Тамара Михеева
Семь прях. Книга 6. Джалар
Весенняя дева
Воздух разнежился.
Джалар вышла из дома за дровами и замерла на пороге. За одну ночь состарилась зима, стала дряхлой, беспомощной. Небо укрывало Край серым тусклым светом, но это был особенный свет, свет, который скажет тому, кто умеет слушать: далеко-далеко, в Ладонях солнца, проснулась весна, и Явь заплетает ей косички. Скоро потеплеют сугробы, станут рыхлыми и матовыми, потом потемнеют и опадут. Сосульки – Навьи волосы – расплетутся капелью, убегут во влажную землю, прорастут травой. Время Щуки уходит.
Джалар отнесла дрова в дом, затопила печь. Мама, разливавшая парное молоко, спросила:
– Чего улыбаешься?
Но Джалар не смогла ответить, улыбка сама ползла на ее лицо: весна.
К вечеру за Джалар забежала Сату, позвала к Мон. Там уже собрались Нёна, Тэхе, Баярма, Айна и Шона. Сату взяла сладкий пирог, а Джалар – брусничное масло. У всех было приподнятое настроение, будто каждую ждало что-то радостное.
«А ведь в этом году нам уже бежать невестины гонки», – подумала Джалар и сама смутилась своих мыслей, покраснела, и Сату заметила, дотронулась до ее руки:
– Что ты?
– Нет, ничего.
Мама Мон налила девочкам травяного чая, сказала улыбчиво:
– Вы давайте-ка весеннюю деву выбирайте, ваш год нынче.
Девочки замерли на мгновение, в глазах каждой промелькнуло: наш год, наши невестины гонки. Потом они, как и Джалар минутой раньше, зарделись, постарались скрыть смущение: кто уткнулся в кружку с чаем, кто побольше пирога откусил, Тэхе захихикала, а Мон продолжила:
– И ведь правда. Джалар, будешь весенней девой?
– Я?
– Ну да.
– Почему я?
Никто не смог ответить, но вели себя подруги так, будто давно всё промеж собою решили и будто бы даже мысли не было, что будет кто-то другой. Джалар беспомощно посмотрела на Сату, та улыбнулась и сменила тему:
– Я только вам одним скажу, вы меня не выдавайте, ладно? Мы с Аюром сговорились на невестины гонки…
Ох и переполох тут поднялся! Даже мама Мон выглянула из-за занавески (у ее груди висел младший Монин брат) и недовольно шикнула на девочек. Они вроде бы и притихли, но говорили хором, почти не слушая друг друга, а спрашивали об одном и том же: неужели и правда сговорились?
Невестины гонки проводились через неделю после весеннего праздника Жарминаха. Весь Край собирался на большой поляне у Яви-горы. Незамужние девушки, надев самые красивые платья и бусы, выстраивались в ряд посередине, а те из мужчин, кто искал себе жену, сколько бы лет ему ни было, – у края поляны. Лойманки Края пели песни, а как только замолкали, девушки бросались бежать в лес, крича, как оленихи, мужчины же их догоняли, зажав в руке особую бусину – чу́ду. Догнав, мужчина должен был вплести свою чуду девушке в волосы, только тогда она считалась пойманной и обрученной с ним. Многие парни возвращались с невестиных гонок исцарапанные и искусанные, многие девушки вырывали с корнем прядь волос с бусиной и бросали на землю. Если же девушка в деревню возвращалась с чудой в волосах, то с этого дня считалась невестой того, кто ее поймал и чуду в волосы вплел.
Конечно, чаще всего родители жениха и невесты заранее сговаривались обо всем, и девушка знала, кто будет за ней гнаться, и если была не против, то не сильно-то и торопилась. Но ни один отец не мог заставить выйти замуж за того, кто не поймал и чуду в волосы не вплел.
Джалар бегала быстро. Она знала, что отец никогда не выдаст ее насильно, но все же хотела быть уверенной. Поэтому она изучила все потаенные местечки вокруг поляны. А вот Сату (ее Сату!) договорилась с Аюром!
У Джалар было много подружек: Нёна, Мон и Айна, Тэхе, Баярма и Шона. Они вместе учились в школе, вместе собирали травы и ягоды в лесу, вместе ловили рыбу и ходили на веслах до Дома Щуки. Кого-то Джалар любила больше, кого-то меньше, но не было для нее никого важнее Сату. Их дома́ стояли рядом, и с самого раннего детства Джалар, братья которой были слишком взрослые, чтобы замечать сестру, знала: у нее есть Сату. Смешливая, добрая, заботливая. Она умела развеселить, умела утешить.
