Тала Тоцка
Тайный наследник для миллиардера
Глава 7
Четыре месяца спустя
– Ваша жена, Тимур Демидович, сама звонит… – его безопасник выжидательно остановился на пороге, и Тимур сначала даже не поверил. Так не бывает.
Несколько месяцев безрезультатных поисков, и вдруг сама?
А потом затеплилась слабая надежда. Может, Нине наконец-то надоело от него прятаться, и она решила дать согласие на развод? Между ними никогда не было особой любви, но они всегда умели договариваться, даже в постели.
Взял телефон и нажал «Принять».
– Тимур? – голос холодный и выдержанный, как обычно. Как будто они виделись несколько часов назад, а не несколько месяцев. – Мне сказали, ты меня ищешь?
Он едва сдержался, чтобы не выматериться в трубку. Сам же сказал, цивилизованно…
– Здравствуй, Нина. Да, ищу. Я подал на развод, и, если ты… – начал он было, как тут из динамика ясно донесся детский плач.
Тимур даже на экран посмотрел, он не ошибся? Он говорит со своей женой? Плач как будто утих, может, ему показалось?
– Послушай, – снова заговорил, и снова ему в ухо заплакал ребенок. Насколько Тимур разбирался в детях, совсем маленький ребенок.
По крайне мере такие режущие слух крикливые звуки издавали новорожденные. Он видел в фильмах, иначе откуда ему знать, как плачут дети вживую?
– Кто это у тебя кричит, Нина? – спросил. – Ты не дома?
– Это плачет твоя дочь, Арсанов, – не меняя тона, ответила почти бывшая жена. – У тебя теперь есть дочь, Тимур, ей сегодня ровно неделя. Ты все еще хочешь со мной развестись?
Он замолчал, сжимая в руках телефон, сердце бешено забилось где-то под кадыком. Нина тоже молчала, зато ребенок кричал, не переставая, выворачивая наизнанку все, что копилось у него все эти годы в самой глубине. За грудной клеткой, в районе солнечного сплетения.
– Почему… – воздуха не хватало, получилось хрипло и натужно, – почему она плачет?
– Тебя это не должно интересовать, Арсанов, – ответила Нина, и Тимуру захотелось ее убить. От охватившей ярости разом вернулся голос.
– Почему ты мне не сказала? – теперь он не собирался сдерживаться. Какая тут уже, к гребням, цивилизация? – Какое ты имела право скрывать от меня ребенка?
– Я пыталась с тобой договориться.
– Мы обсуждали в основном финансовые и имущественные вопросы. Не помню, чтобы там что-то было о ребенке.
– Ты решил пустить меня по миру.
– Я всего лишь отказался вытаскивать из долговой ямы твоих родственников, спустивших состояние на сомнительные проекты.
– Прибыльные, Арсанов, прибыльные проекты. Но кризис…
– Кризис ни при чем, – перебил ее Тимур, – я предупреждал, чтобы твой брат не связывался, я уговаривал твоего отца, я отказался быть вашим поручителем…
И снова его оборвал плач ребенка. Его дочери. Боги, неужели это правда?
– Извини, Арсанов, мне нужно ее кормить, – торопливо заговорила Нина, – присылай своих адвокатов.
Тимур осекся, понимая, что просто не в состоянии сейчас нажать на отбой.
– Нина, – сказал хрипло, – можно я приеду?
Теперь она замолчала.
– Нет, Тимур, – ответила после продолжительной паузы, – не нужно. Мне сейчас не до тебя. Я столько пережила, у меня такой сложный период…
– А я не к тебе хочу приехать, – перебил Тимур. – Я хочу видеть свою дочь.
И не только видеть. Потому что ему пока не отшибло память, и он прекрасно помнит те последние редкие ночи, проведенные вместе. И помнит, что тогда никто не забывал о защите. Поэтому он сделает тест ДНК, чтобы убедиться, что это действительно его дочь.
