Святослав Яров
Сокровище Итиля
– Кого – её? – Лена в недоумении уставилась на археолога.
– Газету, – уточнил тот.
Девушка пожала плечами.
– Да я её в глаза не видела.
– А заметка откуда взялась?
– Из интернета, откуда же ещё! – как о чём-то само собой разумеющемся поведала продвинутая девица не без сарказма. – В двадцать первом веке живём.
Понятно, что вы, старшее поколение, привыкли всё делать по старинке и печатным изданиям доверяете больше чем компьютеру, но сейчас любую информацию можно найти в интернете.
Во даёт! – внутренне возмутился Нарымов. Режет правду-матку, невзирая на лица. И начхать этой пигалице, что перед ней заслуженный учёный! Впрочем, на неё, в смысле, на правду, обижаться глупо. Соплячка права: в области компьютерных технологий я – питекантроп, а за ними будущее, вынужденно признал Виктор Валерьевич. Придётся навёрстывать упущенное.
– Один – ноль в вашу пользу. Насчёт старшего поколения, есть такая проблема, – как бы признавая сей малоутешительный факт, проворчал Нарымов и тут же, в порядке моральной компенсации едко заметил: – А вот по поводу любой информации, преувеличивать изволите! Не просто же так вы ко мне обратились.
– Согласна. Пусть будет ничья, – не стала спорить Лена и поставила вопрос ребром: – Так вы мне поможете с архивом?
– А что вы надеетесь обнаружить в отчёте? – в свою очередь спросил Виктор Валерьевич.
Ответ был простым и, похоже, честным:
– Не знаю. Может и ничего. Только всякое дело надо доводить до логического конца. А ещё… – она замялась, но через секунду, собравшись с духом, твёрдо заявила: – Кажется, там, в Осетии, я поняла… Нет, почувствовала, что хочу стать археологом.
На образном уровне сущность археология Нарымову представлялась так: если к тебе в руки попал осколок фруктовой косточки, ты должен мало того, что понять, какому плоду она принадлежала, но и найти то дерево, на котором плод созрел, а в идеале ещё и выяснить, когда и кем он был сорван и съеден. Причём, чем неочевиднее результат, тем увлекательнее восстановление цепочки, по которой предстоит пройти исследователю, чтобы в конце испытать, фигурально выражаясь либо радость победы, либо горечь поражения. Иного способа познания прошлого нет или, уж во всяком случае, покуда не придумано. И, по всему судя, девчонка готова ступить на эту зыбкую стезю.
– По мне, так, вы на правильном пути, – после некоторого раздумья высказался Виктор Валерьевич. – Только вот, не знаю, поздравить вас с этим или посочувствовать. Археология – как болото… – Он в задумчивости потеребил мочку уха. – Затянет – не выберетесь. И шансов на разочарование, увы, гораздо больше чем на успех.
На сей жизнеутверждающей ноте он протянул ей визитку.
– Позвоните мне завтра после двух. Пропуск я вам оформлю. Дерзайте! Будут вопросы, не стесняйтесь, обращайтесь!
Расставшись с любознательной девушкой, он пошёл по коридору, рассуждая про себя на ходу. Ну положим, в материалах по Верхнему Джулату ни черта интересного она не найдёт. Рядовая локальная экспедиция, и такой же рядовой, рутинный результат. Можно было, конечно, ей прямо сейчас об этом сказать, чтоб понапрасну времени не тратила, и посоветовать заняться чем-нибудь более перспективным, но по рукам бить – последнее дело.
