Татьяна Яшина
Светлые коты
Чаепитие в «Бродячей собаке»
Январь 1924 г., Москва
Трофим Рваный мог собой гордиться. На Германской был – немца бил, Деникина бил, Врангеля. Через Сиваш перешел – и всё живой, и руки-ноги целы. Но Трофим не собой гордился, а оберегом заветным – носил его в ладанке на груди, вместе с крестом. Иногда доставал, глядел. Вроде бы монета простая, железная – не золотая, не серебряная. Буквы с одной стороны совсем стерлись, на другой – еле угадывался чей-то профиль. Однако Трофим душу был готов прозакладывать – нет, не простая.
Везло ему – что и говорить. Вот, самую наиважнейшую работу доверили – домовину ладить, что ни в сказке сказать, ни пером описать! А и то – плотник-то он золотой, во всей Москве лучше не сыщешь.
После целого дня работы Трофим не пошел вечерять с товарищами – захотелось ему побыть одному, покрутить в руках оберег. Он отошел в тень Сенатской башни и уселся на бревно, что землекопы оставили с краю рва – не дай бог кто-то свалится. Мороз драл щеки, вцепился в руки, когда Трофим снял рукавицы и полез за пазуху за монетой. Крутя ее в руках, он задумался: можно по Алевизову рву добраться в Кремль, али нет? Разбой Трофим уж лет десять как бросил – на войне крови хватило, но мысли то и дело сворачивали на кривую дорожку.
Додумать Трофим не успел – в глазах потемнело. Он свалился с бревна, едва не загремев в ров. Удар по затылку почти лишил его разума, но рука сжимала монету всё так же крепко.
– Отдай! – руку Трофима вывернул какой-то мозглявый мужик с лопатой – как только подобрался? Мужик выхватил монету и наладился бежать. Не тут-то было – подставил Трофим ногу. Мужик споткнулся, уронил шапку, обнажив лысую голову, замахнулся лопатой. Трофим увернулся – двинул в ухо. Мозгляк охнул, выкатил глаза и рухнул. Не удержался на краю, покатился в ров – вместе с монетой!
Тут Трофима опять стукнули по затылку – на этот раз утихомирив надолго.
Миллион лет спустя
Когда товарища Аэлирена вызвали к товарищу Всемиру – главе Коммунистического мира, он испытал гордость. И жгучий интерес – какое ответственное поручение даст ему товарищ Всемир?
– Служу Коммунизму! – вскинул руку в приветственном салюте Аэлирен, входя в апартаменты товарища Всемира.
– Садись, товарищ Аэлирен, – просто сказал ему тот.
Аэлирен сел и приготовился внимать.
– Знаешь ли ты, товарищ Аэлирен, что миллион лет назад коммунизм был провозглашен движущей силой мирового развития? Это все знают. Но в истории есть энергетические точки, которые определяют дальнейшее движение.
Так вот, миллион лет назад был активирован сильнейший энергонакопитель, с колоссальным, невообразимым количеством энергии!
– И этот миллион лет кончается… – Аэлирен не закончил.
– Смекаешь? – товарищ Всемир положил Аэлирену руку на плечо и заглянул в глаза. – Из будущего пришла посылка – с энергонакопителем. Его надо активировать. Взять машину времени, спуститься в прошлое и активировать.
– Как активировать? – спросил Аэлирен.
– Мы этого не знаем, – просто ответил Всемир. – На таком временном расстоянии невозможно делать точные прогнозы. Нашим ученым удалось установить нужное время и место. Услышать пароль. Лингвисты с трудом расшифровали смысл пароля – там говорится что-то о мировом или вселенском пожаре. Ваш отзыв – драгоценные для каждого коммуниста строки: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем».
– Александр Блок, – с благоговением произнес Аэлирен имя классика.
– Да, – кивнул Всемир. – После произнесения отзыва и состоится передача артефакта. Твоя миссия в том, чтобы попасть в нужное время. Координаты известны.
– Служу Коммунизму! – вскочил Аэлирен. Его переполнял восторг.
– Тебе понадобится время, чтобы выучить, насколько возможно, язык и обычаи той эпохи. Внешность мы тебе тоже изменим – станешь больше походить на тогдашнего человека.
– Слу… – привстал Аэлирен.
– Сядь, – прервал его Всемир. – Хочу сразу сказать: миссия смертельно опасна.
– Я готов!
– У тебя будет передатчик на экстренный случай. Пошлешь сигнал – за тобой отправится группа страховки. Но, как ты понимаешь, это – когда уж совсем край, товарищ Аэлирен.
– Служу Коммунизму!
– Вот артефакт, – Всемир вынул маленькую платиновую капсулу. Поднес капсулу к сетчатке правого глаза, открыл и вынул маленький кусочек металла. – Не бойся, энергонакопитель почти разряжен.