А дальше уже будет действовать по обстоятельствам.
***
Тимура разбудил плач Сонечки. Он спросонья потупил пару секунд, глянул на часы – начало второго. Это что же, поспал всего полтора часа? А ведь с утра совещание, осталось еще провтыкать тендер.
Сначала надеялся уснуть – все-таки с ней Нина, – но плач только нарастал. Не выдержал, поднялся, натянул домашние шорты и пошел к ребенку.
Нину с Соней Тимур поселил в их бывшей спальне, сам перебрался в кабинет. Он сразу предупредил жену, что теперь их отношения ограничиваются только ребенком, хоть та и делала попытки к сближению.
Однажды пришла к нему в одной прозрачной сорочке, он как раз вышел из душа. Подошла, стянула с бедер полотенце и опустилась на колени.
– Твой хозяин меня к тебе не пускает, а я так по тебе соскучилась, дружочек!
– Дружочек не скучает, ему общения хватает без тебя. И вообще, он собирается спать, – ответил за него хозяин, надел на жену свой халат и выпроводил за дверь.
– Я так и знала, что ты тягаешься по своим шлюхам, – крикнула Нина, уперевшись в дверной косяк.
– Я не буду с тобой спать, Нина, – устало ответил Тимур, – мы это уже обсуждали. Наш брак себя изжил. Если тебя что-то не устраивает, ты можешь съехать хоть завтра.
С тех пор он стал закрывать кабинет на замок.
Сейчас вошел в спальню и оторопел. Дочка кричала, надрываясь, в своей нарядной кроватке, а Нина спала на их бывшей супружеской кровати. В уши вставлены беруши, на глазах маска для сна.
Арсанов в два шага оказался возле кроватки, схватил на руки плачущего ребенка, и сердце сжалось при виде крошечного личика, залитого мелкими как бисер слезками.
– Чего ты плачешь, зайчонок? – спросил, прижавшись щекой к зареванному личику малышки.
Вовремя вспомнил, что перед сном не брился и может поцарапать нежную кожу дочки. Передвинул щеку к макушке и принялся покачивать ребенка, нащупывая свободной рукой бутылочку с водой.
На руках малышка немного притихла, но лишь только он попробовал уложить девочку в кроватку, та снова раскричалась. Переложил ребенка в одну руку, второй тряхнул за плечо спящую жену.
– Что ты хочешь, Тимур? – недовольно пробормотала та.
– Ребенок надрывается, а ты спишь, – сквозь зубы проговорил Арсанов, – еще и берушами уши заткнула.
– Ты сам виноват, – зевнула Нина, – не разрешаешь няне оставаться на ночь.
– Я не хочу, чтобы здесь ночевала чужая женщина. Достаточно того, что она проводит с ребенком весь день.
– Я не высыпаюсь, у тебя совсем нет совести, Арсанов.
– Меньше шляйся по салонам и магазинам.
– У меня послеродовая депрессия.
– Значит ложись в клинику и лечись, если у тебя депрессия, – зло ответил Тимур, потому что дочка снова начала кричать.
– Ее пора кормить, – Нина видимо поняла, что его лучше не бесить. Встала и взяла девочку на руки.
– Ну все, все, хватит, не кричи, – сунула ей пустышку, – сейчас папочка сделает нам смесь, и мы покушаем. Сделаешь, папочка?
Он ничего не ответил, оттолкнулся от стены и пошел на кухню. У Нины в роддоме пропало молоко, и с первых дней дочку кормили смесями. Конечно, он покупал самые лучшие, но каждый раз, когда видел, как ее кормят из бутылочки, становилось дико жаль собственного ребенка.
Пока доставал бутылочку из стерилизатора, отмерял смесь и наливал воду, думал, почему Нина так неласкова с дочерью.
Когда он брал девочку на руки, не мог удержаться, чтобы не прижаться щекой или губами к пушистой головке или нежной щечке. Называть всякими ласковыми прозвищами и смотреть, как она морщит носик. А Нина делала все механически, как робот.
Может, у нее действительно послеродовая депрессия, и он зря так злится?
То, что у него теперь есть ребенок, Тимур принял сразу. И что он отец, и что у него есть дочь. Он даже не мог сказать, любит ее или нет. Просто увидел в первый раз, крошечную, – Сонька у него в ладонях поместилась, – и понял, что это его. Без всяких тестов ДНК.
Тест, конечно, все равно сделал, и его отцовство подтвердилось со стопроцентной вероятностью.
С Ниной оказалось сложнее. Тимур слишком свыкся с мыслью о разводе, и то, что у него снова есть жена, напрягало. Потому и отселил ее с дочкой в бывшую супружескую спальню. Но если у жены проблемы, конечно, надо ей помочь.
Нина села кормить Соню, а Тимур присел рядом на корточки. Малышка ела жадно, обиженно всхлипывая, а потом вдруг фонтаном выдала все обратно и так выгнулась на руках у Нины, что та ее чуть не выронила.
– Что ты делаешь, – качнулся навстречу Тимур, подставляя руки, – ты же ее уронишь.
– Фу, Тимур, забери ее! – брезгливо проговорила Нина, держа ребенка на вытянутых руках. – Достала! Уже третий раз за сегодня рыгает!
– Что? – горло сдавил спазм. – Третий раз? И ты молчала? Быстро оделась!
Коротко выматерился, выхватил ребенка и вбежал в гардеробную. Швырнул в жену первой попавшейся тряпкой, достал из комода чистый детский комбинезончик, сам переодел девочку и спустился в паркинг. Через несколько минут его автомобиль несся по ночному проспекту в городскую детскую больницу.
Нина сидела на заднем сиденье возле переноски с ребенком и испуганно молчала.
– Правильно сделал, что привез, – похвалила Тимура заведующая отделением, его крестная. Арсанов поднял ее среди ночи, и она тут же прилетела в клинику, – при непроходимости кишечника надо действовать молниеносно. Хорошо, что все обошлось коликами.
– Я все равно хочу, чтобы ее обследовали, – сказал Тимур, – я чуть разрыв сердца не заработал, пока ехал.
– Ну ты тоже себе насочинял! – хмыкнула крестная.
– Она со мной всего три недели, а я уже без нее жизни не представляю, – признался Арсанов.
Он говорил правду. Его и сейчас в холодный пот бросало при мысли, что он мог ее потерять.
– Ты хороший отец, Тимур, – сказала крестная, – хоть с тобой ребенку повезло. Ваша мама как приехала, из телефона не вылезает.
– У нее послеродовая депрессия, – ответил Тимур.
Крестная ничего не ответила, только многозначительно подняла бровь. Потом попросила привезти все выписки из роддома и карточку ребенка. Нина осталась с малышкой в больнице, а Тимур уехал домой.
После совещания он отвез папку с документами в больницу. Пока крестная перекладывала бумаги, пил кофе в удобном кабинете заведующей инфекционного отделения и думал, разрешит ли она ему поспать на удобном диване хотя бы часок.
– А у тебя какая группа крови, дорогой? – спросила крестная, вглядываясь в очередной исписанный лист.
– Первая, – сдержав зевок, ответил Тимур, – а что?
Крестная даже перевернула лист, чтобы проверить, ничего ли нет на той стороне. Сняла очки и сложила руки на столе.
– Так, дорогой, а ну-ка расскажи мне всю вашу историю с самого начала. Где, говоришь, Нина рожала?
– Почему ты спрашиваешь? – у него неприятно заскребло под ложечкой.
– Потому что у Сонечки вторая группа, а у твоей жены третья. Генетику никто не отменял, Тимур.
– Извини, я туплю, – он потер глаза ладонями. – Что это значит?
– То, что в вашем случае у Сони не может быть вторая группа, никак. Или первая, или третья. У тебя точно первая?