Обещанный пропуск Нарымов, разумеется, сделал, и со спокойной душой счёл свою миссию выполненной. Он всегда полагал, что самый надёжный, испытанный временем способ научить кого-то плавать – просто бросить обучаемого в воду. А там уж одно из двух: либо выплывет самостоятельно, либо раз и навсегда выяснит для себя, что в воде ему делать нечего. Жестоко, но действенно. Собственно, это Виктор Валерьевич с юной энтузиасткой и проделал: к воде подвёл, подталкивать нужды не было – она и так готова была прыгнуть, – а дальше сама…
Однако самоустраниться не вышло. Неосторожно обронённое им на прощание «Не стесняйтесь, обращайтесь!» Лена Иволгина восприняла буквально и через пару недель напомнила о себе звонком. Поблагодарила за содействие, отчиталась о результатах, подтвердив то, что Нарымов и так знал – ничего сенсационного в отчёте обнаружить не удалось, и копилка её познаний о Верхнем Джулате ни на толику не пополнилась. После чего девушка разразилась порцией вопросов, никакого касательства к историческим памятникам Северной Осетии не имевших. Собственно говоря, вопросов в чистом виде не было. Напористую третьекурсницу интересовали лишь нюансы и то, в каком ракурсе Нарымову виделась та или иная историческая проблема.
Проговорили они часа полтора. О чём конкретно шла речь, теперь, по прошествии стольких лет, уж не вспомнить, да это и не неважно. Куда существеннее другое – на протяжении того разговора, Виктор Валерьевич постоянно ловил себя на мысли, что окажись на его месте кто-нибудь другой, послабее в коленках, пришлось бы бедолаге краснеть. Девочка оказалась умненькой и начитанной. Нарымов, разумеется, выдержал и отразил атаки любопытствующей студентки – как-никак доктор наук! – но не мог не признать, порой третьекурсница демонстрировала такой уровень подготовленности, что иной аспирант обзавидовался бы. А ещё ему стало очевидно, что интерес к археологии, неожиданно пробудившийся у неё на развалинах Верхнего Джулата, и не думал угасать.
Позже подобные беседы не раз повторялись, и довольно скоро общение стало регулярным. Виктор Валерьевич всегда готов был подсказать что-то дельное в связи с возникавшими у неё вопросами, порекомендовать соответствующую литературу и прочее в том же роде. Но теория без практики – ничто, и уже в следующем году, за несколько недель до начала полевого сезона на стол ректора МГУ легло письмо из ИА с просьбой позволить студентке Иволгиной Е.Н. досрочно сдать сессию, чтобы принять участие в раскопках, ведущихся на территории Владычного двора Новгородского кремля.
Конечно же Нарымов приложил к этому руку. Будучи замом директора Института археологии по науке, он в хорошем смысле злоупотребил своим служебным положением. Никакого противодействия со стороны университетского начальства его инициатива не встретила, потому как к концу третьего курса уже было ясно, что Лена уверенно идёт на красный диплом, так почему бы не пойти навстречу отличнице. Опять же, не ради гулянки ей досрочка понадобилась, а приобретение практических навыков ещё никому не мешало. Добро было дано, и процесс пошёл – с подачи Виктора Валерьевича Нарымова студентка Иволгина в качестве волонтёра успела до окончания университета поучаствовать в изысканиях на нескольких серьёзных археологических объектах. Список получился внушительный: уже упомянутая Владычная палата Новгородского кремля; неолитический комплекс Нижнего Приамурья; памятник бронзового века Тыткескень VI в Горном Алтае.
Вполне закономерно, что по окончании МГУ – понюхав, что называется, пороху и на собственной шкуре испытав, какова она есть истинная археология, – девушка поступила в аспирантуру ИА РАН. Тот факт, что научным руководителем её диссертации на соискание учёной степени кандидата наук стал Нарымов, особо никого не удивил, хотя, и породил неизбежные пересуды. Ситуация, когда зрелый учёный берет под опеку юное создание, годящееся ему в дочери, – всегда повод для ухмылочек и многозначительного перемигивания за спиной. Однако Виктор Валерьевич вовсе не мнил себя Пигмалионом, вознамерившимся сотворить очередную Галатею. Да, он постарался обеспечить своей протеже режим наибольшего благоприятствования, но двигало им отнюдь не вожделение. Просто он видел – ну, или очень хотел видеть, – в этой девочке продолжение себя, как учёного… Слова, слова… Как не скажи, раскуешь свалиться в крайность: получится либо высокопарно, либо пошло.