Как они радовались этой любви! Нежная, веселая Сату и серьезный, такой надежный и ласковый Аюр – не было пары красивее, не было двух более подходящих друг другу людей! Пока лед не встал, каждый свободный день приплывал Аюр из своего Дома Лося, ходил под окнами Сату, будто голодный зверь, лишь бы увидеть хоть мельком. А сколько посланий передано через руки Джалар! Ничего удивительного, что оба они едва дождались первых невестиных гонок и сговорились за спинами родителей.
– Не отпустят тебя в Дом Лося, – сказала Шона. – Мой отец говорит, что твой подобрал тебе другого жениха.
– Пусть кого хочет подбирает! – вспыхнула Сату. – Я замуж только за Аюра пойду! Отец воле духов не станет перечить. Нас сама Явь сведет.
– Как же Явь, если вы сговорились с Аюром? Ты будешь поддаваться? А если кто другой успеет тебя поймать? Аюр неповоротливый, как медведь…
– Перестань, Шона, – мягко упрекнула ее Мон, но Сату не так просто было сбить с толку.
– Ты завидуешь мне, похоже, – едко сказала она. – Хочешь первой из всех нас выйти замуж? Или тебе мой Аюр приглянулся?
– Девочки, девочки, хватит! – взмолилась Джалар. – О чем вы спорить вздумали? Они любят друг друга, вот и пусть.
Тэхе поддержала ее:
– Давайте лучше подумаем, как Джалар на Жарминах нарядим! Мне отец белых лент привез.
– А я у бабушки нашла зеленое платье, старое, но красивое такое – Рысью клянусь, ничего лучше не видела, – подхватила Мон. – Она его откуда-то из города давным-давно привезла, все хранила, хранила… но, наверное, врет, что себе: она в него не влезла бы.
Мон открыла сундук, стала искать платье, а Джалар облегченно вздохнула и уже не спрашивала, почему подруги выбрали именно ее быть весенней девой. Пусть. Лишь бы больше не докучали Сату.
* * *
Возвращаясь домой, Джалар и Сату остановились между своими калитками и почти одновременно подняли головы. Там, в небесной тайге, зажглись огоньки деревень. Воздух снова стал по-зимнему звонким и ясным, подморозило лужи. Но это был уже воздух Яви.
– Как думаешь, Шона правда влюблена в Аюра? – сказала вдруг Сату.
– Да вот еще, – фыркнула Джалар. – Охота тебе об этом думать?
– Но что, если правда, Джар? Вдруг она расскажет о нас? Или помешает ему меня догнать?
Джалар улыбнулась:
– Помешать Аюру тебя догнать? Ты, Сату, похоже, совсем не знаешь своего жениха, сына Лося. Мне жаль Шону, если она встанет на его пути к тебе. Вряд ли у нее останется хоть одна целая косточка.
Они засмеялись. Потом Джалар спросила:
– Почему вы меня выбрали весенней девой? Может, лучше тебе быть? А то выйдешь замуж, и уже никогда не получится…
– Да и пусть, – пожала плечами Сату. – Мне и не хочется. И внимание к себе привлекать не хочется: вдруг и правда так красиво нарядите, что кому другому приглянусь, быстроногому.
Она внимательно посмотрела на Джалар.
– Ты среди нас самая… не знаю, как тебе объяснить, Джар, но, думаю, каждый мужчина хотел бы ввести тебя в свой дом женой. Ну, кроме, может быть, Аюра, – хмыкнула она.
Джалар нахмурилась. Вспомнила Аныка, попыталась представить, как было бы, если бы он не замерз зимой. Гнался бы он за ней на невестиных гонках? Потом мысль ее перескочила на Жарминах: Сату права, к весенней деве – самое пристальное внимание. Каждый год на этот праздник наряжают одну из тех девушек, кто впервые бежит невестины гонки. Ее ведут через всю деревню на берег озера, и там весенняя дева толстой веткой отмыкает воду – разбивает лед. Потом становится в центр хоровода, стучит палкой, будит землю; из своих рук угощает всех мужчин тивсами – печеньем в форме диких гусей: они первыми возвращаются в Край из теплых стран. В сумерках весенняя дева зажигает костер, сложенный заранее, и она же первой кормит его – бросает в огонь кусочки черемухового пирога, благодарит за пережитую зиму. Все любуются весенней девой, она в Жарминах – воплощение самой Яви. Поэтому на эту роль всегда выбирают самую умную и красивую. «Неужели я такая? – думала Джалар, когда они с Сату уже разошлись по домам. – Чем я краше Сату или Шоны? А Мон умнее меня, она даже хочет ехать в город, чтобы стать учительницей, как ее мама. Почему девочки выбрали меня?»
