bannerbannerbanner
Варяг

Святослав Яров
Варяг

Вокруг двух этих местных архитектурных гигантов – церкви и замысловатого жилого комплекса неопределенной этажности, в котором наверняка обитал местный правитель, – ютилось множество бревенчатых построек попроще. Кое-где над тёсовыми крышами домов и домишек из печных труб вился дымок. Откуда-то доносился стук топоров: видно, кто-то занимался строительством. Жители городка, словно бы сошедшие с полотен Васнецова, неспешно шествовали кто куда по дощатым пешеходным дорожкам. Многие прохожие приветствовали Данилу и, перебросившись с ним парой слов, оправлялись дальше по своим делам. Вот, со свистом и улюлюканьем пронеслась ватага неугомонных мальчишек. Ни дать, ни взять, живущий тихой размеренной жизнью провинциальный городишко, решил Эрик, наблюдая сию умиротворяющую картину. Только почему-то очень древний.

От одной этой мысли он в мгновение ока камнем ухнул обратно в трясину безотрадных дум, из которой только-только начал, было, выбираться. Но на глаза Эрику попалась подернутая желтизной красавица-березка, затесавшаяся меж двух неказистых сараюшек, и хмарь на душе чуть рассеялась. А когда он перевел взгляд на синеющий небосвод, настроение ещё немного улучшилось. Ага, бабье лето, значит уних тут, смекнул он. Погожий денёк, небо ясное, солнышко, вон, светит ласково. Не жарко и не холодно. Комфортная погодка, насколько это возможно в сентябре. Хотя, насчет сентября – тоже вопрос, уже ни в чем не испытывая уверенности, усомнился Эрик.

С неба донеслось слабое курлыканье. Он остановился и, задрав голову, уставился в бездонную лазурь. Высоко над землей плыл журавлиный клин. Счастливчики, позавидовал им Эрик: на юга потянулись.

– Нонешний год зиме быть ранней да студеной, – послышался совсем рядом старческий голос.

В двух шагах от Эрика стояла, запрокинув голову и глядя из-под руки на удаляющихся журавлей, вся из себя аккуратненькая бабулька божий одуванчик. Ну, просто один в один сказочница из фильмов Роу.

– Это почему же? – поинтересовался Эрик.

Старушка снисходительно посмотрела на него, словно на недоумка какого, мол, то и малым детям ведомо, но растолковала:

– А как жа. Ежели на Лупа Брусничника журавли сымаются, и думать неча – быть зиме вскорости, – терпеливо растолковала она. – И, вишь, как высоко летят? Стал быть, жди хлада лютого. То приметы верные.

Ни о каком Брусничнике Эрик до сего дня слыхом не слыхивал, однако без труда догадался, что это, по всей вероятности, имя какого-нибудь святого, связанное с определенной датой. Он собрался было выяснить, с какой конкретно, да не успел – Данила довольно бесцеремонно подтолкнул его в направлении княжеских хором. При этом он одарил старушку недобрым и в то же время опасливым взглядом. С чего бы это? – подумал Эрик, без возражений следуя за Данилой, который, отойдя на несколько шагов, сплюнул и мелко перекрестился, бубня себе под нос:

– От ить паскудное семя! В церкву ходит, а по сю пору, поди, зелия варит.

– Кто? – спросил заинтригованный Эрик.

– Да Алексиха, – отозвался Данила, не оборачиваясь. – Ведьмачка.

Ведьмачка? Колдунья, то есть? Что-то непохоже! Эрик даже оглянулся на бабульку, которая всё ещё продолжала стоять на том же месте и смотреть в небо. Как-то не верилось, что эта благообразная кроткая старушенция и вдруг… А с другой стороны, резонно рассудил он, откуда мне знать, как должна выглядеть ведьма? Подумал и забыл, потому что следом за Данилой начал подниматься по скрипучим ступенькам на резное крыльцо той самой то ли двух-, то ли трёхэтажной княжеской резиденции.

