Татьяна Авлошенко
Осень Окаяна
Памяти Флокса
Осень – порог,
Зима – дверь,
За дверью весна.
Вольга Серебряное Пламя
© Татьяна Авлошенко, 2023
ISBN 978-5-0050-2649-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ЗАПЕВ
Бывает в ночи минута, когда мир замолкает. Уходят до срока в норы свои звери, замирают птицы в гнездах, даже ветры и реки не смеют нарушить великую Тишину. Поднимись на самый высокий холм в округе. Ляг на землю. Обними небо. И внимай. Если ты мудр и умеешь слушать, то скоро различишь, как поют в ночи веретена. То ткут судьбы человеческие Вещие Пряхи.
Это правда, потому что так говорят и нордры, и смолены. Даже герумы, давно забывшие корни свои, смотрят порой на прядущих женщин, будто пытаясь что-то вспомнить.
Смолены говорят, что прях две, и зовут их Доля и Недоля. Нордры же называют трех вещих сестер – Урд, Верданди и Скульд, и имена эти означают Судьба, Становление и Долг.
Крутятся, жужжат веретена. Мотаются на них нити жизней человеческих, то ровные и гладкие, то путаные и непрочные. В какой узор сплетутся они, в какие узлы завяжутся? Кто знает…
Глава 1
Я ходила на берег – гордая и смелая.
Возвратилась с берега не я…
В. Белшевица
Звук шагов грохотом отскакивал от вымощенного медными листами пола и, пометавшись меж каменных сводов, несся дальше по коридору. Никто не подкрадется к покоям императора незамеченным.
У дверей замерли стражи. Пятый пост от начала коридора. Бесстрастные лица, немигающие взгляды, мускулистые руки, сжимающие древки алебард. Они не будут скрещивать оружие перед тем, кто осмелится не остановиться за семь шагов и громко назвать свое имя и заветное слово, нет, заточенные до волосяной тонкости полумесяцы лезвий просто снесут приблизившемуся дерзкую голову.
Человека в длинном балахоне цвета запекшейся крови стражи пропустили, не дожидаясь пароля. Они знали его. Именно он привел их сюда и дал приказание.
Замочная скважина в двери, с виду совсем обычная. Чуть не половина добрых жителей Лагейры носит с собой ключи от таких замков. Но если кто-то вздумает пошуровать в замочке или непочтительно постучать в монаршую дверь топором, упавшая сверху тяжелая решетка мгновенно успокоит его. Еще четыре таких же скрыты в потолке коридора. Стражи легко опустят их при первом признаке опасности.
Только три человека знали, как справиться с хитрым замком. Император Урбан. Великий Магистр Братства Ревнителей Истинной Веры. Раньше еще знал мастер Кронк, творец ловушек. Где теперь умелец, где дом его и мастерская? Пожар. Никто не успел спастись. В кузницах это бывает, шальная искра. Но говорят, что в дом мастера Кронка ударила молния… Слишком искусен был, слишком часто глядел в недозволенные книги, слишком долго испытывал терпение Божье…
Нарочно несмазанные петли пронзительно взвыли. Две тени мелькнули по углам покоев, два человека бросились в тайные ходы, на миг открывшиеся и снова слившиеся со стенами. Великого Магистра зеркала не обманут.
Встать посреди комнаты, руки на виду, пусть император приглядится, пусть поймет, кто перед ним. И сам выйдет из укрытия.
Край мехового одеяла, укрывающего широкое ложе, чуть шевельнулся. Не смотреть туда. Пусть вылезет, подойдет со спины, как ему кажется, неслышно и незаметно.
– Кто ты?!
Меж лопаток уперлось острие кинжала.
Руки императора сильно дрожат. Балахона не жалко, но он может разрезать дорогую куртку.
Великий Магистр чуть шевельнул рукой, и закачался прихваченный пальцами за горловину пузатый холщовый мешочек.
Бледная сухая рука метнулась мимо бока, вцепилась в подношение, рванула к себе. Великому Магистру не было нужды оборачиваться, он и так знал, что правитель земли, лежащей меж двумя морями, нетерпеливо теребит завязки, засовывает руку в мешочек, жадно пихает в рот горсть голубоватого порошка.