Аэлирен с благоговением смотрел на маленький железный кружочек с выбитым профилем и цифрами по кругу.
– А если… если я не смогу… Если я не справлюсь с миссией? – Аэлирен еле нашел в себе силы, чтобы это произнести.
– Тогда… – товарищ Всемир долго глядел сквозь 44G-стекло на панораму Земли – чистейшие океаны, прекрасные сады, плодородные нивы… На красный дрожащий Марс, где пульсировала рубиновая звезда столичной Башни Коммунизма… На Альфу Центавра, где вчера запустили первый плутониевый реактор… Во всем мире не было ни эксплуатации, ни войн, ни болезней, ни вредных привычек.
Аэлирен вздохнул – как прекрасен мир… Невозможно его потерять! Он с радостью расстанется со своей жизнью – ради Коммунизма, ради всех жителей Коммунистической вселенной.
– Я верю в тебя, товарищ Аэлирен, – сказал товарищ Всемир. – Ты сможешь.
Март 1915 г., Петроград
Гимназист Саша Кучкин не любил родной город. То ли дело Бразилия! Абиссиния! Или вообще какая-нибудь Альфа Центавра.
Господи, сырость-то какая… Он битый час чесал по Загородному проспекту – денег на трамвай не было. Дождь начался еще до выхода на улицу. Саша торопливо натягивал галоши, когда услышал барабанную дробь, выданную подоконником под безжалостными пальцами дождя. Саше показалось, что она похожа на первые аккорды похоронного марша.
Он промок еще на Подольской. Это сколько ж еще перекрестков впереди! Фуражка пропиталась водой, по шее полились ледяные струйки. Вечерние улицы словно вымерли – едва ли пару таких же бедолаг встретил Саша по дороге. Да одна барышня воевала с зонтиком в полумраке подворотни. Зонтик выглядел до того смешно – голубенький, с драными кружевцами – что Саша чуть было не сообщил барышне, что с тем же успехом она может защищаться от дождя ридикюлем. Но не сказал – мужчина должен быть рыцарем.
Барышне все-таки удалось справиться с зонтом, и вскоре голубой купол скрылся за углом. Засмотревшись на барышню, Саша получил в лицо порцию дождя, закашлялся и скорей повернулся спиной к ветру. Запястья совсем окоченели – перчаток у Саши не водилось со второго класса. Украдкой подышав на руки, он ускорил шаг – оставалось пройти всего ничего.
Дождь, словно прочитав Сашины мысли, утроил усилия. Потерев кончик носа, Саша увидел, как мутным облачком повисло дыхание – кажется, пойдет снег. Но никакие стихии не могли сбить его с цели – он шел на встречу с Поэзией!
Мокрой серой ватой сгустились сумерки. Брюхатое петроградское небо навалилось на флюгеры и дымоходы дома Жако – цели Сашиной экспедиции.
Цокольный этаж… Вывеска… «Бродячая собака» – у Саши ёкнуло сердце. Сжав в кармане заветный рубль, он несколько минут переминался на тротуаре рядом со входом, забыв и о дожде, и о холоде.
«Выгонят из гимназии, – пронеслось в голове. – Нижним чинам и учащимся вход в увеселительные заведения воспрещен!» Саша представил себе Карпа Матвеевича – гимназического надзирателя с кондуитом наперевес. Что скажет отец, если узнает, что его выперли из выпускного класса?
Мимо прошел гвардейский поручик – под руку с двумя дамами. Дамы негромко засмеялись, обдав Сашу запахом опопонакса и гелиотропа. Дверь отворилась, впустив троицу. Из желтого проема пахнуло теплом и жареным луком.
«Пусть выгоняют! – Саша решительно задрал подбородок. – Наймусь матросом и уплыву в Бразилию!»
Не дав себе опомниться, юноша рванул дверь. Молча пошел вперед, не видя и не чувствуя ничего, кроме стиснутой в кулаке монеты. Уперся в стойку гардероба. Поднял глаза – пожилой седоусый гардеробщик смотрел на него и молчал. Не кричал, не звал городового, не угрожал сообщить в гимназию. Ободренный, Саша вынул руку из кармана и разжал окоченевшие пальцы. Целковый тяжело брякнулся о стойку. В воздухе повис тот особенный, мелодичный и полновесный звук, какой бывает только у золота. Не взглянув на монету, гардеробщик неуловимо быстрым движением оборвал звон, смахнув рубль за стойку.
– Не извольте беспокоиться, сударь, шинельку вашу в уголку повешу, подкладкой наружу, – успокоил гардеробщик, принимая у Саши шинель и фуражку.