Он кивнул, мрачно глядя на чашку кофе у себя в руках.
– Так где ваша настоящая мама, Тимур?
Глава 8
– Вы в курсе, что Тимур Демидович может вас посадить? – Костя грозно навис над насмерть перепуганной девицей.
Перегнул. Та некрасиво скривила толстые губы и разрыдалась.
– Не надо, пожалуйста, только не в тюрьму! У меня двое детей!
Арсанов недовольно посмотрел на безопасника. Теперь жди еще полчаса, пока та успокоится.
Всю последнюю неделю они только и делали, что угрожали судом, тюрьмой или денежной компенсацией всем участникам этой чудовищной фальсификации. Владелице клиники – подружке Нины. Докторше, которая уволилась и уехала работать по контракту в Германию. Лаборантке, которая ушла в декрет. Второй.
Но Тимур знал, что на самом деле ничего никому не сделает. После того, как тест ДНК показал, что Нина не является биологической матерью Сонечки, он с Широкшиными заключил негласный договор.
Нина рассказывает всю правду, дает согласие на развод и пишет отказ на ребенка. И конечно же отказывается от совместного с Арсановым имущества в пользу дочери. Иначе он пригрозил дать пресс-конференцию и донести до общественности правду.
Широкшины сразу на все согласились, и Тимур вздохнул с облегчением. Он не желал, чтобы его имя и имя его дочери обсасывалось бульварной прессой и полоскалось на телевидении. Соня его дочь, и он должен ее защитить. И никто не должен ничего узнать.
Нина была в буквальном смысле раздавлена, когда Арсанов бросил ей в лицо результаты обследования Сони с отметкой второй группы крови. Крестная вызвала ее в кабинет и обстоятельно все объяснила.
Та даже отпираться не стала, только повторяла растерянно:
– Как же так, не может быть! Этого просто не может быть…
Но Тимур все равно заставил ее сделать тест, с которым пошел на переговоры к Широкшиным.
Нина подробно все рассказала – как она искала суррогатную мать, как изображала беременность. Она специально делала фотосессии с накладным животом, даже в ванной в лепестках роз умудрилась сфотографироваться. Потому и пряталась от Арсанова по заграницам, чтобы он ничего не узнал.
«Рожала» Нина в частном роддоме у родного дяди. У Широкшиных большая семья, и прикрыть зад его бывшей жене желающих хватало. Бывшей, потому что Тимур сразу подал на развод.
Суррогатную мать, которая родила Соню, нашли быстро. Арсанов, когда ее увидел, чуть дара речи не лишился – здоровенная деваха ростом с него. Он не страдал сексизмом, но метр девяносто пять для женщины как-то чересчур.
По документам в «Эдельвейсе» Лида Швец числилась как донор биоматериала, и Арсанова бросало в дрожь, когда он представлял, что его Сонечка будет на нее похожа.
– У меня малой болеет, ему операция нужна. Вот я и согласилась, – рыдала Лидия, и Тимур дал знак Косте прекращать допрос.
В конце концов виновница здесь только одна, Нина. Остальные, вольные или невольные, всего лишь исполнители.
Лида сдала ДНК-тест, который показал, что биологически она Соне никто, и Тимур на радостях оплатил ее младшему сыну операцию. Лидия выносила его дочь, он даже почувствовал к ней что-то похожее на признательность.
А потом снова начал трясти Нину и ее подружку Ольгу, но те твердо стояли на своем. Яйцеклетки донорские, программа донорства яйцеклеток в клинике абсолютно анонимна, искать биологическую мать Сони бесполезно.
– Ну найдешь ты ее, и что? – спросила Ольга, когда он вволю наорался и наматерился у нее в кабинете. – Будешь взывать к ее материнским чувствам? Ты уверен, что твоя дочь кому-то нужна, кроме тебя? У донорши вполне может быть трое детей, любящий муж, а яйцеклетки она сдала, чтобы купить новый телевизор. Тебе станет легче, если ты об этом узнаешь?
