Таша Ульянова
Распутица
Всё сказанное являлось правдой. Антон повёлся на молодость и упругое тело, не особо интересуясь возрастом пассии. Если разобраться, то совершеннолетие Миры на момент первого свидания было настоящей удачей.
– Каждый раз ты решаешь, что нам делать, а я должна соглашаться. «Мира – дура. Я старше, значит умнее», – так ловко передразнила она манеры Антона, что тот передумал ссориться.
Захотелось встать под горячий душ и заодно с ознобом смыть раздражение. Глупо сердиться на любовницу – она никогда не прикидывалась рассудительной овечкой, а вот ему совестно терять хладнокровие в сложном положении.
– Послушай, котёнок, – Антон улыбнулся, – мы выберемся. В крайнем случае, вызовем МЧС – к ним и без сети дозвониться можно…
– Чего ждёшь?!
Пока они приедут… В расторопность друзей верилось больше, чем в оперативность городских служб. Благо, недалеко в темноте возвышался поросший кустарником холм, на вершине которого можно попытать счастья со связью.
Заметив, что он уходит, Мира прильнула к стеклу:
– Антон! – призыв был полон тревоги, игнорировать такой мужчина не способен. – Мне, правда, очень страшно. Возвращайся быстрее.
Задерживаться на ветру в планы не входило. Как бы Мира не просчиталась с одеждой, только ботинки и куртка Антона также предназначались для путешествий в салоне автомобиля, а никак не для прогулок по весеннему полю. Скоро и ночная тропа показала свой нрав: с виду лёгкая задачка, на деле обернулась тяжёлым подъёмом со склизкой почвой под ногами и режущими руки кустарником, за который приходилось цепляться для равновесия.
Обернувшись на середине пути, Антон увидел чуть сбоку внизу одинокий свет салона посреди бескрайнего мрака. Не это ли та пучина, ради которой он расстался с семьёй? Захотелось бросить на секунду якорь, обдумать свои действия, но Мира осталась одна, она ждала, и, стиснув зубы, Антон рванул навстречу вершине, как вдруг грунт собрался под ступнёй гармошкой, тело повело назад; падая, он ухватился за землю и оторвал от грязи по жирному клоку. Антон катился, ломая кустарник, острые сучки которого так и норовили проткнуть глаза. Холодная кашица – смесь снега и грязи забилась за ворот и манжеты.
Хлопнула дверца автомобиля.
– Антон! – оскальзываясь, Мира бросилась на помощь; чуть сама не упала. – У тебя всё лицо в крови!
Так и есть, один из сучков рассёк висок, боль пульсировала в порезе, с каждым сокращением выталкивая из-под кожи порцию тёплой жижи.
– Ничего, – Антон медленно поднялся, попробовал отряхнуться, но лишь размазал грязь по штанам. – В голове много сосудов, поэтому выглядит страшно.
Хуже, если попадёт инфекция, придётся глотать антибиотики и трястись в лихорадке. Вот и Миру трясёт, только причина заключается в тонкости чулок и нервном напряжении.
– Испугалась? – он скорчил рожу.
– Дурак!
Сейчас и спорить не хочется. Опыт последних минут показал, что синица в руках надёжнее журавля в небе – уж лучше МЧС, чем очередное приключение.
Антон полез за телефоном – сначала погрузил в карман только концы пальцев, затем – всю кисть, а после засунул руку чуть ли не по локоть.
Потерял! Телефон вывалился во время падения, в темноте и грязи теперь не разыскать. Вопреки отчаянию, Антон попытался, и даже изломал несколько особо густых кустов; исшарил задубевшими пальцами землю. Напрасно.
– Ну, конечно! – Мира топнула бы каблуком, да побоялась упасть. – С нами по-другому и не могло случиться. А всё ты виноват!
Антон резко выпрямился, порез на виске, вроде бы, подсох, замёрзшая кровь стягивала кожу.
– Где твой телефон?
– В сумочке… – фраза оборвалась, как от удара под дых. Явив скорость и отменное равновесие, Мира ринулась к авто, вцепилась в ручку, застучала в стекло, будто внутри кто-то обязательно услышит и отзовётся. Вот она – сумочка на переднем сидении и ключи торчат из замка зажигания, но, захлопнутая дверца встала непреодолимой преградой к спасению.
Та часть Антона, которая была от акулы, разинула пасть, но кричать рыбам не дано, только бить плавниками и трепыхаться в слепом отчаянии.
– Ломай его! Ломай! – требовала Мира, указывая на стекло.
Антон бил ногой, в горячем порыве ударил локтем и тут же отпрянул, лелея руку. Место ушиба словно током пробило, даже зубы свело от боли, но проклятое стекло оставалось целым.
