Ночью выпал снег. Словно огромный снежный великан рухнул плашмя с небес и был пронзён насквозь острыми шпилями Верта. Теперь его холодное тело покрыло всю территорию школы и видимую часть окружающего леса.
Выглянув в окно, Бе́рберис обнаружил под подоконником снег, а ведь его комната располагалась высоко над землёй! Малоэтажные корпуса увязли чуть ли не под самые крыши, лишь административное здание горделиво торчало над белоснежным покровом; стёкла воинственно поблёскивали в небеса: «вам не одолеть!». В ответ высь молчала. Она видела непролазный бор у своего подножия, затем воздвижение Верта, однажды увидит и руины школы.
Долго созерцать безмолвный спор двух глыб: небесной и созданной человеком, у Бербериса не было возможности – ноги начали стыть. Он аккуратно вернул штору на место. Было неловко, однако напоследок Берберис убедился, что золотистая бахрома лежит ровно и должна производить соответствующее впечатление со двора.
Недавно Берберису исполнилось семнадцать лет, он имел статную фигуру, бледное лицо, титул графа и карие глаза в которых, казалось, сконцентрирована вся печаль обедневших дворянских семей. Чем сильнее нужда била его по карману и самолюбию, тем крепче держалась его осанка. В итоге, Берберис практически никогда не опускал плеч, что производило впечатление на окружающих.
Изысканная штора – первое и последнее дорогостоящее приобретение за три года, которые он провёл в стенах Верта, на всём остальном приходилось экономить. Статус графского сына подразумевал отдельные апартаменты, и отец предоставил Берберису данную привилегию. Неважно, что «апартаменты» вмещали в себя лишь кровать и письменный стол, окно продувалось, а в грубые необработанные стены Берберис вбил гвозди для вешания одежды – отцу полагалось быть благодарным за щедрость.
Поддерживать видимость достатка, помимо шторы, юному графу приходилось также надменным выражением лица, что сильно сужало его круг общения. Он мог бы продемонстрировать возможным товарищам трухлявый стул и старинный герб Преклетов, в основании которого по земле елозил изрубленный дракон – и только.
По коридорам пронёсся первый звонок, оповещающий учеников о назначенном часе для завтрака. С третьим звонком полагалось явиться в класс. Электричество было лишь недавно проведено в Верт, чуть позже подведения железнодорожной ветки. Школа гордилась тем, что идёт в ногу со временем и к предстоящему празднику закупила сотню ламп накаливания. В окружающих посёлках до сих пор жгли лучины. Непроглядный ночной мрак – одна из пропастей, разделяющая простолюдинов и дворян, однако обсуждать подобное за завтраком не полагалось: темы должны быть лёгкими, как и подаваемые на стол блюда.
Будущие властители земель и мира познавали риторику в естественном окружении, получали краткую порцию математики и физики в классах, углублённый курс физической активности – в тренажёрном зале и освещение истории с литературой в качестве дополнения к ужину.
Чуть ли не с первых дней переезда Берберис понял, что, к сожалению, школа существует не столько для обучения, сколько для формирования взаимоотношений. Дворяне с юности должны обрастать связями в обществе. Помимо потомков благородных династий в застенки Верта также принимали детей разбогатевших торговцев, которые лелеяли надежду на будущие союзы. Но как, позвольте, заключать союзы с раздувшимися от достатка и важности, пусть и благородных кровей, идиотами? У одиночки – Бербериса не было на то ответа.
– Объединённое дворянство возникло на закате прошлого века, когда волна крестьянских мятежей прокатилась по миру, – рассказывал учитель истории, чинно прохаживаясь по классу. – Угроза монархии обнулила взаимные претензии Венценосцев. Святая Церковь встала на защиту королевских династий. Зачинщиков мятежей казнили, а дворянские ветви были сохранены. С той поры царит мир – наглядное подтверждение для простолюдинов ценности иерархического строя.
Урок улетал в никуда, поскольку учеников интересовало что угодно, но только не история прошлого века. Очередной звонок прервал потуги учителя перекричать толпу; учебники были сметены с парт в мановение ока, но тут произошло смятение, и единая сила притянула молодых дворян обратно к скамьям – в класс вошёл директор в сопровождении священника и начальника стражи.
В наступившей тишине святой отец окрестил присутствующих, прежде чем заговорить:
– Чудовище поселилось под нашим боком! Драконопоклонники вновь проводят свои мерзкие ритуалы в ночи! Начинаясь с простых подношений, они перерастают в человеческие жертвы!
Почитатели Дракона и иных лжебогов являлись пережитками средневековья. Святая Церковь давно просветила людей об истинной сущности кровожадных идолов. Однако по сей день находились идиоты, верующие в могущество демонических сущностей. Ритуалы проводились в строжайшей тайне, поскольку Церковь не проявляла снисхождения к еретикам, тем загадочней Берберису представлялось их существование в современном мире.