В гридне

Пройдя через наружную дверь, они попали в сени. Темно там было, хоть глаз выколи, но Данила, по всему видать, прекрасно здесь ориентировался. Он и впотьмах твёрдо проследовал ко второй, внутренней, двери и решительно распахнул ее. В отличие от первой, та была малость низковата. Приземистый, как медведь, богатырь миновал дверной проём в полный рост, правда, чуть бочком, чтобы не задеть плечищами за косяк, а вот более рослому Эрику пришлось наклониться, чтоб не врезаться лбом в притолоку. Но нет худа без добра – будь конвоир росточком поболе, возникли бы проблемы с обзором помещения, в котором они очутились, а так, любуйся на себе здоровье – никто не застит.

Внутри господствовала та же «васнецовщина», что и снаружи. Гридня – а до сегодняшнего дня Эрик понятия не имел, что это такое, – оказалась обширным помещением, которое, используя терминологию Даля, можно было бы назвать залой. Света, проникающего через десяток небольших подслеповатых слюдяных окошек, вполне хватало, чтобы в деталях рассмотреть внутреннее убранство. Итак, перед ним была просторная комната с массивным опорным столбом посередине. Стены голые, без каких-либо украшений. Отделаны тёсом. Вдоль стен широкие лавки. Необъятный стол, смещенный немного вглубь зала из-за центрального столба. В дальнем от входа углу иконы. Мерцает огонёк лампадки. Словом, ничего особо примечательного.

Иное дело люди. Здесь собралось десятка два, по большей части, молодых, если не сказать, очень молодых мужчин. Даже не мужчин – парней, почти мальчишек, средний возраст которых колебался где-то в районе лет двадцати, может, чуток побольше. Несмотря на то, что Эрику на глаза не попалось ни одного вооружённого или хотя бы, просто соответствующим образом экипированного человека, он ни на секунду не усомнился, что эти ребята имеют самое непосредственное отношение к военному делу, причём к такому же стародавнему, как и сам этот городок. Подтверждением чему служили сваленные в живописном беспорядке прямо на полу в ближнем углу червлёные щиты и разложенные на скамьях кольчуги, шлемы и мечи.

Надо полагать, добры молодцы только-только откуда-то возвратились, избавились от доспехов и оружия и теперь с шутками-прибаутками что-то обсуждали, рассевшись вокруг пустого стола. Пышущих здоровьем парней просто-таки распирало буйное веселье и бесшабашная удаль. Особенно выделялся один – этакий Микула Селянинович – ростом под два метра, «косая сажень в плечах», ну и все такое прочее. Общее впечатление несколько портила простецкая физиономия, тем не менее Эрик как-то сразу проникся к нему безотчетной симпатией.

Особняком от остальных расположились два мужика постарше. Они были серьезны и заняты обсуждением, по всей видимости, каких-то важных вопросов. Один восседал на покрытой узорчатым восточным ковром скамье, установленной под образами, и что-то втолковывал другому, который стоял рядом и слушал с почтительным вниманием.

Тому, что сидел, на вид было лет за тридцать. Если кто из присутствующих и мог безоговорочно претендовать на роль лидера, так только он. В пользу такого вывода говорило многое: и властное выражение лица; и надменная манера держаться, всем своим видом демонстрируя, что именно он и есть здесь самый, самый, самый; и вызывающе-роскошный наряд, состоявший из расшитой золотом одежды и отчасти прикрывающего всё это великолепие тёмно-синего плаща. Определённо он был здесь боссом.

Собеседник его строгим худым лицом чем-то походил на сильную хищную птицу. Колючий пронзительный взгляд из-под кустистых бровей только усиливал впечатление. Этот определённо давно перешагнул за «полтинник». Судя по глубокому шраму, пересекавшему наискось лоб, бровь и правую щеку – непонятно, как у него вообще глаз уцелел, – этот мрачноватый сухощавый седой дядька, одетый во всё чёрное, что называется, пороху понюхал предостаточно. Ощущалось в нём что-то от боевого генерала: немногословный, суровый, по всему видать, привыкший отдавать приказы.

Поначалу на вошедших никто внимания не обратил, поскольку, как уже говорилось, все были заняты кто чем. Тогда Данила, малость выждав для приличия, перекрывая гул голосов, пробасил, обращаясь к щёголю, которого Эрик и без подсказки уже определил, как старшего по рангу:

– Привел, как велено, княже!