Избавившись от шинели, Саша вздохнул свободнее. Оглядел себя в зеркале: молодой человек в пиджаке и галстуке-бабочке. Пиджак, позаимствованный у отца, немного жал в плечах, но лиловая бабочка сидела просто идеально. А гимназические брюки за столиком никто не заметит. Пригладив вихры, Саша вошел в зал.
Низкие кирпичные своды словно подражали небу снаружи – протискиваясь к столику у стены, Саша боялся задеть расписной потолок. Столы стояли тесно, он чуть не зацепил темляк давешнего поручика и не оттоптал подолы его дамам. Смущенно улыбнувшись, Саша уселся и постарался слиться с кирпичной кладкой.
– Ах, Жорж, здесь все такое необыкновенное! – воскликнула дама за соседним столиком. – Смотрите, какая смешная свинья на потолке!
– Да-с, это забавно, – прищурился поручик.
– Говорят, это работа господина Судейкина, – заметила вторая дама, поправив пенсне. – Интересно, будет ли сегодня читать господин Гумилев?
– Ах, если бы! – воскликнула вторая дама. – Говорят, он сейчас в Петрограде, прибыл с фронта лечиться.
Саша почувствовал, как у него остановилось сердце. Гумилев! Николай Гумилев – тот человек, ради встречи с которым он рисковал быть выгнанным из гимназии! О том, что ему пришлось неделю не обедать, чтобы накопить на мзду гардеробщику, Саша не счел достойным упомянуть даже мысленно. Это такие пустяки для будущего героя, воина и путешественника – как Николай Гумилев, чьи стихи Саша знал наизусть.
– Послушай: далёко, далёко, на озере Чад…* – нараспев начала дама в пенсне.
– Изысканный бродит жираф… – мучительно-радостно отозвалось все в Саше. Он зашевелил губами, беззвучно вторя любимым строкам.
Когда они добрались до «но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман», перед Сашей возник официант во фраке.
– Чего изволите? – учтиво обратился он к Саше, наметанным взглядом сразу определив в посетителе безденежного мальчишку.
– Я… – Саша замялся – у него оставалось четыре копейки – но вдруг нашелся: – А можно посмотреть меню?
– Конечно-с, – закивал официант и протянул было руку к узкой белой книжечке на краю соседнего столика.
Но в книжечку вцепилась дама в пенсне.
– Мы еще не определились, – сказала она официанту и строго посмотрела на своего спутника. – Жорж, нам надо еще раз обсудить выбор.
Официант поклонился и ушел.
Саша перевел дух. Дама в пенсне поймала его взгляд и дружески подмигнула. «Еще раз подойдет – стакан воды закажу!» – подумал Саша.
В следующий раз официант подошел к ним нескоро – в кафе ощутимо прибавилось посетителей. Легкий гул повис под сводами. Сашино ухо привычно вылавливало из гула знакомые слова: «Западный фронт», «кайзер», «Распутин» – последнее произносилось с какой-то зловещей интонацией… И, конечно же, «сухой закон» – это на разные лады повторяли официанты в ответ на просьбы посетителей. Но были и слова совершенно незнакомые – «футуристы», «будетляне» и совсем непонятные «бурлюк» и «кручёных». Саша подумал, что это какие-то новые бранные слова – слишком уж яростно обменивалась ими компания молодых людей весьма странного вида, оккупировавшая стол слева.
Растрепанные головы, странные блузы навыпуск – впрочем, официант и бровью не повел, принимая у компании заказ на «чайник армянского чаю». Вокруг Саши все пили «крепкий армянский чай» – прямо на стол приносили большие эмалированные чайники. Из них янтарную жидкость наливали в стаканы с подстаканниками и пили маленькими глотками – очень горячий, должно быть. Впрочем, Саша ничему не удивлялся, радуясь, что в такой толчее официант про него забыл.
Поэтов все не было. На эстраде певица в серебристом платье тянула какой-то романс, но Саша вновь и вновь обшаривал взглядом зал – в надежде, что появится Гумилев.
– Вы не возражаете, если я присяду? – внезапно прозвучало у него над ухом.
Саша вскинулся – перед ним стоял невысокий господин с совершенно лысой головой. Саша замешкался, глядя на его гладкую макушку, и господин счел нужным пояснить:
– Свободных столиков нет…
– Конечно, – закивал Саша, досадуя на себя за невежливость. Просто что-то странное было в голосе незнакомца – то ли акцент, то ли легкая картавость.
Да и выглядел господин странновато: в потертом френче тусклого серого цвета и при этом в штиблетах… Саша мог бы поклясться, что в незнакомце нет ничего военного. Лицо, маленькое и морщинистое, едва раздвинулось в скупой улыбке, когда незнакомец уселся и протянул руку:
