Таррин Фишер
Все его жены
Посвящается Колин
1
Он приходит по четвергам, каждую неделю. Это мой день, я – Четверг. День надежды среди более важных дней; не начало и не конец, но передышка. Аперитив перед выходными. Иногда я думаю о других днях: думают ли они обо мне? Ведь женщины так устроены, верно? Всегда интересуются друг другом – любопытство и ненависть сливаются в маленьких лужицах эмоций. Ничего хорошего тут нет; если слишком много думать, можно натворить ерунды.
Накрываю стол на двоих. Немного медлю, когда выкладываю столовое серебро, пытаясь вспомнить, что куда полагается по этикету. Провожу языком по зубам и качаю головой. Это просто нелепо; мы с Сетом будем сегодня только вдвоем – домашнее свидание. Впрочем, иначе почти и не бывает – мы нечасто рискуем ходить на настоящие свидания, где нас могут увидеть вместе. Только представьте… Ты опасаешься, что тебя увидят с твоим собственным мужем. Или твой муж не хочет, чтобы его видели вдвоем с тобой. Стопка водки, выпитая чуть раньше, согревает, дарит расслабленность и беззаботность. Опуская рядом с тарелкой вилку, я чуть не роняю вазу с цветами – букет бледных роз, вполне оправдывающих свое название. Я выбрала их за едва уловимую сексуальность, ведь в моем положении крайне важно быть на пике любовной игры. Посмотри на эти нежно-розовые лепестки. Они напоминают мой клитор? Прекрасно!
Справа от цветов стоят две белые свечи в серебряных подсвечниках. Однажды мама сказала, что в мерцающем пламени свечи женщина выглядит почти на десять лет моложе. Маму всегда волновали подобные вещи. Каждые шесть недель доктор протыкал ей иголкой лоб, запуская под кожу тридцать кубиков ботокса. Она была подписана на всевозможные глянцевые журналы и собирала книги о том, как удержать мужа. Никто не прикладывает столько усилий, чтобы удержать мужа. Особо стараться начинают только те, кто его уже потерял. Раньше, когда я еще свято верила в идеалы, я считала ее поверхностной. У меня были большие планы отличаться от матери во всем: быть любимой, успешной, родить прекрасных детей. Но увы, желание сердца – лишь слабый ручей против потока воспитания и природы. Ты можешь плыть против него всю жизнь, но постепенно устанешь, и тогда поток генов и воспитания утянет тебя под воду. Со временем я стала очень похожа на нее и лишь немного – на себя.
Кручу пальцем колесико зажигалки и подношу пламя к фитилю. На «Зиппо» виднеются остатки потертого английского флага. Мерцающий язычок напоминает мне о коротком опыте курения. В основном чтобы казаться круче – я никогда не затягивалась, но мне нравилась сияющая искра на кончиках пальцев. Родители купили подсвечники мне в подарок, для домашнего уюта, после того, как я присмотрела их в каталоге Тиффани. Предсказуемо роскошные. Сразу после свадьбы ты смотришь на пару подсвечников и представляешь долгие годы домашних ужинов, дополненных такой красотой. Именно таких, как сегодня. Моя жизнь почти идеальна.
Я складываю салфетки и смотрю в эркерное окно – передо мной простирается парк. Погода серая, типичный Сиэтл. Я выбрала эту квартиру именно из-за вида на парк, хотя другая, выходящая на Эллиот-Бей, была гораздо больше и лучше. Большинство предпочитают вид на воду, но я больше люблю наблюдать за людьми. Седая пара сидит на скамейке, наблюдая за тропинкой, на которой каждые несколько минут можно встретить велосипедистов и любителей оздоровительного бега. Прекрасные в своей седине наблюдатели не прикасаются друг к другу, но их головы синхронно поворачиваются, когда кто-то появляется на тропинке и исчезает снова. Интересно, ждет ли такое будущее нас с Сетом? Потом я вспоминаю других и чувствую, как к щекам приливает краска. Представлять будущее – непростая задача, когда делишь мужа с двумя другими женщинами.