Впрочем, и пересуды, и аспирантура остались позади. Защита прошла на ура. Новоиспечённого кандидата наук ждала должность м.н.с. Института археологии. А дальше, как говорится, «quaerite et invenietis»*! Однако, всё пошло наперекосяк. Вместо того, чтобы написать заявление с просьбой о приеме на работу в институт, Иволгина даже не в личной беседе, а по телефону «обрадовала» своего наставника, сообщив, что ей предложили место в РГВА** и она дала согласие. Не промолвив ни слова, Виктор Валерьевич положил трубку.
Тогда, оскорблённый в лучших чувствах, он расценил её поступок как предательство. Двигал им, разумеется, примитивный эгоизм. Рассудок затмила горечь обманутых ожиданий. Ну как же – себя, своих напрасно потраченных сил и времени пожалел. Он-то надеялся, что Лена станет его… преемницей, если конечно такое определение вообще применимо к научной деятельности, и, конечно же, был уязвлён, как бывает уязвлён родитель, многие годы пестовавший своё чадо, и вдруг обнаруживший, что повзрослевший ребёнок проявил вдруг своеволие.
С годами ощущение обиды притупилось, и Виктор Валерьевич смог взглянуть на произошедшее более трезво. Ну да, так вышло! Жизнь-то будет посложнее, чем поездка на трамвае по однажды избранному маршруту: сел и едешь себе до конечной. Случаются остановки, пересадки… Не всё и не всегда складывается так, как планировалось. И вероятнее всего у Лены имелись серьёзные причины, чтобы принять то решение, которое она приняла. А он, ослеплённый вспышкой эгоцентризма, даже не соизволил поинтересоваться – что, почему, зачем? – и вынес обвинительный вердикт на голых эмоциях.
*«Ищите и обрящете» на латыни.
**РГВА – Российский государственный военный архив.
Однако, что сделано, то сделано. Никаких шагов для восстановления прежних добрых отношений ни одна из сторон не предприняла. В итоге, каждый пошёл своей дорогой.
И вот по прошествии восьми лет Елена Николаева Иволгина неожиданно сама ему позвонила…
– Извините, что беспокою. – Её голос вырвал Нарымова из плена воспоминаний. – Вы, ведь, наверняка не охладели к хазарской теме. Ко мне попал один документ, имеющий к ней отношение. Уверена, он вас заинтересует. Можете подъехать ко мне в офис?
– Когда? – деловито поинтересовался он.
– На ваше усмотрение, – предложила она.
– Тогда завтра часиков в девять, – после секундного раздумья сказал Виктор Валерьевич.
– Отлично. Охрану я предупрежу. Вас ко мне проводят. До завтра.
– До свидания.
Закончив разговор, Нарымов надолго задумался. Странная всё-таки штука жизнь. Считая свои былые отношения с Леной Иволгиной чисто профессиональными, он не лукавил. Хотя, если уж быть до конца честным, в какой-то момент искорка промелькнула – подумывал о чём-то большем. На момент их знакомства ему было сорок семь – прямо скажем, небезнадёжный возраст для холостяка. Ей двадцать. Молода, недурна собой, умна, наконец. Всего перечисленного более чем достаточно, чтобы вскружить голову даже самым привередливым представителям противоположного пола. Но помимо пресловутой химии, или чёрт его знает чего ещё, что спокон веку толкает мужчину к женщине и наоборот, женщину к мужчине, не лишне и голову включать. В этом смысле он вполне отдавал себе отчёт в том, что разделяющие их почти три десятилетия – не просто существенная разница в возрасте. Это трещина, которая год от года неизбежно будет шириться и в рано или поздно превратится в непреодолимую пропасть. Словом, если какие-то мысли на эту тему его и посещали, Виктор Валерьевич сумел задушить их зачатки на корню.