Но огоньки небесной тайги не могли дать ответа, они мерцали в глубокой черноте, не обращая на Джалар никакого внимания.
Шепот в толпе
Платье Мониной бабушки и правда было очень красиво, а может, Джалар просто шел этот глубокий зеленый. Поверх платья накинули рыжую лисью шубку, в волосы вплели керамические бусины, белые ленточки и крохотные бубенчики, они нежно звенели при каждом ее шаге. Тэмулгэн не мог отвести взгляда от дочери. Она шла впереди процессии девушек, поющих славу пробуждающейся Яви, робко улыбаясь, глядя перед собой, высоко подняв сосновую ветку, украшенную разноцветными лентами. Тэмулгэн любовался Джалар, и его распирало от гордости.
Его крошка, его Джалар – весенняя дева! И как же она хороша в этом платье цвета свежей хвои, как идут ей бусинки и бубенчики в волосах, и этот румянец, и взгляд, не робкий, нет, но прячущий радость жизни и гордость!
Люди вокруг охали и шептали:
– Вот кому-то достанется невеста!
– Да уж, на невестиных гонках за ней весь Край побежит! Даже те, кто и не думал раньше, вы гляньте только, какая красавица…
– Вот уж и впрямь Явь одарила так одарила!
И вдруг – хриплым карканьем, острым камнем совсем рядом с его ухом прозвучало:
– Нашли кого весенней девой нарядить. Подменыша!
Сердце Тэмулгэна ухнуло вниз, будто свалилось в пропасть. Он резко обернулся. Никого чужого, все свои, знакомые с детства, соседи, дети Рыси. Кто из них мог крикнуть такое? И голос… голос совсем незнакомый… Показалось, что мелькнуло в толпе и пропало лицо Аныка. Друг детства Лурад спросил вдруг:
– А твоя дочь не лойманка ли, а, Тэмулгэн?
– Уж больно хороша для лойманки, – засмеялись рядом.
– Так ее в детстве Навь своим молоком потчевала, от лютого мороза спасала, забыли?
И враз будто переменился шепот, из восторженного стал настороженным, и взгляды словно остекленели, нехорошо, недобро поблескивали. Тэмулгэн глянул на дочь, и ее улыбка вдруг показалась ему высокомерной, а красота – нездешней, неправильной, слишком уж совершенной. Зажал уши руками, зажмурился. Что с ним? Что с ними всеми? Ведь только что они любовались Джалар, желали ей лучшего жениха в Краю!
А шепот нарастал:
– Нашли кого наряжать…
– Что ж никто не подсказал им, глупым…
– Да разве можно такую – в весеннюю деву!
– Теперь заморозков не избежать иль еще какой напасти…
– Такая воду вскроет – вся рыба из озера уйдет…
– Ну так остановите ее!
– Как ты ее остановишь? Нельзя весенний ход прерывать, беды не оберешься!
– Тут непонятно, что страшнее…
Тэмулгэн не прерывал их. Солнце для него померкло и небо заволокло тучами, но он сцепил зубы и молчал. Он знал себя очень хорошо. Знал, что если обернется сейчас, увидит их лица, даст волю гневу, то беды точно не миновать: начнется драка, нарушится весенний ход, а дочь, такая красивая, такая гордая отведенной ей ролью… Она же ничего не поймет!
Он сделал вид, что не слышит злого шепота, не видит сердитых лиц соседей. Они столько лет молчали! Ни разу никто не сказал ему: «Что-то не так с твоей дочерью, Тэмулгэн!» Что ж они – сами не видели и вдруг прозрели? Увидели ее в наряде весенней девы и поняли? Может, позавидовали, потому что выбрали не их дочь? Или терпели из уважения к нему, к Тхоке? «Почему мама молчала? Она бы поняла, почуяла бы, если бы с Джалар было что-то не то». Он поискал глазами мать в толпе, но не нашел. Не увидев и Такун, он успокоил себя мыслью, что Тхока бы не прозевала лойманку в семье, а уж подменыша тем более, но принял твердое решение отправить дочь в город, к Севруджи, подальше от этого шепота, от косых взглядов.