Страшно, страшно жить на свете императору Урбану. Всюду враги, убийцы, заговорщики днем и ночью крадутся, метят стрелой и кинжалом, подсыпают отраву, несут с собой ядовитых змей и заморских чудовищ, творят подлую волшбу, порчу наводят. Но стоит пожевать волшебного порошка, как все меняется. Могуч и неуязвим властитель Герумской Империи, смело выходит он к подданным, вершит справедливый суд, наводит ужас на вероломных соседей… Ай да порошок! И кому какое дело из чего его готовят и откуда приносит его Великий Магистр.
Шарк, шарк… Пошел. Можно оборачиваться.
Император взгромоздился на ложе, поджав под себя тонкие кривые ножки. Выпирающее брюхо поползло вниз. Обтянутый желтоватой кожей лысый череп клонился на грудь, словно непомерно большая челюсть влекла его вниз. Герумский монарх не старше Великого Магистра, в возрасте вершины. Порошок голубоватого корня ниянова хрена не щадит своих почитателей. Если властью и впрямь наделяют боги по своему усмотрению, то те, кто смеет так называть себя сейчас, избравшие эту тварь, действительно достойны свержения.
– Ну? – буркнул император.
– Она созналась. Рубин в перстне, который она носила на пальце левой руки, сдвигается. Под ним ямка, в которой найден яд, который, будучи растворен в вине…
– Довольно! – махнул своей лягушачьей лапкой император. – Слишком долго говоришь! Да и молвь у тебя… Столько лет в Братстве, а так и не научился по-человечески болтать. Эту… казнить. Распорядись.
Хороша была Маргарита фон Штессер. Хороша и умна. И верна. Привезенная с Окаяна, отданная Урбану в фаворитки, это она приучила императора к порошку из ниянова хрена. Тонко, незаметно приучила. Но все на свете должно иметь свой конец. Ты не нужна мне больше, Маргарита. И потому тебя больше нет.
– Ваше Величество, сегодня я отправляюсь на остров Окаян. Пора свернуть голову наглости нордров.
– На родину потянуло? – голубоватый порошок, растворившись в крови, обретает власть над человеком. Император храбр и зол. Но не умен. – Поезжай, поезжай в свою вотчину. Твой остров. Дарю, за верную службу дарю.
Изобразить восторг и благодарность. Согнуться в три погибели. Но не пытаться поцеловать руку и вообще приблизиться.
– Не благодари! – император доволен собой, своим умом, умением жаловать верных людей. Ему кажется, что он сам все придумал, уже забыл, о чем просила его Маргарита фон Штессер в последнюю ночь. – Иди! – повелителю герумов не терпится остаться наедине с дивным порошком. И сладкими грезами, которые он вызывает.
Кланяясь, задом, к двери.
– Я хотел бы получить благословение епископа Максимилиана…
– Нету! – с набитым ртом. – Хворает Максимилиан!
Дверь захлопнулась.
Великий Магистр доволен. Император долго не протянет. Наследник? Завтра получит приглашение на охоту. В веселой компании найдется та, кто увлечет принца прочь от людей. Лошадь испугается скользнувшей с кочки гадюки. Шламгенгская трясина никогда не отдает добычу. И никогда не выдает тайн.
Император протянет подольше. Ровно до того дня, когда Великий Магистр вернется в Лагейру. А затем… Хватит венценосному греховоднику гневить Господа.
Жаль, упустил епископа Максимилиана. Нельзя было верить тому, что все выходы из норы старого лиса надежно перекрыты. Но куда он денется?
И как же легко оказалось заполучить Окаян!
Великий Магистр шел прочь от покоев герумского императора. Выстланный медными листами пол под тяжелыми сапогами гудел победным гонгом.
Третий день заливает Хофенштадт дождь. Вода собирается в лужи, лужи растут, превращаются в ручейки, ручейки бегут по улицам города. Еще немного, и ручейки сольются в реки, реки сломают крепкие двери, ворвутся в дома, унесут их в невиданный морской поход. Но этого не произойдет. Город – это богатство и слава, иногда спасение. Хорошо заботятся хофенштадтцы о сохранности его. Много лет пытается море взять Хофенштадт приступом, но единственной его добычей остается гавань.
В гавани заправляет Бьярни Кормщик. Каждое утро крепкий приземистый мореход заявляется в порт, неспешно осматривает корабли, оглаживает каждый, словно всадник любимую лошадь. Тот, кому не лень пойти с Бьярни, получает в подарок целый ворох морских историй, берущих начало свое чуть ли не с плавания Ноева ковчега.