Не исключено, что подспудно повлиял и ранее приобретённый опыт. Как уже говорилось, тогда в две тысячи пятом Нарымов не был связан узами брака – полугодом ранее, после двадцати лет совместной жизни от него ушла жена. Да что там ушла – сбежала. По-тихому собрала вещички и укатила в штаты на ПМЖ с невесть откуда взявшимся американским коммерсантом. Детей Нарымовы не нажили, так что развод Виктор Валерьевич оформил без каких-либо осложнений в отсутствие второй стороны, простым посещением ЗАГСа. Самое забавное, что он свою бывшую прекрасно понимал и ни в чём не винил. По молодости решения принимаются быстро и как правило необдуманно. Встретились. Влюбились. Поженились. Только вот страсти быстро улеглись. Вскоре появилась взаимная прохладца, потом наметилась некоторая отчуждённость, и всего-то года через три чувства остыли до состояния ледяных кубиков в морозилке.
И ладно бы только это! Подобное происходит со многими парами, и ничего: люди как-то приспосабливаются и продолжают жить вместе. Но светлая голова и большой умница Нарымов оказался никудышным добытчиком. Месяцами не вылезал из экспедиций, а элементарного бытового комфорта супруге обеспечить не мог. А ведь она была всего лишь женщиной. Канули в лету те времена, когда самоотверженные жёны разделяли с мужьями горе и радость, следуя за ними хоть бы и на каторгу в какой-нибудь богом забытый Нерчинск. Декабристки остались в девятнадцатом веке. Словом, супруга сколько могла терпела, но как только подвернулся достойный вариант, смылась. А повторения чего-то подобного он никак не желал.
И что в результате? В личной жизни вакуум, да и с вариантом «преемница» тоже не сложилось, с горькой иронией подытожил Виктор Валерьевич.
– Куда-то не туда меня понесло. – Усмехнулся он.
Уныние есть погибель, мысленно напомнил себе Нарымов, отметая невесёлые мысли. Размяк, понимаешь. Да мало кому так повезло в жизни, как мне. Занимаюсь любимым делом. В науке преуспел: заслуг – умаешься перечислять. С 2015-го академик РАН. Руковожу родным Институтом археологии. Чего ещё желать?! Жизнь удалась, и можно почивать на лаврах… Хотя, нет. Рановато. Итиль покуда не найден.
Виктор Валерьевич частенько любил ввернуть в разговоре бог знает кем и когда придуманное присловье: «Для каждого Шлимана найдётся своя Троя!». Так вот, для него такой вожделенной Троей давно уже стал исчезнувший с лица земли Итиль – последняя столица Хазарского каганата, разграбленная и разрушенная князем-воином Святославом Игоревичем в 965-м году от Рождества Христова. С самого начала своей научной карьеры Нарымов сосредоточился на домонгольском периоде истории Руси и добился на этом поприще немалых успехов. Естественным образом в круг его интересов попадала Хазария – ближайший юго-восточный сосед и лютый недруг Киевского княжества. Отсюда и повышенный интерес к Итилю. А тот как будто играл с ним в прятки, манил, словно мираж в пустыне, и так же как мираж постоянно ускользал. Многие годы Виктор Валерьевич тщетно пытался локализовать исчезнувший город.
У другого бы давно руки опустились, но не таков был Нарымов. Он продолжал поиски. Кропотливое сопоставление скупых, обрывочных, а часто просто разноречивых описаний одиннадцати- двенадцативековой давности, оставленных купцами и путешественниками, настойчиво подталкивало Виктора Валерьевича к мысли, что Итиль, который он безуспешно разыскивал столько лет есть ни что иное, как Самосдельское городище. В пользу такого вывода говорило многое: и географическое положение, и археологические находки, датируемые IX-X веками… Однако главным и самый веским аргументом Нарымов считал то обстоятельство, что Самосдельское городище, как и Итиль, имело береговую и островную части, разделённые когда-то протокой. Само собой никакой протоки сегодня нет и в помине – она пересохла пару-тройку сотен лет назад, да и вообще, окружающий ландшафт изменился за тысячу лет практически до неузнаваемости, но аэрофотосъёмку не обманешь. На снимках чётко видно, что часть городища как бы очерчена высохшими протоками и когда-то давно несомненно была островом.