– Я хочу знать, кто она, – уперевшись руками в стол, ответил Тимур. – Хочу убедиться, что с наследственностью моей дочери все хорошо.
– У нее и так все хорошо, Тимур, у нас все доноры перед забором биоматериала проходят полное обследование. Мы сами не знаем, чью яйцеклетку использовали. Думаешь, если бы Нинкины подходили, мы бы стали рисковать?
– Но группу крови же прохлопали, – буркнул Тимур.
– Сама не знаю, как так получилось, – неверяще развела руками Ольга, – кто-то явно ошибся при маркировке. Человеческий фактор, что поделать, разгильдяйство еще никто не отменял.
– Ждешь, что я тебе посочувствую?
– Нет уж, обойдусь.
Арсанов мысленно представил, как по кирпичикам разбирает здание медцентра, выдохнул и ушел. Дочь дороже. Она не должна ничего узнать, никогда. Как и ему незачем знать, как именно добывала его биоматериал Нина.
Они оба обследовались в этом центре, и спермограмма в протокол обследования тоже входила. А может, бывшая жена собирала использованные презервативы, прятала в морозилке и потом везла в лабораторию в сумке-холодильнике. Вот это его точно не интересовало. Больше интересовало, как такое вообще с ним могло произойти.
Тимур не мог поверить, что женщина, с которой он прожил восемь лет, способна на такой бессердечный поступок. Он испытывал невыносимое, жесточайшее чувство вины перед своим ребенком, особенно когда видел молодых мам с детьми. И когда видел, с какой нежностью и любовью те берут на руки своих малышей.
Он мужчина, при всем желании у него так не получится. Как бы он ни хотел.
Его дочь зачали в пробирке, сунули в чужую женщину, которая родила ее и отдала без капли сожаления. Девочке даже отказано в праве узнать, кто ее мама. Несколько раз Арсанов порывался провести следствие и найти донора. Наверное, если подключить знакомых силовиков, у него бы получилось, но…
Опять это «Но». Найти, чтобы что?
Чертова Ольга права. Тимур вдоль и поперек изучил законодательство. Донором вполне может быть рожавшая женщина, у которой трое детей и любящий муж, закон этого не запрещает. А на деньги, вырученные от продажи яйцеклеток, дружная семья давно купила новый телевизор. Или стиральную машину.
И от этого делалось особенно тошно.
Спустя три месяца
От скатывания в жесткую депрессию спасали работа и ребенок. Ну и родители, конечно. Тимур вообще не представлял, как бы они с Сонечкой выживали, если бы не мама.
Она помогла выбрать обеих нянь, ночную и дневную, ночевала у них, когда няни брали выходной. Отец тоже поддерживал, хотя по большей части морально.
Но все равно Арсанова периодически крыло. Периодически – это поначалу раз в неделю.
В первый раз накрыло, когда он прочитал в статье об ЭКО фразу: «Выбрав самые активные эмбрионы, доктор-репродуктолог переносит их в полость матки».
Выбрав самые активные? Выходит, Соня была не единственной, над кем эта сука Нина провела эксперимент?
А потом он прочел, что делают с оставшимися эмбрионами после пересадки «самого активного» суррогатной маме, и его затрясло.
В статье говорилось, что их или утилизируют, или передают в донорский банк, «после чего эмбрионы поступают в распоряжение клиники».
ЕГО детей. Утилизировали. Или передали в распоряжение клиники.
Арсанов собрался и поехал в «Эдельвейс».
– Тимур, это такая сложная процедура, оплодотворение «in vitro». Конечно, мы не могли рисковать! Да, эмбрионов было несколько, – Ольга смотрела чуть ли не с возмущением, – из них выбрали лучшего и подсадили сурмаме. Это нормальная практика!
– Куда дели остальных? – прохрипел он.