После чего легонько подтолкнул конвоируемого вперёд, поближе к застланной цветастым ковром лавке, на которой расположился местный правитель. Гомон разом смолк. Князь, его собеседник и все прочие, сколько их там ни было, дружно уставились на Эрика. В гридне установилась такая тишина, что залети туда муха, её жужжание стало бы самым громким звуком.

Князь брезгливо поморщился. Причиной тому было исходящее от арестанта амбре. Эрик, которому и самому не очень-то нравилось источаемое его собственным телом и одеждой зловоние, отнёсся к гримасе неудовольства на княжеской физиономии с пониманием, хоть, и не счёл это достаточным поводом, чтобы посыпать голову пеплом. Да, запашок тот ещё, но, в конце концов, не сам же я засадил себя в загаженную нечистотами яму.

– Отколь взялся сей человече? – спросил князь.

От компании молодых дружинников отделился здоровяк, который так понравился Эрику.

– Дозволь молвить, княже? – почтительно спросил детинушка, став перед князем.

Тот кивком разрешил говорить.

– Ноне наранье мы вкруг града дозором ходили, – начал дружинник. – Как Другусну вброд одолели, так возля вымостков на ево и наскочили. На Баковом лугу лежал телешом. Должно, тати какие по завойку тюкнули да обобрали дочиста. – На лице парня появилась бесхитростная ухмылка. – Чем срам прикрыть и то не оставили. Разбойных-то людишек окрест развелось гибель. Озоруют. Ну, подъехали, глянули. Язва не смертная, живой навроде, тока в беспамятстве. Обрядили в какое ни то вретище да привезли.

– По што ж ты ево чуть жива в поруб-то определил?

– Оно, конечно, не мово ума дело, решать куда, а токмо спрос-та с ково? – стал оправдываться парень. – С меня, знамо. Ты ж с Избором в отлучке был, вот и помыслил я, а што, как подсыл ето?

– С чего ты так помыслил? – удивился князь.

– Даве владыка Евсевий сказывал, будто брадобритие у латинян богомерзких в обычае, а етот, вона, гля, лицом босый.

Тщательно выбритый Эрик и впрямь выглядел здесь белой вороной – он был единственным, у кого не имелось растительности на лице. У всех же прочих бороды и усы наличествовали, различаясь лишь по степени густоты и окладистости.

 

– Мож, и так, – раздумчиво протянул князь, поглаживая свою холеную бородку. – Да мнится мне, будь ён подсылом, не велик труд браду отростить. – И, обращаясь уже к Эрику, строго спросил: – Ты кто есть таков? Правду реки.

Однако Эрик вопрос проигнорировал, вернее, даже и не услышал. Вероятно, краткая справка, выданная дюжим дружинником, стала последней каплей. И без того, всё увиденное и услышанное за последние полчаса-час никак не желало укладываться в рамки привычного мироощущения, а тут просто-таки хлынуло через край. Если до сих пор он допускал, что находится не совсем там, где ему надлежит находиться, то теперь вдруг с ужасающей отчетливостью осознал, что произошло нечто пугающе необъяснимое. Догадки и предположения разом обрели законченные очертания, и слабая надежда, что с минуты на минуту наваждение рассеется, и всё станет как раньше, таким, каким оно, собственно, и обязано быть, растаяла словно утренний туман.

Вот и определился, потерянно подытожил он. Цветочки кончились, начались ягодки. Древня Русь, стало быть? Похоже, мира, в котором он жил до сих пор, больше не было, а если таковой и продолжал где-то существовать, то явно не здесь. Несомненно Данила, князь, дружинники, и даже колодник Козьма, сидящий сейчас в сыром порубе, пребывали в полной согласии со временем. Это была их эпоха. Он же, Эрик Толле, был здесь чужаком – случайным, незваным и нежданным.

И неважно, что рассудок отказывался поверить в подобное. Можно, конечно, продолжать талдычить себе, что такого быть не может, потому что не может такого быть, и пытаться игнорировать окружающее древнерусское бытие, как нечто нереальное, только от этого оно никуда не денется. Что вокруг, то и есть реальность. Внутреннее сопротивление ещё присутствовало, но здравый смысл подсказывал, что правильнее было бы смириться с неизбежным. И ведь ещё, поди знай, что ждёт впереди…

Из плена тревожных размышлений его вырвал грубый окрик.