Священник вскоре выдохся и умолк, тот час вперёд вышел начальник стражи. После пылкой проповеди его слова отдавали холодным металлом: за последний год в окружающем школу лесу обнаружено три алтаря Дракона. Если кто-то из учеников владеет информацией, то его обязанность как правоверного христианина – сообщить страже. Рассматриваются также анонимные послания.
Берберис слушал в пол уха. Ему не был интересен ни Бог, ни Дракон, хотя о первом, как и о втором следовало помалкивать. Потомку Преклетов на роду написано изводить демонов во славу Церкви. В своё время прадед Бербериса калёным железом вырубал целые поселения драконопоклонников, о чём любезно свидетельствовал родовой герб.
Перемена подходила к концу, а начальник стражи продолжал бесстрастный монолог о наказании за сокрытие полезной информации. Юные дворяне начали с беспокойством елозить по скамьям. Не дав молодым людям времени решиться на побег, директор лихо перехватил инициативу, напомнив, что тревожные известия не помешают проведению ежегодного Зимнего бала.
Бал! Сердце Бербериса отреагировало троекратным ритмом на каждую букву в слове. На него словно потолок обрушился, и огорошили, не иначе, деревянные перекрытия. Доселе связные мысли рассыпались по телу, вынуждая каждую жилу трепетать. Бал!
Директор говорил о современных тенденциях совместного пребывания в школе юных леди и господ, и о возможности в будущем совместного обучения. Вместо слов у Бербериса в ушах стояла канонада из пульса.
На следующий урок граф пробирался не замечая толщины снежного покрова. Из тонкого высокого юноши Берберис обратился в упрямого тяжеловоза. Сегодня вечером на балу решается судьба – он знал это наверняка, пока врезавшийся в спину снежок не возвратил реальность к его ступням.
Можно было исключить оскорбление или провокацию, поскольку метнувшая рука принадлежала виконту Ши́пеку – затейнику, к которому Берберис испытывал самые тёплые чувства. Виконт слегка смахивал на цыгана, был немногим выше графа по росту, имел непропорционально длинные руки и большие ладони, умел лихо свистеть и выводить из себя соперника на учебных поединках остротой языка сильнее, чем уколами рапиры, но, в целом, имел достойную репутацию и пользовался уважением у сверстников.
Вокруг Шипека собралась изрядная компания, удар снежком оказался приглашением к беседе и, судя по накалу щёк, темой разговора был вовсе не лёгкий мороз.
– Господа! – приземистый круглолицый баронет вскинул руку, перехватывая всеобщее внимание. – Сегодня прелестницы из соседнего корпуса почтут нас своим визитом. Празднование продлится три ночи кряду. Долг каждого дворянина – не упасть лицом в грязь!
– Слышал, что этой зимой в моде бальные платья с углублённым лифом, – мечтательно произнёс его сосед. – Мода беспощадна и к девичьему здоровью, и к нашим сердцам!
Баронет подтолкнул соседа в бок:
– В зале и без того будет жарко. Накал страсти можно потушить методом погружения горсти снега за горизонты лифа…
Послышались одобрительные возгласы. Идея пришлась дворянам по вкусу.
Шипек несколько раз хлопнул в ладоши. Раскатистое эхо от мощных хлопков, казалось, собьёт снежный наст с административного здания. Все испуганно умолкли и в недоумении посмотрели на виконта.
– Предложение превосходит мои самые смелые идеи, – признал Шипек. – Однако мы подзабыли, что глубина выреза не обозначает титул хозяйки.
Несомненно, звучал голос разума, необходимый для разгорячённых юношеских умов.
– Потревоженные прелести высокородной леди взвоют об отмщении, – продолжал рассуждать Шипек, – и храбрец будет призван к ответу. В любом случае, я собрал вас с иной важной целью, – сказанное имело вес, и присутствующие насторожились. – Как всем известно, поклонники Дракона нашли способ проточить ход в тело нашего общества. От стражника я узнал, что алтари вокруг школы были собраны на скорую руку, а в качестве подношений использовались высушенные фрукты, чем демон явно не насытится. Невинные жертвы – вот излюбленная пища Дракона!
Шипек умолк, стало зябко.
Баронет прочистил горло:
– Вы считаете, что новый начальник стражи допустит покушение на учениц Верта?
– Предыдущий так и не нашёл еретиков, – заметил Шипек. – О сохранности жизни юных дев стоит беспокоиться. В толпе легко затеряться, незаметно подать бокал со снотворным, в конце концов, опоить девушку и сманить под любым предлогом! За шумом праздника никто и грома не услышит, не говоря про мольбу о помощи!