* * *
Джалар высоко подняла ветку и со всей силы ударила об лед. Он пружинно толкнул ее обратно, заныло плечо, но она ударила еще и еще раз. Показалось, что люди недобро шепчутся, глядя на ее беспомощность. Тоскливо подумала: «Сильная Мон с первого раза бы разбила, надо было ее выбирать весенней девой». Ударила снова, посмотрела в даль озера. Там, где-то в его глубине, течет неостановимая Олонга, ее река. Быстрая, дерзкая, и никакой лед ей не страшен, никакая зима. «Помоги мне, реченька, разломай зиму, прогони Навь», – попросила Джалар и присела на корточки, склонилась над самой остекленевшей водой. Зажмурилась, представив, как Олонга помогает ей изнутри озера, выпрямилась и снова ударила веткой. Лед хрустнул, раскололся, брызнул фонтанчик свежей воды, закричали люди Рыси. Джалар с облегчением выдохнула. Она справилась. Она – и Олонга. Лойманка Вира забила в бубен, заиграл на свирели Эркен. Кто-то подхватил Джалар, вытащил в центр поляны, вокруг нее тут же заструился хоровод. Она стучала по земле сосновой веткой, будя Явь, в такт бубну и свирели, щеки ее пылали от свежего воздуха, от юного солнца, от полноты жизни и радости.
– Я возьму тебя в жены, Джалар! – крикнул вдруг Халан.
Джалар засмеялась. Увидела, как нахмурился ее сосед Лэгжин, как дернулся Гармас: и тот и другой уже разговаривали с ее отцом, спрашивали, не будет ли он против, если они поймают его дочь на невестиных гонках. Джалар было весело от их внимания, от их влюбленности. Она чувствовала себя сильной, живой, всеми любимой.
Ее отец, как самый уважаемый охотник Края (даром что больше не бьет оленей, его дом самый богатый, ружье – самое удачливое, а ноги – самые быстрые), вышел в центр поляны и провозгласил:
– Проводим Щуку, позовем Рысь! Поймаем солнце в сети, да будет весна быстрой, дружной и милостивой к нам, детям Рыси.
Он снял с плеча мешок и выпустил из него белку. Она была еще по-зимнему серой, но хвост уже начал рыжеть. Секунду зверек сидел, жмурясь на ярком свету, а потом юркнул между ног Тэмулгэна и бросился наутек, к лесу. Молодые неженатые мужчины, парни, мальчишки кинулись за ним, а женщины остались на поляне, подбадривали охотников криками и смехом.
– Эх, пустили бы меня, я бы вмиг эту белку поймала, – сказала Мон. Глаза ее азартно сверкали, а ноги, казалось, стоят на месте только благодаря усилию воли.
– Ой, Мон, тебе лишь бы наравне с парнями, – улыбнулась Нёна. – Как ты замуж пойдешь, не представляю! Кто будет в доме хозяин?
– Я, конечно, – расхохоталась Мон.
Она подбежала к отцу Эркена, что-то сказала ему, стянула с его плеча ружье, вскинула, замерла и выстрелила. С ближайшей сосны упала шишка, и тут же замелькал между веток беличий хвост, а парни заметались по лесу. Белку они потеряли из виду, а она оказалась неглупой, притаилась. Выстрел Мон спугнул ее, заставил бежать. Кто-то наконец заметил зверька, погоня продолжилась.
– Дуралеи, – хмыкнула Мон и вернула ружье отцу Эркена.
Пока мужчины ловили белку, женщины готовили сладкую кашу в огромном котле. Это было главное угощение на Жарминахе, и Джалар, как весенняя дева, помешивала ее длинной деревянной ложкой, подкидывала дрова в огонь. Прошло еще немного времени, каша уже была готова и начала остывать, а ловля белки-солнца продолжалась.
– Что-то долго они, – сказал кто-то из женщин недовольно.
– На этом Жарминахе всё долго, – услышала Джалар совсем рядом незнакомый скрипучий голос, но, когда обернулась, никого не увидела, кроме угрюмых, совсем не праздничных лиц.