– Оглох, нашелец? – прикрикнул здоровяк, который, по его собственным словам, подобрал бесчувственное тело Эрика на каком-то лугу и доставил сюда. – Ответствуй. Аль не вишь, Козельский князь пред тобою?

– Князь не князь – у него на лбу не написано, – даже не вникая в смысл сказанного, рефлекторно огрызнулся Эрик.

Сработал тот самый, уже упомянутый, отнюдь не прибалтийский темперамент. Вероятно, разумнее было бы сдержаться, но слово не воробей. Князю непочтительный отзыв о его персоне не понравился. Он посуровел лицом и собрался было дать укорот наглецу, но снова вмешался Эриков давешний спаситель.

– Дозволь, княже, вразумить неука за речи неразумные? – предложил он с ухмылкой.

– И то дело, – благосклонно кивнул князь.

Эрик, ошарашенный валом обрушившихся на него, не поддающихся разумному объяснению событий, даже толком понять не успел, что произошло, как оказался лежащим на полу рядом со сваленными в кучу красными щитами. Перед глазами плыли круги, а ощущение было такое, будто ему в грудь со всего маху саданули кувалдой. Что там кувалдой – наковальней! Князь, как, впрочем, и все остальные, едва не покатился со смеху, а здоровяк, довольный тем, как ловко сумел позабавить своего господина, добродушно ухмылялся в усы.

– Ай же, Возгарь, потешил, – всплеснув руками, восторженно молвил князь. – Одначе и кулачищи у тя.

– Мал-мала силенка есть, – согласился польщенный детина, скромно опустив очи долу.

– Ну, будет с ево. Глянь-ко, жив ён там аль нет? – князь кивком показал в угол, где Эрик с трудом приходил в себя.

– Да чё ему сделается, – все так же добродушно прогудел здоровяк. – Я ить ево легонько, тока самую малость приложил.

Этот обалдуй, разумеется, знать не знал, с кем связался. А кабы знал, может, и поостерегся бы. Эрик вырос на Мазутке*. У нескольких поколений москвичей эта бывшая рабочая окраина вполне заслуженно пользовалась дурной славой, как место, где не то что жить, а и просто случайно оказаться-то было небезопасно. В девяностые среди московских уголовных авторитетов числилось немало выходцев оттуда. Говорят, теперь там намного спокойнее стало, но Эрик застал ещё ту, хулиганско-бандитскую Мазутку, и детство его прошло в условиях отнюдь не тепличных.

С жестокими законами улицы ему довелось познакомиться довольно рано – с первых же дней обучения в школе, которая находилась всего-то в трехстах метрах от дома. Этого расстояния оказалось вполне достаточно, чтобы до рафинированного домашнего ребёнка докопался хулиганистый мальчишка из соседнего двора, который был года на два постарше, ну и само собой, покрупнее. Завязалась потасовка, однако силы были не равны, и тот парнишка накостылял Эрьке по первое число.

Домой бедолага вернулся в разорванной курточке, весь в грязи, с

*Мазутка – район на северо-востоке Москвы. Название пошло от когда-то существовавшего там мазутного завода, в память о котором остался Мазутный проезд, ныне переименованный в улицу Павла Корчагина. Этот район всегда небезосновательно считался криминально неблагополучным.

синяком под глазом и с расквашенным носом. Отец сразу все понял, и пока сын, хлюпая разбитым носом и размазывая по физиономии горючие слезы, рассказывал, что случилось, лишь молча кивал, после чего обратился к семилетнему ребенку, как ко взрослому:

– Не хнычь. Слезами горю не поможешь, – наставительно сказал он. – А на будущее запомни: или научись давать отпор… – и, усмехнувшись, добавил, – …или тренируй ноги.

– Ноги-то зачем?

От удивления у маленького Эрика даже слёзы на глазах высохли.

– Чтобы, в случае чего, быстро смыться, – популярно объяснил отец. – Выбор за тобой.