Я ставлю на стол бутылку «Пино-гри», выбранную сегодня на рынке. Обычная этикетка, ничего выдающегося, но строгий мужчина, который мне ее продал, подробно описал вкус, потирая пальцы. Я не помню, что именно он рассказывал, хотя это было всего несколько часов назад. Я была слишком озабочена покупкой продуктов. Мама учила меня: готовка – единственный способ быть хорошей женой.
Я делаю шаг назад и оценивающе оглядываю результат работы. Стол впечатляющий, но королевой вечера буду я. Все именно так, как любит он, а значит, люблю и я. Нельзя сказать, что у меня нет индивидуальности, просто вся моя индивидуальность предназначена для него. Как и должно быть.
Ровно в шесть я слышу, как поворачивается в замке ключ и со свистом открывается дверь. Потом щелчок, когда она закрывается, и бряцанье его ключей, брошенных на столик в прихожей. Сет никогда не опаздывает: при такой сложной жизни, как у него, четкий распорядок крайне важен. Я приглаживаю с огромным трудом завитые волосы и выхожу из кухни в коридор, ему навстречу. Он разглядывает почту, которую держит в руке, с кончиков волос капает вода.
– Ты забрал почту! Спасибо.
Я смущаюсь восторга в собственном голосе. Господи, да это всего лишь почта!
Он кладет стопку на маленький мраморный столик в прихожей, рядом с ключами, и улыбается. Меня начинают даже слегка настораживать замирания моего сердца и бросает в жар от удовольствия. Я подхожу к его широкой груди, вдыхаю его аромат и утыкаюсь лицом в шею. В прекрасную шею, широкую и загорелую. Грациозно поддерживающую голову с превосходными волосами и классически красивым лицом. Я в страстном порыве вся прижимаюсь к нему. Пять дней – долгий срок без любимого мужчины. В юности я считала любовь обузой. Как вообще можно заниматься делами, если каждую секунду приходится думать о другом человеке? После встречи с Сетом все мои принципы полетели к чертям. Я превратилась в то, что видела в собственной матери: обожающую, покладистую шовинистку – эмоционально и сексуально. Это поразило и возмутило меня.
– Я скучала, – говорю я ему.
Целую его в подбородок, в нежную кожу под мочкой уха, а потом встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до губ. Я изголодалась по вниманию и целую агрессивно и глубоко. В его груди раздается стон, и портфель со стуком падает на пол. Он обхватывает меня руками.
– Прекрасная встреча, – произносит он. Два его пальца скользят по моим позвонкам, как по саксофону. Он мягко массирует меня, и я придвигаюсь ближе.
– Я бы сделала ее еще лучше, но ужин готов.
Его взгляд затуманен, и я внутренне ликую. Я завела его меньше чем за две минуты. Хочется сказать: «Видели?!» Но кому? Что-то разматывается у меня в животе, нитка раскручивается и раскручивается. Я пытаюсь поймать ее, пока не поздно. Почему я постоянно думаю о них? Основная задача как раз о них не думать.
– Что ты приготовила? – Он разматывает шарф и оборачивает его вокруг моей шеи, прижимает меня к себе и снова целует. Его голос согревает мое ледяное оцепенение, и я прогоняю непрошеные чувства, исполненная решимости не портить совместный вечер.
– Пахнет здорово!
Я улыбаюсь и плавной походкой возвращаюсь в столовую – пора кормить его ужином. Задерживаюсь в дверях, чтобы проследить за его реакцией на стол.
– Как красиво!
Он протягивает ко мне сильные загорелые руки с прожилками вен, но я игриво отскакиваю в сторону. На оконном стекле за его спиной виднеются капли дождя. Я выглядываю из-за его плеча – пара со скамейки ушла. Чем они будут ужинать? Едой из китайского ресторана? Супом из банки?
Я двигаюсь по кухне и слежу, чтобы Сет не сводил с меня взгляда. Он научил меня – можно полностью завладеть вниманием мужчины, если правильно двигаться.
– Каре ягненка, – сообщаю я через плечо. – И кускус…
Он берет со стола бутылку вина, держит за горлышко и наклоняет, чтобы рассмотреть этикетку.
– Хорошее вино.