«Им не нравится, что я – весенняя дева, – поняла вдруг Джалар. – Но почему? Вроде бы я никого не обижала, никому зла не желала… Может быть, и правда надо было наряжать Сату или Мон».
– Да уж, и лед еле разбила, и белку никак не поймать…
– Ну, такая уж весенняя дева у нас нынче.
«Да при чем тут я? – возмутилась Джалар, но промолчала. – Разве я ловлю белку?» Она поискала глазами Тхоку, но наткнулась взглядом на незнакомую старуху в темном плаще. Она не мигая смотрела на Джалар и шевелила пальцами, будто сыпала в рыхлый снег невидимые семена. Джалар шагнула ей навстречу, но тут раздался победный крик – «солнце» поймали. Гордый Халан прижимал к груди бьющуюся белку, смотрел на Джалар и смеялся, сверкая белоснежными зубами. Темные глаза сияли торжеством, на щеках играли ямочки. «Красивый», – будто впервые увидев его, подумала Джалар и улыбнулась в ответ.
К вечеру зажгли большие костры, парни и девушки прыгали через них парами, взявшись за руки, и Джалар казалось, не было парня, который не позвал бы ее. Сильная ладонь Халана, узкая – Чимека, скользкая от пота – Гармаса, по-девичьи мягкая – Лэгжина… Сквозь грохот и жар праздника Джалар то и дело натыкалась на ласковую улыбку Эркена, на одобрительный взгляд мамы, на хмурый – отца. Уже совсем стемнело, когда Джалар увидела, как Сату стоит, обнявшись с Аюром. Они спрятались за деревом и шептались о чем-то. И еще одна радостная яркая искра вспыхнула в ее сердце: хорошо смотреть на счастливых людей!
Невестины гонки
Эркен ходил, подволакивая левую ногу, будто она у него была длиннее правой. В детстве его дразнили мальчишки, а отец любил срывать на нем злость, скрывая тревогу за будущее сына: как он будет жить, если даже охотиться не может? Эркен прятался в зарослях черноплодной рябины у реки и плакал, пытаясь утихомирить обиду. Он очень любил отца, но хотел его ненавидеть. Так легче было перенести разочарование, окрики и насмешки. Там, на берегу реки, он жаловался Олонге на свою жизнь, там разговаривал с Рысью, и ему казалось, что и река, и праматерь рода ему отвечают.
Однажды, когда Эркену уже пришла пора жениться – но кто ж пойдет за такого хромого да жалкого, – его выследили мальчишки, хотели подразнить, но заслушались его причитаниями, которые были похожи больше на сказки, чем на жалобу. Они рассказали взрослым. Наступало время Лося, темное, тяжелое, медленное, а в Доме Рыси давно не рождалось сказителя, и отцы нескольких семейств пришли к Салму, попросили его: пусть Эркен готовится рассказывать сказки. Отец чуть не подавился кашей на медвежьем жиру, которую ел, и покосился на сына. Сам Эркен улыбнулся и кивнул. Он давно хотел поделиться с родичами историями, что нашептала ему река, но все стеснялся, да и случая не было.
Так хромоножка Эркен стал сказителем Дома Рыси, хоть и молодым, но всеми уважаемым человеком. Удача охотника изменчива и капризна, а сказитель будет до старости обеспечен. И он, и его семья. Многие родители девушек на выданье взглянули на Эркена по-другому, стали чаще наведываться в дом его отца, и дочерей с собой брали, но сам Эркен, казалось, был равнодушен ко всему, кроме своих песен.
Сейчас он шел от Яви-горы, сжимал толстую ветку. Он нашел ее у священной сосны Дома Рыси и не поверил своему счастью. Эта сосна росла выше всех других деревьев, цеплялась корнями за огромный белый камень, и хромому Эркену стоило больших трудов каждый раз подниматься до нее, тем более сейчас, когда снег подтаял, но еще не весь сошел, поэтому Эркен ходил туда, только когда очень уж нужно было. И впервые он брел по этой тропе не за песнями и сказками. А может – за лучшей песней в своей жизни. Он брел и думал, как объяснит сосне, что колет острым ножом его сердце, как заглянет в глаза Рыси – ее лик вырезан прямо в стволе, – как споет ей свою жалобную песню, такую жалобную, что даже камни вокруг заплачут! Но стоило ему подняться и упасть на колени перед сосной, больше от усталости, чем от благоговения, как взгляд его уперся в короткую толстую ветку. Сухая и звонкая, она будто ждала, когда он придет и заберет ее. Если бы Эркен был ребенком, он бы расплакался от счастья, облегчения и умиления. Но он взрослый – его ровесники уже третий год догоняют невест. Все, кроме него. Куда ему с такой ногой… Но священная сосна подарила ему ветку! Пусть он не сможет догнать ту, о которой болит его сердце, но он вырежет из ветки чуду и найдет способ рассказать Джалар о своих чувствах. Его сила в словах, а не в скорости.