Эрик подумал и очень серьёзно, совсем не по-детски, заявил:

– Я бегать не люблю. Лучше я драться научусь.

И научился. Чего ему это стоило – тема отдельной баллады, но с тех пор он никому, никогда, ни в чём спуску не давал и к четырнадцати годам слыл среди сверстников пацаном резким, но правильным, которого лучше не задирать. С местной шпаной близко не сошёлся, однако пользовался у нее уважением. Впрочем, на Мазутке удивить кого-нибудь доблестью было трудно, таких героев там было пруд пруди. Потому-то, наверное, по достижении возраста наступления уголовной ответственности, большинство из них попадало за решетку. Пареньку с непривычной русскому уху фамилией Толле повезло – должную бойцовскую закалку получил, а до тюрьмы докатиться не успел, потому как семья получила новую квартиру в другом районе. Вырванный из привычной среды, парень потосковал по дружкам-приятелям, да и взялся за ум – начал прилично учиться…

Конечно, с той поры немало воды утекло, но сейчас в нём пробудился тот неукротимый мазуткинский пацан. Стоит ли говорить, что первоначальное приятное впечатление, произведённое на него добрым молодцем, а-ля Микула Селянинович, резко улетучилось. Оставлять безнаказанной такую выходку Эрик не сабирался.

– Ну-ну… – пробормотал он, не без усилия поднимаясь на ноги. – Теперь моя очередь.

Едва ли его можно было назвать худосочным, но с этим парнем они явно находились в разных весовых категориях. Впрочем, Эрика с младых ногтей поднаторевшего в уличных сражениях, нередко неимоверно жестоких, солидные габариты потенциального противника нисколько не смутили. Бивали мы хлопцев и покрупнее! – подзадорил он себя и, пошатываясь, сделал пару шагов вперёд.

– Ну, что вытаращился, козлина? – уже громко сказал Эрик, обращаясь к своему обидчику. – Давай дальше развлекаться!

– Чево? – переспросил ничего не понявший громила.

– Того, придурок, того, – съехидничал Эрик, намеренно стараясь вывести его из себя.

Однако парень заводиться не желал. Пришлось добавить перца.

– Сейчас я тебя, кретина тупоголового, – с презрительной ухмылкой процедил сквозь зубы Эрик, – на раз сделаю. Ты, главное, потом не обижайся. Ладушки?

Хотя, смысл сказанного до здоровяка явно не дошёл, оскорбительные интонации он всё же уловил. Этого было достаточно, чтобы Возгарь – так ведь, кажется, его звали? – насупив брови, угрожающе двинулся к наглецу. Как уже говорилось, выглядел он внушительно – на полголовы выше и уж точно раза в полтора тяжелее Эрика. Только вот с золотым правилом уличной драки парень, похоже, знаком не был: внешность обманчива, и потому, никогда не следует полагаться на первое впечатление. Но так уж устроен человек, что при очевидном превосходстве в силе, росте и весе, всякий невольно поддаётся соблазну уверовать в лёгкую победу, за что потом и расплачивается.

– Да я тя щас… – грозно рыкнул Возгарь, но договорить не успел.

Для начала Эрик неуловимым коротким движением снизу вверх засветил ему ребром ладони в основание носа. Обычно после такого удара любой «плывет»: он ослеплен, дезориентирован, беспомощен. Подленький, конечно, приемчик, но безотказный. Этот дуболом исключением из общего правила не стал – его сразу «повело». Здоровущий бугаина в миг превратился из грозного бойца в боксёрский мешок, который Эрик, с присвистом выдыхая воздух при каждом ударе, принялся молотить кулаками. Тут уж не до джентльменства – главное, результат. Он бил соперника, и без того уже находившегося в нокдауне, по голове, по корпусу, опять по голове, пока тот безуспешно пытался хоть как-то прикрыться руками.

Длилось это недолго – от силы секунд пятнадцть-двадцать. Пока Эрик, что называется, на совесть обрабатывал более рослого и мощного противника, князь, лишившийся на время дара речи, ошарашено взирал на избиение своего дружинника. В его голове никак не укладывалось, как такой, в общем-то, не великий богатырь ухитрился столь легко и непринуждённо расправиться с самим Возгарём.

