыгает на одной ножке.
– В каком цирке? – не понимает большой поэт и с надеждой смотрит на дочерей. – Не понял.
– Чего ты не понял? – агрессивно наскакивает младшая дочь. – На арене цирка – Алла Викториновна Реплянко, великий педагог и жмотина.
– Чего это я жмотина? – не выдерживает Алла Викторовна.
– Того это. Конфету схрумкала и даже с ребенком не поделилась.
– А кто сказал, что все лучшее – детям?! – отшучивается Алла Викториновна.
– А кто сказал, что все лучшее – старикам? – парирует дочь и в сердцах хлопает дверью.
Алла Викториновна вздрагивает и беспомощно смотрит на своего мужа. Большой поэт – на нее. Между ними, это знают все, – большая любовь, о которой сама Реплянко говорит так: «Понимаю, что это аномалия. Но что делать?! Полное совпадение феромонов!»
Такое объяснение раздражает близких подруг Аллы Викториновны и явно возбуждает случайных слушателей. «Поклонники и поклонницы» влюбленной Реплянко четко разделяются на два лагеря. Одни – за любовь к большому поэту. Другие – против.
Те, кто «за», пребывают в полном обаянии от красивой истории об исключительной любви большого поэта, придуманной Аллой Викториновной. У этой истории простой сюжет: в завязке – мимолетный взор, феромоновый взрыв и безумная страсть. В развитии действия – борьба за выживание и за сохранение таланта большого поэта путем утраты собственного здоровья. В кульминации – иссякший источник феромонов и относительное оскудение таланта большого художника. Надо ли говорить, что в развязке?! В развязке – гимн героическому подвигу сподвижнице, другу, жене.
Близкие подруги были иного мнения об истории взаимоотношений Аллы Викториновны и большого поэта. До наступления пенсионного возраста они Аллу иначе как «сумасшедшей дурой» между собой и не называли, периодически предоставляя этой чокнутой с двумя детьми угол на два-три дня, пока к поэту не вернется вдохновение, сменяющееся раскаянием. После первого инсульта большого художника подруги стали помягче и слово «дура» поменяли на слово «бедолага». Второй инсульт примирил всех, и у некрасивой истории любви нарисовался красивый финал: «Красивая вы все-таки пара! Ты, Аллочка, и он – художник слова, помятый жизнью и выброшенный «с корабля современности». Услышав это, Алла Викториновна расцветала, как майская роза, и продолжала любить жизнь еще больше, а дома бывать все реже.