* * *
Весь Край собрался у Яви-горы. Пришли высокие, широкоплечие парни из Дома Лося и их статные, красивые девушки. Дом Лося славится своим здоровьем, умением разговаривать с лесом, находить лучшие пастбища для своих коров и лучшие грибные места. Пришли люди из Дома Утки – шумные, веселые, они были не очень хороши собой, но добрые и дружные. Приплыли со своего острова дети Щуки – ловкие, умные, хитрые, узкокостные и светлокожие, они на все смотрели с прищуром, будто посмеивались над другими Домами, особенно над людьми из Дома Рыси, с которыми у них с давних пор не то чтобы вражда, а так, не-любовь да настороженность.
Дети Рыси на невестиных гонках всегда выступали хозяевами: до самого летнего солнцестояния желтоглазая охотница Рысь будет заправлять в Краю, ходить у колен Яви. Рыси варили угощение, приносили мясо куропаток, которые еще вчера летали, и кабанов, которые еще утром бегали; разливали булсу, собирали дрова на костры, устилали шелковыми шкурами бревна, чтобы было удобнее сидеть старикам, рассказывали детям и пугливым женщинам-Уткам охотничьи байки.
Но и все остальные Дома стремились показать себя. Степенные дети Лося разливали густые сливки, отрезали ломтями желтый домашний сыр, угощали пирогами с черемухой и медовыми шариками с кедровыми орешками и брусникой. Дети Щуки варили особую уху из рыбы трех видов, посмеивались над Утками – те не угощали, но приносили на невестины гонки сделанные за долгую зиму расписные горшки и блюда, деревянные фигурки, гребни, войлочные шапки и куртки. Щуки всегда над всеми посмеиваются, но у Уток было не протолкнуться: все женщины Края хотели полюбоваться на красоту и купить нужное в дом.
Джалар смотрела на всю эту праздничную суету, на Явь-гору, на хребет Двух братьев позади нее и лес, и голова у нее чуть-чуть кружилась от счастья, что она живет вот здесь – в самом красивом месте, среди добрых людей. Они стояли с подружками, переглядывались, стараясь скрыть волнение. Только Шона была мрачнее тучи, зыркала на Сату недобро. Джалар даже испугалась: как бы не подстроила чего. Но Сату беззаботно смеялась, то и дело приподнималась на цыпочки, чтобы из-за голов подруг увидеть среди людей Лося Аюра.
Вдруг к их кружку подошла лойманка Дома Утки, толстая Неске, и ласково погладила Джалар по голове. Было в этом жесте что-то странное, неправильное. Джалар посмотрела на нее удивленно: с чего вдруг эти нежности? Вспомнила, что Неске вроде бы видит наперед, что начертали человеку и Явь, и Навь. Стало не по себе. Что ждет ее на невестиных гонках? Давно на нее засматривались Гармас и Лэгжин, иногда шутили так, что уши у Джалар начинали полыхать, а иногда и норовили за руку ухватить. Но она была быстрее и ловчее их обоих, она не боялась, что они ее догонят. А еще Сату сказала, будто Чимек, в которого Баярма влюблена уже много лет, про нее, Джалар, расспрашивал. Только этого ей не хватало – ссориться с подругой из-за парня! А Халан после Жарминаха похвалялся, что именно он догонит дочь охотника Тэмулгэна, раз уж выбрали ее весенней девой, – это все слышали. И все знали: Халану всегда подавай все самое лучшее. «Да почему же я – лучшая? – снова подумала Джалар и тут же решила: – Сегодня мне придется бежать со всех ног. Не то чтобы я не хочу замуж… хочу, но как-нибудь потом. Сначала съезжу в город, поживу у Севруджи, как отец велит. Ужасно интересно, как там у них все…» Она встретилась взглядом с Эркеном, улыбнулась. Вот кто никогда не вздумает шутить с ней так по-дурацки, как Гармас или Лэгжин, или догонять только лишь потому, что выбрали ее весенней девой. Вот кто всегда поддержит доброй улыбкой или интересной историей. Эркен очень нравился Джалар. Ужасно несправедливо обошлась с ним Навь, ведь он такой красивый и добрый!