Сет не пьет вино; во всяком случае, с другими. По религиозным причинам. Но для меня он делает исключение, и я считаю это еще одной своей маленькой победой. Я соблазнила его темно-красным «Мерло» и бодрящим «Шардоне». Мы целовались и смеялись, и пьяными предавались долгожданным любовным утехам. Только со мной, с ними он так не делал.
Глупо, знаю. Я сама выбрала такую жизнь, и ее смысл – не соревнование, а забота, но невозможно удержаться и не вести счеты, когда рядом есть другие женщины.
Когда я возвращаюсь из кухни и несу между двумя полотенцами горячий ужин, он уже разлил вино, пьет его и смотрит на улицу. Под окном двенадцатого этажа пульсирует вечерний город. Перед парком проходит оживленная улица. Справа от парка, вне поля зрения – Зунд, покрытый лодками и кораблями летом и скрытый в тумане зимой. Его видно из окна спальни – широкий водный простор. Идеальный вид на Сиэтл.
– Плевать на ужин. Хочу тебя, немедленно, – говорит он. Тон командный, Сет не оставляет места для обсуждений. Эта черта сослужила ему хорошую службу во всех сферах жизни.
Я ставлю блюдо на стол, чувствуя, как во мне пробуждается совсем другой аппетит. Наблюдаю, как он задувает свечи, не сводя с меня глаз, и иду в спальню, расстегивая на ходу платье. Медленно, чтобы он видел, стягиваю с себя шелк. Я чувствую его сзади: его присутствие, его тепло, его нетерпение. Мои идеальный ужин стынет на столе, жир ягненка сгущается по краям блюда, а я выскальзываю из платья и наклоняюсь вперед, упираясь руками в кровать. Запястья тонут в пуховом одеяле, его пальцы касаются моих бедер и цепляют упругую резинку на талии. Он стягивает трусики, они сползают к лодыжкам, и я скидываю их на пол.
Звон металла и свист его ремня. Он не раздевается – слышен только глухой звук спадающих вниз штанов.
Уже после я разогреваю ужин в микроволновке, завернувшись в халат. Я чувствую пульсацию между ног, чувствую, как стекает по бедрам семя; все болит самым лучшим образом. Я несу ему тарелку с едой, он лежит на диване без рубашки, закинув руку за голову, – картина изнеможения. Я не могу сдержать широкой улыбки, хотя пытаюсь. Улыбка школьницы прорывается сквозь мою обычную сдержанность.
– Ты красивая, – произносит он, увидев меня. Хрипловатым голосом, как всегда после секса. – С тобой было так хорошо!
Пока я передаю тарелку, он гладит меня по бедру.
– Помнишь, мы обсуждали совместный отпуск? Куда хочешь поехать?
Типичная беседа с Сетом после близости: он любит говорить о будущем после того, как кончит.
Помню ли я? Конечно, помню. Я изображаю удивление.
Он обещает мне эту поездку уже год. Только мы вдвоем.
Сердце начинает биться быстрее. Я так этого ждала. Не хотела давить на него, ведь он был очень занят, но провела в мечтах целый год. Я представляла места, куда мы можем отправиться. Определилась, что это будет пляж. Белый песок, бирюзовая вода, долгие прогулки вдоль кромки прибоя, держась за руки прилюдно. Прилюдно.
– Куда-нибудь, где тепло, – отвечаю я. Зрительного контакта избегаю – не хочу, чтобы он заметил, насколько мне не терпится получить его в полное распоряжение. Как я нуждаюсь в нем, какая я ревнивая и мелочная. Позволяя халату раскрыться, я наклоняюсь, чтобы поставить его вино на газетный столик. Он протягивает руку и обхватывает мою грудь, как я и ожидала. В некоторых моментах он предсказуем.
– Турция или Кайкос? – предлагает он. – Тринидад?
Да и да!
Я опускаюсь в кресло напротив дивана и закидываю ногу на ногу, чтобы халат распахнулся и показалось бедро.
– Выбирай, – говорю я. – Ты путешествовал больше, чем я.
Я знаю, он любит принимать решения. Да и какая мне разница, куда мы поедем?! Если я получу его на целую неделю, непрерывно, безраздельно! На эту неделю он станет только моим! Мечта! Но наступает момент, которого я боюсь и ради которого живу.
– Сет, расскажи, как прошла неделя.