– Уймись, заполошный! – запоздало прикрикнул он на Эрика.

И тот, как ни странно, подчинился. Должно быть, подействовал властный металл в голосе князя. К тому времени Возгарь едва держался на ногах, и если бы не стенка, к которой он привалился сразу же после того, как Эрик оставил его в покое, то вероятнее всего совершенно обессиленный здоровяк рухнул бы на пол.

– Охолонись! А то больно резвой! – уже спокойнее прибавил князь, вставая с лавки.

Он подошёл к Возгарю и с любопытством на того воззрился. Бедняга еле на ногах стоял, покачиваясь и ошалело озираясь вокруг невидящим взглядом.

– Эка ты ево, – в голосе князя чувствовалось уважение, сменившееся беспокойством. – Не покалечил?

Эрик тяжело дыша, стоял в стороне, резонно полагая, что едва ли такое сойдёт ему с рук. Однако, сделанного не воротишь. Уж помирать, так с музыкой.

– А чего ему сделается. Я ж его легонько, только самую малость, – почти дословно повторив недавние слова своего противника, дерзко ответил он.

К немалому его удилению князь, а за ним и все прочие, исключая понятное дело Возгаря, которому пока было ни до чего, разразились гомерическим хохотом. Эрик растерялся. Он ждал вспышки гнева, наказания, да чего угодно, но только не такого. Странные ребята! Молчишь – сердятся, а стоило начистить одному из них ряшку, враз повеселели.

Насмеявшись, князь вернулся на место.

– Коли по речи, так и впрямь нерусской. Да токмо, сдается мне, не похож ён на подсыла, – обратился он к человеку в черном. – Как мыслишь?

Тот с ответом не спешил. Князь настаивать не стал и, снова обернувшись к Эрику, благодушно полюбопытствовал:

– Как кличут-та тя?

– Эриком.

– Из варягов, што ль, будешь?

Эрику не раз доводилось слышать, о якобы принадлежности варягов к пруссам, как впрочем, и к финнам, и к балтийским славянам, и, уж само собой, к скандинавам, но глубоко в суть вопроса он никогда не вникал. К тому же еще со школы помнил, что Балтийское море, где издревле обитали его предки, на Руси называлось Варяжским, и потому сейчас решил, что не сильно погрешит против истины, если выдаст себя за варяга.

– Из них, – коротко ответил он.

Усмехнувшись, князь удовлетворенно кивнул:

– То и видать. Человече, стал быть, ратный, – заключил он. – Сказывай, што приключилося с тобою?

– Не знаю… Не помню, – не кривя душой, сказал Эрик.

– К нам по што?

Эрик замешкался, не зная, что сказать. Подыскать правдоподобное, с точки зрения князя и его окружения, объяснение своему появлению возле города у него просто не было времени, а тянуть с ответом никак нельзя. Понятно, что княжеская благосклонность недолговечна. Смена гнева на милость и наоборот – лишь вопрос настроения. Можно не сомневаться, что этому царьку лишить жизни невесть как забредшего в его владения подозрительного человека – раз плюнуть. И тут на память пришли недавние мысли насчёт необходимости начать новую жизнь, посетившие его после суда. Пожелал перемен? Будьте любезны, получить! Всё как заказывал. Он усмехнулся и, пожав плечами, совершенно искренне признался:

– Хотел новую жизнь начать.

Трудно сказать, почему, но столь расплывчатое разъяснение князя волне удовлетворило. Видно, и в те времена шататься по белу свету в поисках лучшей доли считалось нормой.

 

– Ну, Избор, каков тебе сей молодец? – спросил он у человека в черном. – В дружину сгодится?

– Коли прикажешь, – уклончиво отозвался тот.