Вообще-то, о развалинах крупного поселения в километре от села Самосделка, что находится в дельте Волги, известно было ещё в конце девятнадцатого века. Однако интереса к ним никто не проявлял аж до конца века двадцатого, когда местными энтузиастами на руинах была собрана коллекция керамического материала, исследовав которую астраханская областная Госдирекция охраны историко-культурного наследия высказала предположение, что находки относятся к хазарскому времени. И опять ничего за этим не последовало. Планомерные исследования Самосдельского городища начались лишь в начале двухтысячных, благодаря финансированию работ Российским еврейским конгрессом в рамках «Хазарского проекта». Но закончились деньги, и работы встали. В общем, всё как обычно.
Никто не знает, сколько начальственных порогов пришлось обить Нарымову, но пару лет назад дело, таки, стронулось с места – археологические работы возобновились. Расставлять, точки над «i» конечно преждевременно, но кое-какие подвижки наметились. И теперь с наступлением полевого сезона, невзирая на, мягко говоря, совсем непионерский возраст и серьёзную загруженность по научной и административной линии, Виктор Валерьевич при первой же возможности перекладывал директорские заботы на заместителя и мчался в Самосделку… Но Елена Николаевна-то какова! Столько лет ни слуху, ни духу, и вдруг, словно снег на голову! – вновь возвращаясь мыслями к завершившемуся недавно разговору, подумал Нарымов. И что у неё за документ такой?
Недоставленное письмо
– Доброе утро, Лена! – поздоровался Нарымов, переступая порог служебного кабинета Иволгиной.
Елена Николаевна поспешно вышла из-за стола навстречу академику и протянула ему руку со словами:
– Очень рада вас видеть, Виктор Валерьевич!
– Прекрасно выглядите! – произнёс тот и, вместо предполагаемого рукопожатия, поцеловал руку своей бывшей ученицы.
Выглядела она и впрямь прекрасно. За то время, что они не виделись, угловатая девушка превратилась в женщину. Это заметно было буквально во всём: в плавности движений, в появившейся округлости линий, во взгляде…
– Спасибо. – Смущённо улыбнулась Елена Николаевна. – А вы всё такой же.
Понять её можно было двояко – то ли она имела в виду неизменно присущую Виктору Валерьевичу галантность, то ли хотела сказать, что для своих лет он выглядит неплохо. Впрочем, и то, и другое соответствовало действительности.
Что касается первого, тут вне всякого сомнения решающую роль сыграла родословная. Прадед Нарымова по материнской линии имел честь служить в кавалергардском Её Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны полку. Бабушка рассказывала, что хоть папенька её и слыл ветреником и дамским угодником, но воспитание получил отменное. В отличие от него Валерий Викторович никогда вертопрахом не был, а вот куртуазность унаследовал.
Относительно второго пункта тоже всё более или менее объяснимо. В словах Елены Николаевны не было даже намёка на лесть. Она лишь констатировала факт: Нарымов относился к категории тех мужчин, возраст которых с какого-то момента переставал сказываться на их внешности. Такие как он как бы застревали на сорокапятилетней отметке, после чего их наружность уже не подвергалась воздействию времени. Вполне вероятно, что корни столь ярко выраженного нестарения тоже крылись в хорошей наследственности. А возможно ларчик открывался проще, ведь, значительную часть своей сознательной жизни Нарымов провёл в экспедициях. А что такое экспедиция? С весны до осени палаточная жизнь вдали от загазованных городов. Свежий воздух. Простая пища, основу которой составляют продукты, приобретаемые у местного населения. Плюс ежедневный физический труд на раскопках. Неважно, что Виктор Валерьевич не отличался богатырским сложением – был сухощав, да и роста довольно среднего, – но за версту угадывался в нём этакий бодрячок-энерджайзер Словом, в свои нынешние шестьдесят он выглядел примерно так же, как и в тот день, когда они познакомились, хоть и минуло с той поры, так между прочим, тринадцать полновесных годков.