Он еще по дороге просчитал варианты, как действовать, если окажется, что Нинка заморозила эмбрионы. Срочно отобрать всех. Найти в самые сжатые сроки суррогатных мам. Пересадить все эмбрионы, которые найдутся, даже самого слабенького. Всех до одного.
Потом представил отряд беременных Лидий, которые выстроились перед ним по росту, придерживая животы, и понял, что сходит с ума.
А может проще сжечь клинику? Просто сжечь к гребеням?
Ольга наверняка прочувствовала его настроение, потому что вскочила из-за стола, по стеночке пробралась к стеллажу и достала оттуда папку.
– Так, Арсанов, не дури, – предупредила, подсовывая документ, – вот заявление, подписанное твоей женой.
– Она не моя жена, – зло рыкнул Арсанов.
– Конечно, извини, – поправилась Ольга и еще ближе подтолкнула документ. – Вот. Все эмбрионы по просьбе клиентки были утилизированы.
Тимур закрыл глаза и открыл. Закрыл и открыл.
– Сколько их было?
– Три. Всего три, – поспешно пояснила Ольга, – сначала было пять, два оказались нежизнеспособными. Не смотри на меня волком, это естественный отбор, такое в каждом цикле может происходить внутри женщины, Тимур, ты об этом и знать не будешь.
– А те три? – исподлобья глянул Арсанов.
– Один из них твоя Соня, – ответила Ольга и отвела глаза.
– Ясно, – сказал Тимур и встал.
Взял в углу тяжелую керамическую вазу и запустил в стеллаж. Стол перевернул, монитор и компьютер вышвырнул из окна вместе с беспроводной клавиатурой. Ольга только голову руками прикрывала, забравшись с ногами на диван.
Прощаться не стал, водителю сказал, чтобы вез его к Широкшиным. Нинка, когда его увидела, спряталась в доме и правильно сделала. Но он все равно ее догнал. За шею схватил, чуть не задушил, хорошо, оба Широкшина дома были.
Брат отбирал у него Нинку, старший Широкшин вместе с водителем Тимура пытались его оторвать от бывшей жены.
– Сука, ты моих детей убила, – Тимур рычал как раненый зверь.
– Тихо, Тимур, успокойся, ну? – уговаривал Борис Широкшин. – Ну убьешь ты ее и что, легче тебе станет? Или в тюрьму хочется загреметь? У тебя дочка, о ней думать надо.
– Оставь ты уже ее в покое, – сверкал глазами Глеб, брат Нины. – Ты с сестрой развелся, без денег ее оставил, что ты еще от нее хочешь?
– Ничего, – процедил сквозь зубы Арсанов, стряхивая с себя руки Бориса.
Он и правда ничего не хотел. Убивать Нину тоже не хотел, просто накрыло.
Второй раз накрыло, когда он вычитал, что анонимные доноры не дают согласия на фото, но к их биоматериалу прилагается описание внешности.
– Тимур, я тебя, когда вижу, начинаю заикаться и хочу сбежать через окно, – у Ольги и правда был вид, будто она собирается перемахнуть через подоконник.
– Беги, здесь второй этаж, невысоко, – Арсанов уперся в стол. – Скажи, какая она? Сонина… донор.
Сказать «мама» у него не повернулся язык.
– Что ты хочешь знать? – на выдохе спросила Ольга.
– Цвет глаз, волос, рост, вес, привычки, хобби, – начал он перечислять, и снова возникло непреодолимое желание задушить Нину. Вместе с Ольгой.
– Это была очень красивая девушка, Тимур. Красивая и умная, – ответила та, с опаской глядя на Арсанова.
– Ты ее видела?
– Нет. Читала описание. Мы с Ниной вместе выбирали, она хотела, чтобы ваш ребенок был самым лучшим…
В этот раз он ограничился тем, что сбросил на пол принтер со сканером. Все равно потом покупать придется, он и в прошлый раз все оплатил. Сам, его никто не просил.