Призыв Шипека к дворянскому долгу сработал, собрание забурлило: «Недопустимо!», «Мы обязаны что-то предпринять!».
– В этом году дни бала совпадают с полнолунием. Зверь обязательно высунет морду из логова. Тут-то мы его и прищучим!
Заверение виконта добавило страстям пыла.
– Идти с пустыми руками на демона… – сомневался баронет.
– Как я уже говорил: Дракон питается урюком, а его последователи – трусы, наспех лепящие алтари из золы и глины. Рапиры можно позаимствовать в тренажёрном зале…
– …Там же есть сигнальные рожки!
– Два кратких гудка в случае опасности!
Насколько рьяно общество обсуждало план действий, настолько же Берберис упорно молчал.
Шипек деликатно подхватил его под руку и отвёл на пару шагов.
– Боюсь, что не смогу составить вам компанию, – смущённо пробормотал Берберис.
Ни один мускул на лице Шипека не обозначил эти слова трусостью.
– Нам будет вас очень не хватать, граф.
Освободившись от навязываемых обязательств, мысли Бербериса вновь вернулись к теме вечера, пока ноги несли сквозь снег на урок по математике. Обычно преподаватели сами приходили к ученикам в классы, но для профессора Узва́ра сделали исключение.
По слухам профессору перевалило за сотню лет. Иссушенный кожей и телом, он имел слезящиеся глаза, пигментированные руки, а его пальцы, казалось, состоят из одних фаланг. Узвар был трогателен в своей старости, при этом служил образцом воли, поскольку находил силы вставать поутру, отыскивать у кровати тапочки и предаваться работе.
Однажды Узвар так и явился на занятие – в тапочках, о чём ученики деликатно умолчали. Сегодняшний урок визитом почтило всего пять персон. Чаще источника знаний, учебник по математике служил атрибутом соревнования по остроте рапиры. Учебник Бербериса был цел, а изложенные на страницах формулы обретали смысл по мере пояснения Узвара.
В конце урока профессор сам подошёл к нему:
– Ваша Светлость делает успехи в науке.
Неожиданная похвала зацепила Берберису душу.
– Уверяю, что Ваша Светлость сполна оценит полученные знания, когда сможет контролировать махинации управляющего поместьем.
– Возможно управляющего не будет! – выпалил Берберис и тут же болезненно сжал горло. Откровение слишком долго жило в нём и, надо же, вырвалось перед безобидным профессором!
– Вот как? – Узвар удивился. – Да простит меня Ваша Светлость, я человек старый, а время летит вперёд. Дворяне будут сами заведовать делами…
– Не в этом дело, – долго хранимая на сердце истина упорно лезла через сжатое горло. – Жена моего отца беременна. Снова. Прежде она исторгла на свет трёх дочерей, если следующий ребёнок окажется мальчиком, то титул графа перейдёт к нему, поскольку я… – горловой спазм достиг критической отметки, – незаконнорождённый…
Узвар удручённо покачал головой:
– Простите, Ваша Светлость, я забыл, что ваша матушка не успела обвенчаться до родов.
Семнадцать лет назад дочь приходского священника испустила дух, испустив из себя Бербериса. Граф признал ребёнка своим и взял на воспитание. Годы шли, Берберис рос, а его отец надумал жениться. Новоиспечённая графиня через год разродилась девочкой и в течение пяти лет настрогала ещё двух представительниц Преклетов. Берберис предполагал, что будет ненавидеть сестёр, однако вышло иначе и сёстрам было дозволено не только приставать к нему с расспросами, но также использовать в качестве пони.
Привязанность к малышкам служила своего рода подписью под договором взаимной терпимости между Берберисом и графиней. Но близился срок четвёртых родов, а бал начнётся уже сегодня.
– Позволит ли Ваша Светлость сказать кое-что не связанное с математикой и вообще с наукой? – на поверхности слезоточащих глаз профессора всплыл терпеливый вопрос.
Берберис кивнул.
– Вы молоды и сильны телом, также я имел честь отметить ваш ум. С подобным набором добродетелей Вашей Светлости нечего опасаться за будущее. Вам суждена долгая яркая жизнь! Цените каждый день как величайшую драгоценность. Уж кому-кому, а старику лучше всех это известно.
Уж для кого, а для старика всё давно позади! Он пережил свои страсти и невзгоды, а давать наставления о лёгкости бытия неспокойной молодости, стоя одной ногой в могиле, попросту глупо.