Но сегодня даже несокрушимого Бьярни дождь загнал в дом, под защиту прочной крыши и жаркого очага. Мореход и здесь нашел себе слушателей, собрав вокруг себя почти всех постояльцев трактира. Только два человека остались наверху, в жилых комнатах. Высокий старик в одежде священника читал, сидя у стола, его гостья, темноволосая девушка лет пятнадцати, устроилась у камина. Старик и девушка молчали. Рука Берканы, втыкающая нож в устилающий пол камыш, говорила отцу Мартину гораздо больше, чем мог бы поведать язык. Только когда острое лезвие промелькнуло в опасной близости от расшитой золотом туфельки, священник заговорил:
– Мне кажется, что замужество – не самая плохая судьба для девушки. Тем более если мужем ее должен стать весьма достойный человек.
Беркана вздрогнула и гневно уставилась на покрытое шрамами лицо священника.
– Да? Ты действительно так думаешь? Тогда скажи, почему бы Исе самой не выйти замуж за этого достойного человека? Почему она распоряжается моей жизнью?
– Иса эрл твоя мачеха и правительница нордров. Мы все должны исполнять ее волю. Она мудрая женщина.
– Хотя мой отец и сделал тебя священником, ты никогда не станешь по-настоящему свободным! Вам бы, вольноотпущенникам… – Беркана осеклась.
– Только бы набить брюхо да полодырничать в теплом уголке. Высокие помыслы не для нас, – спокойно закончил отец Мартин. – Никогда не говори того, чего не знаешь, дочь эрла. И тем более не говори того, чего не думаешь. А сейчас я не отказался бы послушать, о чем толкуют в общей зале.
– Иди, отец Мартин, я здесь посижу.
Шрамолицый священник поднялся и, потянувшись, направился к выходу. Дверь дважды скрипнула, выпуская его. Беркана привалилась спиной к стене и закрыла глаза.
Тяжелые капли дождя срываются с крыши трактира и с глухим стуком падают на подоконник. «О-тец. О-тец», – выстукивает дождь. «Мачеха-а-а», – тихо накатывается на берег волна. Беркана закусила губу. Волна придет и уйдет, дождь оставит лужи. Имя Ольгейра эрла нордров известно везде, где когда-либо приставал грозный корабль-драккар. Ису Смоленку за пределами Окаяна знают немногие. Дождь, срываясь с неба по капле, лишь вымочит одежду. В тихой волне скрыта сила, способная со временем сокрушить любую преграду. Суровые хирдманны на каждом шагу вспоминают Ольгейра эрла, но делают этот шаг с молчаливого согласия Исы. Тихо-тихо намывает волна дюны. Солнце уничтожает лужи. Ису Смоленку запомнят. А кто из правнуков теперешних хирдманнов скажет, как звали дочь Ольгейра эрла?
Иса, мачеха Иса, Иса эрл. Еще недавно я восхищалась твоей храбростью и умом, я хотела походить на тебя во всем. Я никогда не ревновала к тебе отца, ты была моим другом, старшей сестрой, вождем. А потом все лопнуло, как перетянутая тетива. Зачем ты сделала это, Иса? Ведь я не рабыня, чтобы так запросто распоряжаться моей жизнью.
«Я не знаю человека, который мог бы сказать дурное о Дитрихе Лорейнском. Только пролив отделяет его герцогство от наших земель. Ты понимаешь, как важен для нас союз с Лорейном?»
Как ты могла сказать такое, Иса? Ты расплатилась мной за то, что герцог Дитрих со своего берега будет следить за каждым проходящим кораблем. Работорговцы из Бары, пираты с Жадных островов, осмелившиеся сунуться в пролив Бергельмир, окажутся словно между мельничными жерновами. Крепкий договор дорогого стоит… Но я не золотая монета, Иса! У меня есть чувства, и сильнейшее из них – ненависть и презрение к тебе, повелительница нордров!
Тонко взвизгнули несмазанные дверные петли. На пороге возникла высокая фигура отца Мартина.
– Я не особо погрешу против истины, если скажу, что внизу собираются ужинать.
Желудок Берканы отозвался быстрее языка. Девушка покраснела, но тут же рассердилась на себя. Что позорного в том, что она хочет есть? Из-за проклятой Исы забыла обо всем, даже об обеде. Но и десять мачех не стоят того, чтобы отказываться еще и от ужина.