Он ставит тарелку и складывает кончики пальцев. Они блестят от мясного жира. Мне хочется подойти и засунуть их себе в рот, обсосать дочиста.
– У Понедельника токсикоз, ребенок…
– О нет, – ужасаюсь я. – У нее же первый триместр, это может продлиться еще несколько недель.
Он кивает и улыбается.
– Она на седьмом небе, несмотря на тошноту. Я купил ей книгу про имена. Она подчеркивает те, которые нравятся, и, когда видимся, мы вместе выбираем.
Я ощущаю укол ревности и немедленно прогоняю чувство прочь. Это кульминация моей недели – слушать о других. Я не хочу портить ее мелочными обидами.
– Так здорово, – восхищаюсь я. – Она хочет мальчика или девочку?
Смеясь, Сет идет на кухню и опускает тарелку в раковину. Я слышу звук стекающей воды, а потом стук крышки мусорного ведра – он выбрасывает бумажное полотенце.
– Мальчика. С темными волосами, как у меня. Но думаю, ребенок в любом случае получится светловолосый, как она.
Я представляю Понедельник – высокая, прямые светлые волосы, загар от серфинга. Стройная и подтянутая, с идеальными белыми зубами. Она много смеется – в основном над его шутками – и влюблена, как девчонка. Он говорил, что ей двадцать пять, но она выглядит как школьница. Обычно я осуждаю мужчин, которые предпочитают женщин сильно моложе себя, но не в его случае. Для Сета важна духовная связь.
– Расскажешь, когда узнаете, кого ждете?
– Странная просьба, но да, – улыбается он только уголком рта. – На следующей неделе у нас врач. В понедельник утром поеду прямо туда.
Он подмигивает, и я не могу скрыть смущения. Я сижу, покачивая ногой, живот наполняется теплом. Он оказывает на меня такое же действие, как и в день нашей первой встречи.
– Хочешь чего-нибудь выпить? – спрашиваю я, поднимаясь.
Подхожу к бару и попутно включаю стереосистему. Конечно, он хочет выпить, он всегда пьет по вечерам, когда мы вместе. Он признался, что тайно хранит в кабинете бутылку виски, и я тайно радуюсь своему дурному влиянию. Начинает петь Том Уэйтс, и я тянусь за графином с водкой.
Спрашивала я и про Вторник, но Сет рассказывает о ней не слишком охотно. Я всегда списывала это на ее особый авторитет, как первой жены. Первой жены, первой женщины, которую он полюбил. Немного мучительно осознавать, что я лишь второй выбор. Но я утешаю себя фактом, что я – законная жена Сета, что даже хотя они еще вместе, ему пришлось развестись с ней, чтобы жениться на мне. Мне не нравится Вторник. Она эгоистка – главную роль в ее жизни играет карьера, я же берегу это место для Сета. Но винить ее тоже неправильно. Его не бывает рядом по пять дней в неделю. У нас есть один плавающий день, который мы проводим с ним по очереди, но более сложная наша задача – заполнять неделю чем-то помимо Сета. В моем случае это всякая ерунда: гончарная мастерская, любовные романы и Netflix. А Вторник занимается карьерой. Я лезу в карман халата за гигиенической помадой. У нас есть целые жизни вне брака. Это единственный способ сохранить рассудок.
Опять на ужин пицца? – часто спрашивала я. Однажды он признался, что Вторник из тех, кто скорее заказывает еду, чем готовит.
Ты всегда придаешь такое значение кулинарным способностям, – поддразнивал он.
Я выставляю на стол два бокала и наполняю льдом. Слышу, как сзади движется Сет, поднявшись с дивана. Бутылка с содой шипит, я скручиваю крышку и наполняю бокалы. Прежде чем успеваю закончить, он подходит сзади и целует меня в шею. Я наклоняю голову, чтобы дать ему лучший доступ. Он берет у меня напиток и отходит к окну.
Я занимаю место на диване и наблюдаю за ним с влажным бокалом в руке.
Сет садится рядом со мной и ставит напиток на столик. Поглаживает меня по шее и смеется.
Его взгляд танцует, заигрывает. Я влюбилась в эти глаза, которые всегда лучатся весельем. Улыбнувшись ему уголком рта, я откидываюсь назад и наслаждаюсь, прижимаясь к его крепкому телу. Он водит пальцами по моей руке.