Берберис сухо поблагодарил профессора. Раздражение защипало изнутри – начало дня чересчур насыщенно событиями для спокойной подготовки к вечеру, всё лишнее так и норовит подлезть под ноги, а праздничный камзол по-прежнему нуждается в пришивании пары пуговиц, не говоря про ожидающие чистки туфли. Вещи уже не новы, что сильно печалило Бербериса. Он надеялся на осанку и ледяной взгляд, как на ширму от внимания окружающих.
Зимой темнеет рано, но Верт был готов – лампы накаливания вспыхнули ярче факелов по воле одного рычага. Дорога от корпусов юных леди до административного здания была очищена, молодые господа сами кое-как перебрались через сугробы. Румяные, они приветствовали барышень низкими поклонами на протяжении почти всего пути. Такие же румяные барышни отвечали снисходительными смешками.
Первая бальная ночь проводилась в актовом зале и была посвящена дарам земли: горы фруктов возвышались на столах, с люстр свисали перевязанные лентами пучки мелиссы, а ароматные саше вручались каждому вошедшему в качестве приятного бонуса к вечеру. Юные дворяне дивились замечательному убранству и обсуждали блеск драгоценных камней при искусственном освещении.
Камерный оркестр закончил тихую приветственную мелодию и заиграл увереннее – время для танцев ещё не наступило, однако толпу следовало подогреть. Под переливы скрипок между учащимися стало происходить занятное движение рук – передавались записки. Преподаватели и стража, уловив шорох бумаги, тут же реагировали на звук – Верт гордился репутацией целомудренного заведения. Но в изъятых клочках всё было невинно: предлагались танцы, либо выказывалось восхищение внешним видом.
Берберис стоял у стены, сгорая от стыда за ношенный камзол. Его туфли сверкали свежим лаком, однако давнишние изломы кожи оставались заметны. Из-за повышенной возбудимости обычно бледные щёки графа сегодня отливали пунцовым. Он боялся, что сляжет с нервной лихорадкой до назначенного срока и позволил себе выпить пару бокалов разбавленного вина. Знакомые шепнули ему за каким из столов виночерпий раздаёт самый экстракт напитка, но пробираться к тому месту означало покинуть удобную наблюдательную позицию у входа.
Еле заметной тенью тонкая фигура промелькнула по-над стеной и с удивительной силой сунула графу в руку клочок бумаги. Берберис даже головы не успел повернуть, а загадочный почтальон уже исчез. В записке говорилось: «Надеюсь на танец», и подпись: «Ч».
Берберис поспешно сунул бумажку в карман и вернулся к караулу. Бал набирал обороты. Первые подносы с фруктами опустели, первые пары потянулись к середине зала. Кавалеры подхватывали дам в танце. Подолы струились как разноцветные ручейки, заколки в волосах вспыхивали драгоценным блеском. Зал хрустел от обилия света, оркестр зашёлся в вальсе.
Дверь в очередной раз распахнулась, пропуская внутрь группу барышень. Пёстрыми рыбками они кружили вокруг центральной фигуры их маленького общества – стройной девушки в тёмно-синем платье со светлыми, почти белыми волосами. Увидев само воплощение земной красоты, Берберис на мгновение ослеп, а когда зрение вернулось, горестный стон сорвался с его губ – возле девушки уже стояли его конкуренты!
Берберис был подавлен и взбешён одновременно. Он ринулся к новоприбывшей, не задумываясь о посторонних боках и отдавленных носках туфель.
– Герцогиня Борови́нка! – воскликнул Берберис и лишь через секунду вспомнил поклониться.
Окружение герцогини хмуро уставилось на наглеца, так смело ворвавшегося в их общество.
– Помните ли вы меня? На прошлом празднике вы обещали мне первый танец, – граф решил прыгнуть с разбега в пропасть, что являлось не самой отчаянной идеей, которая могла посетить пылкого юношу.
Черничный взгляд герцогини исследовал лицо и одежду Бербериса (он выдержал этот взгляд), лёгкий поворот головы продемонстрировал вплетённые в причёску нити сапфиров. Герцогиня понятия не имела о чём речь.
– Осенний праздник у фонтана, – Берберис почувствовал, что теряет контроль и над ситуацией, и над голосом.
– Ах да, фонтан… – герцогиня смотрела куда-то вбок. – Это было так давно…
Два месяца – очень долгий срок, особенно когда считаешь дни по минутам.
– Но я уже обещала другому.
– Тогда я могу рассчитывать на второй танец? – не терял надежды Берберис.
С задумчивым видом герцогиня подняла тонкие запястья к личику и сосредоточенно отсчитала шесть пальчиков:
– Ваша очередь следом.
Не так уж и плохо, но Берберис был подавлен. Стайка девиц с готовностью оттеснила Боровинку от назойливого ухажёра. Юный граф остался посреди веселящейся толпы, и ему казалось, что все потешаются над ним.