Зал был полон, но трактирщик, кланяясь, проводил Баркану и отца Мартина к свободному столу. Усевшись, девушка огляделась. Хирдманны из ее свиты ужинали за одним большим столом и сейчас встали, приветствуя госпожу. Беркана махнула им рукой, разрешая продолжить трапезу. Как же хотелось ей усесться вместе с этими людьми, которые, переиначивая ее имя, звали ее Берхен-Медвежонок, как хотелось подцеплять куски мяса с общего блюда и как равной с равными пить пиво из ходящей по кругу чаши! Но то, что привычно в Аскхейме, недопустимо в Хофенштадте. Здесь Беркана знатная дама, просватанная невеста, уже успевшая удивить горожан своей свитой, в которой отсутствуют служанки. До чего же противно сидеть здесь в дурацком роскошном платье, словно кукле в герумской лавке, пусть люди пялятся.
Беркана воинственно огляделась. Никто и не думал таращить на нее глаза. Люди были заняты кто едой, кто разговором. Только один человек смотрел на девушку. Мстительная Беркана тоже уставилась на незнакомца.
Его нельзя было назвать красивым. Длинный нос, почти квадратная голова на мощной короткой шее, желтые клыки, обнажающиеся, когда этот человек улыбался, делали его похожим на хищного зверя. К тому же незнакомец был весь какой-то серый. Серая меховая одежда, пепельные волосы, серая щетина на щеках и подбородке, даже кожа будто припорошена пылью. Н-да, неприятный тип!
Желтые глаза серого замерцали веселым огнем. Перегнувшись через стол, он сказал что-то седовласому старцу, сидевшему напротив. Дед неприлично для своего почтенного возраста фыркнул и обернулся, чтобы тоже взглянуть на Беркану. Славная дочь Ольгейра вознамерилась показать старикану язык, но застыла с раскрытым ртом, в безмерном удивлении уставившись на соседа. Почтенные старческие седины обрамляли веселое мальчишеское лицо! Ну да, лет шестнадцать-семнадцать, а может быть и меньше. В глухих лесах на берегу реки Смолены взрослеют быстро. В том, что мальчишка смолен, Беркана не сомневалась. Кто еще на Окаяне носит тяжелые серые плащи, скрепляя на груди края их фибулой с изображением прыгающего волка? Кто еще позволяет волосам свободно свисать до плеч и прядями падать на лоб? А главное… Парень был потрясающе красив. Красив особой суровой красотой, неизменно поражающей всякого, кому приходилось встречать людей из Дудочного леса, красотой, известной всем, кто знал Ису Смоленку.
Встретившись глазами с Берканой, молодой смолен улыбнулся и подмигнул. Хватит! Девушка резко поднялась. Отец Мартин потянулся удержать, но не успел.
Чтобы попасть на улицу, надо было пройти через весь зал. Возле стола смолена и его приятеля Беркана остановилась. Просто чтобы еще раз посмотреть на нахального мальчишку. Сверху вниз. Но, словно угадав ее намерение, парень поднялся навстречу и насмешливо поклонился. Народ захихикал в кружки. Беркана вылетела из трактира.
Топот настигал Беркану. Топот людей, уверенных, что жертва от них не уйдет. Дочь эрла коротко усмехнулась. Хвала святому Георгию, потасовка как раз то, что сейчас нужно. Беркана не боялась. Чтобы дочь эрла, игрушками которой в детстве были не куклы, а деревянные мечи и маленькие луки, не справилась с уличными грабителями? Смешно. А вот молодцам не позавидуешь. Вместо голубки они обнаружат в сетях разъяренную соколиху.
Рукоять небольшого меча удобно легла в ладонь. Честь и хвала мастеру Скарву, умудрившемуся выковать клинок столь изящный и тонкий, что легко скрывается под плащом, но при этом обладающий отменной прочностью. Меч легко вылетел из ножен, и Беркана еще раз похвалила работу Скарва.