Нарымов обвёл взглядом помещение. Вот, значит, в каких условиях обитает заместитель директора Российского государственного военного архива, скептически хмыкнул он. Бюджетненько! Хоромы не бог весть какие просторные. Обстановка казённо-скромная. Всё как в любом госучреждении – его собственный кабинет мало чем отличался от этого.
– Присаживайтесь, – предложила Елена Николаевна, указав на стул, стоявший подле стола. – Может быть, чай или кофе?
Виктор Валерьевич отказался.
– Не утруждайтесь. Не до чая. У меня времени в обрез – буквально четверть часа.
– Да-да. Конечно. – Понимающе кивнула она.
После чего взяла со стола синюю пластиковую папку, извлекла из неё пожухлый конверт и положила на стол.
– Вот то, о чём я вам говорила.
Водрузив на нос очки, Нарымов перво-наперво изучил проставленный в правом верхнем углу некогда чёрный, но выцветший от времени оттиск круглого почтового штемпеля. В центре по-видимому дата «27.8.42». Над ней полукругом выполненная готическим шрифтом надпись: «Dienststelle feldpost – nr.34263». А в самом низу красовалось изображение нацистского орла, широко распростёршего крылья. В лапах он держал стилизованный дубовый венок со свастикой. Что бы это значило? – озадачился Нарымов, совершенно не понимая, какое отношение к средневековой Хазарии может иметь письмо времён Второй мировой с отметкой полевой почты вермахта. Однако, верный привычке не спешить с выводами, ничем не выказал своего недоумения и продолжил изучать конверт, посередине которого чётким почерком были выведены имя и адрес получателя: Lucia Riberte Avenida Villa Rosa 27 Malaga Esрana.
Тут уж академик не сдержался и, вопросительно воззрился на Елену Николаевну.
– Что-то я в толк не возьму…
Та не дала ему развить мысль и поспешила внести некоторую ясность, ничего, впрочем, не объяснив:
– Это письмо испанского солдата или офицера – из текста не понять. Отравлено из-под Сталинграда. Прочтите! Там есть для вас кое-что интересное. Вы, ведь, владеете испанским. – И на всякий случай предложила: – Если хотите, могу предоставить перевод.
– Спасибо, как-нибудь сам справлюсь, – твёрдо отклонил её предложение Нарымов, предпочитавший по возможности знакомиться с первоисточниками без посредников.
Испанским он действительно владел, причём на весьма приличном уровне – спасибо маме, всеми правдами и неправдами впихнувшей сына в спецшколу с углублённым изучением языка великого Сервантеса. Как ни странно, в жизни ему это не раз пригождалось, вот как сейчас, например. Виктор Валерьевич вынул из конверта сложенный вчетверо лист, развернул и приступил к чтению.
«Здравствуй, милая Лусия! Как бы я хотел обнять тебя, взять на руки крошку Джуаниту. Пречистая дева! Моей дочери исполнился год, а я её даже ни разу не видел – фотография не в счёт. Чего доброго, познакомлюсь с ней, когда она уже примет первое причастие. Это, конечно же, шутка, дорогая!