– Что ж вы обе такие суки, а? – спросил на прощание Ольгу, вновь укрывшуюся от него на спинке дивана. И уехал.
Потом накрывать стало реже. Наверное, привык.
***
Сегодня дождь лил целый день, а к вечеру начался настоящий ливень. Тимур отпустил водителя, пришлось самому садиться за руль. Пережидать дождь не стал, и теперь он не ехал – плыл по вечернему проспекту как на катере. Хорошо, его танк по любой воде может пройти, другие машины вокруг были затоплены едва ли не по самые окна.
Взгляд упал на троллейбусную остановку. Под навесом за сплошной стеной дождя стояла девушка с ребенком в рюкзачке. Высокая, тоненькая, а ребенок большой, больше Соньки.
Девушка явно продрогла, капюшон толстовки натянула по самый нос. Она поглядывала то на дорогу, то на небо, то на телефон в руке. Наверное, пытается вызвать такси, но в такую погоду это просто нереально.
Повернул к остановке и въехал под самый навес, притормозив прямо перед растерянной девушкой. Спрыгнул в лужу, обошел свой танк и распахнул дверцу.
– Давайте сюда ребенка, у меня дочка маленькая, здесь есть автокресло… Вы?
– Вы?
Они сказали это одновременно, изумленно уставившись друг на друга.
– Бодька? – кивком указал Тимур на малыша, уткнувшегося в грудь мамы.
– Бодька, – широко улыбнулась Полина. – А как вы назвали дочку?
– Сонечка. София, – поправился Арсанов. – Давайте вашего парня.
– Он ни к кому не идет, он…
– Скорее, Полина, вы сейчас его намочите и сами промокнете, – нетерпеливо сказал Тимур, протягивая руки.
Он с опаской взял ребенка – все-таки, непривычно держать такого большого – а тот неожиданно заулыбался, демонстрируя несколько проросших зубов. У Сони пока еще ни одного нет.
– Вы ему понравились! – Полина тоже улыбнулась.
– Теперь ясно, в кого у него такие ямочки, – сказал Тимур. Малыш и правда был очень похож на свою маму.
Только сейчас Арсанов заметил, что ножки мальчика разведены в стороны и зафиксированы ремешками. Знакомое сооружение.
– Стремена? – спросил он Полину. Та утвердительно кивнула.
– Дисплазия. Мы как раз едем с массажа, а тут такой дождь!
– Знаю, у меня такое же было. Мать до года в стременах таскала, даже фотографии есть.
– Нам семь месяцев.
– Я помню. Большой уже!
Он усадил мальчика в кресло, и тот попытался схватить Арсанова за уши.
– Он никогда не улыбается незнакомым людям, – потрясенно проговорила Полина.
– Ему понравились ромашки, – подмигнул ей Тимур, захлопывая дверцу.
Всю дорогу он улыбался, пока Полина не попросила высадить их возле торгового центра. Ливень перешел в затяжной дождь, Тимур смотрел, как ее тонкая фигурка удаляется по направлению ко входу, и его охватило непонятное чувство. Как будто он что-то потерял.
Он даже из машины вышел, так захотелось ее догнать, остановить.
Зачем? Что он ей скажет? Наверняка у нее есть муж, такая красивая девушка не может быть одна. А у него Соня. И все равно хотелось бежать за девушкой.
С ума он сошел, что ли?
Завибрировал телефон.
– Мама? Что-то случилось?
– Да, сынок, приезжай, у Сонечки температура, наверное, зубки режутся. Я няню отпустила, беру ее на руки, а она горячая. Скорую вызвала.
– Еду, – Тимур нажал отбой и сел за руль. Посмотрел в зеркало заднего вида и сказал с укором в голосе: – Хоть бы номер телефона у нее взял, баран.
Арсанов в зеркале промолчал, Тимур завел двигатель и нажал на педаль газа.