Ну и порядочки! – мысленно возроптал Эрик, наблюдая, как эти двое решают дальнейшую судьбу стоящего перед ними человека, даже не поинтересовавшись его мнением на сей счёт. Так и подмывало спросить: «Ребята, а ничего, что я здесь стою? Может, конечно, у вас тут так заведено, но всё-таки могли бы и полюбопытствовать для приличия, что я сам по этому поводу думаю. А то, выходит, без меня меня женили!» Впрочем, ни сил, ни желания вступать в пререкания людьми, от которых здесь зависело если не всё, то многое, у него не было. Да и выбирать-то по большому счёту не из чего, урезонил себя Эрик. Остается положиться на волю случая, а дальше видно будет. К тому же, незнание чужого монастырского устава, философски напомнил он себе, ни в коей мере не предполагает возможность, будучи в гостях, продолжать жить в соответствии со своими устоявшимися правилами…

Князя ответ Избора не устроил. Он прищурился и покачал головой:

– Ан нет. Воевода ты. Коль што не то станется, с тебя спрос.

Так и есть, не без гордости за собственную проницательность, отметил про себя Эрик: настоящего-то генерала за версту видать.

Избор с ответом не спешил, ощупывая Эрика оценивающим взглядом.

– Ну што, гож в дружину? – настойчиво гнул свое князь.

– Варяги – вои добрые, – заговорил, наконец, воевода. – Ныне не то, а допрежь, бывало, до трети дружины – всё варяги. Сам ведаешь, княже, в ратных людях нужда великая. А сей нашелец, по всему – хват. Возьму.

– Добро, – кивнул князь и весело обратился к Возгарю, малость оклемавшемуся и понуро стоявшему в сторонке: – Ну, Аника-воин, опамятовался?

– Так ить, вишь как вышло-та… Расплохом ён меня взял, – открыл было рот богатырь, попытавшись реабилитироваться.

– Замолчь уж – не срамись, – махнул рукой князь и передразнил: – Расплохом. Скажи по чести, ловок варяг?

– Ловок, спору нет, – неохотно признал Возгарь, но тут же настырно по-бычьи мотнул головой и, совсем незлобливо глянув на Эрика, пообещал: – Вдругорядь я те спуску не дам.

– А ты не больно-та кичись, – молвил князь, пряча ухмылку в усы и бороду. – Прибереги буесть-та. Авось на дело сгодится.

Он поднялся с лавки и, подойдя к Эрику, весьма чувствительно хлопнул того по плечу, что, надо полагать, означало высшую степень проявления благосклонности, потому как присутствующие одобрительно загудели.

– А и ладно, – резюмировал князь и, указав на новоиспечённого дружинника, велел побитому богатырю: – Ты, Возгарюшка, покуда сведи ево в мыльню, а то больно смердит от ево после поруба. Одежу ему подбери, да покличь Серьгу рану обиходить. А то ён, вона, искровенился весь.

Эрик провел рукой по правой щеке и обнаружил, что та вся в крови. Видно, пока махал кулаками, рана на затылке открылась. Этого ещё не хватало. У него вдруг закружилась голова, ноги начали подкашиваться, но упасть не дали чьи-то сильные руки. Это был Возгарь. Он бережно подхватил его поперек туловища и обеспокоенно спросил:

– Худо?

Потом, бормоча: «Ничё… Сдюжишь…», словно заботливая нянька, вынес полубесчувственного Эрика из гридни. Вдогонку послышался голос Избора:

– На мой двор покуда ево. Да за лечцом кого ни то пошли.

Сюжеты, которые мы выбираем

Возгарь повеление князя испонил в толчности: отволок своего недавнего противника в баньку, отмыл и переодел во всё чистое. Пока то да сё, начало смеркаться. Городок хоть и не велик, но до Изборова дома добрались уже в потёмках. Слуга воеводы отвёл их в небольшую комнтатёнку, где при свете лучины какой-то страхолюдного вида старик перевязал Эрику рану на голове льняной тряпицей. После чего его наконец оставили в покое и одиночестве, уложилив на прикрытое рогожкой ложе из душистого сена, устроенное прямо там же на полу. Казалось бы, такой перенасыщенный событиями – да ещё какими событиями! – денёк кого угодно способен ухайдакать, но Эрик, вопреки всему, долго ещё не мог сомнкуть глаз и всё думал, думал, думал.