Что еще нужно обсудить? Мне важно быть в курсе всей его жизни.
– Как работа?
– Алекс… – начинает он, но тут же смолкает. Я наблюдаю, как он проводит большим пальцем по нижней губе. Люблю эту привычку.
Что он устроил на этот раз?
– Я снова поймал его на лжи.
Алекс – бизнес-партнер Сета; они вместе основали компанию. Сколько я помню, Алекс был лицом бизнеса: встречался с клиентами и нанимал сотрудников, а Сет действительно занимался строительством домов, улаживал дела с подрядчиками и инспекциями. Сет рассказывал, что первые разногласия возникли у них по поводу названия компании. Алекс хотел, чтобы в названии бизнеса было его имя, а Сет предпочитал видеть там Тихоокеанский Северо-Запад. В результате после долгих споров они назвали компанию «Эмеральд Сити Девелопмент». За последние годы внимание к деталям и изумительная красота построенных домов привели к ним нескольких крупных клиентов. С Алексом я не знакома, и он не знает о моем существовании. Он думает, жена Сета – Вторник. Когда Сет и Вторник ещё были женаты, они ездили отдыхать с Алексом и его женой – один раз на Гавайи и один раз на лыжный курорт в Банф. Я видела Алекса на фотографиях. Он чуть пониже своей жены, Барбары, бывшей «мисс Юта». Коренастый и лысеющий, он постоянно демонстрирует затаенное самодовольство.
Со сколькими же людьми я не знакома! Например, с родителями Сета и его друзьями детства. А если учесть, что я – вторая жена, возможно, и не познакомлюсь никогда. Ой, что-то я совсем замечталась! Кажется, меня зовут.
– Да? – откликаюсь я. – Что такое?
Все эти игры так утомительны! Женское проклятие. Быть прямой, но не слишком. Быть сильной, но не слишком. Задавать вопросы, но не слишком много. Я делаю глоток и выпрямляюсь.
– Тебе интересно? Довольно странно, что ты спрашиваешь…
– Мне интересен ты, – с улыбкой, но твердо заверяю я. – Я хочу знать твой мир, что ты чувствуешь и переживаешь, когда не со мной.
И ведь это чистая правда! Я люблю мужа, но не могу похвастаться своей исключительностью. Есть и другие. Мое единственное оружие – знания. Я могу вмешаться в его планы, вытянуть информацию или изобразить равнодушие, и все с помощью нескольких удачных вопросов.
Сет вздыхает и трет ладонями глаза.
– Пойдем спать, – предлагает он.
Я всматриваюсь в его лицо. На сегодня он уже устал их всех обсуждать. Он протягивает мне руку и помогает подняться.
В этот раз мы занимаемся любовью, страстно целуясь, ещё я обхватываю его ногами. Мне не следует удивляться, но все же. Как мужчина может одновременно любить стольких женщин? Почти каждый день новую. И на каком месте по предпочтительности нахожусь я?
Он быстро засыпает, а я нет. По четвергам мне не до сна.
2
В пятницу утром Сет уходит еще до моего пробуждения. Я крутилась в постели до четырех утра, а потом, видимо, заснула глубоким сном, потому что даже не слышала, как он ушел. Иногда я чувствую себя девочкой, которая проснулась одна в кровати после случайной связи, а мужчина сбежал прежде, чем она успела спросить, как его зовут. По пятницам я всегда подолгу лежу в кровати, уставившись на его примятую подушку, пока солнце не начинает светить прямо в глаза. Но в этот раз солнце только начинает настойчиво озарять горизонт, а я всё ещё не отвожу глаз от вмятины, словно от нее зависит моя жизнь.
По утрам особенно тяжело. В нормальном браке ты просыпаешься рядом с человеком, и его пропитанное сном тело наполняет жизнь смыслом. Есть рутина и расписание, они скучны, но при этом – с ними спокойнее. Мне же неведом покой нормальной жизни: храпящий муж, которого толкаешь ночью, или зубная паста на раковине, которую раздраженно стираешь. Присутствие Сета не ощущается в моем доме, и из-за этого у меня часто болит душа. Он едва показывается и снова уезжает, в постель к другой женщине, пока моя остается холодной и пустой.