Она еще смотрела на Эркена, когда Вира ударила в крохотный бубен. Все девушки закричали по-оленьи, и Джалар закричала тоже. Все рванули с места, и Джалар рванула. Они неслись по весеннему, еще не просохшему лугу, весело переглядываясь с Сату и Мон, но Шона все еще сердито сверкала на подругу глазами, упрямо кусала губу. Ох, Шона! Зачем идти наперекор Яви, зачем мешать большой любви?
Босые пятки выбивали весеннюю воду из влажной земли, и Джалар радовалась ее холоду, ее свежести.
– Я на дереве спрячусь, – тяжело дыша, сказала вдруг Мон. – Не выдайте меня.
– Спрячешься? – удивилась Айна. – Зачем?
– Затем! – рявкнула Мон и покраснела. – Не бежит тот, кого я мужем назвать хочу.
И она свернула влево, к соснам.
Сату, Айна и Джалар переглянулись. Неужели Мон полюбила того, кто их младше?
– Как странно, – сказала Сату. – Мне всегда казалось, что Мон полюбит кого-то очень взрослого.
Шона усмехнулась. Она что-то знала, но расспрашивать никто не стал – мужчины, крича по-оленьи и улюлюкая, приближались. Девушки взвизгнули и бросились врассыпную.
Джалар спряталась за сосной, чтобы отдышаться и понять, кто за ней гонится. Кровь, казалось, пузырилась и пенилась у нее в жилах, как забродившая булса. Она помнила просьбу отца и думала, что замуж всегда успеет, а вот в городе у братьев пожить ужасно интересно, но все же волновалась не меньше остальных. Кто же, кто догонит ее, что скажет? И сможет ли она убежать? Халан очень быстрый…
Совсем рядом вскрикнула Шона. Джалар выглянула из-за дерева и увидела, что та встала на пути Аюра, хватает его за руку и что-то говорит, но он даже не остановился, просто обогнул ее, как камень, и побежал дальше. Шона упала на землю и стала бить ее кулаками. И только тогда Джалар поняла, что ее никто не догоняет. Совсем никто.
И Чимек, и Гармас, хоть и видели ее среди подруг, отвели взгляд и сразу побежали в другую сторону. Из-за дерева выскочил Лэгжин, заметил, и Джалар на миг испугалась, что не сможет убежать. Ей вспомнились его вечно красные ладони с короткими толстыми пальцами, она представила, что он трогает ее этими своими руками, и стало не по себе, она отпрянула, готовая сорваться с места, но в тот же миг Лэгжин развернулся и побежал к рыдающей на земле Шоне.
«Вот как», – подумала Джалар отрешенно. Она побрела в глубь леса. «Зачем же он говорил с моим отцом? Или папа отказал очень грубо? Но ведь на Жарминахе Лэгжин смотрел на меня, мы прыгали через костер…» Джалар тряхнула головой и ойкнула: с дерева спрыгнул Халан, схватил ее за руку, но тут же отпустил, отступил на шаг, а в глазах – сожаление и будто бы… вина? Джалар сделала шаг навстречу (не потому, что ей нравился Халан, а просто очень уж было чудно́), но он помотал головой и бросился наутек.
«Что же со мной такое? Неужели я такая безобразная, что парни разбегаются от меня, как от страшного зверя?» Она знала, что это не так, иначе разве бы выбрали ее весенней девой? Вспомнила другие невестины гонки, всё, что видела: всегда за ту, что открывала воду, зажигала костры, варила кашу, парни дрались, точно олени. А сейчас… будто боятся. Но почему? «Был бы жив Анык, он бы выбрал меня, он бы не испугался», – успела подумать Джалар, а потом на нее вдруг обрушилась глухота. Та самая, которая часто мучила в детстве, но уже давно не приходила.