Девушка резко развернулась, готовая принять бой, но тут что-то жесткое ударило ее под подбородок. Это не была рука человека, скорей всего рогатина наподобие ухвата, из тех, какими недавно пешие воины наловчились выбивать конников из седел. Падение – не беда для бойца. Валясь на спину, Беркана успела высвободиться из рогатки и приготовить тело к кувырку. Но платье, нынешнее нарядное платье, помешало. Спутали ноги нижние юбки, словно колокол, встала расшитая золотом и жемчугами юбка верхняя. Беркана неловко завалилась на бок, на сжимающую меч руку, попыталась подняться, но тут жесткая мешковина закрыла лицо. Чьи-то руки уже завели локти за спину, обматывали их ремнем. Не вырваться!
Беркану подняли и крепко приложили животом к чему-то плотному и теплому. В ноздри ударил запах кожи и конского пота. Могучая лапа легла девушке на поясницу. Беркана возмущенно взбрыкнула, но толку-то!
Копыта нескольких лошадей разом ударили о мостовую. Силуэты всадников слились с ночной тьмой. И сразу же на площадь выскользнули еще две фигуры. Одна из них тут же пригнулась, словно высматривая или вынюхивая что-то на земле.
– Ну? – нетерпеливо спросил спутник следопыта.
– Подожди. В большом городе много запахов. Хоть дождь и смыл большинство, но трудно найти нужный.
– Нечего было меня удерживать!
– Одному тебе все равно было не справиться. Это не лес. А если б я вмешался… Шум поднялся бы такой, что прибежала бы даже городская стража. А там знакомство с Братством. Для девочки, кстати, тоже… О, нашел! Так и есть, за город собрались. Ворота сейчас не откроет даже золотой ключ, а вот маленькую калиточку… Побежали.
– Сер, а может быть…
– На костер захотелось? – фыркнул следопыт. – За городской стеной – пожалуйста. А сейчас вспомни, для чего тебе ноги приделали.
Сначала Беркана пыталась по стуку копыт, по движениям лошади догадаться, куда ее везут, но вскоре поняла, что это бесполезно. Голова девушки моталась из стороны в сторону, жесткая лука седла впивалась в живот, по жилам вместо крови текла боль. Воздух остался где-то снаружи, в мешке были только пыль и щетина. Они пробирались в легкие, заполняли их, переполняли… Не могу больше…
Волна холодной воды ударила в лицо. Беркана хотела утереться, но руки, как и все тело, были крепко прикручены к чему-то твердому. Девушка попробовала переступить ногами. С трудом, но удалось. Резко скрипнул песок. Берег.
Мысли ворочались тяжело, словно медведи в тесной берлоге, но все же Беркане хватило сообразительности не подавать виду, что она очнулась. Враг тем беспечнее, чем больше уверен в беззащитности жертвы. Может быть, похитившие Беркану люди совершат ошибку, которая позволит пленнице освободиться?
Тот, кто облил Беркану водой, потоптался немного рядом и отошел. Дочь эрла решилась чуть приподнять ресницы.
Похитителей было четверо, четыре темные фигуры, беспокойно расхаживающие по берегу. Одеты, как хофенштадтцы, но ниже ростом и полнее. Один из разбойников указал на море и что-то сказал остальным. Язык не похож ни на один из тех, что бытуют на Окаяне. Высокие крикливые звуки… Пресвятая Дева, ведь так говорят бареки! Ну конечно же, в трактире в углу сидели, бороды черные завитые…
Бареки! Какая же девушка на Окаяне не слышала об этих страшных людях с юга, ворующих красавиц и продающих их за морем в гаремы! Дома в Аскхейме к отцу, а потом к Исе постоянно люди прибегали – помогите, мол, девицу украли! Иногда лиходеев ловили и жестоко расправлялись с ними, но чаще всего девушки так и исчезали бесследно. Заранее оговорены места и сроки. Взлетит над берегом стрела, к наконечнику которой привязана горящая пакля, неслышно причалит корабль под черным парусом, и свершится злодейское дело. А если заприметит работорговца в море сторожевой корабль, кто дознается, что за тюки бросали за борт «купцы»?
Кое-кто предлагал вообще не пускать бареков на Окаян, но тогда страдала торговля. Да и не заколотишь досками все побережье, найдут тати лазейку. Поди докажи, что почтенный купец, привезший из Бары продавать, например, ткани, отправляет потом на родину совсем другой товар.