У меня всё в порядке. Здоров. Не ранен. Кто-то из больших начальников решил, раз уж мы ухитрились выжить в северных лесах, кишащих партизанами, то сумеем с ними справиться где угодно. Смешно, ей богу. То, что мы за год не загнулись на там от холода и не позволили тамошним лесным бандитам себя ухлопать, – чистое везение. Нам и впрямь часто приходилось с ними сталкиваться, и обычно для них всё скверно заканчивалось. Так вот, начальство сочло, что мы – большие специалисты по этой части, и перебросило наш батальон на юг, в сталинградские степи. И теперь, вместо того, чтобы кормить комаров под Новгородом, как остальные наши ребята, мы до середины октября будем патрулировать участок железной дороги от Илиёвки до станции Прудбой, кажется. Извини, милая, я не силах даже выговорить такое, не то что написать. Здесь тоже есть партизаны, и они, похоже, сильно докучают немцам. А то чем мы занимаемся, называется охраной коммуникаций. Зона ответственности моей роты – семь километров железнодорожного пути. Эшелоны с боеприпасами и техникой идут один за одним. Случись что – ну, к примеру, диверсия, а мы прошляпили, – немцы церемонится не станут: поставят к стенке и шлёпнут, не посмотрят, что союзники. Но знаешь, что я тебе скажу, отлавливать разный подозрительный сброд вдоль железной дороги, повеселее, чем изнывать от тоски среди лесов и болот. К тому же здесь гораздо теплее. Во всяком случае, сейчас, в августе. Нам, конечно, не докладывают, но по слухам немцы уже подошли к Волге и со дня на день возьмут Сталинград. От него рукой подать до бакинских нефтепромыслов, и как только Гитлер их заполучит, коммунистам крышка – танкам и самолётам нужен бензин, а взять его, кроме как там, Советам больше негде. Всё идёт к тому, что война скоро кончится.
Да, чуть было не забыл! Как там поживает дед Алехандро? Навести его при случае и передай, что я нахожусь недалеко от Казара – якобы, нашей прародины. Если у немцев и дальше дела пойдут так же хорошо, а сомневаться в этом причин нет, скоро я могу оказаться в тех местах, откуда, по словам деда, пошёл наш род. Он говорил, что когда-то очень давно наш предок прибыл оттуда в Испанию с посланием от казарского царя, и послание это, вроде как, даже сохранилось, потому что человек, которому оно предназначалось, к тому времени умер… Понятно, что всё это похоже на сказку. Я и сам, честно говоря, не думаю, что в россказнях деда есть хоть крупица правды, но какое это имеет значение. Старики живут верой и надеждой. Порадуй его – пусть узнает, что я сейчас совсем рядом с Казаром. Ему будет приятно.
На этом заканчиваю. Надумаешь писать, отправляй на тот номер полевой почты, что указан на конверте. Какое-то время моей корреспонденцией будет заниматься германская почтовая служба. Оно и неплохо – письма станут доходить быстрее. Наша-то испанская почта, сама знаешь, ни к чёрту не годится – письма по месяцу где-то бродят – а у немцев с этим строго. Обо мне не тревожься. Всё будет в порядке, и я вернусь. Нежно целую тебя. А ты поцелуй за меня нашу малышку. На веки твой Бенито».
Дочитав, Виктор Валерьевич снял очки и, не проронив ни слова, погрузился в глубокую задумчивость. Слишком многое говорило в пользу того, что Казар и Хазария – лишь разноязычные варианты названия одной и той же страны. Помимо того, что названия созвучны, есть прямое указание на низовья Волги, а там не могло быть никакого иного государства, кроме Хазарского каганата, рассудил он. Но где Испания и где Хазария?! Казалось бы, какая связь? Между ними, так на минуточку, тысяч шесть километров. Это и по нынешним-то временам не ближний свет, а для средневековья, так вообще расстояние почти непреодолимое. Однако связь имелась, причём самая непосредственная. Документально подтверждено, что ближе к концу десятого века состоялся обмен посланиями между Кордовским халифатом и Хазарским каганатом, получивший название еврейско-хазарской переписки. Так что, всё возможно…
– И как вам это? – выждав некоторое время, поинтересовалась Иволгина.
Вопрос вывел академика из сомнамбулического состояния. Он встрепенулся, сделал неопределённое движение рукой, но так ничего и не сказал.
– Вас что-то смущает, – не то предположила, не то спросила Елена Николаевна.
– Смущает, – подтвердил Виктор Валерьевич. – Этот Бенито… – академик бросил взгляд на конверт. – …надо полагать, Риберте, потому как сомнительно, чтобы жена испанца не носила фамилию мужа… он, всего вероятнее, служил в «Голубой дивизии». Верно?
Елена Николаевна утвердительно кивнула.