Джалар ухватилась за дерево, отдышалась. Пройдет, сейчас пройдет. Мимо нее пробежала Тэхе, а за ней Айна, они что-то крикнули, но звук не пробился сквозь тишину, наполнившую Джалар до краев, завяз в ней. Медленно побрела она обратно к поляне, будто слепая, от дерева к дереву, и наткнулась на Аюра. Он потерянно метался по лесу и обрадовался ей, схватил за плечи, что-то спрашивал, может быть, даже кричал, но Джалар ничего не слышала, ничего не понимала. Она стояла перед ним, опустив руки вдоль тела, и мотала головой, словно лойманка во время обряда. Аюр топнул, оттолкнул ее и убежал.
Джалар без сил опустилась на влажную землю, прислонилась спиной к сосне. «Был бы жив Анык… – горячим комом оленьего сердца пылало в ее голове. – Почему умер Анык? Таким молодым, таким красивым и сильным…» Мимо пробежал Чимек, глянул мельком, вроде бы хотел шагнуть навстречу, но передумал, сжал кулаки и побежал дальше. «В кулаке, наверное, чуда, – поняла Джалар. – Вот и все. Никто меня не догонит. Ничьей невестой мне не быть. Я так и хотела, но почему? Что с ними?»
Джалар знала, чувствовала, что и Чимек, и Гармас, и Халан хотели сделать ее своей, не говоря уж о Лэгжине. Она чувствовала это, как чувствует каждая женщина, – по мимолетным взглядам, по несказанным словам, по улыбкам. Она вспомнила, как однажды, давно, Анык подрался с Чимеком, и все говорили, что из-за нее, Джалар. И вот Чимек отшатнулся от нее, как от Нави, хотя Джалар даже догонять не надо было – бери, вплетай свою чуду, веди в деревню. Но он будто бы… испугался? Как Халан, как Лэгжин. Джалар зажала уши ладонями. Глухота не проходила, все сильнее укутывая в одеяло страха и непонимания. Тогда Джалар встала и пошла на поляну. «Кто бы ни отдал мне свою чуду – стану его женой!» – холодея от своего обещания, сказала она себе.
Чем ближе Джалар подходила к лугу, тем больше людей встречала. Раскрасневшаяся Айна, смущенная Нёна показывали друг другу свои чуды, хихикали, поглядывая на довольных женихов, следовавших за ними по пятам. Ударили три лойманских бубна, и Джалар услышала их. Глухота спала, вернулись все звуки, тут же кто-то хлопнул ее по плечу:
– Гонки закончились, мы теперь с тобой свободны на целый год!
Джалар слабо улыбнулась: Мон удалось отсидеться на дереве, как она и хотела. Но это ведь не то же самое, что «четверо парней, которым ты нравилась еще на Жарминахе, пробежали мимо».
– Ты тоже спряталась? – не скрывала радости Мон. – Я знала, что ты умная, Джалар! Замуж не напасть – лишь бы замужем не пропасть. Успеем, и не раз!
Мон захохотала, но Джалар заметила, что глаза подруги ищут кого-то в толпе мужчин. Она даже не смогла улыбнуться в ответ, чувствуя огромную усталость, будто не спала три ночи подряд и таскала тяжелые мешки по глубоким снегам, и спросила:
– Ты не видела Сату?
– Да вон она.
Сату вышла из леса. Лицо ее было заревано, платье порвано на плече, подол в грязи. Джалар бросилась к ней.
– Сату! Что с тобой?
– Забери тебя Навь, Джар! – закричала Сату и ударила подругу в плечо. – Ты что, не могла показать Аюру, в какую сторону я побежала, он же спрашивал тебя!
– Сату, я…
– «Сату, я…»! Я думала, мы подруги!
– Мы подруги! – закричала Джалар. Мир, только что вернувшийся к ней, казалось, сейчас оглохнет опять.
– Тихо-тихо, – вклинилась Мон. – Ну-ка успокойтесь обе. Что случилось, Сату? Ты будто от всех демонов Нави бежала.
– Демонов было трое! – Сату натянула порванный рукав на голое оцарапанное плечо, глянула на Джалар, и та очень четко поняла, что подруга не хочет говорить при ней. При ней, Джалар! – Три демона погнались за мной, один повалил и… – Лицо Сату вспыхнуло, по щекам потекли слезы. – Я пыталась, но никак не могла вырваться… Они схватили меня, двое держали, а один… Я кричала Аюра, кричала вас…