С опаской смотрю на телефон. Не люблю писать ему – всегда представляю ежедневный поток сообщений от остальных, но сегодня утром мне очень хочется взять телефон и написать ему: «Я скучаю». Он знает, конечно же знает. Если вы с мужем не видитесь пять дней в неделю, он должен понимать, что ты скучаешь. И я не трогаю телефон и не пишу сообщений. Решительно опускаю ноги на пол и просовываю в тапки, впиваясь пальцами в мягкий флис. Тапки – часть моей рутины, часть нормальной жизни. Я выхожу на кухню, выглядываю из окна на город, лежащий внизу. Змея красных тормозных огней застыла у перекрестка. Дворники машут туда-сюда, сметая с лобовых стекол мелкий дождь. Интересно, есть ли среди них машина Сета? Нет, обычно он уезжает по другому шоссе. Уезжает от меня.
Я открываю холодильник, достаю и ставлю на столешницу стеклянную бутылку колы. Копаюсь в ящике в поисках открывалки и ругаюсь, когда под ноготь попадает зубочистка. Палец приходится засунуть в рот, но снять крышку свободной рукой не составляет никакого труда. Я всегда держу в холодильнике только одну бутылку колы, а остальные прячу под раковиной, за лейкой. Выпивая эту одну бутылку, я каждый раз ставлю на ее место новую. Так кажется, что в холодильнике все время стоит одна и та же бутылка. Мне некого обманывать, кроме себя. Ну и возможно, я не хочу, чтобы Сет узнал, что я пью на завтрак колу. Он будет меня дразнить. Хоть я и не против, но все же не хочется, чтобы кто-то узнал о тебе подобные вещи. В детстве я единственная долго любила играть с Барби. Все мои подруги уже закончили это занятие, а я все никак не желала расставаться со своей любовью. И это в десять-то лет, когда все уже переключились на косметику и МТВ и просили у родителей на Рождество новую одежду, а не кемпинговый фургон для кукол. Я ужасно стыдилась своей любви к Барби, особенно когда другие девочки уже начали обращать на это усиленное внимание и называть меня маленькой. В один из самых печальных дней детства я собрала всех Барби в коробку и убрала в шкаф. Я проплакала весь вечер, пока не уснула, – мне не хотелось расставаться с любимыми куклами, но и терпеть издевательства больше не было сил. Несколько недель спустя мама нашла коробку, когда разбирала стирку, и спросила, в чем дело. Я со слезами рассказала ей правду, заверила, что уже слишком взрослая для Барби, пора расставаться.
Ты можешь играть с ними тайно. Не обязательно кому-то рассказывать. Не нужно отказываться от того, что любишь, из-за чужого неодобрения, – сказала она.
Секреты! О, я умею их создавать и хранить.
Я вижу, перед уходом он готовил себе тост. Столешница усеяна хлебными крошками, в раковине лежит нож, блестящий от масла. Ругаю себя, что не встала раньше и не приготовила ему поесть. На следующей неделе, обещаю я себе. На следующей неделе буду лучше и накормлю мужа завтраком. Буду женой, которая обеспечивает секс и еду три раза в день. Но внутри сжимается от тревоги – интересно, а Понедельник и Вторник готовят ему завтрак? А если они да, а я все это время ленилась? Он считает меня нерадивой из-за того, что я остаюсь в кровати? Я счищаю крошки, смахивая их в ладонь, и сердито выбрасываю в раковину, потом беру колу и иду в гостиную. Делая глоток из холодной бутылки, я размышляю о собственных несовершенствах.
Когда я просыпаюсь некоторое время спустя, освещение меняется. Я сажусь и вижу опрокинутую бутылку колы, а вокруг – коричневое пятно от впитавшейся в ковер жидкости.