– Мне, разумеется, известно, что эта дивизия успела вволю помародёрствовать в Новгородском кремле и позже вроде бы принимала участие в блокаде Ленинграда, – перечислил Нарымов «славные» вехи боевого пути единственной испанской дивизии, воевавшей на стороне нацистской Германии против СССР. – Но вот об участии эспаньолов в Сталинградской бойне я слыхом не слыхивал. И потом, почему на конверте стоит отметка полевой почты вермахта? Вы уверены, что письмо не фальшивка? Откуда оно вообще взялось?
Губы женщины дрогнули в ироничной полуулыбке. Виктор Валерьевич повёл себя ровно так, как она и ожидала. Иволгина хорошо знала своего бывшего научного руководителя. Безоглядно доверить информации о живущих в Испании потомках выходцев из Хазарии, якобы имеющих на руках некий древний документ хазарского происхождения, Нарымов не мог. Он конечно же должен был сперва удостовериться в подлинности самого письма
– Я отвечу на все ваши вопросы, – пообещала Елена Николаевна, – но, если позволите в обратном порядке. В пролом году в лесном массиве под Брянском поисковики обнаружили сбитый транспортник люфтваффе. В грузовом отсеке самолёта оказалось несколько мешков, набитых письмами с Восточного фронта. Что с ними делать никто не знал, и по инерции отправили к нам – решили, так будет правильнее. С полгода эти почтовые мешки пылились в хранилище. Только недавно руки дошли – начали разбирать… Когда мне доложили об этом необычном письме, я естественно заинтересовалась. Немецким языком в нашем учреждении владеет каждый второй – специфика обязывает – а с испанским возникла проблема. Пришлось привлекать стороннего переводчика.
Виктор Валерьевич кивнул, как бы принимая к сведению такое объяснение, и жестом предложил продолжить. Иволгина ждать себя не заставила.
– Теперь, насчёт, подлинности… Я сверилась с реестром номеров полевой почты вооруженных сил и военизированных организаций Третьего рейха, – сообщила она. – Полевая почта с номером 34263 принадлежала 171-му отряду снабжения 71-ой пехотной дивизии, входившей в состав 6-й армии Паулюса. Там же, в реестре, нашлось и подробнейшее описание календарного штемпеля. Оно полностью совпадает с оттиском на конверте. Экспертиза давности документа подтвердила, что формат бумаги, её плотность, фактура, а также химсостав штемпельной краски соответствуют тем, что использовались в Германии в сороковых годах двадцатого века… Разумеется, при желании сфальсифицировать можно всё что угодно, но чего ради было кому-то заморачиваться в нашем случае?
Нарымов вновь кивнул, соглашаясь с её доводами, а Елена Николаевна продолжила:
– Если испанский батальон, как сказано в письме, был на время отправлен в район Сталинграда, то его, соответственно, прикомандировали к какой-то германской части. При таких условиях доставка писем этих испанских военнослужащих на родину вменялась в обязанность германской фельдпост – никаких других почтовых ведомств в прифронтовой полосе попросту не было.
Опять Виктору Валерьевичу нечего было возразить.
– И последнее. – Иволгина перешла к заключительному пункту повестки. – Вы правы: никаких документальных подтверждений участия испанцев в наступлении на Сталинград нет. Но дьявол, как обычно, в деталях. Франко яро ненавидел коммунистов и был многим обязан Гитлеру, но будучи изворотливым политиком и рационалистом, во Второй мировой войне предпочёл придерживаться нейтралитета. В то же время в конце июня 1941-го по всей Испании было объявлено о наборе добровольцев, желающих отправиться воевать в Россию. Таковых оказалось достаточно – немало нашлось тех, у кого за годы гражданской войны появились серьёзные претензии к Советскому союзу. Из них каудильо сформировал полноценную дивизию и в качестве жеста доброй воли отправил её в распоряжение своего благодетеля – фюрера Германии. Однако, формально никакой испанской «Голубой дивизии» на Восточном фронте не было. Существовала 250-я дивизия вермахта, набранная из испанских добровольцев, которых обрядили в немецкую форму и бросили сперва на Волховский фронт, потом под Ленинград…