Беркана попробовала высвободить руки. Бареки живой товар берегут, может, и привязали не крепко? Нет, путы хоть и не давят, а не сбросить их. Но ведь отвяжут же. В лодку потащат и отвяжут. Долгое ль дело через борт перевалиться? А море здесь и у берега глубокое. Ой, грех! Но никогда, никогда, никогда дочь Ольгейра эрла не будет рабыней! Ой, мачеха Иса, что же ты наделала?!
Беркана закрыла глаза, и весь мир словно отодвинулся, ушел за невидимую стену. Страха не было. Была сосредоточенность, как в учебном бою, когда спокойно отражаешь выпады противника и ловишь тот единственный миг, когда сможешь нанести свой точный удар. Беркана пыталась вспомнить молитвы, которым учил ее отец Мартин, но вместо них в памяти возникал то голос Ольгейра, чеканящий слова древней саги: «С Сигурдом мы на деревьях моря. Ветер попутный и нам, и смерти», то тихий, исполненный скрытой силы напев Исы: «Отойди, отступи, лютый холод-мрак. Не твои мы, Марена, Перуновы».
Кроткий вопль, полный смертельного ужаса, вопль, переходящий в хрип, вернул Беркану в настоящее. На берегу закипал бой. Трое бареков с ятаганами наступали на беловолосого человека, ловко парирующего их удары коротким мечом и кинжалом. Неподалеку по песку каталась какая-то черная хрипящая туша. Хрип оборвался, и туша разделилась на две части, две фигуры. Скрюченное человеческое тело осталось лежать на песке, а над ним поднялся крупный зверь. В свете полной луны засеребрилась густая шерсть. Волк! Зверь бросился на одного из бареков. Человек упал, по земле опять покатилась единая черная масса.
– Мардагайл1! – закричал кто-то.
Один из работорговцев хотел ударить волка ятаганом, но человек, дерущийся мечом и кинжалом, действовал быстрее. Стремительный выпад – и вот каждый из сражающихся имеет только одного противника.
Волк справился скорее. Фыркнув, словно плюнув на распростертое на песке тело, он поспешил к двум оставшимся бойцам.
– Не надо! – крикнул беловолосый. – Я сам!
Волк повернулся и лениво потрусил прочь. Беркане показалось, что зверь пожал плечами – ну, мол, как знаешь!
Беркана глаз не могла отвести от сражающихся. Дочь эрла, выросшая среди хирдманнов отца, она разбиралась в битвах и бойцах. Барек и беловолосый воин были почти одного роста, но южанин был раза в два шире противника и на первый взгляд гораздо искусней. На первый взгляд. Беловолосый словно загонял врага в какую-то ловушку, выжидая момент, чтобы броситься и убить.
Беркана вдруг почувствовала, что путы спадают с нее. Девушка рванулась вперед, но чья-то рука схватила за плечо. Оглянувшись, девушка увидела серого типа из трактира. Щетина вокруг его рта была перемазана чем-то темным.
– Тут волк! – сообщила Беркана.
– Ага, – спокойно согласился серый. – Волк.
Степенно убрав за пояс нож, он оперся о шест для сушки сетей, к которому прежде была привязана Беркана, и принялся наблюдать за схваткой.
– Молодец волчонок, – пробормотал он себе под нос. – Только слишком долго гонит. Надо сразу за горло.
– Пошел бы да помог! – вскинулась Беркана. – У меня оружия нет, а то бы…
– Поздно.
От бареков остались только четыре бездыханных тела. Беловолосый воин вонзил в песок свои меч и кинжал.
– Сер! Чего ждете? Корабль подходит!
Все разом посмотрели на море. Словно призрак беды, выплывали из-за мыса черные паруса.
Дочь эрла прикинула расстояние.
– Успеем! У этих лошади были!
Белые волосы отрицательно мотнулись туда-сюда.
– Нельзя. Сера ни один конь близко не подпустит. Так уйдем.
Меч и кинжал бесшумно вошли в ножны.
– Вперед!
Серый скривился.
– Ты ничего не забыл, Вольга?
– Верно.
Тот, кого звали Вольгой, вытащил из-за пояса что-то, напоминающее короткий колышек, подошел к одному из бареков и, приставив колышек к его груди, ударил рукоятью кинжала. Той же участи удостоился труп еще одного похитителя.
– Все, остальные мои. Сер, ты бы утерся.
– Угу.
Когда проходили мимо мертвых, Беркана невольно посмотрела. Все бареки были убиты одинаково: у каждого было разорвано или пронзено горло.