– Вот дура, – ругаюсь я и встаю. Видимо, заснула с бутылкой в руках. Последствие бессонной ночи. Спешу за тряпкой и пятновыводителем, опускаюсь на колени и яростно оттираю. Кола въелась в вязаный бежевый коврик, превратившись в липкую карамель. Я почему-то злюсь и чувствую, как по щекам текут слезы. Капли падают на пятно, я тру сильнее. Очистив ковер, опрокидываюсь назад и закрываю глаза. Что со мной случилось? Как я могла превратиться в такого покорного человека, живущего ради четвергов и любви мужчины, который столь скупо делит себя между тремя женщинами? Если бы в девятнадцать лет мне сказали, что моя жизни превратится в это, я бы рассмеялась в лицо.
На следующей неделе будет пять лет, как он меня нашел. Я сидела в кофейне, готовилась в выпускному экзамену на медсестру – это препятствие казалось непреодолимым. Я не спала двое суток и дошла до такого состояния, что уже пила кофе как воду, просто чтобы не спать. Я покачивалась в кресле в полубезумном состоянии, когда рядом со мной опустился Сет. Помню, что почувствовала раздражение. В кафе стояли пять свободных кресел; почему нужно садиться именно рядом со мной? Он был красив: блестящие черные волосы и бирюзовые глаза, свежий, ухоженный, обходительный. Он спросил, учусь ли я на медсестру, и я бросила какую-то резкость, но уже через секунду извинилась за грубость. Он отмахнулся от извинений и предложил меня поспрашивать.
Я рассмеялась и только потом поняла, что он серьезно.
– Вы хотите провести весь вечер пятницы, задавая медицинские вопросы полуживой студентке?
– Конечно, – ответил он со смешинкой в глазах. – Думаю, если мне удастся завоевать твое расположение, ты не откажешься сходить со мной на ужин.
Я помню, как нахмурилась, решив, что он шутит. Словно его друзья отправили унизить печальную девушку в углу. Он был слишком красив. Таких, как он, никогда не интересовали девушки вроде меня. Конечно, я не уродина, но и ничего особенного. Мама всегда говорила, что мне достались мозги, а моей сестре, Торренс, – красота.
– Вы серьезно?
Я вдруг застеснялась собранных в хвост волос и скромного макияжа.
– Только если ты любишь мексиканскую кухню. Я не стану встречаться с девушкой, которая не любит мексиканскую кухню.
– Я не люблю мексиканскую кухню, – сообщила я, и он с деланым ужасом схватился за сердце. Я рассмеялась – слишком красивый мужчина делает вид, что ему стало плохо в кафе.
– Шучу. Какой разумный человек не любит мексиканскую кухню?
Вопреки здравому смыслу и несмотря на безумное расписание, я согласилась пообедать с ним неделей позже. В конце концов, мне нужно было что-то есть. Когда я припарковала свой маленький видавший виды «Форд» перед рестораном, то была вполне готова, что он не придет. Но как только вышла из машины, сразу увидела, что он ждет у входа и капли дождя падают на его шерстяное пальто.
Он был очарователен, расспрашивал меня об учебе, моей семье и дальнейших планах. Макая чипсы в сальсу, я пыталась вспомнить, когда кто-нибудь так интересовался мной в последний раз. Увлеченная беседой, я охотно отвечала на каждый вопрос, а когда ужин закончился, вдруг поняла, что ничего о нем не знаю.
– Отложим это до следующей недели, – пообещал он, когда я озвучила наблюдение.
– А что, будет следующая неделя?
Он просто улыбнулся, и в тот момент я поняла, что влипла.
Я принимаю душ, одеваюсь и проверяю телефон только на выходе из квартиры. Поскольку Сета не бывает по пять дней в неделю, я добровольно беру вечерние смены, которые никто не любит. Сидеть весь вечер одной дома и думать о том, как он проводит время с другими, невыносимо. Я предпочитаю занимать голову другими делами. По пятницам хожу в зал и на рынок. Иногда обедаю с подругой, но в последнее время все слишком заняты, чтобы встречаться. Многие из моих подруг либо недавно вышли замуж, либо родили детей, и наши жизни сосредоточились на работе и семьях.
На экране появляется сообщение от Сета: «Уже скучаю. Жду следующей недели».
Я натянуто улыбаюсь и нажимаю кнопку лифта. Легко ему говорить, как он скучает, – с ним ведь всегда кто-то есть. Но я не должна так думать. Я знаю, он любит каждую из нас и скучает по каждой.