Что ни говори, а прав был поэт насчёт открытий чудных. И сколько их мне ещё уготованно, поди угадай. В таком, примерно, ключе размышлял Эрик о превратностях судьбы, забросившей его чёрт знает куда… Перипетии сегодняшненго дня совершенно выбили его из колеи, и соображал он туговато, а потому только теперь припомнил, что вроде бы упустил из виду какую-то очень важную деталь. Ну конечно! Тугодум Возгарь, когда на мордобой напрашивался, сказал, дескать, перед тобой козельский князь. Козельск? А не тот ли это Козельск, который «злой город»? Если тот, дело швах! – совсем было скис невольный путешественник во времени, но резонно рассудив, что на свете немало городов с похожими названиями, решил сначала всё разузнать поточнее, а там уж видно будет. В любом случае, пока ничего из разряда «Добавь позитива!» на горизонте не видать, вздохнул Эрик. Такое вот невесёлое кино.

Кстати, о кино. Помнится, лет пятнадцать назад кто-то подсунул ему видеокассету – тогда ди-ви-ди ещё были не в ходу – и порекомендовал непременно посмотреть. Как назывался фильм, совершенно вылетело из головы, но как-то простенько, без затей. Да это и не важно. Качественная голливудская продукция, психологический триллер, но главное – сюжет.

Преуспевающему, но уставшему от однообразия бытия бизнесмену младший брат дарит на день рождения сертификат, позволяющий воспользоваться услугами некой фирмы развлечений, предлагающей поучаствовать в игре, которая якобы поможет вернуть яркие чувства и по-новому ощутить вкус и остроту жизни. Герой соглашается и в ходе игры, правила которой ему никто и не подумал объяснить, из хозяина жизни превращается в ничто, лишившись компании, денег, роскошного дома – всего. На его долю выпадает немало потрясений, и в итоге, загнанный в угол обстоятельствами, он стреляет в собственного брата, убивает его и в ужасе от содеянного пытается покончить с собой, делая шаг с крыши небоскреба. После чего, конечно же, наступает неизбежный хэппи-энд потому как лишь на последних минутах выясняется, что персонально для главного героя специально подготовленные люди организовали что-то вроде параллельной реальности, в которой все было доведено до абсурда.

Может, и я сейчас, помимо своей воли участвую такой игре? – вполне серьёзно предположил Эрик. Но почти сразу отмёл эту мысль, рассудив, что вряд ли кто-то стал бы ради того, чтобы пощекотать ему нервы затевать столь хлопотное и дорогостоящее действо.

Тогда на ум пришло вульгарное словечко «попаданец». Есть у писателей, подвизавшихся на ниве фантастики, такой затасканный по мнению высоколобых критиков приём, которым беззастенчиво пользуются начинающие литераторы. Впрочем, порой и мастера жанра тоже им не брезгуют. Суть в том, что герой, как правило, неожиданно для себя непонятным образом переносится в прошлое… Возможные варианты: в будущее; в некий, бог его ведает какой, мир, не связанный с нашим; на другую планету… В общем, как не крути, а здорово смахивает на ситуацию, в которой оказался Эрик.

Авторы такого рода произведений какими-либо объяснениями – что да как, отчего да почему? – предпочитают вообще не утруждаться. Жил себе жил человек спокойненько, и нате-здрассте – попал! Спору нет, подобное чтиво и близко не дотягивает до «Критики чистого разума» Канта. Так оно на это и не претендует. Обычная книжная развлекуха, которой люди зачитываются в метро, в поезде, в самолёте. Чего уж греха таить, в своё время такого рода фантастическая чепуха и самому Эрику тоже очень даже нравилась. Но читать о чужих приключениях и самому попасть в подобную передрягу – отнюдь не одно и то же.

Нет уж, ребята, увольте! Я на такое не подписывался. В душе начало было вскипать праведное негодование, однако призвав на помощь неумолимую логику, Эрик сумел его утихомирить. Можно подумать, моё мнение кого-то интересует, жёстко напомнил он себе. Если даже всё именно так и обстоит, дело-то уже сделано… Тут дало-таки о себе знать накопившееся нервное напряжение и внезапной волной накатившаяся усталость безо всякого перехода, как будто кто-то свет вырубил, резко погрузила его в избавляющий на время от всех проблем сон.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16 
Рейтинг@Mail.ru