Чтобы ответ не получился слишком обычным, пытаюсь шутить: «Заказать пиццу, когда приедешь в следующий раз?»
Он сразу отвечает, присылая смеющееся сквозь слезы эмодзи. Как люди вообще жили без эмодзи? Это единственный способ облегчить перегруженное предложение.
Я кладу телефон обратно в сумку и захожу в лифт, на губах играет улыбка. Даже в самые тяжелые дни сообщение от Сета способно исправить ситуацию. А тяжелые дни бывают часто – дни, когда я ощущаю свою роль в его жизни слишком слабо и неуверенно.
Я люблю каждую из вас по-разному, но одинаково сильно.
Я бы хотела знать, что конкретно это значит. Речь о сексе? Эмоциях? И если бы ему пришлось выбирать под дулом пистолета – он бы выбрал меня?
Когда Сет впервые рассказал мне о жене, мы сидели в итальянском ресторане «Ля Шпига» в Кэпитол-Хилл. Это было наше четвертое свидание. Неловкость первого знакомства ушла, и отношения перешли в более расслабленную стадию. Мы уже держались за руки… Целовались. Он сказал, что хочет со мной о чем-то поговорить, и я ожидала разговор о будущем наших отношений. Как только прозвучало слово жена, я опустила вилку, вытерла губы, взяла сумку и ушла. Он выбежал за мной на улицу, когда я останавливала такси, а за ним выбежал официант, требуя, чтобы мы оплатили наполовину съеденную еду. Мы все неловко стояли на тротуаре, пока Сет не уговорил меня вернуться. Я сомневалась, но часть меня все же хотела послушать, что он скажет. Что тут вообще можно было сказать? Как можно оправдать такое?
– Поверь, я знаю, как это звучит. – Он сделал долгий глоток вина, прежде чем продолжить. – Но дело не в сексе. У меня нет дурных наклонностей, если ты так подумала.
Именно так я и подумала. Я сложила руки на груди и ждала, краем глаза наблюдая за официантом, который старался не выпускать нас из виду. Видимо, боялся очередного побега и неоплаченного счета.
– Мой отец, – начал он. Я закатила глаза. Половина оправданий начинается с фразы «мой отец». Тем не менее я ждала продолжения. Я была женщиной слова.
Прозвучали слова:
– Мои родители… Полигамны… Четыре матери…
Я изумленно пялилась на него. Я почти залезла к мужчине в штаны, и вдруг оказалось, у него уже есть женщина! Сначала я подумала, что это ложь, дурная шутка, но увидела что-то в его глазах. Он дал мне осторожную крупицу информации и ждал реакции. Я не знала, что сказать. Что там можно было ответить? Такие вещи видишь по телевизору, а в реальной жизни…
– Я вырос в Юте, – продолжил он. – Но уехал, как только мне исполнилось восемнадцать. И клялся, что я против всех их убеждений.
– Я не понимаю.
Я и правда не понимала. Вся напряглась, сцепила под столом руки, впилась ногтями в ладони.
Он провел рукой по лицу, внезапно постарев лет на десять.
– Моя жена не хочет детей, – сказал он. – А я не из тех, кто станет заставлять.
Тогда я посмотрела на него другими глазами – как на отца с одним ребенком на плечах и другим возле ног. Мороженое по воскресеньям и игры в тибол. Те же мечты, что и у меня, у большинства из нас.
– И при чем тут я? Ты ищешь самку и я подхожу? – враждебно выпалила я, но прозвучало все не слишком убедительно. Почему он выбрал именно меня, и кто вообще сказал, что я хочу детей?
Похоже, мое обвинение его сильно задело, но я не переживала, что причиняю боль. Меня тошнило от типов вроде него. Но я вернулась его выслушать и выслушаю. Хотя пока все звучало совершенно абсурдно. У него была жена, но он хотел новую. Чтобы создать семью. Кем он себя возомнил? Меня тошнило, и я ему об этом сказала.
– Понимаю, – понуро ответил он. – Прекрасно понимаю.
Потом он оплатил счет, я холодно попрощалась, и мы разошлись в разные стороны. Как он потом признался, он думал, что больше никогда меня не увидит, но я вернулась домой и всю ночь крутилась в постели без сна.
